Текст книги "Ковбой Бибоп. Предыстория Спайка и Вишеза: Реквием Красной планеты"

И погрузился в сон.

Глава 7. Правый хук

– Пусти кровь! Пусти кровь! Пусти кровь!

Стоял субботний вечер, и собравшаяся в Ямах толпа была одета еще более пышно, чем обычно. Мужчины красовались в сшитых на заказ фраках с фалдами и цилиндрах в тон. Женщины облачились в облегающие платья с блестками, которые они обычно приберегали для благотворительных вечеров. Банкиры. Воротилы недвижимости. Пара-тройка торговцев оружием. Все они были здесь. Потому что субботний вечер в Ямах венчал собой все светские мероприятия недели.

Беловолосый не столько танцевал на ринге, сколько метался туда-сюда. Его правая рука была обмотана грубым бинтом, сквозь который сочилась кровь. Это был его первый бой, и он перепугался до чертиков. А скандирование толпы и их ненасытная жажда крови лишь усиливали панику. Он задавался вопросом, что бы они сделали, если бы он умер? Им вообще есть до этого дело или они просто позлорадствуют? Он не хотел знать ответ на этот вопрос. И поэтому намеревался остаться в живых единственным известным ему способом – бежать со всех ног.

– Ну давай же! Ударь меня! Порадуй мамочку!

Двадцать первый, мальчик с самодельной тату, гонялся за Беловолосым по рингу, как фермер – за перепуганной курицей по курятнику. Всякий раз, когда Двадцать первый загонял противника в угол и готовился нанести удар, более проворный Беловолосый каким-то образом умудрялся проскользнуть мимо него и рвануть на другую сторону ринга.

Двадцать первый начал спотыкаться. Он был весь в поту. Измучен. Он в отчаянии посмотрел на глазеющую на них толпу и увидел, что ее настроение начало меняться. Они тоже были разочарованы. Одобрительные возгласы сменились свистом.

ДИНЬ! ДИНЬ! ДИНЬ!

Между двумя бойцами заступил рефери. Третий раунд подошел к концу – как и поединок. Сегодня победителя не было. В Ямах не существовало такого понятия, как ничья. Были только победители и проигравшие. И, к несчастью для обоих мальчиков, сегодня они оба проиграли. Еще два поражения для каждого из них – и их вышвырнут на улицу.

* * *

Беловолосый сидел на нижней койке. По его телу градом струился пот, и матрас под задницей уже начал намокать. Мальчика не волновало, что сегодня ночью ему придется спать на холодной мокрой кровати. Он был просто счастлив, что остался жив. Затем краешком глаза он заметил шахматную фигуру. Она стояла на подоконнике, на том самом месте, куда он поставил ее в день приезда. Она издевалась над ним. Он мог слышать голос отца: как разочарован он был сегодня, как стыдно ему иметь такого сына, как он. Такого, что всегда убегает от трудностей. Такого, который никогда, никогда не станет настоящим мужчиной, как он сам.

– Привет, маменькин сынок!

Беловолосый вынырнул из омута черных мыслей. Голос принадлежал Двадцать первому. Он навис над Беловолосым, все еще сжимая кулаки и стискивая зубы. За его плечами стояли еще двое мальчишек с мрачными лицами. Беловолосый испуганно сглотнул. Ему удалось выжить на ринге, но насчет итогов этой стычки уверен он не был.

Двадцать первый злобно уставился на него:

– Ты что это творил сегодня на ринге?

Беловолосый нервно пожал плечами.

– Я не знаю.

– Ты не знаешь? – Двадцать первый усмехнулся. – Забавно.

Он медленно шагнул к противнику. Хрустнул костяшками пальцев. Взгляд Беловолосого метнулся к единственному выходу из спальни, но парочка лакеев Двадцать первого быстро обошла его койку с обеих сторон, словно гиены, загоняющие добычу. На этот раз ему улизнуть не удастся.

