Текст книги "Интернет-коммуникации в глобальном пространстве современного политического управления. Монография"

Американские политологи-функционалисты Г. Алмонд и Дж. Коулман отводили политической коммуникации роль неотъемлемой функциональной части политической системы³², посредством использования которой реализуются такие функции политической системы, как агрегация и артикуляция групповых политических интересов, а также осуществляется информационный обмен между политическими институтами³³. Кроме того, понимая под политической системой в первую очередь систему взаимодействий внутри общества, реализующую интегративную функцию, Алмонд демонстрирует важнейшую роль коммуникаций в функционировании политической системы в целом.

Особую роль политической коммуникации в современном обществе отмечали представители Франкфуртской школы – неомарксисты Т. Адорно, М. Хоркхаймер, Г. Маркузе, Г. Шиллер, считавшие коммуникацию инструментом идеологического контроля над массами и обеспечения стабильности существующей капиталистической системы. При этом основную роль в создании и трансляции идеологического контента, формирующего необходимые идеологические, культурные и ценностные массовые представления, неомарксисты отводили средствам массовой информации, контролируемым капиталистической элитой, которая заинтересована в поддержании стабильности и сохранении лояльности общественного мнения по отношению к существующему общественному строю, основанному на господстве капитала.

Именно массовая коммуникация является, в представлении Герберта Маркузе, тем инструментом, который обеспечивает одномерное медийное существование человека в современном обществе, и лишь отключение традиционных СМИ может разрушить существующую политическую систему и освободить сознание людей. Что же касается самой политической системы, то в условиях отсутствия сформированной при помощи СМИ идеологии ее стабильность будет подорвана, что приведет к полному разрушению сложившегося господства капитала³⁴.

Говоря о неомарксистских моделях политической коммуникации, необходимо также рассмотреть позицию Герберта Шиллера, который отмечал роль массовой политической коммуникации в обеспечении стабильности современного общества путем формирования политических мифов: именно благодаря этим мифам функционируют существующие политические системы и сохраняется общественный порядок, основанный на господстве политических элит в современных государствах³⁵. Массовые коммуникации являются, по мнению Шиллера, инструментом, позволяющим эффективно манипулировать общественным сознанием.

Отдельно остановимся на работах двух представителей Торонтской школы коммуникативистики – Г. Инниса и М. Маклюэна.

Согласно позиции Говарда Инниса, изложенной в его теоретических трудах³⁶, сформированный в обществе тип массовых коммуникаций в итоге оказывает самое непосредственное влияние на формирование типа общественного устройства, использующего определенные коммуникативные технологии в рамках своего функционирования. Тип применяющихся в обществе коммуникаций также вызывает соответствующие политические и социальные эффекты. Более того, как считал Иннис, находящаяся у власти элита всегда контролирует инструменты, каналы и средства массовой коммуникации, в связи с чем, анализируя используемые в конкретном государстве типы, формы и технологии коммуникации, можно определить тип политики, которая проводится в этом государстве. Что важно, при технологических трансформациях в сфере массовых коммуникаций и следующих за ними изменениях в коммуникативной среде неизбежно меняется и тип общественного устройства.

Данный подход весьма актуален для современного информационного общества в условиях происходящих в нем трансформаций, вызванных активным проникновением и развитием интернет-технологий массовой коммуникации, не только в части возможных общественных изменений в глобальном масштабе, но и в аспекте того, контролирует ли кто-либо из представителей технологически развитых государств интернет-пространство (в соответствии с концепцией Инниса), или же Интернет действительно является открытой коммуникационной средой, как это активно позиционируется в общественном сознании.

Продолжателем подхода Инниса стал Маршалл Маклюэн, который считал средства коммуникации определяющим фактором качественных сдвигов и трансформаций в истории общественного развития, а сам прогресс человечества – следствием технологических изменений в коммуникационном пространстве. В своей работе «Галактика Гутенберга»³⁷ Маклюэн вводит понятие глобальной деревни: этот феномен возникает с развитием глобальных электронных коммуникационных технологий в современном обществе, которое сокращается в пространстве до единого прозрачного сетевого сообщества.

