Текст книги "Клюфт (сборник)"

Был ещё один тип, который любил перемещать кровать из палаты в коридор. Снимал с себя одежду и говорил, что он на море и загорает лёжа на шо́злинге, как он называл кровать без постели. Всегда держал при себе трубочку для сока и пил с её помощью воображаемый коктейль, когда по радио передавали весёлую музыку… Ещё он утверждал, что нам не нужно делать никаких лишних движений, правда, не уточнял, что под этим нужно понимать. Летом он убил пару мух и комаров, а после сильно переживал за содеянное. Особенно убивался по мухам и был уверен в тяжком грехе и неминуемой расплате… Этот же из 5-й палаты однажды заявил, что может определить, кто перед ним стоит, даже до того, как он успел заговорить. Стоит понаблюдать за испытуемым, как он на что-то реагирует, а также как он одет, и уже можно сказать о нём многое… И вообще есть масса свойств, присущих очень-очень многим, если не сказать всем… Например, люди всегда смотрят либо свысока, либо уже с долей вины во взгляде, почти никогда – как с равным… Холопское в каждом из нас, и его ничем не выведешь. На самом деле все мы копируем установленную чёрт знает кем модель поведения. Никому не удаётся выйти за рамки рода. Под незамусоленным взглядом кажущееся многообразие людей всего лишь фикция. Мы имеем дело всегда с чем-то узнаваемым, недалёким и простым в устройстве… Как его ни воспитывай и чем ни корми, к сожалению, пошлость и всеядность берут своё… Просто душа не находит возможности выйти из заколдованного круга. То, на что указывают великие души, не применимо, т. е. не в состоянии вывести его из вечного оцепенения и бессмысленного блуждания в поисках лучшей доли… Он всегда ищет что-то вокруг, никогда не заглядывая в себя, за неимением «третьего глаза…» В лучшем случае удаётся наладить быт, а по существу ничего не меняется. Всегда одно и то же… Так что с большой вероятностью можно приписывать тому или иному известные свойства, и в той или иной ситуации они обязательно проявятся. Не сегодня, так завтра… И дело не в том, что они лишены добродетелей или ещё чего-то там, просто эти самые достоинства не сами по себе, а следствие скорее несмышлённости, чем от избытка такового… Как же могут заметить твоё существование, когда от рождения и до смерти мы пережёвываем одно и то же, изо дня в день заняты имитацией жизни, а не чем-то действительно настоящим, ищем всегда там, где заведомо найти нечего? Да и что такое человек, как не пустое, самовлюблённое, самодовольное чудовище, желающее подмять всё под себя, подчинить своей воле, требующее к себе внимания и опирающееся на мнение таких же… В каком-то смысле мы – такая же часть природы, как и жизнь на любом уровне. Не этим ли заняты самые простейшие и «высокоразвитые» существа?.. Везде одно и то же: выжить и дать потомство… Причём чем более совершенен мозг, тем труднее выполнить «задание» природы… Мудрость склонна к одиночеству, да и с кем можно поделиться сокровенным, когда вокруг одни одноклеточные… Все выгоды совместного быта ничто перед мыслью о том, что рядом такое же чудовище, но с гораздо упрощённым рассудком, который не в состоянии ничего простить и с чем-либо примириться… И каждый раз обыватель после долгих лет совместной жизни вдруг обнаруживает ужасные качества в своём избраннике… Мудрый же просто видит их за версту и как бы опережает события… Чем яснее видимость, тем ужаснее представляется положение вещей. Знания, вместо того чтобы радовать нас, лишь добавляют жути и бесчеловечности. И боюсь, скорее служат вере не в божественный порядок, а ровно наоборот… На кого рассчитана жизнь, и вовсе непонятно. Ведь для большинства нет духовного начала априори – жизнь тела, да и только, и то под бесконечным натиском сил… Так что жизнь большинства – это беспрерывный идиотизм, а те единицы, что докопались до истинного положения дел, не знают, куда и деваться с «таким добром»… Но тут что-то случилось в отделении: выключили свет, и громкоговоритель приказал всем разойтись по палатам… А был ещё такой тип, который любил считать всё подряд, что не попадалось ему на глаза. Он был уверен, что однажды не досчитался одного дерева, когда ехал по трассе. У него началась истерика, и его забрали в больницу… Его ужасали нечётные цифры. Когда