Текст книги "Все кошки смертны, или Неодолимое желание"

32

Мой дед, проживший большую и сложную жизнь, любил повторять: оптимист не тот, кто считает, что все будет очень хорошо, а тот, кто надеется, что не все будет очень плохо. С наступлением следующего дня, я не ощущал себя оптимистом и в такой малой степени. Спал ли я, вернувшись домой под утро? Или в просоночном состоянии бредил какими-то мрачными картинами? Ни одна из них не оставила четких следов в памяти, кроме общего чувства тоски, подавленности и нежелания вставать.

Но вставать было надо. Хотя бы для того, чтобы узнать какие-нибудь новости о Люсик. Потом вспомнилось словно из далекого прошлого: а Дед Хабар? Получится ли быть рядом с Люсик и далеко от Деда Хабара? Я тихонько застонал: ничем, кроме бедной моей девочки, я заниматься не хотел. И мечтал сейчас об одном: чтобы все оставили меня в покое, чтобы привычная суетливая жизнь шла бы себе где-нибудь в стороне, лучше всего за глухой, звуконепроницаемой стенкой. Как в психиатрической клинике.

Но все, естественно, вышло наоборот: едва я, с трудом волоча ноги, переступил порог конторы, как эта чертова жизнь вернулась ко мне в полном своем многообразии, цвете, звуке и матерной ругани.

Посреди комнаты, широко раскинув руки жестом ловца во ржи, стоял Прокопчик и орал, что никого никуда не пустит, пока начальство не придет. На него напирали ставшие уже довольно утомительным атрибутом моей биографии Мнишин с Хариным. При виде меня у все троих на лицах проступило облегчение.

– Опять хотят обыск делать! – пожаловался мне Прокопчик, тяжело дыша.

– Хотят – пусть делают. – Меланхолически пожав плечами, я уселся на свое место. – Что будем искать на этот раз?

Мое безразличие на не знающих его подоплеки полицейских подействовало охлаждающе. Мнишин занял свое обычное место на краешке кресла для посетителей. Харин, помедлив для приличия, тоже пристроил свою задницу на стул.

Начал Мнишин:

– У тебя УК под рукой?

Ну, поехало, подумал я. Но кивнул и взял со стола кодекс, помахав им в воздухе. Мнишин сделал вид, что страшно обрадовался:

– Открой часть вторую, особенную. А там статьи: 294-я – «Воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования». И 364-я – «Недонесение о преступлении». Ни на какие размышления не наводит?

– Уголовный кодекс всегда наводит меня на массу размышлений, – снова пожал я плечами. – Все сразу и не перечислишь.

– А если конкретно, по этим статьям? – нехорошо осклабился Харин.

– Конкретно – это по вашей части, – произнес я равнодушно. – Мы люди частные, наша хата с краю.

– С краю, говоришь? – снова вступил Мнишин, уставив взор мне в переносицу. – Ну, конкретно так конкретно. Что вы, гражданин Северин, можете пояснить по поводу сегодняшней информации в Интернете, в электронной газете «Утро.ру»?

Я молчал, ничего не понимая. Но мой ошарашенный вид сподвиг его на некоторые уточнения:

– Статья называется «Тело по душе, или Частный дискобол», подписана – «Блаж». Главный герой – частный сыщик Станислав Северин.

– Я не знал, что ты не знаешь, – театральным шепотом донес до меня из своего угла Прокопчик. – Ты к телефону не подходил.

Надо было немедленно взять себя в руки, а для этого выиграть время.

– И что же там написано?

– Ах, вы не знаете! – с небывалой для него дозой иронии поинтересовался Мнишин. – Что ж, можем помочь. Краткий пересказ устроит?

И он заговорил, действительно умудрившись уложить большую часть моих неприятностей буквально в пару-тройку фраз.

– Пишут, ты надыбал какие-то компьютерные диски. А на них черт-те что и сбоку бантик: сплошной разврат под видом медицинского лечения. И теперь тебя днем с огнем ищут, чтобы завалить. Так?

