Текст книги "Сокровище Нефритового змея"

Глава 13

 
Голод его неземной
Обожжет как вино с беленой…
 

(из уличной шейсарской песенки)

Голова раскалывалась.

Нефрит двигался по теларану медленно и неторопливо, так, словно у него снова был хвост. Словно он скользит им по холодному каменному полу, ловко и без труда огибая предметы мебели и гладкие повороты стен.

Но хвоста не было. И в висках стучало, сдавливало, так, словно кто-то вонзил в них две раскаленных иглы.

У Нефрита часто болела голова от бешенства. От злости и безысходности, что связали его по рукам и ногам. Эта боль была привычной, и Нефрит воспринимал ее как нечто родное.

Боль тоже была в бешенстве от всего происходящего.

Опустившись в проклятое, жутко жесткое каменное кресло, со всех сторон совершенно без толку устланное шкурами гигантских черных кротов, он закрыл глаза и раздражённо потёр виски.

Его Эвиса застыла за тяжелой тканью портьеры, как мышка, почувствовавшая, что совсем рядом притаился удав, который ее вот-вот задушит.

Впору было усмехнуться, но казалось, если он это сделает, губы растрескаются в кровь. Улыбаться не хотелось.

Он уже не змей. Теперь он паук, но, как ни странно, из-за этого мышке стоило бы бояться только сильней.

Но она все равно стоит у входа в комнату и не двигается, вместо того чтобы убежать.

Нефрит чувствовал ее тонкий, раздражающий рецепторы запах, мягкий аромат, въедающийся в кожу, проникающий в лёгкие и застревающий там навечно, как щетинки разозленного птицееда. Этот паук скидывает их, когда хочет напасть… но Эвиса пахла так постоянно.

Словно хотела убить его. Словно хотела навсегда остаться у него внутри.

У нее это получалось. Даже зажмуриваясь, теперь он видел ее удивительные глаза, синевато-голубые, меняющие цвет от светлой глубины до темного ободка. Глаза, которые иногда будто смотрели в самое его сердце, читая там каждую мысль. Казалось, он не мог ничего скрыть от этой маленькой, хрупкой девчонки с невинно-персиковым загаром золотого солнца Шейсары.

А ещё иногда в кромешной тьме теларана в глубине ее глаз ему чудился Турмалиновый рододендрон Стеклянного каньона. Казалось, что в синеве радужки спряталось огромное древнее дерево, шевелящее яркой бесконечностью лепестков… В окружении непроглядного мрака его ала менялась, и в бездне ее невинного взгляда загорался манящий аметистовый свет. Именно тогда глаза Эвисы приобретали тот странно колдовской сиреневый оттенок, что носило священное дерево шаррвальцев.

Сперва заметив это удивительное свойство, Нефрит даже решил, что ему привиделось. А может, то прогрессировало безумие, которое обязательно должно было рано или поздно настигнуть его в каменной безысходности Стеклянного каньона. Но каждый раз, оказываясь вместе с Эвисой в полной темноте, он снова замечал мерцание турмалиновой магии вокруг ее зрачков и уже не думал, что сошел с ума.

Это уже не могло быть совпадением. Но знала ли о нем сама Эвиса? Простая девочка с окраины Шейсары, которая ещё пару недель назад не ведала ни о паучьем каньоне, ни о Турмалиновом рододендроне?

Вряд ли Эвиса могла догадываться, что внутри неё скрывается таинственная шаррвальская магия. Да ведь и люди не видят в темноте… а значит, глаза, меняющие цвет в кромешном мраке, должны были остаться для бедной девочки тайной.

Так даже лучше.

Сейчас наивная ала пытается заставить его смириться с его же проклятой сущностью. А в ином случае, возможно, ей придется попытаться найти оправдание самой себе.

Нефрит закрыл глаза. Боль в голове не проходила, и это было плохо. В ушах уже слегка шумело, что говорило лишь об одном: магия Айша буйствует. Кипит, желая выплеснуться, выбраться наружу.

Занять его место.