– А мне показалось, сегодня вечером ты пытался выставить меня посмешищем.

Беловолосый попытался его успокоить:

– Клянусь, я бы никогда такого не хотел…

– Что ж, очень плохо. Потому что ты действительно выставил меня посмешищем. Теперь на моем счету одно поражение. А это значит, что я всего в двух поражениях от возвращения на улицу. – Двадцать первый подал знак своим лакеям. – Так что мы с парнями решили, что немножко отштукатурим твое поведение. Чтобы ты больше никого не выставил посмешищем.

Лакеи схватили Беловолосого за руки, стащили с матраса и поставили перед Двадцать первым. Тот ухмыльнулся. Взгляд Беловолосого лихорадочно метался по комнате в поисках хоть какой-нибудь помощи. Но все остальные мальчишки просто отводили глаза. Либо они были слишком напуганы, чтобы помочь, либо поддерживали Двадцать первого. Беловолосый даже не знал, что из этого хуже. Затем он встретился взглядом с Ирландцем. Двадцать вторым. Тем, кто в самую первую ночь рассказывал ему, как здесь все устроено. В его глазах промелькнуло сострадание. На долю секунды Беловолосому показалось, что Ирландец вступится за него. Но затем Двадцать второй покачал головой и произнес:

– Извини, приятель.

ХРЯСЬ!

Двадцать первый так сильно ударил Беловолосого в лицо, что было слышно, как хрустнула его скуловая кость. Сила удара отбросила мальчика на матрас, но двое лакеев быстро подхватили Беловолосого и поставили его обратно на ноги. Лицо мальчика быстро распухало, кожа уже начинала чернеть.

Двадцать первый придирчиво осмотрел дело кулаков своих.

– Чтобы исправить это, понадобится пластическая операция. Но папочка же все оплатит, не так ли?

Он захихикал, замахнулся и собрался было уже снова ударить Беловолосого, как вдруг кто-то перехватил его руку за запястье прямо в полете.

Двадцать первый посмотрел на свой кулак. Он словно бы завис в воздухе, как по волшебству. Затем мальчик перевел взгляд на держащую его руку, потом – на точеное предплечье, локоть, плечо и еще выше, пока не остановился на лице его нового противника.

– Фирлес, – в ужасе прошептал Двадцать первый.

Фирлес не произнес ни слова. Он просто сверлил Двадцать первого пристальным взглядом своих темно-карих, почти черных глаз. Фирлес выглядел устрашающе. Он выглядел так, словно готов кого-то убить. А может, так оно и было. Внезапно Фирлес одним движением заломил ему руку за спину. Второй рукой он схватил Двадцать первого за затылок и впечатал его лбом в металлическую раму, отделяющую верхнюю койку от нижней.

БУМ!

Двадцать первый упал на колени, зажав ладонями рассеченный до крови лоб. Фирлес переключил внимание на двух лакеев, все еще стоявших перед ним. Они едва дышали. Он оглядел их с головы до ног. Медленно поднес кулак к лицу. Заглянул им в глаза. И прошептал:

– Бу.

Лакеев и след простыл. Фирлес обвел взглядом уставившихся на него мальчишек, которые всего минуту назад отводили глаза от Беловолосого.

– Кто-нибудь еще чувствует себя посмешищем? Ну?

Мальчики тихо пробурчали что-то в ответ. Фирлес повернулся к Беловолосому, и того поразило, что даже после такой впечатляющей стычки с Двадцать первым и его лакеями на лице у Фирлеса не проявилось никаких эмоций. Он просто понизил голос и прошептал:

– Жди меня возле входа в пять.

* * *

Беловолосый раскашлялся, когда они вышли на улицу. Он пробыл в Восточном Тарсисе всего неделю, однако ему казалось, что легкие его уже забиты. Фирлес покосился на него и ухмыльнулся:

– Ты привыкнешь.

Беловолосый потер горло.

– Привыкну к чему? Умирать медленной смертью?