– Это что же, там так и написано? – сделал я удивленные глаза. Хотя актерствовать в такой ситуации, да еще в моем психологическом состоянии, было невероятно трудно. Станиславского бы сюда…

– Ну, написано другими словами, но смысл я тебе передал, – продолжал наслаждаться моим унижением Мнишин. – Там еще про миллионеров каких-то, про воров-законников. И кстати, про одного нашего жильца, недавно убиенного, про доктора Ядова. Тоже вранье?

«Ты сказал!» – захотелось мне воскликнуть, но я сдержался, просто подхватив предложенный Мнишиным мотив:

– А то нет! Я теперь понимаю, откуда ветер. Приходила ко мне позавчера бывшая жена, Татьяна Чичина. Сами небось знаете, на что бывшие способны. Вон, Прокопчик ее видел…

Мой помощник в подтверждение моих слов мелко-мелко, как собака с больными ушами, затряс головой. И неожиданно снова начав заикаться, сделал заявление:

– Это оговор! Причем оговор по Фрейду!

Я ненадолго задумался, осмысливая его слова, и пришел к выводу, что доля истины в этом есть.

– Она как раз журналистка, Блаж – ее псевдоним. Сильно, между нами, поддатая была, я ее еле выпер из дому. Задавала какие-то дурацкие вопросы про одно дело, которое я веду, – ну, вы же знаете, дочка Шахова, фотографа, моя клиентка. Я ей ничего толком не отвечал. Поэтому что она там несет, какие диски – это вы у нее спросите.

– Спросим, – зловеще пообещал Мнишин. – А пока вот у тебя хотим спросить. Даже для памяти схемку составили – столько вопросиков к тебе накопилось.

Он кивнул Харину. Тот вынул из подмышки не замеченный мною поначалу свернутый в трубочку лист бумаги формата А3. Встал и развернул его для всеобщего обозрения. Бросил небрежно Прокопчику через плечо:

– Иди сюда, держать будешь.

– Что я тебе, кульман, что ли? – не трогаясь с места, огрызнулся тот.

– И ты иди поближе, – поманил меня Мнишин, – чтоб ничего не пропустить.

– У меня зрение хорошее, отсюда разгляжу, – решил я поддержать тактику Прокопчика.

– Смеетесь? – недобро ухмыльнулся Мнишин. – Смотрите, как бы плакать потом не пришлось.

Дотянулся до моего стола, без спроса взял из стаканчика карандаш. Ткнул им в центр открывшейся нам композиции и сказал:

– Вот это Северин.

Вглядевшись, я даже отметил некоторое остроумие создателей схемы. Мужские и женские персонажи изображались условными значками, которые обычно украшают двери уборных в общественных местах: кружок и треугольник, повернутый в соответствии с гендерной принадлежностью. Одно мне не понравилось: что обо мне говорят в третьем лице, словно меня здесь нет. Горе отсутствующим, уверяли древние латиняне.

– А теперь двинемся по кругу, – начал Мнишин голосом заправского экскурсовода, и его импровизированная указка прошлась по стрелке, ведущей от моей фамилии к первому мужскому силуэту. – Здесь у нас Козырьков А.А., подозреваемый в организации взрыва в хранилище банка «Капитанский». Убит при задержании, при нем обнаружен пистолет ТТ с глушителем. Между прочим, первым Козырькова опознал его знакомый Северин. Вопрос: случайно или нет они оба оказались за несколько минут до закрытия в вышеуказанном банке? Ясно, что бомбу подорвал Козырьков, при нем найден дистанционный взрыватель. Неясным остается, кто именно заложил взрывное устройство: Козырьков или его предполагаемый сообщник Северин?

Мнишин испытующе посмотрел на меня, но, не обнаружив никакой реакции, продолжал:

– Вот тут неустановленное лицо, которое, согласно устному заявлению самого Северина, покушалось на него из пистолета. В указанном Севериным месте с помощью металлоискателя были обнаружены две гильзы и одна застрявшая в стволе дерева пуля, идентифицированная баллистической экспертизой как выпущенная из пистолета марки «глок-19». Спрашивается: как Северин объясняет покушение на себя? Неужели никаких предположений?