А ведь он сменил облик совсем недавно! Всего какие-нибудь сутки назад. Это было плохо, очень плохо. И подтверждало его догадки о том, что сила Красной матери поглощает его. Следующая смена ипостаси могла стать последней.

Когда-то он мог находиться в человеческом теле неделями, месяцами. Но постепенно срок начал уменьшаться. Смена ипостаси становилась все более стихийной, неожиданной. И вот теперь интервал между обликами стремительно приближался к нулю без возможности возврата.

Страх сжал горло, вызвав новую волну раздражения.

Нефрит не признавал страха, даже когда его звали иначе. Когда он имел право носить имя Джерхан Нефритовый змей.

Не признавал он его и сейчас. Но ничего не мог с ним поделать. Страх никогда больше не открыть глаза в собственном теле уничтожал его изнутри.

Нужно было что-то делать. И к сожалению, он догадывался, что именно нужно Великому Айшу. Почему Он пытается забрать контроль именно сейчас.

Потому что Она была рядом.

Впрочем, в этом он мог понять свою темную половину. Рядом с Эвисой хотелось… просто быть. Она притягивала, каким-то трудно объяснимым флером манила. Каждый раз, когда он приходил в теларан, его тянуло просто посидеть рядом с ней, даже молча. Словно она была огнем в насквозь промерзшей стылой пещере.

Это было странно в принципе, и тем более странно, что они едва знакомы. К предыдущим алам Нефрит не испытывал ничего, кроме жалости и сожаления к их непростой участи. Он старался как можно меньше находиться с ними рядом, и у него это даже получалось.

Но с Эвисой этот фокус сломался в самом начале. В первый же день их встречи, когда он увидел ее одну во мраке пещеры. Заблудившуюся, испуганную. Когда коснулся ее кожи, провел языком по ране, стараясь, чтобы слюна Айша уничтожила яд солаана.

В тот день ее кровь случайно оказалась внутри него. Возможно, это как-то повлияло на Великого Айша, не зря же он чудовище, плод магии огромной богини-паучихи. Может быть, ее вкус растревожил Зверя Красной матери?

Нефрит не знал. Но чувствовал, что как прежде уже не будет, ведь теперь у них с Айшем неожиданно появилось нечто общее. Тяга к одной-единственной девушке.

Нефрит резко поднялся с кресла и подошел к каменной стене, что соединяла его комнату с комнатой Эвисы. Совсем недавно она исследовала эту стену вдоль и поперек, пытаясь найти в ней отверстия, через которые он мог бы за ней подглядывать. А их не было.

И не могло быть.

Нефрит подошел к стене и коснулся ее ладонью. В тот же миг камень начал стремительно плавиться, словно масло. И в центре стены возникло углубление, будто специально сделанное в форме человеческого лица. А в месте, где должны быть глаза, оказалось два небольших отверстия.

Нефрит убрал руку и подошел ближе, вставив лицо в углубление, на обратной стороне которого в комнате Эвисы располагалась статуя обнаженного мужчины.

Камень безупречно подчинялся силе Великого Айша. Не нужно было произносить колдовских слов, взывать к древней магии. Достаточно было лишь пожелать, и камень плавился и менял свое положение. Нефрит знал, что стоит ему захотеть – и под ногами его врагов разверзнутся такие же жидкие смертоносные ямы, овраги и расщелины, сверху начнется камнепад. Возможно, у него даже хватило бы сил засыпать и уничтожить полностью Стеклянный каньон со всеми шаррвальцами… вместе с собой и Эвисой…

Разве что Нефрит этого не желал. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но шаррвальцы стали ему близки. За долгие десять лет, что он провел в их подземных пещерах, проблемы беловолосого паучьего народа проникли ему в кровь, их боль и страдания почти стали его собственными.

Почти каждый год шаррвальцы были вынуждены относить часть своих детей на поверхность, потому что в пещерах тем было не выжить. Еды и необходимых лекарств не хватало на всех, Тираанские жрецы жестко контролировали численность населения, и если она становилась выше необходимого порога для выживания, то у матерей забирали детей. Тираанские воины относили их на поверхность и, убеждаясь, что ребенка приняли в дом, снова исчезали в пещерах.