количество выщипанных волос из бровей или съеденных ягод было числом чётным, то это значило, что всё в порядке, и ничем не угрожало его спокойствию. Но стоило нарваться на нечётное, как сразу начиналась паника и больной впадал в депрессию. Однажды кто-то из соседей надоумил применять ему некоторую хитрость и добавлять недостающее звено для столь желанного результата… Поначалу это ему не понравилось – мол, это вмешательство в божественную расстановку цифр. Но со временем он стал легче относиться к самообману, и более ничего не угрожало душевному равновесию… На другой же день опять все собрались в 5-й палате слушать профессора, как его стали называть. Он долго молчал, а после сказал, что совершенно бессмысленно что-либо говорить, но раз все требуют новой правды, он, пожалуй, согласится ещё на кое-что пролить свет. Кто-то заметил, что когда профессор начинает о чём-то рассуждать, то сразу же сильно меняется, а именно его охватывает сильное возбуждение и тогда ему почти что всё равно, понимают его или нет – мол, ему надо высказаться, ибо таким способом он сам узнаёт нечто новое… Хотя, какое там новое, своими словами, да и только… Так вот: он всех ошарашил мыслью, что если бы у людей была бо́льшая возможность узнать друг друга, то род человеческий на том и завершился бы, ибо с таким знанием никакая баба не согласилась бы выйти замуж, и наоборот… Но счастье рода в том и заключено, что никто никого не узнаёт даже после долгих лет совместной жизни. Оставаясь в неведении, и продолжается наше племя. Так было всегда, во все времена, и будущее ничего не изменит… Что, даже когда мы размышляем, мы всё равно ищем выгоды, нам нужно показать своё превосходство. Потому что говорить, что молчать – всё равно служишь дьяволу… А кто-то не мог мириться с тем, что его считали чуть ли не святым… Он же был уверен, что он чудовище, просто всего-навсего более тонко и цельно устроенное… Всё в человеке от зверя, даже его лучшие «бескорыстные» мысли… Вся самая большая нежность и доброта, смелость и жертвенность, всё от зверя – хитрого, расчётливого, предпочитающего другую действительность, не повсеместную тупость и однобокость… Всё! Всё от зверя… И если ты кому-то предан и служишь всю жизнь, то лишь себе самому… И только дурак, да и то не всегда, способен на героизм и прочее, просто потому, что не отдаёт себе отчёта в поступке… А бесчестные политики раздувают огонь на пустом месте. Хотя их можно понять, за что-то держаться ведь надо… Отчего никто никому не верит? И только в самой затруднительной и ужасной ситуации, когда самому себе уж не помочь, решается кому-то довериться… Мы не лучше, чем все звери и всякие мерзкие существа, которых мы презираем. Просто так уж заведено, что подобные с подобными… А наше пустозвонство и бахвальство не знает границ. Ещё никто не властвовал над людьми, не давая им ложного знания превосходства и величия одной группы людей над другими… Да и не согласился бы мудрец править, ибо он другое видит и служить человеку не может, просто потому что не в состоянии найти точки соприкосновения… Слишком много горечи в той чаше, из которой он пьёт… И с таким сердцем, увы, никому не поможешь… Да и не любит он людей – ни больших, ни малых, ни умных, ни дураков. И не потому, что не желает, просто не может, и всё, слишком далеко он заглянул, и ему открылась другая правда о человеческом сердце… И чем больше пытаешься сократить разрыв, на деле – лишь обратный эффект. Единственно возможное чувство – это бессильность что-либо изменить, а потому и жалость. Но все мосты давно сожжены. И ни тебе к ним, ни тем более им твоё… Так что эта вековая мудрость «Познай самого себя» ни к чему радостному привести не может, и всякое знание лишь усугубляет положение дел. Работает, так сказать, наоборот: «Чем дальше в лес, тем больше дров»… Хоть дрова, в общем-то, давно уже не добавляются, а вот облегчить ношу никак не удаётся. Куда ни глянь – безжизненное пространство, даже если на горизонте тысячи молодцев, да и ещё столько же девиц… Правда, вот последние время от времени могут радовать глаз, когда на минуту покинешь своё жилище. Но приближаться к ним крайне опасно и неосмотрительно. Налюбовался, и опять в укрытие… Да и нелепы все эти неосмотрительные