На сегодняшний день, по нашему мнению, прогнозы Маклюэна оказались в определенной степени справедливы. Несмотря на отсутствие сформировавшегося единого сетевого сообщества на глобальном уровне, именуемого Маклюэном глобальной деревней, многие существующие в интернет-пространстве локальные сетевые сообщества функционируют в парадигме сетевого трайбализма, и дифференциация таких сообществ по символическому, идейному, смысловому и идеологическому наполнению только возрастает, что позволяет говорить о применимости выводов Маклюэна к происходящим глобальным сетевым трансформациям на локальном уровне.

Также следует отметить, что именно Маклюэн ввел понятие гипермедиа, предсказав появление мультимедийных форматов коммуникации, объединяющих в себе различные типы данных. Маклюэн одним из первых начал говорить и о виртуализации медиапространства, предположив, что по мере развития коммуникационных технологий виртуальные политические образы в средствах массовой информации вытеснят самих реально существующих политиков. Таким образом, ему удалось в определенной мере успешно проследить генезис коммуникационных технологий и оценить возможности и особенности их использования в политической сфере в современных условиях.

Применительно к вопросу о технологической трансформации современных политических коммуникаций необходимо рассмотреть научный подход Мануэля Кастельса. Согласно его концепции, осуществление власти есть процесс генерирования и трансляции информации и культурных кодов, которые и обеспечивают содержательные основы власти, базирующейся на коммуникационных технологиях³⁸. При этом рамки массовых моделей поведения, которые Кастельс называет «руководящими принципами человеческого поведения», являются результатом внедрения в массовое сознание политических интересов и ценностей со стороны тех, кто контролирует каналы массовой коммуникации³⁹.

В другой своей работе Кастельс отмечает, что основой трансформаций, происходящих в современной обществе, и в первую очередь создания нового типа общественного уклада, являются изменения в технологиях коммуникации⁴⁰. Особое внимание при этом Кастельс уделяет интернет-коммуникациям, которые занимают главенствующее положение во многих видах общественной деятельности, в том числе и в политике.

Известный специалист Р. Дейберт также выделяет важнейшую роль политических коммуникаций в вопросах распределения власти внутри общества и изменения массового сознания, считая, что посредством коммуникаций меняются общественные ценности, в связи с чем любые трансформации в способах коммуникации неизбежно ведут к соответствующим изменениям в политической сфере⁴¹.

Анализируя работы Кастельса и Дейберта, мы солидаризируемся с их пониманием содержания и роли современных коммуникационных технологий, включая интернет-технологии коммуникации, применительно к их влиянию на современный политический процесс. Однако следует отметить, что и Кастельс, и Дейберт оценивают роль новых современных технологий преимущественно положительно, не анализируя подробно те угрозы и вызовы, которые стоят перед современными национальными политическими пространствами в условиях информационно-коммуникационной глобализации.

В связи с этим нам представляется важным поставить вопрос о необходимости критического переосмысления разработанных ими концепций коммуникационной трансформации в части определения угроз разрушения (на основе применения современных технологий) устойчивых общественных и политических отношений как внутри государств, так и на международной арене, подрыва стабильности и потери национального суверенитета в условиях технологического неравенства и существования глобальных технологических лидеров в сфере коммуникаций, которые имеют собственные политические интересы, зачастую противоречащие национальным интересам других государств.

Здесь следует рассмотреть позицию сторонников теории информационного общества Ё. Масуды и О. Тоффлера, которые выделяют информацию в качестве мощного властного ресурса в современном обществе, но при этом не исключают вероятность создания новых тоталитарных государств, где информационные и коммуникационные ресурсы концентрируются в руках представителей одной политической группы, имеющих общие интересы, и контролируются ими. Данная позиция, на наш взгляд, является весьма актуальной, если анализировать современную политическую практику и попытки глобального доминирования со стороны одной из крупнейших держав мира.

Говоря о теоретиках информационного общества, важно отметить следующий тезис Ё. Масуды: в современном обществе изменения в способах политической коммуникации приводят к исчезновению классов в привычном их понимании и их смене сетевыми сообществами, а традиционные модели сменяются демократией участия⁴².

По нашему мнению, такого рода изменения в общественной структуре являются одними из ключевых в аспекте выстраивания новых форматов взаимодействия власти и общества, в связи с чем мы уделяем в данной работе особое внимание анализу сетевых сообществ как виртуальных институтов давления на современные институты политической власти в технологически развитых государствах. При этом, в отличие от Масуды, мы считаем, что в Интернете как современном глобальном пространстве политических коммуникаций формируются дифференцированные сетевые сообщества, отличающиеся друг от друга по идеологическим, смысловым, социальным и символическим характеристикам.

