Текст книги "Ковбой Бибоп. Предыстория Спайка и Вишеза: Реквием Красной планеты"

– Знаешь, звучит заманчиво!

Вишез фыркнул.

– Да и как, черт возьми, ты вообще собираешься добираться до Новой Тихуаны?

Фирлес помахал ключом.

– Добрый доктор одолжил мне ключи от своего корабля.

– Ты украл его ключи.

– А ты украл его жену. Дважды, – огрызнулся в ответ Фирлес. – Так что сделай мне одолжение и избавь от лекций о моральной составляющей воровства.

Впереди показались ряд самолетных ангаров и небольшая взлетно-посадочная полоса. Фирлес вывернул руль, они свернули и миновали знак, на котором красовалась надпись:

Частная авиация Тарсиса

Посторонним вход воспрещен!

Друзья выбрались из фургона и направились к четвертому ангару. Там бок о бок выстроились десятки летательных аппаратов, по большей части недорогие космические шлюпки и самолеты. Одни были готовы к полету, другие пребывали в полуразобранном состоянии. В Тарсисе многие все еще летали на традиционных самолетах развлечения ради, поскольку полеты кораблей через астральные врата и всю Солнечную систему регулировались так жестко, что никакого удовольствия в них не осталось.

Когда они достигли десятого дока, то увидели то, что станет их счастливым билетом с Марса. Ну, как они надеялись.

– Это не может быть он, – пробормотал Фирлес.

Вишез пожал плечами.

– Ну, до Новой Тихуаны он тебя точно не довезет. На самом деле я не уверен, что ты на нем сможешь долететь даже до Фобоса. Не говоря уж о Деймосе[6]6
  Фобос и Деймос – спутники Марса; Фобос расположен ближе к Марсу, чем Деймос.


[Закрыть].

Корабль, о котором шла речь, чаще всего называли лунным прыгуном. Такими небольшими двухместными кораблями обычно пользовались богачи Тарсиса, чтобы добраться из города в свой загородный дом на одной из лун Марса. Попробуете забраться куда подальше, и вы рискуете застрять в космосе с пустым баком и будете торчать там до тех пор, пока кто-нибудь не появится и не заправит вас. И ждать вы можете очень долго.

– Давай посмотрим, с чем нам предстоит работать, – вздохнул Фирлес.

Внутри корабль оказался не лучше, чем снаружи. Дисплей был цифровым вместо стандартного голографического. Рычаги управления проржавели, а их рукоятки износились. Там имелись два сиденья впереди и скамейка позади, и дополняли их сомнительного вида ремни безопасности и залатанные клейкой лентой прорехи в обивке.

Вишез обернулся к Фирлесу.

– Не красотка. Ты сможешь ею управлять?

– Я? – Вопрос застал Фирлеса врасплох. – Я думал, ты ее поведешь.

Вишез рассмеялся.

– Я не умею летать. Я никогда раньше этого не делал.

– Ты хочешь сказать, что в детстве ходил под гравитационным парусом на Европе и посещал школу гоночных автомобилей, но так и не научился летать?

Вишез пожал плечами:

– Я не люблю высоту, забыл?

Фирлес заворчал. Похоже, его грандиозный план побега от своей нынешней жизни провалился, толком не начавшись.

И тут их прервал грубый голос.

– Я могу вам помочь?

Друзья обернулись и увидели мужчину лет шестидесяти с хвостиком. Казалось, его хриплый голос стал результатом привычки выкуривать по три пачки сигарет без фильтра в день, что, в свою очередь, было попыткой избавиться от другой привычки – виски.

Фирлес указал на лунного прыгуна.

– Можешь управлять этой штукой?

– Разумеется, могу, – проворчал дед, указывая на пятна масла на своей рубашке. – Разве не видно, что я здесь механик.

– Я дам тебе сотню вулонгов, чтобы ты отвез нас в Новую Тихуану, – предложил Фирлес.

Механик усмехнулся.