походы, которые, известное дело, чем заканчиваются… Деве не нравится, когда её не замечают, но и когда её любят и это в тягость… Так что главное не нарушать известную дистанцию, если это, конечно, в ваших силах… Грустно, когда они не верны вам, но не менее утомительна и долгая связь, ибо ты различаешь корни её «преданности…» Одиночество – единственное надёжное укрытие от «Злобы добрых и от злобы злых…» как писал кто-то из великих. Кажется, дама… Единственное, объединяющее людей – это внешние угрозы, т. е. всё то же чувство страха как бы за всех нас, но на деле каждого из нас в отдельности… Очень зыбкое основание, но, как ни парадоксально, род людей всё растёт в количестве. Наверное, природой заложено лишь увеличение биомассы, на другое она, видимо, не очень и опирается, т. е. количество любой ценой, а там хоть трава не расти… И чем стремительнее и обеспеченнее жизнь становится, тем хуже для каждого из нас, ибо внутренняя работа вся заменена на быстрые, лёгкие и простые движения вовне… Неспроста повальное увлечение спортивными мероприятиями… Ведь проще быстрее добежать до финиша, в смысле, это за тебя делают крепкие юнцы, чем по-настоящему пытаться понять великое… Книга в лучшем случае развлечение, в худшем, что-то нарушающее привычный порядок вещей… Чаще люди так устроены, что не в состоянии понять, что что-то не понимают… Обычно общий хор затмевает чьё-то там пение, пусть даже художественное слово… «Проще, господа, проще!» – вот девиз человечества… От сложных мыслей мухи дохнут, да и только, и рождаемость падает… Тут кто-то вмешался и спросил: «А как отличить обычное, повседневное от великого? Есть ли универсальный способ? Ведь часто так трудно приходится начинающему…» На что в ответ прозвучало: «Всё довольно просто: во-первых, нельзя не заметить перемены в собственном сознании, когда вместо разрозненных, часто надуманных понятий – тот жалкий хлам, на который опирается обыватель – мысли начинают приходить какие-то жирные, сочные, оформленные, которым есть дело до всего… вмещающие неизмеримо иной контекст и трактующие бытие по-своему: своими словами и понятиями, что порою может походить на открытие чего-то фундаментального… Каждый великий голос – это новая правда, вмещающая всю противоречивость, а заодно и весь ужас и всё прекрасное, данное под другим углом зрения… Нельзя снова изобрести велосипед, но можно рассказать о нём нечто такое, чего раньше не было. И это самое может вырасти в сознании до чего-то такого, что даёт новое знание о природе вещей… Тут ещё кто-то прервал мысль профессора: «Мне известно, что кто-то из древних обронил, что всё высказанное – есть ложь. Как же быть с этим?»… Профессор помолчал какое-то время, но вскоре произнёс: «Это и так и не так… Если исходить из того, что мы всегда говорим на языке собственного эгоизма – то это правда, ибо мы хотим обмануть ближнего… С другой стороны, правда и в том, что, двигаясь на духовном уровне, можно так далеко зайти, что перестаёшь и отличать, где своё, где чужое, и самое главное – приходишь в другую гавань. Гавань абсолютной свободы, где веют другие ветра…» Тут опять вмешивается тот, кто задавал вопрос»: «Выходит, что только великие и живы? Что говорить и сказать что-то вовсе не одно и то же. И что люди – это такие Богом забытые существа, до которых никому и дела нет?.. Животные, одним словом? Стадо, мыкающееся от одной истины до другой, но не способное ни принять её, ни опровергнуть?.. И выходит, что пошлость человеческого сердца – единственное условие для создания материальных благ, т. е. то, что так нам нужно ежедневно… А Сократ – это испорченная игрушка, которая разобралась что почём и, наверное, не решающая сказать ни слова ни «за», ни «против»… Не так, что ли?» На что профессор никак не прореагировал, только смотрел отсутствующим взглядом куда-то в одну точку, словно его в палате и не было. Никто не решился нарушить наступившее молчание, и все просто разошлись… Какое-то время всем было не по себе, кто-то попросил добавить таблеток к вечернему приёму, чтобы можно было уснуть. Но на следующее утро всё пошло своим чередом… Кто-то кинул фразу: «Так я не пойму – это нас оберегают от общества или мы можем помешать их спокойствию, потому и нас сытно кормят и предоставили