Между неустановленным покушавшимся лицом и мной тоже имела место обозначенная пунктиром линия, похожая на траекторию пули. От этого воспоминания я слегка поежился.

– А это председатель правления корпорации «Фарус» Воробьев-Приветов… – начал Мнишин, и вот тут я действительно вздрогнул. – Со слов самого Северина, именно с ним он распивал спиртные напитки в ночь накануне убийства психиатра Ядова. Воробьев-Приветов соединяется у нас с Козырьковым, сотрудником службы безопасности «Фаруса».

Снова пронзительный взгляд в самую душу, который я беззастенчиво проигнорировал. Но подумал: молодцы ребятки, серьезную работу проделали!

– Вот и вот – иногородние граждане Моченев и Голдовская, проживавшие без регистрации на съемной квартире в Перове. Согласно выводам баллистиков, убиты из того же пистолета ТТ с глушителем, найденного при Козырькове. Запрошенный у телефонной компании биллинг показал, что перед самым убийством Моченеву и Голдовской звонили с мобильного телефона, принадлежавшего покойной Нинель Шаховой.

Нинель связывала с моей персоной черная жирная стрелка.

– Последнюю ночь Шахова провела в квартире Северина. В связи с этим вопрос: не мог ли Северин завладеть этим аппаратом с целью дальнейшего использования для анонимных звонков?

Это уже была наглость, и я решил, что пора включаться. Сказал энергично:

– Мог, еще как мог! Правда, он для этого должен был заранее знать, что Нинель сиганет с балкона. Потому что в следующий раз он попал к себе в квартиру, когда там уже сидели Мнишин и Харин. Вопрос: не могли ли эти граждане завладеть…

– Хорош! – грубо оборвал меня Мнишин. – Там перед нами тоже побывали. А это пока только схема взаимосвязей и некоторые предположения.

– Ну так и делайте предположения на основе схемы, – пробурчал я. – Из воздуха-то зачем?

– Ладно, – покладисто согласился Мнишин, – из воздуха не будем. Далее следует журналистка, пишущая под псевдонимом «Блаж», бывшая жена Северина, по его собственному признанию. И о чем она пишет? О сомнительных экспериментах доктора Ядова, убитого сразу после встречи с Севериным, который перед этим пьянствовал со своим дружком Воробьевым-Приветовым, владельцем «Фаруса». А этот самый Приветов сильно смахивает на некоего упомянутого в той же статье бывшей жены Северина «миллионера с политическим будущим», который ядовские эксперименты спонсирует. В «Фарусе» работал убийца Козырьков, который подорвал хранилище банка. А в банке, как нам удалось выяснить из сохранившихся банковских документов, у Нинель Шаховой имелся арендованный сейф.

Мнишин перевел дух. Надо же, раньше я даже заподозрить не мог в нем способности произносить столь длинные тирады! А он и не думал останавливаться.

– О чем еще она пишет? О том, что означенная Нинель Шахова обманным путем завладела электронными данными, фиксирующими незаконные медицинские эксперименты Ядова. Можно предположить, что участники экспериментов не горят желанием предавать их гласности. Данные сосредоточены на неких дисках, и Северину после ее смерти удалось их получить. В нарушение закона Северин не сообщил в правоохранительные органы о наличии у него важных улик и прочих обстоятельствах, касающихся совершения тяжких преступлений разными лицами, равно как и о своем участии в этих событиях.

– Моем участии в каких событиях? – угрюмо уточнил я. – В совершении тяжких преступлений?

– Я этого пока не говорил! – Мнишин вскинул руки с воздетым карандашом. Тоже своего рода фрейдистский жест: да, я дирижер этой капеллы, и с пульта меня просто так не сгонишь. – Но есть вопрос: почему Северин скрывает от правосудия наличие у него важной информации, содержащей серьезный компромат? Не стоит ли за этим попытка шантажа?

Вот на этом месте я решил, что надоело. Или решил сделать вид, что я так решил. Сказал строго:

– Знаете что, дорогие гости, мне ваши демонстрации надоели. Можете со своими плакатами проводить их на Триумфальной или где больше нравится. Кроме домыслов и статеек в Интернете, факты у вас имеются?