– Понадобится гораздо больше сотни вулонгов, чтобы туда добраться. Придется остановиться для дозаправки на Деймосе, и то только в том случае, если заправочная станция будет открыта. Плата за проход через астральные врата составляет пятьдесят вулонгов в одну сторону. И это еще мы не учитываем летное время и чаевые, которые должны быть весьма щедрыми, учитывая тот факт, что этот корабль вам не принадлежит.

Фирлес повернулся к Вишезу и прошептал:

– Дай мне свой пистолет.

– Что, зачем? – не понял Вишез.

– Потому что я снова оставил свой в фургоне.

Вишез закатил глаза, сунул руку за пояс и отдал другу пистолет. Фирлес передернул затвор и наставил дуло на механика.

– Как насчет таких чаевых?

Механик медленно поднял руки, и тут его накрыла паника.

– Мать твою. Это же пистолет. Твою ж мать. Ого, о боже, о, ничего себе. Твою ж мать. Твою ж мать!

Вишез покосился на Фирлеса.

– Ты ничего получше придумать не мог? Серьезно? «Как насчет таких чаевых?»?

– Да пошел ты, – прошептал Фирлес, снова переключая свое внимание на механика. – Тащи свою задницу в кабину!

Но тот не сдвинулся с места. Он словно окаменел, пытаясь поймать дыхание.

– О-о-о-о-о-о-о-о! На меня никогда раньше не наставляли пушку! О боже. Черт побери. О, ух ты. Ого. Ого.

Друзья обменялись взглядами, словно бы говоря: «Это уже чересчур».

– Как тебя зовут, старина? – поинтересовался Фирлес гораздо более мягким тоном.

Механик еле выдохнул свое имя между судорожными вдохами:

– Ско… ти. Скотти.

Фирлес сделал глубокий вдох. Выдох. Теперь он чувствовал себя просто говнюком.

– Просто садись в корабль, Скотти. Хорошо?

А потом это случилось. Все и сразу. Как с ним часто случалось.

Скотти вырвало.

* * *

Лунный прыгун нервно загрохотал по взлетно-посадочной полосе. Скотти, весь покрытый потом после того, как его вырвало, сидел за штурвалом. Вишез уселся в пассажирское кресло справа от него, заявив, что сзади его укачивает. Таким образом, Фирлес был вынужден разместиться на скамейке сзади. Он особо и не жаловался – скамейка позволила ему вытянуть ноги и заложить руки за голову.

– Держитесь за свои жопы, – посоветовал Скотти, поворачивая корабль и выравнивая его с полосой для взлета. – Эти старые калоши всегда немного трясет после взлета.

– Спасибо, что предупредил, но я обычно засыпаю еще до взлета, – зевнул Фирлес. Однако затем спохватился, что Скотти предполагается быть их заложником, и добавил: – Но… э-э-э… помни, что я не спускаю с тебя глаз, так что не делай никаких резких движений и так далее и тому подобное.

Скотти врубил двигатели на полную. Лунный прыгун дернулся на старте, но затем быстро набрал скорость, оторвался от взлетной полосы и поднялся в воздух. По мере того как они набирали высоту, Тарсис становился все меньше. Просто скопление зданий, построенных внутри кратера, окруженного тысячами миль бесплодной красной пустыни.

– Мы входим в стратосферу, – произнес Скотти, – примерно здесь начинает… – И он запнулся. Попытался собраться и заговорить снова: – Когда все становится… – Он схватился за грудь. – Становится…

Механик потерял сознание прямо за штурвалом.

Прыгун начал резко снижаться. Скотти всем своим весом навалился на штурвал, направив корабль резко вниз. Приборная панель осветилась множеством тревожных огней, а автоматический голос начал командовать: «Наберите высоту. Наберите высоту. Наберите высоту».

Вишез отчаянно пытался разбудить механика:

– Эй! Эй! Скотти! Очнись, мужик!

Но все было тщетно. Вишез приложил два пальца к шее Скотти, чтобы проверить пульс, но ничего не нашел. Механик был мертв. Вишез обернулся и взглянул на Фирлеса, который с устрашающим спокойствием лежал на скамейке.