сами себе… Как определить, где же всё-таки лучше: там, со всеми заниматься каждодневным, чем здесь – на всём готовеньком слушать, к примеру, рассуждения профессора или иных больных?» А кто-то в ответ: «Так тебя никто и не спрашивает. Да и кто и когда мог выбрать себе что-то сам? Всегда есть предлагаемые условия и приходится соглашаться на меньшее из зол, да и только… Кто, к примеру, может сказать с уверенностью, что что-то из его рук?.. И что не было тысячи разных обстоятельств, которые невозможно ни выдумать, ни предсказать. По дороге в будущее нас всегда ведут с закрытыми глазами, и единственное, что отчётливо помнишь – это тряска в пути… Полнейший бред. И что из чего следует – ни понять, ни принять нет никакой возможности, даже когда всё на твоей стороне, в смысле, и ветер дует в твои паруса… Скорее всего, Мир придумывался сам по себе и то, что мы в нем окажемся – есть чистая случайность и стечение обстоятельств, никем не предполагаемая. И Бог, в этом смысле, такая же выдумка, как и средство для чистки картофеля… Другое дело, что есть какие-то вещи искусства, которые явились нам путём чуда, т. е. непонятно каким способом. Вот и потребовался Бог, чтобы как-то обозначить, объяснить, так сказать, сверхъестественное… А в массе – в повседневных делах – Его никак не обнаружишь, ибо всё работает скорее на Его отрицание… Или это такое начало, которое способно вместить настолько противоположные начала, что умом не понять. И вера – единственная возможность зацепиться… А потому она настолько хрупкое и уязвимое, что и трудно передать словами… Страшно неверие, но и вера слишком трудная штука. Да и кому она доступна во всей полноте?.. Чтоб по-настоящему – это кому хватит мощи? А так как все – разве это вера?.. Но кое-какие закономерности проследить всё же удаётся… Например, всё задумано так, что всякий ход рождает обратное движение, т. е. каким-то волшебным образом все плюсы меняются на минусы и наоборот… Всякая дружба чаще всего кончается враждой, с любовью то же самое… И ни в чём нет людской вины, хотя бы потому, что не они выбирали себе те или иные навыки и свойства характера. Всё делается невидимой рукой, но всегда жесткой и безразличной к участникам мыльной оперы… Зло заложено и в человеке, но гораздо ужаснее непреложные силы Пространства, которые их провоцируют и запускают. Ни одно преступление невозможно без соответствующего стечения обстоятельств… Да и что такое человек, как не носитель всего того, что заложено в природе, подчас его слепое орудие? Самое надёжное сосуществование, когда пара минимум живёт один в другом, т. е. когда меньше всего один нуждается в другом… Как только великое чувство, то сразу же срабатывают механизмы против. И трагедии не избежать… По большой любви никто не вступает в брак. Обычно как-то само собой получается, и даже часто трудно понять, что же стало поводом или причиной? Скорее, какое-то свойство избранника, которое отсутствует в тебе – так сказать, нужная в хозяйстве склонность… А великие души не способны на мелкие чувства, вот почему они и предпочитают одиночество, которое, кстати, очень уязвимо, ибо всегда вмешиваются силы вездесущие и всё переиначивают… Люди всякого пошиба лишь статисты – свидетели того, что с ними выделывают. А во главе время, которое рано или поздно нас убивает… Так что жалкое зрелище хоть в большом, хоть в малом, ибо ничего не делается просто так. За всё рано или поздно приходит счёт. И хуже всего, что одними деньгами не отделаться; создаётся сразу масса неудобств, а то и проблемы со здоровьем… Выхода нет, да ещё и со смертью ничего не кончается, как болтают многие. Как будто мало им идиотизма при жизни, хочется чтоб навечно…» Не все согласились с такими рассуждениями. Но, как и чаще всего бывает, когда не очень отчётливо понимаешь сказанное, больные либо молчали, либо говорили о своём… Был ещё такой пациент, который жаловался на память и на то, что деформируются суставы, немеют пальцы рук и ног, кружится голова и нет возможности ни на чём сосредоточиться, смотреть, к примеру, телевизор или читать книжку… Он никогда и нигде не работал, объясняя это тем, что не помнит ни начальников, ни коллег и вообще никого не узнаёт, даже забывает свой адрес: якобы не в состоянии вернуться