– Имеется совокупность фактов, которая… – неожиданно начал было свою арию Харин, так и стоявший с развернутой схемой в руках. Но я его оборвал:

– Помолчал бы, а? Кульманам разговаривать не положено. – И снова повернулся к его начальнику: – Молодцы, хорошо поработали мозгами. Готовы предъявить мне какое-то обвинение?

В ответ Мнишин посмотрел на меня так, что стало ясно: он готов сожрать Северина без соли и перца, но насчет предъявления обвинения полной уверенности у него нет.

– Тогда чего вы от меня хотите?

– Правды, – вкрадчивым голосом сообщил он. – Ничего, кроме правды. И нормального желания помочь коллегам.

Это было уже что-то совсем новое.

– Хорошо, – согласился я. – Если коллеги хотят правду, они ее получат. Как предпочитаете, в устном виде или в письменном?

– Лучше в письменном, – воодушевился Мнишин. – Ты ж сам работал, должен знать…

– Работал, – кивнул я. – Знаю. Все как раньше: объяснение на имя начальника ОВД?

Получив подтверждение, пододвинул к себе стопку бумаги, взял ручку. Люсик, это малая малость того, что я тебе должен, но надеюсь, ты будешь довольна.

– Так, ну, шапку мы опустим, потом дописать можно. Я по существу, ладно?

И начал писать, вслух повторяя за написанным:

– «В процессе выполнения договорных работ по поручению клиента мною было обнаружено подпольное незарегистрированное медицинское учреждение, в котором также предоставлялись населению услуги сексуального характера, сдавались помещения для групповых оргий, в том числе с садомазохистским уклоном. По некоторым сведениям, «крышей» данного заведения является ОПГ известного «вора в законе» по кличке Дед Хабар, а непосредственное руководство осуществляет Алиса Игоревна Шахова, человек в округе известный. В мое распоряжение действительно попали видеозаписи проводившихся там оргий. Учитывая произошедшую утечку информации в СМИ, а также высокий статус некоторых клиентов заведения, мне представляется целесообразным передать данные материалы в центральный аппарат МВД или даже ФСБ. Считаю своей обязанностью также доложить…»

– Это я ведь начальнику нашего ОВД пишу, да? – уточнил еще раз я.

Мнишин с Хариным синхронно, но как-то автоматически кивнули, и я продолжил:

«…доложить, что указанное заведение располагается на территории вверенного Вам отдела внутренних дел, в подвале под «Музеем восковых фигур», буквально в ста метрах от здания ОВД, сведения о чем пока не попали в прессу. Не имея прямых оснований подозревать сотрудников отдела в коррупционных действиях и в то же время не сомневаясь в их компетенции и полной осведомленности обо всем, происходящем, что называется, «на земле…»

Дойдя до этих слов, я поднял глаза на гостей. Боже правый, неужели я удостоился стать свидетелем природного явления, не менее редкого, чем лунная радуга или огни святого Эльма! У начальника нашей уголовки на щеках высыпали бордовые пятна, словно его ни с того ни с сего поразила детская болезнь краснуха. Мнишин покраснел! У Харина же, наоборот, лицо приобрело совершенно несвойственную ему благородную бледность, как у тургеневской девушки, пьющей ради этого уксус.

Была долгая томительная пауза. После чего я скомкал лист бумаги, на котором писал, и отправил его в мусорную корзину. Сказал примирительно:

– Что-то, ребята, нетворческое у меня сегодня настроение. Есть другие проблемы. На личном фронте… А насчет правды я вам так скажу: нету ее, братцы, на земле. И даже хуже: нет ее и выше.

При последних словах я натурально ткнул пальцем в потолок и с удивлением отметил, что глаза всех присутствующих рефлекторно проследили за тем, куда я указываю.