– Ты убил Скотти!

Фирлес приоткрыл один глаз. Его руки все еще были расслабленно сцеплены за головой.

– Каким это образом я убил Скотти? У него явно случился сердечный приступ. Следовало понять это еще по приступу рвоты. Это довольно четкий предупреждающий знак.

Вишез отчаянно пытался стащить тело Скотти со штурвала, но он оказался слишком тяжелым. Корабль резко снижался. Вишез повернулся к другу и закричал:

– Помоги мне! Если мы не снимем его со штурвала, то умрем!

Фирлес пожал плечами. Глаза он снова закрыл.

– Знаешь, я всегда полагал, что именно так и умру.

– Что, черт возьми, это значит?

– Мне все время снятся сны об этом моменте, – принялся объяснять Фирлес. – Я на корабле. Что-то идет не так, корабль падает с неба и разбивается, я умираю. Потом я просыпаюсь. И вот мы оказались внутри этого сценария, и я с ним смирился.

– Смирился? – рявкнул Вишез. – Ты с ума сошел, мать твою?

Вишез, со своей стороны, еще ни с чем не смирился и был полон решимости выжить, так или иначе. Он выглянул в иллюминатор кабины, отслеживая их снижение. Красный песок марсианской пустыни с каждым мигом становился все ближе. У них оставались считаные секунды, чтобы набрать высоту и навсегда изменить курс своих жизней.

И тут ему в голову пришла идея. Вишез быстро отстегнул ремень безопасности и перелез через Скотти. Его рука лихорадочно шарила по боковой стороне кресла пилота в поисках ручки ручного управления его положением. Он шарил вокруг, руки лихорадочно танцевали в пустоте, пока, наконец, не нащупали искомое. Вишез дернул за рычаг, отодвинул кресло Скотти назад и, наконец, получил возможность стащить мертвеца со штурвала.

Корабль мгновенно начал выравниваться. Но красная марсианская почва по-прежнему приближалась слишком быстро. Он выровнял нос настолько, насколько мог, но они все равно разобьются. Вопрос заключался лишь в том, будет ли угол удара о землю таким, что сразу их убьет, или же они просто изувечатся?

– Приготовься к столкновению! – крикнул Вишез.

Но Фирлес даже не дрогнул – и глаз не открыл. Он не произнес ни слова. Просто растянулся на скамейке, ожидая, когда это все закончится.

И ровно перед тем, как корабль врезался в поверхность, губы Фирлеса изогнулись в улыбке.

А затем все погрузилось во тьму.

Глава 14. Схватка

Разбитый асфальт хрустел под колесами лимузина, который медленно ехал по улицам Восточного Тарсиса. В самом появлении представительского автомобиля здесь не было ничего необычного. Богатеи частенько наведывались в эту часть города, чтобы снять шлюху или купить наркотики на черном рынке. Но это был не обычный лимузин. Тройные пуленепробиваемые стекла тонированы в непроницаемо черный цвет. Стальная рама усилена керамическим покрытием. Покрытые кевларом шины невозможно пробить. Это была не просто машина, это был бункер на колесах.

Лимузин остановился перед дверями химчистки. Из машины вышли двое хорошо одетых мужчин, вооруженных автоматами Heckler & Koch MP7 с бронебойными пулями (подобное оружие обычно предназначалось для бойцов спецназа). По рации они сообщили водителю, что путь чист, и с заднего сиденья лимузина выбрался одинокий пассажир.