– Ты не умираешь. Ты адаптируешься. Воздух здесь не такой чистый, как в богатенькой части города. Кое-кто искренне считает, что такой воздух делает легкие сильнее.

– Кто так считает?

Фирлес рассмеялся:

– Не знаю. Наверное, они уже мертвы.

Беловолосый рассмеялся. Он был рад, что в эту ночь они выбрались из Ям. С его плеч словно груз свалился. Но не весь груз. На самом деле, лишь его малая часть.

Беловолосый повернулся к Фирлесу и спросил:

– Почему ты помог мне сегодня?

Фирлес вздохнул.

– Не знаю. Полагаю, у нас больше общего, чем я думал.

– Например?

– Ну, во-первых, мы оба сироты.

Беловолосый смущенно нахмурил брови.

– Не хочу тебя огорчать, но я не сирота.

Фирлес с отвращением покачал головой.

– Черт! Ты с тем же успехом можешь им быть. Твоя мать так сильно ненавидит твоего отца, что пыталась покончить с собой.

– Она так поступила не поэтому, – просипел Беловолосый. В горле встал комок. – Она больна. Уже очень давно. Если бы я был дома, я бы ее остановил. Обязательно!

Фирлес похлопал его по наспех забинтованной руке:

– Судя по этой руке, ты был чертовски расстроен тем, что никто другой этого не сделал.

Беловолосый смущенно спрятал руку. Он все еще не понимал, что именно произошло накануне. Как будто кто-то другой контролировал его тело. Он никогда в жизни не чувствовал ничего подобного. И говорить об этом совсем не хотел.

– Что-то типа того, – наконец произнес он.

Какое-то время они шли молча. Фирлес вздохнул. Затем нарушил молчание:

– Я слышал по внутренней связи, как тот мужик с тобой разговаривал. Мы все это слышали. Такого отцом назвать нельзя. Черт, да его и человеком назвать нельзя! Это чистое зло во плоти. Тебе лучше никогда туда не возвращаться.

– И куда мне идти?

– Ну, ты всегда можешь жить здесь. – Фирлес указал на оккупировавших тротуар беженцев, мимо которых они проходили. Они строили для себя небольшие убежища из любых подручных материалов – брезента, ящиков, герметичного холодильника, который использовали для поставок синтетической рыбы. Беловолосый заметил двух детей, сидящих перед входом в одну из палаток. Между ними в корзине для мусора потрескивал небольшой костерок. Их родители сидели внутри, готовя на импровизированной кухне рис в небольшом котелке. От этого зрелища в груди у Беловолосого екнуло. Целая семья, вынужденная жить в палатке на улице.

– Здесь? Да даже Ямы лучше подходят для жизни, чем это место.

Фирлес пожал плечами.

– Все не так плохо, как ты думаешь. Бездомные довольно милые. Они всегда делятся тем, что имеют. Присматривают друг за другом. Они куда более человечны, чем те уроды, что живут в роскошных высотках в центре.

Беловолосый прокрутил в голове то, что Фирлес сказал ранее:

– Подожди. Хочешь сказать… ты жил здесь?

– Да. На этой самой улице. – Затем Фирлес начал указывать пальцем по сторонам. – И там тоже. И там. О, и там тоже.

– А как же твои родители?

Фирлес усмехнулся:

– Какие родители? Я никогда их не знал. У меня нет ни единого воспоминания о них. Даже мимолетного объятия или рожка мороженого в жаркий летний день. Единственное, что я о них знаю, – они оставили меня перед ночным клубом. Не перед пожарной частью. Не перед монастырем. Даже не перед продуктовым магазином. Перед ночным клубом. Ты хоть представляешь себе, каким жестоким нужно быть, чтобы бросить ребенка перед ночным клубом и надеяться на лучшее? С тем же успехом они могли оставить меня посреди шоссе.

Беловолосый пытался найти какие-то слова, но что можно сказать человеку, с которым случилось такое?

– Мне жаль.

Фирлес покачал головой:

– Такова жизнь.