– Нет, ну если серьезно, – продолжал я, думая об одном: как бы сделать пилюлю послаще, – вы же взрослые мальчики. Вон как сами во всем разобрались. И прекрасно понимаете: ни «Фарус», ни Хабар вам не по зубам. А мне и подавно. Я по уши в дерьме и пытаюсь выкарабкаться, но вы мне тут, к сожалению, не помощники. Убийцу и взрывника вы, честь и хвала, поймали. Но зуб даю – завтра выяснится, что в «Фарусе» он уже полгода как не работает. А в подвале под музеем сейчас уборщица последний мусор выметает. Правосудию я вашему препятствую? Пожалуйста, все могу рассказать, хоть под протокол! Кто убил Шахова, кто убил Ядова – понятия не имею. И готов нести ответственность за дачу ложных показаний. Диски вам нужны? Да заберите! Мне это, правда, не поможет – покойникам обычно вообще мало что помогает. А вот вы сможете умереть героически, при исполнении служебных обязанностей. Глядишь, даже памятник вам поставят…

Оба молчали, глядя куда-то в разные стороны.

– И кстати, – спохватился я. – Кроме плохих новостей, есть одна хорошая. Гарантирую, что больше про Даму Бланк вы не услышите.

– А это откуда тебе известно? – грубо спросил Харин. – Опять хочешь скрыть важную информацию?

– Да как же хочу скрыть, когда прямо вам ее выдаю? – удивился я. – Считайте, что Дамы Бланк больше нет. Мне приснился сон, а одна моя знакомая, гадалка по профессии, так его истолковала. По методу Зигмунда Фрейда.

– Коньяком отвечаешь? – спросил азартный Харин.

Я кивнул.

Надо отдать им должное: ни в какие дальнейшие дебаты они вступать не стали. Первым поднялся Мнишин, за ним, страясь сохранять достоинство, Харин. Уже в дверях Мнишин все-таки обернулся, дал руководящее указание:

– Держи нас в курсе.

Последнее слово всегда должно оставаться за начальством.

33

– Поздравляю, говно на вентиляторе, – подвел итог Прокопчик, как только правоохранители удалились.

Мне нечего было возразить: даже сил злиться на Татку не оставалось. Да и чего злиться? Сам виноват, бурый мачо хренов. Разве можно пенять помойной кошке за то, что она роется в куче отбросов? Татка всегда была прагматиком, вот и сейчас предпочла синицу у себя в руках утке под моей кроватью. Эта стерва трезво взвесила шансы и резонно пришла к выводу: их гораздо больше за то, что меня шлепнут раньше, чем я начну сливать ей информацию. Тогда ее рассказ вообще повиснет в воздухе. Какие-либо категории из области нравственности ею во внимание не принимались: только бизнес. А так, глядишь, своим материалом в Интернете она спровоцирует скандал, на который, как на свежую дохлятину, начнут сбегаться другие обитатели наших джунглей. Начнется свара, и тут только успевай следить за новостями.

Последнее должно было стать существенным выводом и для меня. С той разницей, что мне предстояло не наблюдать, а участвовать. Мой план уйти в подполье и попытаться спастись, так сказать дистанционно, с треском рухнул. Требовалось выстраивать новый – да жаль, кирпичей для строительства под рукой было раз-два и обчелся.

Если здесь вообще применима арифметика, покидать офис теперь стало в два раза страшнее: удвоилось количество жаждущих моей крови. К ним присоединился до сих пор благостно уверенный в том, что все следы уничтожены, Валька Понос. В цивилизованном мире самое простое было бы сдать его вместе с диском в прокуратуру. Но то в цивилизованном… Сколько шансов за то, что он со своими деньгами и политическими связями выкрутится, я подсчитать не мог. Но твердо знал, что все эти шансы – против меня.

А Дед Хабар? Рассчитывать на то, что он теперь про меня забудет за более насущными делами, можно было, бы только если у него случится скоротечный Альцгеймер.

Интересно, как долго я от этих ребят пробегаю?

И вот в этот момент наибольшего отчаяния мне и пришла в голову мысль – можно сказать, от противного. Бегать не имеет смысла. Потому что как в бородатом анекдоте: длинно ли, коротко ли, все равно отымеют. Так, может, и не пытаться? Все сделать наоборот? В голове суетились мысли, как солдаты на плацу, после перекура услышавшие команду «Стройсь!». Каждая старалась найти свое место в шеренге, пока еще зияющей провалами: одна на губе, другая в самоволке. Но очертания не строя даже, а боевого порядка потихоньку начинали вырисовываться.