Это была самая большая трагедия Стеклянного каньона. Потеря своих детей.

А еще иногда они просто умирали раньше времени. От нехватки солнца ломались кости, развивались психические заболевания, простуды, воспаления легких и даже такие болезни, которые в Шейсаре никогда не ассоциировали с нехваткой света. А лекарства, спасающие от этой нехватки, заканчивались слишком быстро.

Нефрит не мог не жалеть этих людей. И как бы прежде глубоко он ни был уверен в том, что шаррвальцы – демонопоклонники, пожив с ними бок о бок столько времени, он не мог не признать, что они просто обычные люди, которые тоже хотят жить.

Впрочем, принять их желание сровнять Шейсару с землей и тем самым найти себе новый дом он тоже не мог.

Глубоко вздохнув, надеясь, что это немного заглушит шум в ушах и боль в голове, Нефрит взглянул в отверстия каменных глаз.

И увидел ее.

Эвиса гневно рассекала комнату. Ее тонкие руки были уперты в бока, длинные волнистые волосы, которые она обычно носила собранными в косу, растрепались.

Нефрит замер. Темная сила внутри него всколыхнулась, как штормовой прибой, ударяя о прибрежные скалы.

Ему нравились ее волосы. Когда он увидел ее впервые, они были светло-русые, с лёгким оттенком пепла и стали. Редкий оттенок для Шейсары, но довольно частый для шаррвалек. Впрочем, в Стеклянном каньоне, как и глаза, волосы Эвисы преобразились.

Сейчас в антрацитовой тьме, когда камин-пасть почти потух, русые пряди, рассыпавшиеся по хрупким плечам, по спине и пленительно затянутой в паучий шелк груди, начали будто бы светиться изнутри. Они источали лёгкое призрачное свечение, как грибы-тирааны, как лунные кристаллы, используемые в каньоне в качестве природных фонарей. Сила этого волшебства была столь мала, что заметить это оказывалось почти невозможно. Однако из-за этого со стороны казалось, будто волосы девушки приобрели жемчужно-белый цвет.

И скорее всего, этого она тоже не замечала, ведь больше всего призрачное сияние проявлялось именно в темноте, а без света люди редко подходят к зеркалу, чтобы взглянуть на себя. На свету же сияние пропадало.

Нефрит сам не заметил, как прижался лбом к холодному камню, напряженно вглядываясь в отрывистые движения женских рук, в колыхание подола платья, в то и дело мелькающие в темноте голубовато-сиреневые глаза.

Он не мог оторвать от нее взгляд. В груди глухо и сильно билось в ребра сердце, быстрее толкая кровь по венам, заставляя испытывать новые и давно уже чужие для Нефрита чувства. Он стиснул зубы, стараясь не думать.

Не представлять.

Он мог случайно убить ее. Кто знает, на что способен проклятый паук, когда он, Джерхан, теряет возможность управлять своим телом? Чудовище способно на все, и ожидать от него чего-то хорошего не приходится.

Он хотел бы держаться подальше, как и всегда, но теперь не мог. Рядом с Эвисой глухо стучащее в груди сердце переставало… болеть. На короткие мгновения он забывал о том, что происходит вокруг. О том, кто он есть. Не думал больше, что они находятся глубоко под землей без возможности выбраться.

Была только она. Ее улыбка, светящиеся весельем глаза, которые словно дарили надежду на что-то лучшее, светлое. И пусть на самом деле это и невозможно, ничего светлого с ними тут произойти не может, но было приятно ощущать это.

Рядом с Эвисой сердце переставало кровоточить.

Но и Тьма внутри него ощущала то же самое. Бурля, словно варево в котле колдуна. И прямо сейчас чувство голода, растущего в мышцах, в плоти и крови, вот-вот готово было достигнуть максимума.

Поглотить его целиком.