Беловолосый некоторое время обдумывал услышанное. Он знал, что допытываться невежливо, но ему жутко хотелось узнать.

– На что это было похоже? Ну, знаешь… жизнь на улице.

Фирлес отмахнулся от него. Его ответ был кратким:

– Холодно.

Беловолосый понял, что его спутник не хочет об этом говорить, и быстро сменил тему:

– Так куда мы направляемся?

Фирлес усмехнулся.

– В «Ушлую ящерицу», куда же еще?

Они завернули за угол. В половине квартала от них над красной дверью висела ярко-зеленая неоновая вывеска в форме мультяшной ящерицы. У ящерицы было хитрое выражение морды, словно она пыталась предупредить вас, что за этими дверями ничего хорошего ждать не приходится.

Беловолосый повернулся к Фирлесу:

– Это же бар.

Фирлес ухмыльнулся.

– Да иди ты!

– Что мы будем делать в баре?

– А ты как думаешь? – Фирлес направился в сторону красной двери и жестом поманил Беловолосого за собой. – Не волнуйся. Я был здесь миллион раз. Просто доверься мне.

* * *

Внутренний интерьер «Ушлой ящерицы», как и ее входная дверь, купался в темно-красном. Здешнее освещение изначально было создано для старых, еще земных лабораторий по проявке фотографий и придавало коже каждого посетителя ярко-красный оттенок. Воздух загустел от сигаретного дыма и едких испарений контрабандного спиртного, которое смешивали прямо в подсобке. Каким-то образом дышать здесь все равно было легче, чем на улице.

Беловолосый глаз не спускал с Фирлеса, который уверенно проталкивался сквозь толпу. Внутри было шумно. Местная клиентура представляла собой смесь из мошенников, отморозков и беженцев, которым удалось накопить достаточно вулонгов, чтобы купить себе выпивку. И никто в этом месте не ограничивался только одной порцией. Беловолосый пытался держаться уверенно. Окружавшие их взрослые незнакомцы, казалось, слегка удивлялись, когда видели перед собой двух подростков, но что-то подсказывало ему, что это было далеко не самое неожиданное, что тут можно было увидеть.

Фирлес уверенно подошел к стойке и позвал бармена. Беловолосый встал рядом с ним. Нервно оглядевшись, он поежился.

– Так сколько раз ты тут был? – прошептал он.

Фирлес на мгновение притворился, что подсчитывает в уме, затем ответил:

– Ноль.

– Что? Ты надо мной издеваешься?

– Бывал ли я в этом месте? Разумеется. Заходил ли я внутрь? Нет.

Глаза Беловолосого едва из орбит не вылезли.

– Нас могут посадить в тюрьму!

Фирлес рассмеялся:

– Не ссы! Копы не показываются в Восточном Тарсисе. Здесь практически Дикий Запад.

Их перепалку прервала барменша. У нее были копна ярко-зеленых волос и гораздо больше округлостей и самоуверенности, чем любой из их подростковых умов когда-либо видел – и, если уж на то пошло, мог полностью осознать.

Барменша оглядела избитое лицо Беловолосого и с любопытством выгнула бровь:

– Тяжелая ночь?

Фирлес ухмыльнулся.

– Ты даже половины не знаешь! – Он поднял два пальца. – Нам две порции чего-нибудь приличного.

Барменша сунула руку под стойку и вытащила из-под нее бутылку с желтой этикеткой, на которой красовался красный огнедышащий дракон. «Кудо».

– Мы подаем здесь только один напиток. Сами его делаем.

– Что это?

– Не могу сказать. Секретный рецепт. Но от этого у тебя на груди волосы вырастут. Гарантирую.

Беловолосый взглянул на Фирлеса. Мягко покачал головой, словно бы говоря: «Ни за что на свете мы не будем это пить!» Фирлес ухмыльнулся. Затем снова повернулся к зеленоволосой.

– Плесни на двоих.

– У вас двоих есть удостоверения личности?