Говоря о функциональных характеристиках современных политических коммуникаций, необходимо также рассмотреть подход Дэвида Свенсона, который ввел понятие политико-медийной системы – как совокупности отношений между средствами массовой информации и государственно-политическими институтами в области их взаимодействия с обществом⁴³. По Свенсону, ключевой функцией политической коммуникации, помимо обмена сообщениями, является их смысловая интерпретация, непосредственно связанная с теми ролями, которые политические лидеры, государственные институты, средства массовой информации и представители общественности исполняют в рамках политической системы. Каждая из сторон политической коммуникации независимо интерпретирует содержание и результаты политических событий, явлений и процессов с учетом собственных ролевых характеристик в рамках политической системы.

Таким образом, политическая коммуникация становится инструментом конкуренции политических интерпретаций, что ограничивает возможности государства и политической элиты эффективно обеспечивать необходимое восприятие политической реальности средствами массовой информации и гражданами.

Рассматривая основные подходы к пониманию сущностных характеристик феномена политической коммуникации, следует отметить, что российские ученые уделяют вопросу исследования природы, сущности и особенностей политических коммуникаций не меньшее внимание, чем их зарубежные коллеги. Значительный вклад в понимание данного феномена внесли, в частности, такие отечественные специалисты, как А.И. Соловьев, М.Н. Грачев, В.П. Пугачев, В.А. Гуторов, Л.Н. Тимофеева, Ю.В. Ирхин и М.Г. Анохин, посвятившие целый ряд своих научных трудов исследованию коммуникаций в политике.

М.Н. Грачев считает, что, являясь своего рода социально-информационным пространством политики, феномен политической коммуникации выступает в качестве совокупности процессов обмена и передачи политической информации. При этом такого рода процессы структурируют политическую деятельность, а также придают ей новые смыслы и значения⁴⁴.

В целом мы согласны с авторской позицией М.Н. Грачева, которая особенно актуальна в современных условиях применения технологий массовой политической коммуникации для изменения традиционных смысловых, идеологических и ценностных пространств.

В свою очередь, А.И. Соловьев определяет массовые коммуникации как неотъемлемую часть политики, обеспечивающую различные опосредованные формы общения, а также связь между акторами власти и между государством и гражданским обществом⁴⁵. Подобный подход, в рамках которого коммуникация рассматривается в качестве одного из ключевых элементов политической системы, обеспечивающих информационно-коммуникационное взаимодействие на различных уровнях, приобретает новое звучание в условиях развития интернет-технологий политической коммуникации в силу диспропорций в осуществлении сетевых коммуникаций между государством и обществом, внутри общества, а также между отдельными представителями властных институтов. Такие коммуникационные диспропорции могут самым непосредственным образом влиять на стабильность и эффективность функционирования современной политической системы, в пространство и структуру которой тесно интегрированы новые формы политических интернет-коммуникаций.

Исходя из анализа существующих подходов к пониманию исследуемого феномена, мы можем сделать вывод о том, что политические коммуникации – многоаспектное и объемное явление, выполняющее различные функции как внутри политической системы, так и вне ее.

На наш взгляд, содержательное и функциональное представление о политических коммуникациях будет меняться по мере развития и трансформации технологий, обеспечивающих массовую коммуникацию в современном обществе, и технологические изменения такого рода являются одним из важнейших факторов, определяющих возможности и функциональные параметры политических коммуникаций. При этом к числу ключевых характеристик современной политической коммуникации, являющихся базовыми для понимания данного феномена, мы относим следующие:

1. Несистемное информационно-коммуникативное воздействие, носящее случайный, непоследовательный и нерегулярный (хаотичный) характер, не может быть отнесено к разряду политической коммуникации, что позволяет исключить из дальнейшего анализа современной политической практики значительную долю информационных шумов.

2. Любой коммуникационный процесс в современной политической системе не может быть однонаправленным, поскольку в данном случае невозможно обеспечение эффективной коммуникации без учета особенностей реакции объекта воздействия, а также невозможно формирование пространства коммуникационного соучастия, в процессе которого могут вырабатываться собственные содержательные смыслы, представления, образы и ценности.

В связи с этим на первый план с позиций осуществления эффективного политического управления выходят коммуникационные технологии интерактивной пропаганды и горизонтального информационно-коммуникационного взаимодействия политических акторов.