С огромным трудом Нефрит дождался, пока Эвиса ляжет спать. Стиснув зубы он следил, как она быстро снимает с себя плотную ткань платья, как стягивает его с плеч, раздраженно бросая на пол, и остается совершенно… обнаженной. Следил, как ее совершенное тело скользит по мягкой перине, утопая в ней, укутываясь в облако одеяла.

Напряжение в мышцах сковало с головы до ног. Нефрит на миг зажмурился, когда ладони сами собой сжались в кулаки, а ногти, впившиеся в кожу, стали чуть острее.

Он не должен был позволить себе перевоплотиться. Нельзя. Не сейчас… никогда!

Но оборот Великого Айша почти невозможно было контролировать.

Чудовище рвалось из него, пыталось дать себе свободу. Чтобы прикоснуться к ней.

Нефрит открыл глаза и опустил взгляд на сжатые кулаки. Вены под кожей вздулись от напряжения. Он взглянул на свой живот, и кожу обдало волной убийственного жара.

Основание живота начало покрываться черными чешуйками – шестигранными пластинами, напоминающими металл. Чешуйки были гораздо крупнее, чем змеиные, которые появлялись когда-то давно, когда он был мираем. Если подумать, между пластинами Айша и змеиным покровом мирая было довольно отчетливое сходство… но Нефрит никогда этого не замечал.

На секунду закрыв глаза, он попытался медленно вздохнуть.

Медленно уже не получалось.

Нефрит чувствовал, что, скорее всего, его глаза прямо сейчас наполняются ядовитой зеленью Красной матери. Смешно подумать, паучью богиню звали «красной», но среди шаррвальцев считалось, что ее сердце состоит из священного зеленого хризопраза. И теперь его собственный цвет – цвет, который был с ним с рождения, окрашивая глаза и хвост, – теперь стал для него проклятым.

Зато в Стеклянном каньоне это было еще одним подтверждением его священной роли. Его избранности.

Нефрит поднял веки, и камень вокруг вспыхнул ядовитыми отблесками колдовского хризопразового цвета.

Еще немного – и будет поздно. Вероятно, навсегда.

Он посмотрел сквозь отверстия в стене на девушку, которая ворочалась на огромной кровати, и стиснул зубы, безуспешно глуша чудовищный голод, накрывающий его с головой. А затем коснулся ладонью стены.

Эвиса не должна была расплачиваться за его проклятие. Но… похоже, у нее не было выбора.

По холодному камню пошла легкая, едва заметная рябь, а затем на стене начали повляться странные гранитные прожилки. Тонкие, трудно различимые, но, если приглядеться, они имели белый, переливающийся жемчугом цвет.

Прожилки увеличивались, расходясь от ладони Нефрита в разные стороны. Они росли и утолщались, пока не проникли сквозь стену и не исчезли на другой ее стороне. Уже там они вновь сделались тонкими и прозрачными, колыхаясь в воздухе, как… громадная сеть паутины, нависшей прямо над кроватью Эвисы.

В этот момент девушка как раз повернулась, словно пытаясь открыть глаза, мучимая бессонницей. И тут паутина упала на нее и растворилась мягким дымом, исчезнув, втянувшись в женское тело, мягкую перину и одеяло.

Эвиса уснула крепким беспробудным сном.

Никто во всем мире не видел, как на привычную темноту теларана Стеклянного каньона опустился ватный колдовской мрак. Он стелился густым облаком, распространялся вокруг, как пряный, горячий дым, как туман, от которого не скрыться и не спрятаться.

То была сила, которую не мог в полной мере осознать никто из живых, потому что принадлежала она лишь богам. Тому древнему и непознанному, что много тысячелетий назад создало сам мир, наполнив его золотом песков, блеском солнца и чернотой каменных пещер. Светом страсти и тьмой голода.

Эта сила никогда прежде не появлялась среди живых, и никто никогда не смог бы догадаться, чего она желает. Чего добивается, иногда порабощая и искажая мысли и чувства, а иной раз заставляя, толкая за черту.

Джерхан знал эту силу и ненавидел. Но так же, как и другие, не понимал.