Фирлес пожал плечами:

– А они нам нужны?

Барменша на мгновение задумалась.

– Ну хорошо. Я вас обслужу. Но если Рико спросит, я вас не видела. Сечешь?

Фирлес кивнул:

– Секу.

Когда барменша отвернулась, чтобы наполнить их стаканы, Беловолосый взволнованно схватил Фирлеса за руку:

– Кто такой Рико?

Фирлес пожал плечами:

– Мне-то откуда знать?

Фирлес полез в карман и вытащил толстую разноцветную пачку банкнот разного номинала. Вытянул из нее несколько купюр и положил на стойку. Беловолосый удивленно уставился на пачку.

– Твою ж мать! Сколько тут?

Фирлес покосился на пачку.

– Не знаю. Достаточно, я полагаю.

– Где ты взял столько наличных?

Фирлес вздохнул:

– Ямы. Богачи иногда суют их мне после схваток. Мои кровные, так сказать.

– Если ты уже заработал столько денег, почему ты еще сражаешься? – поразился Беловолосый. – Ты мог бы снять квартиру в городе или что-то в этом роде.

Фирлес на мгновение задумался, затем пожал плечами:

– Улицы – это единственная семья, которую я когда-либо знал. Наверное, я бы сильно по ней скучал.

Барменша поставила перед ними два бокала «Кудо». Затем огляделась по сторонам и понизила голос:

– Слушайте, вообще-то, это не положено, но… В общем, сегодня вечером я выступаю с частным шоу в задней комнате. Обычно входной билет стоит двести вулонгов. Но вам я готова предоставить выгодную скидку – по пятьдесят вулонгов с носа.

Фирлес без колебаний вытащил еще несколько купюр и выложил на стойку.

– Сдачу оставь себе.

Барменша подмигнула им и засунула деньги в декольте.

– Скоро увидимся, мальчики.

Беловолосый в благоговении уставился на Фирлеса, восхищенный его уверенностью.

Фирлес протянул ему один из бокалов.

– За новых друзей!

Беловолосый расплылся в улыбке.

– За новых друзей!

ДЗИНЬ!

Они чокнулись и опрокинули «Кудо» себе в глотки. И охнули, изо всех сил пытаясь удержать загадочное пойло внутри. Наконец обоим удалось его проглотить. Беловолосый вытер с губ остатки жидкости.

– На вкус как бензин.

Фирлес поморщился:

– Мне кажется, это он и был.

* * *

Беловолосый и Фирлес сидели в маленькой комнатке размером с фотобудку. Старая кожаная лавка, которую они делили, предназначалась для одного взрослого. Она давно растрескалась, из щелей лезла желтая поролоновая начинка. Перед ними было стеклянное окно, завешанное шторой. Беловолосый озадаченно повернулся к Фирлесу:

– Ты уверен, что мы правильно пришли?

Фирлес пожал плечами.

– Думаю, да. Либо здесь, либо в туалете.

ВЖУХ!

Штора взметнулась вверх. По другую сторону стекла оказалась маленькая комната, в которой не было ничего, кроме складного стула. На стуле сидела барменша, на которой не было ничего, кроме копны зеленых волос. Из установленного в углу одинокого динамика, потрескивая, полилась джазовая музыка. Барменша начала кружиться на складном стуле, исполняя соблазнительный танец, в котором не было ни ритма, ни гармонии.

Беловолосый посмотрел на Фирлеса, их челюсти одинаково отвисли. В первый раз в жизни он видел настоящую живую обнаженную женщину. Судя по выражению лица Фирлеса, для него это был новый опыт. Они начали смеяться нервным, возбужденным смехом, какой обычно издают мальчишки в подобных случаях. Это была блаженная минута, которую они оба запомнят навсегда.

БУМ! БУМ! БУМ!

Дверь в маленькую комнату задрожала на петлях, затем с силой распахнулась. На пороге стоял худощавый мужчина с сальными черными волосами, собранными в тугой конский хвост. Он посмотрел на двух сидящих перед ним детей, и вид у него сделался весьма недовольным.