Спору нет, это была авантюра. И очень-очень опасная. Но никак не опаснее моего бездействия. Самое время делать ставки, господа! Кто начнет первым: Хабар или Понос?

Не успел я об этом подумать – помянуть черта, как он оказался тут как тут. Раздался звонок в дверь, и на экране монитора возникло собственное лицо владельца корпорации «Фарус» господина Воробьева-Приветова. На этот раз он смотрел прямо в объектив.

– Только один, – произнес я в микрофон вместо приветствия. – Охрана на улице.

Я открыл ему, и с того момента, как он появился на пороге моего офиса, жить, действовать и думать мне следовало только в соответствии с новым планом. Назад пути не было.

Войдя, Валька чинно поздоровался и, подтянув брюки, аккуратно опустился в гостевое кресло. Костюм на нем явно был сшит на заказ где-то по одну из сторон пролива Ла-Манш. А его гладко выбритое лицо так приятно пахло дорогим мужским парфюмом, что называть его старой кличкой было бы сейчас верхом бестактности.

– Привет, Понос, – сказал я. Но он даже виду не подал, что я откровенно нарушаю требование не называть его этим именем.

Наоборот, мой приятель детства весь лучился радостью и оптимизмом.

– Ну, ты герой, честно скажем! Добыл диски?

Я кивнул.

– Только не «диски», а «диск». Второй не имеет к тебе никакого отношения.

– Неважно, давай сюда! – Он даже руку вытянул ладонью вверх. – Сколько мы договорились? Сто тысяч аванс? Плюс еще сто! Деньги у нас в машине.

– Диск у меня тоже не здесь.

– Это ерунда! Сейчас вмиг сгоняем куда скажешь!

Он выжидательно замолчал. Молчал и я, думая над тем, как бы поторжественнее сообщить новости.

– Ну, вот что, Понос, – сказал я наконец, вспомнив любимую цитату из любимого фильма: – Диска я тебе не дам.

Вид у Воробьева-Приветова сделался такой, будто это надувная резиновая кукла из секс-шопа сообщила ему, что у нее другие планы на вечер.

– Как это? – поразился он. – У нас же с тобой договор! Даже аванс обозначен!

– Вот именно – обозначен! Боюсь, Валька, мой аванс вместе с договором сгорели в банке «Капитанский». С остальным твой Козырьков опоздал.

– Хорошо, – согласился он, не задавая лишних вопросов. – Значит, ты в курсе. Вдвойне молодец! Получай триста тысяч баксов.

– Нет, Понос, – сказал я. – Нет. Я ценю свою жизнь дороже. Вот, к примеру, есть у тебя уверенность, что я не сделал с диска копии?

– Есть! Диск записан так, что при попытке копирования самоуничтожается.

– Но я-то теперь знаю, что на нем. А по моим наблюдениям, вы не очень-то бережно обращаетесь со свидетелями.

На минуту мне показалось, что Валька растерялся. Но он нашелся очень скоро:

– Ты не просто свидетель, ты лицензированный сыщик. И можешь оставить, например, заверенные у нотариуса показания, которые станут твоей гарантией. Но главное другое – мы рассчитываем на твою профессиональную скромность: у тебя что, нет обязанности хранить клиентские тайны – ну, как у адвокатов, у врачей?

– Обязанность есть, – кивнул я и вспомнил, что кресло, в котором он сидит, еще не остыло после задницы Мнишина. – А еще есть Уголовный кодекс, и в нем 364-я статья – «Недонесение о преступлении».

– Это ты о чем? – нахмурил брови Понос. Но было видно, насколько ему не по себе.

Вместо ответа я промолчал, глядя ему в лицо.

– Никакое это не преступление, – промямлил наконец Валька. – Несчастный случай, если на то пошло!

– Ну, естественно, – поддакнул я. – Ты еще скажи: превышение пределов необходимой обороны.

– Хорошо, – покладисто согласился Понос, доставая из кармана платок и вытирая вспотевшие ладони. – Допустим, неосторожное убийство. Мы уже советовались с адвокатами. Они говорят, все можно уладить.