3. В условиях наличия разнообразных интересов и потребностей у различных участников процесса политической коммуникации сама коммуникация становится конкурентной. Она разворачивается в сфере борьбы за доминирование ценностей, образов, представлений и смыслов, обеспечивающих реализацию собственных интересов участника.

В условиях глобализации информационного пространства количество участников процессов политических коммуникаций может значительно возрастать, что определяет еще более конкурентный характер коммуникативных отношений в сфере политики.

4. Для осуществления политической коммуникации необходима соответствующая инфраструктура, состоящая из информационных ресурсов, коммуникационных каналов, генераторов политического контента, а также технологий, что в совокупности позволяет осуществлять реализацию процессов политической коммуникации в тех масштабах и на тех уровнях, которые определяются параметрами существующей инфраструктуры. При этом на первый план в современных условиях выходит именно технологическая составляющая коммуникационной инфраструктуры.

5. В процессе политической коммуникации формируется виртуальное пространство, наполняемое конкурирующими между собой ценностями, образами, представлениями, идеями и смыслами, определяющими особенности восприятия политической реальности участниками коммуникационного взаимодействия. При этом одним из важнейших эффектов, связанных со столкновением конкурирующих ценностных, идеологических и смысловых контентов в рамках единого коммуникационного пространства, становится формирование такой политической псевдореальности, которая является результатом совмещения конкурирующих контентов в единую виртуальную конструкцию, содержательные характеристики которой не отвечают изначальным целевым параметрам коммуникационного воздействия ни одного из акторов.

Борьба за смещение конструируемой в ходе политической коммуникации псевдореальности в желаемую актором сторону и является сутью информационного противоборства в современном мире. Создаваемая псевдореальность обладает динамическими содержательными характеристиками, что требует постоянного удержания выгодного актору смыслового, идеологического и ценностного контента в пространстве политических коммуникаций.

6. Конкурентный характер идеологий, смыслов, символов и ценностей, транслируемых в коммуникационном пространстве, обуславливает тенденцию радикализации их политического содержания (так, по нашему мнению, даже ценность толерантности радикализируется в современном политическом пространстве и используется для политической борьбы).

Исходя из данного представления о сути и особенностях феномена современной политической коммуникации, мы можем предложить авторское определение, в рамках которого под политическими коммуникациями в современном обществе мы понимаем системные процессы разнонаправленной конкурентной трансляции политического контента посредством использования информационно-коммуникационной инфраструктуры с целью формирования виртуального пространства ценностей, смыслов, идей, образов и представлений, касающихся восприятия политической реальности всеми взаимодействующими участниками информационно-коммуникационных отношений. Данная цель является одной из ключевых в процессе современного политического управления, основой которого и выступает политическая коммуникация.

Глава 2
ПОЛИТИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ КАК ПРОЦЕСС ИНФОРМАЦИОННО-КОММУНИКАЦИОННОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ СОВРЕМЕННЫХ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

Вся современная человеческая деятельность неразрывно связана с таким понятием, как управление. Общество постоянно сталкивается с ситуациями, требующими принятия управленческих решений и осуществления управленческой деятельности. Возникает бесчисленное множество управленческих отношений в разнообразных областях жизнедеятельности, в том числе и в сфере политики, в которой успешное достижение поставленных целей без осуществления эффективных управленческих воздействий попросту невозможно.

При этом, как показывает современная практика, именно параметры процесса политического управления существенным образом влияют на ключевые характеристики функционирования общества, его стабильность и успешность.

Особенности функционирования политической сферы государств также во многом определяются содержательной, организационной и технологической спецификой моделей и методов управления, а само политическое управление является одним из важнейших феноменов жизнедеятельности любой социальной системы, изменения в котором непосредственным образом влияют и на динамику общественно-политического развития.

Не случайно еще Аристотель рассматривал вопросы управления применительно к проблемам функционирования античного государства в аспекте создания эффективных форм политического правления и управления общественными делами⁴⁶.

Однако, несмотря на то, что феномен политического управления имеет собственное звучание и самостоятельный содержательный смысл, выступая в качестве отдельного вида общественной деятельности, смысловое содержание данного феномена определяется в первую очередь вопросами соотношения политики и управления в качестве самостоятельных феноменов, которые мы рассматриваем как формы сознательного регулирования общественных отношений, имеющие единую информационно-коммуникативную природу.