Пассажир был одет в двубортный, сшитый на заказ итальянский шерстяной костюм, на шее был повязан шелковый шарф. Его седые волосы были зачесаны назад, но не прилизаны. В руках он держал котелок из меха шиншиллы, но надевать его не стал. На запястье красовались часы Lange & Söhne Grand Complication. В общем и целом он представлял собой воплощение элегантности и класса. Самым странным в этом человеке было его лицо. Он выглядел бы обычным, если не сказать непримечательным, человеком лет пятидесяти, если бы не одно но. Отсутствие морщин. Ни одной морщинки вокруг глаз. Ни единой складки на лбу. Ни одной трещинки возле рта. Те, кто на него работал, говорили, что морщин у него нет потому, что за всю свою жизнь он ни разу не проявил ни единой эмоции. Но, возможно, именно это сделало его тем, кем он был…

Его звали Калибан, и он был самым могущественным человеком в Солнечной системе.

Калибан направился ко входу в химчистку. Охрана следовала за ним по пятам, но не приближалась ближе чем на три метра. В прошлом он уже ясно дал понять, что телохранители должны держаться на расстоянии. Он нуждался в них, но не хотел, чтобы они находились в пределах слышимости его деловых переговоров.

Лаки ждал его снаружи. Он протянул руку, приветствуя важного гостя.

– Калибан, я так рад, что ты пришел.

Калибан огляделся по сторонам, совершенно невпечатленный.

– Надеюсь, это будет стоить моего времени.

– Как ты понимаешь, осторожность играет здесь ключевую роль. Поэтому нам понадобилась эта химчистка в качестве прикрытия. Сойдемся на том, что власти не в восторге от того, чем мы тут занимаемся, – пояснил Лаки.

– А ты богатый ублюдок, не так ли? – раздался чей-то голос.

Взгляд Калибана метнулся к тротуару. Там, возле ветхой палатки, которая была вся залатана скотчем, но едва держалась на честном слове, сидел на земле бездомный.

Лаки подозвал охрану.

– Уберите отсюда этого засранца.

Но Калибан жестом остановил телохранителей. И обратился к бездомному:

– Да, я человек со средствами. А в чем дело?

– У многих людей есть деньги. Но не каждый может позволить себе такие часы, – произнес бездомный. – Раньше я чинил часы. Но потом настали трудные времена. Потерял свою мастерскую. А я всегда надеялся, что кто-то принесет мне подобные часы. Но здесь не так много людей, у которых они есть. Ты знаешь, что на их сборку уходит целый год?

– На самом деле знаю. Поэтому я их и купил. Я был восхищен мастерством, – ответил Калибан, затем указал на палатку мужчины. – Что случилось с твоей палаткой?

– Несколько детишек из центра приехали сюда. Они ее разорвали. Подумали, что это смешно. Они не понимают, что для таких людей, как я, это дом.

Калибан подал знак охране.

– Эти люди отвезут тебя в отель. Останешься там столько, сколько хочешь. Я позабочусь о расходах.

– О боже, мистер! Я не знаю, как вас и благодарить.

Калибан кивнул.

– Отблагодаришь меня тем, что возьмешь себя в руки и откроешь новую мастерскую. Считай это возможностью.

Он отвернулся и вошел в химчистку. Лаки шел рядом. Он остановился и повернулся к Калибану.

– Я должен спросить. Зачем тебе вот так помогать случайному бездомному?

– Если ты хочешь выявить в ком-то лучшее, тебе нужно в него инвестировать. Именно этим я и занимаюсь, – бесстрастно ответил Калибан и указал вперед. – Идем?

* * *

На ринге дралось двое мальчишек. Калибан и Лаки наблюдали за происходящим с верхних ярусов, сидя подальше от ставочников и пьяных богачей, которые пришли насладиться кровопролитием.

– Эти дети голодают. Я никогда не видел ничего подобного, – признался Лаки. – Они дерутся не просто за победу. Они дерутся за выживание.

Калибан указал на бойцов на ринге.

– Откуда взялись эти мальчики?

Лаки пожал плечами.

– Эти двое – из трущоб Ганимеда. Большинство моих мальчишек – выходцы из трущоб. Некоторые из них – малолетние преступники, которым больше некуда податься. Есть и несколько беглецов.

– И эти мальчишки, – с любопытством спросил Калибан, – ты думаешь, они могут пригодиться в моем деле?