с работы домой… Но его часто заставали перед телевизором, за чтением газет и мирными беседами с соседями по палате. Но если, не дай бог, кто-то заводил разговор о самочувствии, то сразу же включалось «радио», жалующееся на всё, что возможно. Однообразная и длинная речь всегда заканчивалась тем, что он неизлечимо болен и что помочь ему не представляется возможным… Когда пробовали давать ему советы, то он сильно раздражался, начинал ругаться, и ты становился чуть ли не врагом, не желающим признавать, что он самый больной в мире человек… Правда, спал он дольше всех и всегда был готов съесть что-нибудь вкусненькое. Соседи же поговаривали, что он здоровее всех вместе взятых и вообще никак не могли взять в толк, с какой стати его поместили в больницу… Да и анализы у него всегда были отличными. За долгие годы в больнице он успел всем надоесть, некоторые же уходили из комнаты, как только он появлялся, просто не могли ни видеть его, ни слышать… Но, как это ни странно, когда собирались пациенты и речь шла о профессоре, то все сходились на той мысли, что он явно больше всех начитан, а потому и более всех знает… Они, конечно же, удивлялись точности и восприимчивости профессора, но всё равно не могли и подумать, что просто мозг профессора устроен совершенно иначе. И когда внешний мир сталкивается с такой проницательностью и искренностью, то вершит там нечто такое, что со временем сознание становится как бы вещью в себе. И ему более не требуются ни «новые знания», ни «новая информация». И что, скорее, теперь сам мозг в состоянии синтезировать новые понятия и вообще обходиться без чьей-либо указки или тем более советов… Т. е. нечто неоформленное, что нам достаётся от рождения в силу известных причин, а точнее, в ответ на тяжёлые внешние раздражители, способно в корне измениться. И только теперь можно говорить о духовности… А то ведь слово есть, но применяется оно каждый раз неуместно. Ибо такие превращения крайне единичны и не применимы, к сожалению, для подавляющего большинства… К примеру, виртуозного музыканта принимают чуть ли не за равного с теми звуками, которые придуманы великими композиторами… Или толпы музыковедов, пытающихся трактовать ту или иную композицию, должны вызывать лишь улыбку и недоумение, ибо подобное познаётся подобным… Грубо говоря, судить произведения великих мира сего способны лишь существа, прошедшие примерно такой же путь для понимания вещей, столь требовательных к свойствам души познающего… И как бы ни восхищался тот или иной пациент Бахом или Бетховеном, это всего лишь пустая болтовня, да и только. Да и не может он по-настоящему радоваться чему бы то ни было, а потому и любит более всего то, что не требует вдумчивости и глубины. Есть одно лишь требование – необходимо всего-навсего растормошить его эмоционально, и дело в шляпе… Часто путаются такие понятия, как эмоции, душа и дух… Первое есть у всякого, второе, наверное, требует какого-никакого, но ума – способности, так сказать, нехитро размышлять, а вот третье – можно сказать, и не встречается вовсе или почти что так… Публика никогда не устаёт от глупой музыки, пошлых словечек, низкосортного юмора и т. д. и т. п. И весь ужас в том, что он в любой момент может удовлетворить свои нехитрые потребности, ибо эта чёртова демократия тем и плоха, что есть в избытке такой товар и получается порочный круг, из коего никому не удаётся выпасть… Помнится, однажды профессор был в долгих раздумьях по поводу того, что не был уверен, надо ли во всём признаваться своим соседям или есть темы, говорить о которых слишком жестоко для человеческого сердца… Но после сказанного почувствовал большое облегчение, ибо, как и предполагал, ни до кого из пациентов его соображения не дошли в том виде и тем духом, которыми они были рождены. Как и всякий раз, собравшиеся ждали некоего спектакля, представления, словом, нечто такого, что выходило за рамки обычных словоизлияний: «Человек одинок! И чем более он прошел по дороге к себе, тем чудовищнее одиночество. Но и тогда, когда речь идёт об обычных людях, то и тогда бессмысленности и непонимания в избытке… Как это ни странно, но при равных возможностях сознания люди умудряются оставаться друг для друга загадками. Видимо, если смотреть с этих