Он шагнул в комнату, где спала Эвиса, чувствуя, как тьма ластится к его рукам, как зовет и манит быть тем, кем ему было предназначено стать. Но он не поддавался, из последних сил просто наблюдая, как мирно спит его ала, утопая в мягкой перине громадной постели.

Как бабочка, утонувшая в коконе из паутины…

Его глаза горели. Теперь уже он совершенно четко ощущал жгущую привычную боль под веками, боль почти приятную, означающую, что хризопразовое пламя полностью заполнило радужки.

Почему он до сих пор в человеческом теле?..

Мысли блуждали в голове, как одинокие призраки, летающие над спящим городом, скрытым черным плащом ночи. Хитиновые пластины в основании живота стали ярче, с каждой секундой они проступали все сильнее. И все же он еще шел на двух ногах, хотя уже и с трудом осознавал это.

В его глазах была лишь Эвиса. Он видел ее хрупкое обнаженное тело, с которого слегка сполз стыдливый покров одеяла, ее худые плечи, манящий изгиб красивой шеи и чуть углубленную линию позвоночника, до которой хотелось дотронуться. Так сильно, что сдерживаться было почти невозможно.

Ладони горели, кончики пальцев покалывало.

Эвиса лежала на боку, спиной к нему, подложив под голову согнутую руку. Нефрит сел на постель рядом с ней, не опасаясь, что она очнется, не думая об этом. Он уже почти не осознавал себя тем, кем был на самом деле. В его голове смешались две сущности, бурля и перетекая одна в другую, как масло и вода, взаимодействуя, но не смешиваясь. Без малейшего шанса стать одним целым, но лишая возможности нормально соображать. Лишь одна-единственная общая цель вдруг временно связала две противоборствующие субстанции – Эвиса.

Они оба хотели ее. И стоило на миг затаить дыхание, закрыть глаза, попытавшись сделать паузу, попробовать избавиться таким образом от наваждения, как, вновь открыв глаза, Нефрит ощущал, что наваждение стало лишь больше.

Тьма рвалась с кончиков пальцев, и он уже не мог ее контролировать. Он протянул руку вперед в коротком, болезненном желании прикоснуться к Эвисе. Дотронуться до ее кожи, еле заметно провести по шелку персикового загара.

Джерхан так давно не видел загар хоть на ком-нибудь. А он так шел Эвисе…

Вот только стоило ему дотронуться костяшками пальцев до лопатки девушки, как из центра его ладони хлынул паучий дым. Отрава Великого Айша.

Нефрит перевернул кисть ладонью вверх, почти безучастно вглядываясь в собственную руку, из которой невидимыми клубами распространялся бледноватый дым. А потом опустил ее на плечо Эвисы, скользнув по шее вверх. Убирая красивые сверкающе-белые волосы, освобождая мягкую линию мышц, бьющуюся в спокойном ритме маленькую артерию. Проводя пальцем по показавшемуся уху, до которого чудовищно сильно хотелось дотронуться губами.

Дым распространялся вокруг, сплетаясь в очередную паутину и укладываясь на спящей девушке серебристыми нитями. Остановить этот процесс не представлялось возможным. Да и трудно остановить то, что в какой-то мере отвечает твоим желаниям…

Эвиса с каждым мгновением дышала все чаще. Нефрит глядел на нее огненно-зеленым пламенем глаз Великого Айша и чувствовал, что вот-вот может не сдержаться. Все внутри него горело, скрутилось змеиными кольцами под желудком и жгло звериным диким голодом. Кровь пульсировала в венах, билась в висках и голове, ударяла ноющим тактом в основание живота, под черные хитиновые пластины. Заставляя каждую мышцу напрягаться, наливаясь сталью и древней жаждой.

Он понимал, что вот-вот возьмет силой спящую девушку. Ту, которая ему доверяла…

Это была последняя более-менее адекватная мысль, которая еще сохраняла Нефрита в человеческом теле. Больше всего на свете он не хотел вредить. Не хотел причинять боль.