– Ах, с адвокатами! – Градус моей язвительности был составной частью плана. – И они тебе объяснили, что со своими бабками ты все правосудие в гробу видал! Вернее, имел!

Впервые за время нашего знакомства я увидел, что Валькин кончик носа может дергаться помимо воли своего владельца. Как гальванизированная лягушачья лапа.

С лицом, покрытым сырыми пятнами, Понос откинулся на спинку кресла. Пробормотал:

– А вообще, это был неудачный медицинский опыт… Мы постараемся всемерно загладить ущерб.

И тут, подобно валаамовой ослице, молчавший до сих пор в своем углу Прокопчик заговорил:

– Почему он все время говорит «мы»? У него что, бычий цепень?

– А это еще кто? – не на шутку испугался Понос, только сейчас заметивший притаившегося в засаде моего помощника.

– Не обращай внимания, – отмахнулся я. – Он в курсе всех дел. А за омерту получает отдельные деньги.

Сдается мне, Прокопчик не до конца понял смысл последней фразы, но все равно с достоинством кивнул.

Зато друг мой Валька все понял правильно.

– Деньги… – эхом откликнулся он. – Ну что ж, за омерту надо платить. Называй цену.

– Мне надо подумать, – важно заявил я. – Навести насчет тебя справки: что да как, какие у тебя возможности. К тому же у меня на этот товарец есть еще один покупщик, тоже небедный. Так что можно устроить небольшой тендер…

Поноса подкинуло в кресле, как будто там сработала катапульта.

– Какой еще, твою мать, покупщик?!

– Дедушка Хабар, – пояснил я ласково. – Мне говорили, у вас с ним имеются небольшие расхождения. В области политэкономии.

– А вот сейчас, Стасик, ты играешь с огнем! – отбросив всякий политес, грозно оскалился бизнесмен Воробьев-Приветов. – И хорошо это знаешь.

– Знаю, – сразу согласился я. – Но ведь тендер – это так модно теперь. В рамках борьбы с коррупцией…

Так или иначе, своего мне удалось добиться: я разозлил его до самой крайней степени. Он ушел, пылая, как раскаленный мартен, получив от меня лишь обещание дать ответ насчет цены завтра к десяти часам утра..

– Ты что, совсем сдурел? – испуганно спросил Прокопчик, когда за Поносом закрылась дверь. – Да он нас может…

– Может, – подтвердил я. – Даже больше тебе скажу: не только может, но и хочет.

Малаевского «жучка» больше не было, но я все равно, спокойствия ради, включил на полную мощность радио. Мне нужно было поделиться с Прокопчиком планами. Тем паче что на этот раз я собирался не держать его сзади запасным колесом, а выдвинуть вперед, на самую, можно сказать, линию огня. Надо отдать ему должное, вечно ноющий в мирное время, при наступлении критических обстоятельств мой помощник способен собраться. Однако Прокопчик не был бы Прокопчиком, если бы не выставил своих условий.

– Значит, так, – произнес он жертвенным голосом, ткнув пальцем в стенку напротив моего стола, – мой портрет в траурной рамке должен всегда висеть здесь! – Подумал и добавил: – И чтоб живые цветы – в каждую годовщину…

– Сможешь найти где провести ночь – только не дома и не в офисе? – спросил я у него.

– Существует немало дам, – ответил он, скромно потупившись, – которые, узнав, что это почти наверняка последняя возможность…

– А таких, чтоб без «последней возможности», нет? – раздраженно прервал его я. – Чтоб не вся Москва была в курсе наших завтрашних дел?

– Есть и такие, – на секунду задумавшись, кивнул он. – Придется, правда, купить цветы и шампанское.

Напоследок я еще раз проинструктировал Прокопчика: убедиться в отсутствии хвоста, мобильник держать все время включенным, завтра с утра быть в полной боевой готовности. После чего лично проводил его до черного хода и вернулся в офис.