– Какого хрена вы здесь делаете? Минимальный допустимый возраст – 18 лет. Предъявите удостоверения личности, или я вызову полицию.

Фирлес выступил вперед:

– Рико, я так полагаю?

– Да, мать твою, я Рико. А ты кто такой, черт тебя дери?

Фирлес уверенно встал и протянул руку для пожатия:

– Меня зовут Дубль.

Рико наморщил лоб и в замешательстве тоже вытянул руку:

– Какой еще Дубль?

– Тебе по яйцам дубль, тупой ублюдок!

Фирлес выдернул руку и с размаху ударил Рико в пах. Рико застонал и согнулся пополам, дав тем самым мальчишкам возможность сбежать. Фирлес обернулся к Беловолосому.

– Валим!

Но тот ничего не видел и не слышал, во все глаза разглядывая обнаженную барменшу. Он лихорадочно запоминал все ее чудесные формы и изгибы. Фирлес закатил глаза и схватил Беловолосого за руку, волоча его к двери. Беловолосый вытянул шею и уже в дверях крикнул барменше:

– Я никогда тебя не забуду!

* * *

Двое мальчиков, спотыкаясь, брели по ведущему в спальню темному коридору, пьяные от смеси «Кудо» и подростковых гормонов. Их безумное хихиканье эхом разносилось по всему коридору, пока они вспоминали о событиях ночи, которую Беловолосый не скоро забудет.

Внезапно Фирлес вскрикнул. И согнулся пополам, стиснув челюсти. Беловолосый обхватил своего нового друга за плечи, пытаясь удержать его в вертикальном положении. Тогда-то он и увидел это. Кровь. Она капала из живота Фирлеса. Беловолосый начал лихорадочно оглядываться.

Вот он, стоит в тени! Двадцать первый! Его рассеченный лоб зашит крупными стежками. В руке он держал длинный охотничий нож. Большая часть лезвия залита кровью. А значит, рана Фирлеса была глубокой.

Беловолосый почувствовал, как у него кровь вскипела в венах. Кончики пальцев пульсировали. Он впервые ощутил эту первобытную реакцию. Мозг больше не вопил ему: «Убегай!» Он требовал другого. «Отомсти!»

ХРЯСЬ!

С головокружительной скоростью Беловолосый ударил Двадцать первого в лоб, прямо вдоль шва. Тот отшатнулся, схватившись за лицо. Он закричал от боли и выронил охотничий нож. Беловолосый не дал ему передышки и ударил ногой по коленной чашечке. Двадцать первый рухнул на пол. Это была та драка, которой у них никогда не было.

Беловолосый поднял нож и вытер кровь Фирлеса о свою рубашку. Встал над поверженным противником, готовясь нанести удар.

Двадцать первый вскинул руку:

– Стой… Пожалуйста… Я не собирался его убивать… Клянусь…

Но Беловолосый не собирался проявлять милосердие. Он опустился на колени рядом с Двадцать первым. Занес охотничий нож высоко в воздух, готовый вонзить его в грудь врага. Затем…

ХВАТЬ!

Кто-то схватил его за запястье. Фирлес. Он медленно покачал головой:

– Он того не стоит.

Беловолосый медленно опустил нож. Несколько секунд он возвышался над Двадцать первым, взвешивая варианты.

– Хорошо. Я не буду его убивать…

Его взгляд остановился на татуировке своего противника. Грубый череп и скрещенные кости. Она блестела от пота. Беловолосый ухмыльнулся. У него появилась идея.

– Но я оставлю сувенир себе на память.

А затем Беловолосый вонзил нож в руку Двадцать первого и начал вырезать татуировку. Это был медленный, методичный процесс. В конце концов, ему была нужна вся картинка, вся, до последней чернильной точки.

Двадцать первый закричал.

И кричал, кричал, кричал…