– Безусловно. Вот в чем их особенность – они преданны. Даже когда начинают побеждать и зарабатывают деньги, они никуда не уходят. Они живут ради следующего раунда. Это как наркотик.

Калибан протянул охраннику пустую руку, и тот без лишних вопросов вложил ему в ладонь визитку и ручку. Калибан нацарапал что-то на обороте, затем передал карточку Лаки.

– Это имя кое-кого в моей организации. Отправь ему самых голодных своих бойцов. Не самых лучших, а самых голодных. С остальным он разберется сам. Как ты понимаешь, я не могу быть напрямую связан с вашей деятельностью.

Лаки кивнул.

– Разумеется.

– Есть еще кое-что, – продолжил Калибан. – У меня есть для тебя мальчик. Но я не хочу, чтобы он удостоился какого-то особого приема. Обращайся с ним как со всеми остальными.

– Конечно, – согласился Лаки. В его глазах вспыхнуло любопытство, и он не удержался от вопроса: – Кто это?

– Мой сын, – без тени сожаления ответил Калибан. Даже самый плохой, самый жестокий родитель почувствовал бы толику раскаяния, посылая своего ребенка в такое место, как Ямы. Но только не он.

Лаки удивленно уставился на него.

– На кой черт тебе посылать сюда собственного сына?

– Как я уже говорил, я инвестирую в людей.

– Калибан… – Лаки попытался подобрать слова. – Дети здесь умирают.

Калибан встал и застегнул пиджак.

– Если такова его судьба, да будет так.

Он повернулся и пошел прочь, оставив второго мужчину в одиночестве сидеть на ступеньках. На глазах Лаки навернулись слезы. Он сунул руку под рубашку и вытащил четки, которые носил на шее. Поцеловал крест и начал молиться:

– Радуйся, Мария, благодатная, Господь с тобой…[7]7
  Первые слова католической молитвы к Деве Марии.


[Закрыть]

* * *

Беловолосый безостановочно стучал ногой по полу. Он в одиночестве сидел на скамейке в раздевалке, по обе стороны от него тянулись ряды шкафчиков. Сквозь стены до него доносился приглушенный гул собравшейся толпы. Это был вечер субботы, время самой важной схватки на неделе. И зрители уже скандировали:

– Пусти кровь! Пусти кровь! Пусти кровь!

А затем с другой стороны шкафчиков послышался знакомый голос:

– Эти богатые придурки сегодня совсем с ума посходили.

Это был Фирлес. Он тоже сидел на скамейке. Их разделял ряд шкафчиков. Беловолосый не удержался от улыбки.

– Так странно… драться с тобой.

– Нет, – возразил Фирлес. – Рано или поздно это должно было случиться. Ирландец был у тебя на крючке. И я все еще уверен… черт, да я знаю, что ты уложил бы Шестнадцатого. Так что это только вопрос времени, когда ты уложишь на ринге и меня.

Беловолосый усмехнулся.

– Спасибо. Но я на это не куплюсь.

– Эй, у меня идея! – загорелся Фирлес. – А что, если мы просто убежим?

– Ну да, конечно.

– Нет, правда! У меня полно денег. Мы могли бы купить корабль. Потусуемся немного в Новой Тихуане, потом решим, куда двинуть дальше.

Беловолосый покачал головой.

– Угу, конечно. Да ты спустишь все свои деньги на «Кудо» и сиськи в «Ушлой ящерице» еще до того, как мы выберемся из города.

Фирлес сделал глубокий вход. Затем выдох.

– Да, наверное, ты прав.

Затем они услышали приближающиеся к ним тяжелые шаги.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Беловолосый знал эту манеру и понял, кто это, еще до того, как человек показался в проходе.

– Отец?

Калибан стоял перед ним, одетый в свой фирменный костюм и шарф, котелок из меха шиншиллы в руке. Он не улыбался и не хмурился. Как и обычно. Он был совершенно бесстрастен.

– Сын.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Беловолосый.

– Лаки сказал мне, что сегодня вечером будет большая драка, – объяснил Калибан. – Так что я прилетел сюда с Венеры.