В связи с этим необходимо проанализировать взаимоотношения феноменов управления и политики для определения сущностных характеристик феномена политического управления. Подробно этот вопрос рассмотрен в работе «Соотношение политики и управления в системе регулирования современных общественных отношений»⁴⁷, где изложены основные подходы и показано, что на сегодняшний день существует неоднозначность в позиции ученых по данной проблеме.

В целом мы можем выделить две основные группы научных подходов, формулирующих различные представления и модели соотношения политики и управления. В рамках первого из них постулируется содержательное и функциональное различие между феноменами политики и управления, в то время как в рамках второго такого рода различия определяются как принципиально искусственные и необоснованные.

О невозможности проведения четкой границы между феноменами политики и управления с различных позиций писали как зарубежные, так и отечественные специалисты. Подобной точки зрения придерживаются, в частности, современные американские ученые Дж. Рэбин и Дж. Боуман: «…разделение политики и управления оказалось катастрофическим как в научном, так и в политическом отношении. Кризис в американском публичном управлении является в конечном итоге проблемой политической теории; теория управления есть теория политики»⁴⁸. При этом данные авторы относят политику к сущностным и фундаментальным основам социального управления.

В рамках разработанной представителями западной науки концепции нового публичного менеджмента сам вопрос противопоставления политики и управления снимается с повестки дня в силу акцентирования внимания в первую очередь на управленческой деятельности как основной форме активности государства. Одновременно с этим политика выступает в качестве одного из видов социального управления, подчиняющегося общей управленческой логике. Приверженцы данной концепции придерживаются той точки зрения, что реальная политическая власть на практике сегодня находится в руках чиновников, представляющих институты исполнительной власти, в связи с чем роль политики как самостоятельного феномена признается незначительной.

С подобной позицией солидарен и ряд российских ученых. Так, В.И. Франчук в своей работе «Социальное управление: самоуправление, менеджмент, политическое руководство» приходит к выводу о том, что политика является одной из разновидностей управления, его частным случаем, поэтому разделение на самостоятельные феномены политики и управления не представляется возможным⁴⁹.

Авторитетный отечественный ученый А.М. Ковалев считал, что феномены политики и управления в целом идентичны и выступают в качестве единого вида общественной деятельности применительно к процессам регулирования общественных отношений⁵⁰.

Известный специалист в области политического управления О.Ф. Шабров⁵¹ указывает на неоднозначность в вопросе разделения феноменов политики и управления. Солидарен с ним и А.И. Соловьев, проанализировавший в своей статье «Политика и управление: когнитивные основания взаимосвязи» основные подходы к вопросу соотношения политики и управления. По его мнению, исчерпывающе описать взаимоотношения политики и управления, учитывая незавершенность дискуссий даже относительно природы данных явлений, попросту невозможно, а соотношение политики и управления ни при каких условиях не является однозначно заданной величиной. Это соотношение зависит от уровней, характера, разнообразных аспектов взаимосвязей между политикой и управлением, а также возникающих ситуаций или же складывающихся состояний политико-управленческих процессов, определяющих смысловое наполнение соответствующих понятий политики и управления⁵².

В качестве примера, разрушающего целостность онтологических оснований анализа отношений между политикой и управлением, А.И. Соловьев приводит взаимооппонирование биополитической и социоцентристской версий политики. Как пишет этот исследователь, «…даже единое смысловое ядро взаимодействия политики и управления (с учетом всего разнообразия оттенков и аспектов этих связей) всегда вычленяет особые свойства этих явлений, а следовательно, и содержание соответствующих понятий. Одним словом, контекстуальное сопоставление политики и управления выступает как предпосылкой идентификации присущих им смыслов, так и процедурой уточнения соответствующих когнитивных схем. Так что, на наш взгляд, рассматривая соотношение политики и управления, уместнее и целесообразнее говорить о мультиаспектном, разноуровневом характере сопоставления анализируемых явлений. А следовательно, и соответствующем отображении содержания этих явлений и их взаимосвязей в теории»⁵³.

Следует констатировать, что, несмотря на различную аргументацию своей позиции, значительное число авторов склоняются к точке зрения, согласно которой политика и управление являются понятиями, не подлежащими разграничению.