Становиться чудовищем.

Но сила кипела в нем, подчиняла, выбрасывая из головы все, кроме иссушающей страсти. И в какой-то момент Нефрит перестал думать.

Он встряхнул головой, и длинные, чуть волнистые волосы рассыпались по широким плечам, которые, кажется, стали чуть больше обычного. На волевом лице больше не маячило призрачное беспокойство. Губы сложились в едва заметную улыбку, а глаза слегка прищурились, когда он одним резким движением откинул прочь тяжелое одеяло, оставив девушку полностью обнаженной.

Эвиса не заметила. Ее тело бросало в жар с каждым мгновением все больше. Она едва заметно хмурилась во сне и прикусила нижнюю губу, опустив руки вниз и сжав бедра, потерлась коленями друг о друга.

Нефрит улыбнулся шире. Из-под его верхней губы блеснули кончики мирайских клыков, но он этого не замечал.

Когда-то давно, когда он был нагом, его яд мог во время укуса принести женщине неизъяснимое наслаждение. Но теперь, когда он стал Великим Айшем, свойства яда изменились, и до конца он их не понимал. Знал лишь, что Айшу не нужно было кусать свою женщину вовсе… Паучий дым оплетал паутиной гораздо лучше и быстрее, рождая в женском теле неконтролируемые желания, томление, с которым невозможно было бороться.

Джерхан ненавидел это так же, как и остальную магию паучьего полубога. С помощью невидимых сетей паутины Великий Айш мог зачаровать не одну женщину, а многих одновременно. Это казалось нечестным и отвратительным…

Теперь Нефрит об этом больше не думал. Серебристо-белый туман ложился на Эвису, заставляя ее изгибаться во сне. На ее щеках появился эротичный румянец, и вот уже она перевернулась на спину, ерзая по шелковой простыне, не находя покоя.

Ее волосы разметались по подушке, нижняя губа оказалась искусана и влажно призывно блестела.

Нефрит не мог отвести от нее глаза. Он жадно выхватывал каждое движение ее тела, ловил мельчайшие изменения в лице, как хищник вслушивался в быстрое рваное дыхание.

Его плоть упиралась в ткань штанов, стянутых золотыми цепями ремня. И это было почти больно.

Он опустил руки по обеим сторонам ее тела и, склонившись, медленно коснулся ее губ. Едва заметно, закрыв глаза, когда терпеть, не касаясь ее, стало невозможно.

В этот самый момент Эвиса изогнулась, чуть откинув голову назад, и тихо простонала.

Нефрит резко выдохнул, теряя самообладание. Его руки сжались на мягкой ткани простыни, заострившиеся ногти прочертили линии зацепок, пока не порвали ткань. Но Нефрит не заметил, медленно опускаясь губами по представшей его взгляду идеальной шее. Горячей, сладкой… А потом вниз – к груди, рубиновые вершинки которой призывно напряглись, став почти каменно-твердыми.

Мышцы Нефрита подрагивали от того, насколько тяжело оказалось сдерживать рвущийся из него голод. Он глубоко дышал, обводя языком круглый сосок, сходя с ума от ощущения его аккуратной твердости под своими губами.

Эвиса снова застонала, так и не открывая глаз.

В ушах Нефрита зашумело. Он зажмурился, снова и снова слыша ее стон, подталкивающий его к последней грани.

Он опустился губами на плоский впавший живот, скользнув языком в ямку пупка. Словно дразнил сам себя, все сильнее и сильнее. Это было похоже на мазохизм, но он не мог остановиться. Прикосновение к ее телу доставляло ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Удовольствие, похожее на наркотик, от которого невозможно отказаться. А сладкие звуки наслаждения, рвущиеся из ее груди, становились новой дозой, после которой шанса спастись уже не было.

Опустившись в самый низ ее горячего живота, Нефрит, выдохнув, провел языком по гладкой коже треугольничка, чувствуя, словно вот-вот взорвется.

Эвиса хрипло вздохнула и едва заметно захныкала во сне. Словно ей было мало.