– Ты прилетел… ради меня?

– Я пришел посмотреть на бой.

Губы Беловолосого изогнулись в улыбке. Несмотря на то что его отец даже не смог заставить себя сказать, что хочет посмотреть на то, как сражается его сын, один только факт его присутствия уже значил очень много.

– Знаешь, я почти выиграл предыдущий бой.

Калибан прищурился.

– Почти выиграл?

Беловолосый начал возбужденно рассказывать:

– Да! Понимаешь, мой друг Фирлес, я как раз с ним сегодня дерусь, научил меня, что мне нужно предугадывать действия моего противника. И вот я дерусь с этим ирландским парнем, и мне задают довольно приличную трепку, но в третьем раунде я понимаю, что он собирается дважды двинуть мне по ребрам, а затем…

Калибан вскинул руку, заставляя сына замолчать. Затем ледяным тоном поинтересовался:

– Ты чему, черт бы тебя побрал, так радуешься?

Беловолосый сглотнул.

– Ну… э… я делаю успехи, так что…

– Успехов недостаточно, – перебил его Калибан. – Я послал тебя сюда, чтобы ты научился драться. Побеждать. Научился быть мужчиной. А ты говоришь мне, что делаешь успехи?

– Я просто подумал, что…

– Ты знаешь, что сказал мне Лаки, когда я послал тебя сюда? – поинтересовался Калибан. – Он мне сказал, что дети здесь умирают. Он не мог поверить, что я собираюсь отправить сюда собственного сына. И знаешь, что я ему ответил?

Беловолосый не хотел знать ответ. Но знал, что отец все равно ему расскажет. Поэтому он просто покачал головой.

– Я ответил ему, что, если ты умрешь в этом месте, значит, такова твоя судьба. Я бы не проронил по тебе ни слезинки. Точно так же, как я не пролил ни слезинки, когда твоя мать покончила с собой. – Калибан позволил этим словам на мгновение повиснуть в воздухе. А затем продолжил: – Пусть ты – единственное, что у меня осталось, но я готов потерять и тебя тоже.

С этими словами Калибан развернулся и ушел. Беловолосый какое-то время сидел молча. Но он не плакал. Внутри него нарастало какое-то новое чувство. Это было нечто большее, чем гнев. Это была тьма. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного. Тьма полностью поглотила его.

– Не слушай его, хорошо? Помни, что я тебе говорил. Он тебе не нужен. Ты – такой же сирота, как и все мы. Теперь мы – твоя семья. – Фирлес стоял в конце ряда шкафчиков. Он слышал весь разговор.

Беловолосый не слышал его. Он встал и повернулся лицом к одному из шкафчиков. А затем принялся бить по нему. Снова и снова, пока металл не начал гнуться, а костяшки пальцев – кровоточить. Когда он остановился, шкафчик выглядел так, словно его измолотили бейсбольной битой.

Беловолосый покрылся холодным потом. Его начало трясти.

– Я же говорил тебе. Он монстр.

Фирлес пристально посмотрел на друга.

– Тогда докажи, что он ошибается.

– Я не могу… – Беловолосый покачал головой. – Не могу победить тебя.

– Ну, разумеется, можешь, – заверил его Фирлес. – Я только что это увидел. Вот как ты меня победишь. Вот как ты победишь кого угодно. Ты уничтожишь то, что стоит у тебя на пути. Будь безжалостным. Будь… Вишезом.

* * *

Схватка длилась уже два жестоких раунда. Фирлес загнал Беловолосого в ловушку в углу ринга и один за другим наносил ему удары по ребрам. Он чувствовал, как трещат кости под его кулаками. Оба глаза Беловолосого почти полностью заплыли и с трудом раскрывались. Нижняя губа была рассечена. Ухо было покалечено. Лицо – почти не узнаваемо.

Но как бы Фирлесу ни хотелось, чтобы его друг уже сдался, тот отказывался признавать поражение. Он просто терпел – удар за ударом. И время от времени улыбался – словно наслаждался этим. Словно он терпел избиение, чтобы что-то доказать.