Тем не менее в рамках другого сформировавшегося подхода феномены политики и управления приобретают различное звучание и наполнение, позволяя говорить о том, что политика и управление – самостоятельные феномены, определенным образом соотносящиеся между собой. При этом само понимание соотношения политики и управления в рамках данного подхода у разных специалистов далеко не одинаково.

Попытки разделить политику и управление как два самостоятельных феномена начались, на наш взгляд, с работы В. Вильсона «Изучение публичного управления»⁵⁴. В рамках данного труда он сформулировал дихотомическую концепцию, согласно которой между управленческой и политической деятельностью существуют принципиальные различия, определяющие и специфические для каждого из этих двух феноменов компетенции. В связи с наличием подобного рода различий, по мнению В. Вильсона, политикой и управлением должны заниматься представители разных профессий – политики и чиновники соответственно.

При этом для обеспечения сохранения и развития демократии в рамках дихотомической модели одним из ключевых условий представляется наличие непрерывного контроля со стороны политиков за деятельностью чиновников в своих администрациях. Одновременно с этим, в силу различий в политической и управленческой деятельности, смена ключевых политиков, возглавляющих администрации, не должна приводить к смене чиновничьего аппарата. Последний, обладая своей собственной управленческой компетенцией, должен быть способен решать управленческие задачи независимо от того, какой политик или политическая партия принимают решения, реализацию которых необходимо обеспечить в ходе осуществления управленческих процессов⁵⁵.

В 30-е гг. XX в. в западной науке была также разработана функционалистская модель, где управленческая деятельность трактуется преимущественно как процесс принятия решений, а политика – как обеспечение легитимности такого рода решений; при этом непосредственно управленческая деятельность относится к компетенции различного рода исполнительных и административных институтов, в то время как легитимация их деятельности становится функцией политических элит. В Советском Союзе данная модель нашла свое практическое выражение в формуле «Партия руководит, Советы управляют»⁵⁶.

В рамках достаточно популярной на сегодняшний день концепции политических сетей, разработанной в рамках парадигмы демократии участия и демократии совместного действия, политика представлена в качестве самостоятельного и ведущего вида управленческой деятельности, который легитимирует все остальные уровни управления и само управление в целом, приобретающее политический характер.

Ряд российских ученых придерживается сходных позиций относительно соотношения политики и управления, различая их в содержательном и функциональном аспектах. Так, по мнению В.И. Буренко, основной смысл управленческой деятельности заключается в целедостижении, тогда как политика, будучи одной из форм социального взаимодействия, проявляется в отношениях, связанных с наличием альтернатив и необходимостью выбора цели из числа нескольких имеющихся: «Если в управлении цель определена, то для политики характерно то, что здесь цель (цели) определяется, здесь осуществляется поиск выхода из альтернативной ситуации. Когда цель определена (преодолена альтернативность), можно говорить о том, что политика ушла. Пришло время управления. Чем дольше затягивается процесс выхода из альтернативного (политического) состояния, тем более затруднений для управления, оно становится невозможным… Политика возникает там, где есть проблемы, созревшие и осмысленные в обществе как альтернативы и к решению которых подключаются различные социальные силы – или к их решению, в результате разных причин, приобщается государство»⁵⁷.

Позиция В.И. Буренко во многом сходна с точкой зрения французского исследователя Ж.-М. Денкэна, считавшего, что под политикой подразумеваются такие явления и процессы, применительно к которым существуют альтернативные варианты действия, т. е. наличие выбора из числа нескольких альтернатив⁵⁸.

Мы придерживаемся позиции, согласно которой в рамках политического управления осуществляется стратегическое целеполагание в условиях наличия множественности альтернатив, реализация процесса достижения политических целей, а также легитимация целедостижения, осуществляемого в процессе управления. При этом политическое управление является интегративной конструкцией, объединяющей феномены политики и управления в самостоятельном формате.

Касательно вопроса целеполагания в политическом управлении следует отметить позицию В.И. Кнорринга, который показал в своих работах, что «в управлении проблема цели является центральной, она определяет и регулирует действия и является основным законом, сложным алгоритмом поведения, подчиняющим себе все стороны управляющего воздействия. Функционирование любой системы, включая и человеческую деятельность, будет эффективной, если в причинно-следственную связь между элементами ее структуры будет включена в качестве важнейшего звена обоснованная, соответствующая условиям и возможностям, четко сформулированная цель»⁵⁹.