Всего мало…

Ее красивое лицо горело, руки не знали, куда себя деть.

Нефрит на миг отстранился, едва дыша. Его брови сдвинулись.

Он так сильно хотел оказаться в ней, почувствовать ее хрупкое тело под собой, ощутить, как она изгибается в ответ на его поцелуи… Как выстанывает его имя.

«Джерхан…»

Но это было уже не его имя.

В этот момент он поднял руки и коснулся сведенных женских коленей, медленно разведя их в стороны. Доводя собственное безумие до новой грани.

Эвиса тихо вздохнула.

А затем он коснулся ее руки и уверенно опустил ее вниз, заставив девушку прикоснуться к самой себе.

Казалось, во сне она покраснела еще сильнее.

Нефрит стиснул зубы, из последних сил стараясь себя удержать, хотя он уже не знал, кого контролирует. Кто он на самом деле.

Он коснулся ее, управляя ее пальцами, дотрагиваясь до влажных складочек, раскрывая их и проникая в мягкую сердцевину, а потом… внутрь.

Эвиса изогнулась, беззвучно раскрыв алые губы, а затем начала двигать рукой сама, тихо постанывая. И ее голос темной, пьянящей музыкой разливался по теларану.

Это стало последней каплей.

Нефрит почувствовал, что кости начинают менять форму. Магия меняет его тело. Он уже не видел границы между собственным сознанием и сознанием Великого Айша, но инстинктивно понимал, помнил, что переворота допустить нельзя. Что еще немного – и будет поздно.

Что поздно – он уже не помнил. Видел перед собой Эвису, и только ее.

Тьма и сила вырывались из его тела, покрывая собой все вокруг. Наполняя весь теларан паучьим дымом, голодом страсти и жаждой. В этот момент все пауки дворца подняли вверх десятки своих блестящих глаз, зная, что Великий Айш просыпается, наконец найдя свою Айяалу.

И только люди не чувствовали совершенно ничего. Разве что некоторые жрецы и жрицы, как Неями, мастерица Хрустальных пауков, что подняла голову вверх, удивленно вздернув бровь. А затем исчезла в каменных коридорах дворца вместе со всеми своими подопечными.

А Нефрит понял, что вот-вот навсегда потеряет себя. И все равно он не мог поступить против своих принципов и взять женщину, которая наверняка его не желала.

Эвиса не могла желать его. Проклятого мирая, ставшего чудовищем.

Он опустил руку к золотому ремню и одним движением дернул его, порвав металлические звенья. И уже в следующую секунду коснулся жесткой, как камень, ноющей плоти.

С губ Эвисы снова сорвался тихий стон. Она была уже близка, и Нефрит, до крови прикусив щеку изнутри, лишь смотрел, как она ласкает себя, проводя рукой по собственной болезненно пульсирующей твердости.

Его брови сдвинулись, движения становились быстрее одновременно с тем, как ускорялись движения самой Эвисы. И когда ее тело натянулось как струна, выгнулось, задрожав, в тот же миг огонь, что жег его изнутри, выплеснулся на ее грудь, украшая рубиновые соски жемчужными каплями.

Ураган удовольствия затопил каждую мышцу, обжигая пульсирующим прибоем из лавы. Перед глазами потемнело, и Нефрит долго не мог прийти в себя.

Тишина, разлившаяся в теларане, стала звенящей.

Эвиса тяжело дышала, так и не открывая глаз. А Нефрит тонул в озере окружающей тьмы.

Его сердце все еще бешено стучало.

Он медленно провел рукой над женским телом, и невидимая паутина оплела ее кожу, в тот же миг исчезая вместе со всеми следами только что случившейся страсти. Затем он накрыл Эвису одеялом, медленно встал с постели и, пошатываясь, ушел прочь из теларана.

Внутри него царили мрак и пустота. И прямо сейчас он надеялся уйти в подземные пещеры так далеко, чтобы его никто не мог найти. И чтобы, сделавшись Великим Айшем в последний раз, он уже никогда не смог вернуться назад.