ДИНЬ! ДИНЬ! ДИНЬ!

Второй раунд закончился. Фирлес вернулся в свой угол и сел на табурет. Он знал, что победит. Беловолосый даже сидеть не мог. Он безвольно повис на канатах в своем углу ринга. Его тело обмякло. Фирлес даже заволновался, что его друг может умереть, – и на мгновение подумал, что, возможно, для него это было бы лучшим исходом.

ДИНЬ!

Начинался третий раунд. Фирлес встал. Но Беловолосый не пошевелился. Он все еще висел на канатах.

– Сдавайся… просто сдавайся, – шептал себе под нос Фирлес.

Беловолосый медленно выпрямился и вернулся в центр ринга. На мгновение Фирлес задумчиво склонил голову. Он не знал, как будет лучше – сразу покончить со всем этим или позволить Беловолосому продержаться до самого конца. По крайней мере, так будет выглядеть, будто он держался до последнего.

Взгляд Фирлеса метнулся к трибунам. Отец Беловолосого сидел рядом с Лаки. Когда к ним подошел букмекер, Лаки хотел было прогнать его, но Калибан остановил Шалтая. Полез в бумажник, вытащил сто тысяч вулонгов и передал их букмекеру. Фирлес был поражен. Он не мог поверить в то, что делает этот человек. Он ставил против собственного сына!

ДИНЬ! ДИНЬ!

Второй звонок. Пора драться.

Фирлес нехотя приблизился к Беловолосому, зная, что может закончить этот бой одним ударом. Но он решил выкинуть нечто более сложное. Нечто запоминающееся.

И вот Фирлес поднес кулаки к подбородку и оперся на ногу. Его вторая нога поднялась и обвилась вокруг тела. А затем он крутанулся на мыске, словно змея, обвивающаяся вокруг своей жертвы. Это был тот самый нокаутирующий удар, который вынес Девятнадцатого. Тот, что раздробил ему челюсть. Тот, что мог убить Беловолосого, если бы попал ему в голову.

Его нога повернулась, готовая нанести последний удар. Беловолосый никогда бы не предугадал этот удар, даже если бы мог. И когда нога Фирлеса поравнялась с лицом его противника…

Он промахнулся. На долю сантиметра. Его нога прошла в такой близости от лица Беловолосого, что Фирлес почувствовал исходящий от кожи друга жар. И когда Фирлес завершил свой неудачный удар ногой с разворота, его живот оказался открыт.

А вместе с ним и ножевая рана, с которой еще не сняли швы. Еще розовая. Еще не зажившая.

Взгляд Беловолосого остановился на его ране. Затем их взгляды сомкнулись и на долю секунды задержались друг на друге. Затем Фирлес слегка, почти незаметно кивнул. Давая негласное согласие нанести ему удар по ране. Чтобы положить конец этой борьбе.

Беловолосый сжал кулак так сильно, как только мог. Поднял его. А затем ударил.

Ударил прямо по ране, так сильно, как только мог.

Фирлес вскрикнул от неподдельной боли. И рухнул на землю. Зажал руками рану. Он попытался подняться, но боль оказалась слишком сильна.

Он распростерся на ринге.

Бой был окончен.

Беловолосый победил. Торжествуя, он упал на колени. Вскинул в воздух обе руки. Остальные мальчики бросились на ринг. Окружили его, подняли Беловолосого на плечи. Ведь он победил могущественного Фирлеса и стал их новым чемпионом.

Но когда Беловолосого унесли праздновать, Фирлес все еще оставался лежать на земле в позе эмбриона. Его взгляд метнулся к сидящему в толпе Калибану. Он пожимал руки Лаки и другим богатым зрителям вокруг него, которые обменивались поздравлениями. Затем он повернулся обратно к рингу и увидел лежащего на земле Фирлеса. На мгновение их взгляды встретились.

И тогда Калибан впервые улыбнулся.