позиций, точнее, вовсе и не заглядывая в глубины сознания, то мир людей бесконечно разнообразен, даже не принимая в расчёт внешние данные. И уместно обобщение, что каждый по-своему не воспринимает, точнее, каждый раз отворачивается от неосязаемого мира, т. е. от того, что лежит в основе, от того, что, по всей видимости, первично, от того, что скрывает закулисье… Пожалуй, человек каким-то чудом закодирован таким образом, что ему и не требуется бо́льшей правды, чем та, которая, как вездесущий мусор, валяется на дороге… Как будто каким-то секретным прибором всем отрубается ещё при рождении – способность мыслить. По меньшей мере, сознание устроено так, что легко довольствуется той полуправдой, которой засорён эфир… Шаблонные идеи, удобные словечки и всем известная цель делают из людей говорящих роботов. Никто и не ставит под сомнение тот ежедневный идиотизм, которым заполнен день каждого… Главное, что все не могут ошибаться – большинство не может быть не право… И зомбированные существа будут всю свою жизнь нести чушь и при этом ни разу не засомневаются в том, что всё ли в порядке?.. Мозг среднестатистического сапиенса не растёт после рождения. По меньшей мере, его развитие не выходит за пределы рода. Т. е. то, что хорошо для всех, хорошо и для индивида. Высовываться, а тем более перестать служить неким, чёрт знает кем установленным, нормам, конечно же, не поощряется и чаще всего преследуется… Это после, много после, когда объект ненависти доживает до седин, его объявляют чуть ли не святым или спасителем… Конечно же, не понимая, о чём он там талдычит… Как это ни странно, но никто не ставит задачу вырваться куда-то, не зная куда. Но особенность редкой души в том, что она не довольствуется правдой земной, желая отодвинуть границы возможного. Нежелание идти по заведомо известному и столько раз скомпрометированному пути однажды дает плоды… Правда небесная просто наваливается на тебя, часто становясь неподъёмной ношей, но жизнь меняется на корню. И теперь уже не важно, что творится вокруг. Появляется альтернатива существованию, и мозг как автономная единица, наверное, впервые остаётся предоставленным самому себе… И не надо теперь уже озираться по сторонам, ища подмоги и понимания своим действиям и тем более тому, что происходит внутри… Свобода, если о ней вообще уместно говорить, начинается не в демократии, а только когда мысль твоя перестаёт биться в отчаянии, пытаясь найти пристань – убежище… Даже переживая жизненные неудобства и непонимание близких, ты всё равно свободен, ибо более нет надобности соизмерять свои мысли с жизнью глуповатого общества… Быть может, теперь ты мера всего, как минимум в своей жизни… Жизнь духовная хоть и включает в себя массу ужасного, но она выводит тебя из нищенского положения просителя на базаре… А что есть мир, как не вечное торгово-сплетническое мероприятие, где всяк с протянутой рукой просит или требует для себя исключительных прав и отношений, которые есть, увы, утопия… Плох человек, но не потому, что условия существования, мягко сказать, неважные, но оттого, что не способен заглянуть в себя и попробовать сказать однажды: «Я мыслю, а значит я не как все…» Прожить со всеми – значит идти не своим путём, где всё общее – и мысли, и жёны, а потом и дети, и т. д. и т. п. Всякое общественно-политическое устройство ущербно, ибо работает прежде всего на самое себя, на сохранение и воспроизводство, малость не заботясь о том, что происходит в сознании людей… Рабство, если угодно, не пережиток старых времён, а самая банальная насущность. Ибо кто же ты, как не раб, не способный к своему слову, невозможности привнести в жизнь другую – духовную реальность, которая единственная и отчётливая граница, где кончается животное и начинается человек…» Наверное, никто до конца не воспринял слова профессора, но, видимо, интуитивно чувствовали, что в этой голове не всё так однозначно и просто, как в их собственной. Но их лица, пусть и не надолго, становились светлее – забывалась та мышиная возня, которая сопровождает каждого из нас в голове, и казалось, что теперь-то всё должно пойти по-другому… Но воодушевление длилось недолго, и каждый начинал вспоминать свои малые и большие беды. И жизнь продолжалась по своему обычному…