Я хорошо помнил засевший у меня когда-то в голове один из законов Мерфи: чем грандиознее и обширнее план, тем больше шансов, что он провалится. Поэтому мой план должен был базироваться всего на двух стратегических принципах: сохранение инициативы в наших руках и синхронность действий. Понос с Хабаром медлить не будут, но Валька ждет до завтрашнего утра. Хабар не ждет ничего, и он, я надеялся, разозлен не менее Вальки – одной Таткиной публикации достаточно. Надо сделать так, чтобы пик его активности пришелся примерно на то же время. Как этого добиться? Здесь и был самый опасный момент операции.

Прокопчик под утро должен самолично отправиться в клуб «Потемкинъ» и сдаться людям Хабара. Под тем предлогом, что я заигрался и он не хочет подыхать вместе со мной за чьи-то секреты, которых к тому же не знает. Я сознательно, на случай всяких разведдопросов, не рассказал ему подробностей того, что увидел на видеозаписях. Далее он предложит Хабару объявить его, Прокопчика, заложником, уверяя, что сила моей к нему привязанности обязательно заставит меня обменять его на диск. Протянув в переговорах до десяти утра, я созвонюсь с Поносом и, поторговавшись, договорюсь о продаже ему второго диска. Все следовало сделать одновременно, с разницей не больше четверти часа, после чего немедленно уходить хоть в поля, хоть в подполье. Потому что сразу вслед за этим, по логике вещей, начнется новый раунд: Хабар с Поносом приступят к окончательной зачистке наиболее разыскиваемых свидетелей. В списке которых я теперь числюсь под номером один.

Все было продумано до мелочей: сейчас мне только оставалось найти подходящее место, желательно людное и общественное, где я буду раздавать диски нуждающимся. После чего лечь спать здесь, в офисе, как наиболее укрепленном и приспособленном для ведения обороны.

Законы Мерфи кратки и афористичны: в этом их сила. В том же и слабость: например, не объясняется, какого размера план считается достаточно обширным, чтобы обязательно провалиться?

Граната влетела в окно моего офиса, пробив стекла с защитной стальной сеткой и металлические жалюзи. Упала на пол перед моим столом и закрутилась волчком.

Как можно, сидя в кресле за столом, одним прыжком этот стол перескочить? Пусть разбираются специалисты из Гиннесса. Оказавшись на той стороне, я в два скока вылетел в коридор и запрыгнул в кладовку. Там упал на колени и, согнувшись в три погибели, закрыл голову руками. Обычно такие штуки, если не взрываются от удара о препятствие, имеют самовзрыватель, который срабатывает через десять–пятнадцать секунд. Не знаю, сколько прошло времени, но явно больше. После этого, все еще не в силах унять ходящее ходуном тело, я начал считать. Досчитал до шестидесяти. И только затем решился высунуть нос из кладовки.

Посреди офиса лежала металлическая сфера сантиметров пятнадцати в диаметре. Из реактивного сопла еще струился тоненький дымок, но вскоре иссяк. Я, как был на карачках, пополз тихонько к ней. Но потом все-таки сообразил, что в данном случае безразлично – умереть стоя или на коленях, и поднялся на дрожащие, как у новорожденного жеребенка, ноги. Сделал еще пару шагов и остановился, разглядывая предмет с почтительного расстояния. Держать в руках мне такое не приходилось, видел только в книжках. По-моему, это была граната из подствольника винтовки то ли израильского, то ли американского производства. Предназначенная как раз для ведения боя в городских условиях. Пробивает бетонные и кирпичные стены, тротила в ней должно быть кило полтора-два. Она не только разнесла бы в клочья мой офис, но превратила в руины еще несколько соседних помещений. А то и обрушила заодно этажа два-три надо мной.

Оказывается, я все это время не дышал и теперь с шумом выпустил из легких воздух. Если эта хрень не взорвалась, то либо там неисправен взрыватель, либо те, кто прислал мне этот привет, не хотели подобных разрушений.

Выходит, это не покушение на мою бренную жизнь. Это предупреждение: мы играем по-взрослому, поэтому никакие шутки правилами не допускаются. Я оглянулся: в окне и жалюзи зияла рваная дыра сантиметров сорок в диаметре. Какие уж тут шутки.