Текст книги "Коронатор"

Единственный глаз Дороти вспыхнул бешенством. Они обменялись взглядами с Ральфом, и, зная, на что способны эти бывшие обитатели Уайтфрайерса, Анна стремительно отскочила в сторону, готовая завопить. В этот момент она заметила, что Ральф, не трогаясь с места, указывает на нее Дороти, отрицательно покачивая головой.

– Что это значит, Ральф? – вскипела хозяйка гостиницы, словно забыв, что тот немой.

Анна вдруг поняла.

– Это значит, что Ральф не забыл старую поговорку: «Все переменится». Так, кажется, говорят лондонцы? Как ты думаешь, Дороти, останешься ли ты хозяйкой «Леопарда», если Делатель Королей вернется и узнает, как ты предала его дочь?

Хозяйка гостиницы ошеломленно застыла на месте, открыв рот. Анна же, воспользовавшись ее замешательством, продолжала:

– Для тебя ведь не тайна, что из Вестминстера только что приезжали за лордом Монтгомери? Делатель Королей с войсками уже в Сент-Олбансе, и никто не поручится, что через пару дней он не вступит в Лондон. Каково тогда придется тебе, моя бедная Дороти?

Краем глаза она заметила, что Ральф, не спускавший глаз с хозяйки, согласно кивнул. На лице Дороти появилось растерянное выражение.

– Но ведь я не предавала тебя, – слабеющим голосом сказала она.

– Но этого мало!

От напряжения у Дороти задрожали поля ее накрахмаленного чепца.

– Хорошо, я помогу тебе. Но не требуй большего, чем я тебе предложу.

– Это зависит от того, что ты предложишь, – усмехнулась Анна.

– Что у тебя с ногой?

Анна приподняла юбку, и Дороти сокрушенно покачала головой:

– Я сделаю перевязку. Я дам тебе денег, а потом Ральф спрячет тебя в своей старой конуре.

– Как? В Уайтфрайерсе?

– Нет. Это вблизи Олдергейтских ворот. Тебя там никто не найдет, ты переночуешь, а завтра можешь отправляться на все четыре стороны.

Анна задумалась. От Олдергейтских ворот не так и сложно покинуть город, а там и добраться до Сент-Олбанса, где сейчас отец. Она взглянула на Дороти Одноглазую и кивнула, соглашаясь.

Спустя два часа, когда уже стояла глухая ночь, Анна с немым бесшумно покинули гостиницу «Леопард». На Анне было темное суконное платье и короткий плащ Ральфа. Дороти промыла и перевязала ее рану, наложила тугую повязку, принцесса была сыта, а в ее кошеле позвякивало несколько монет. Опираясь на руку Ральфа, она, прихрамывая, торопливо шагала, отмечая, что Лондон этой ночью вовсе не спокоен. То и дело в ночи слышался грохот солдатских сапог, раздавался лязг оружия, порой мимо проносились верховые. Анне и Ральфу не раз приходилось посторониться, уступая дорогу отрядам в полном вооружении. Даже завсегдатаи ночного Сити, воры и грабители, попрятались, решив, что сегодняшняя ночь не благоприятствует их ремеслу.

Анна была так утомлена, когда Ральф привел ее к жалкой деревянной лачуге у ворот, что даже не обратила внимания на убожество предоставленного ей убежища. Это был ветхий сарай с прогнившей крышей, между плохо пригнанными досками стен зияли щели. Здесь не было даже печки, зато лежала большая охапка свежей соломы. В конце концов, это все-таки было убежище, где никто не станет ее искать.

Переступив порог, Анна почти рухнула на солому, вдыхая ее сухой хлебный дух. Ральф замычал, показывая знаками, что ей следует задвинуть засов. Анна кивнула ему, улыбнулась и уже через минуту крепко спала.

Немой какое-то время постоял в дверях, прислушиваясь к ее ровному дыханию, потом пожал плечами и, поплотнее прикрыв дверь, удалился.

15. Страстная пятница

Анна проснулась от холода. Она лежала, сжавшись в клубок и зарывшись в солому. Было сыро, ноги ее окоченели. В приоткрытую дверь проникал серый предутренний сумрак, она слышала, как шуршит по крыше дождь, и видела в лужах у порога слабый отсвет нарождавшегося дня. Рядом зашуршала солома, и кто-то коснулся ее плеча. Анна вскочила как ужаленная. Возле нее сидел лысый безобразный карлик с круглыми совиными глазами и лицом идиота.

– Фея в соломе, – гнусаво продребезжал он, ухмыляясь до ушей.

У него была огромная, покрытая болячками голова с оттопыренными ушами, скрюченные рахитом конечности были прикрыты грязными лохмотьями. Анна отползла в сторону.

– Ты кто?

Карлик снова улыбнулся.

– Ты теплая. Ночь холодная, а с тобой тепло.

Анну замутило. Она вспомнила, что не заперла вчера дверь, и этот юродивый, очевидно, забрел сюда и провел возле нее всю ночь.

– Убирайся! – замахнулась она на него. – Ступай прочь, паршивец!

Улыбка исчезла с его совиного лица, глаза стали беспомощными. Прикрыв голову тощими руками, карлик захныкал.

– Чума на тебя! – рассердилась Анна и, распахнув дверь, вышла под косой моросящий дождь.

Несмотря на ранний час, город уже проснулся. Доносилось сопение мехов в соседней кузне, из дома напротив вышла женщина и выплеснула на мостовую ведро помоев, проехал толстый монах на пони, слышалось мычание коров и щелканье пастушьего бича.

Анна двинулась по узкой улочке, темной из-за нависающих крыш домов, стоявших так близко, что они почти соприкасались. Она направлялась к Олдергейтским воротам.

«Я выйду тотчас, как откроют Олдергейт. Буду идти весь день. Может быть, повезет и кто-нибудь согласится меня подвезти. Так или иначе я должна добраться до передовых постов войск Алой Розы».

Однако у Олдергейтских ворот ее ждало разочарование.

Огромные, расположенные между двумя сторожевыми башнями, они были преграждены тремя рядами стражников, которые досматривали всех выходящих из города. Тех, кто не имел пропусков, без лишних слов гнали обратно, несмотря на ругань и проклятия людей.

Проникнуть в город было легче. Анна видела, как стражники, расступившись, пропустили шествие паломников, с пением, хоругвями и с зажженными свечами медленно входившее в столицу. Следом переваливалась крытая повозка. Восседавшая на козлах толстая рыжая маркитантка лихо правила двумя крепкими мулами. На ее голове красовалась красная мужская шляпа, а рядом качался худой, болезненного вида подросток, кутаясь в грубый шерстяной плащ. Анна видела, как солдаты с воодушевлением приветствовали маркитантку. Расхохотавшись в ответ, та остановила свою повозку в арке ворот, во всеуслышание осведомляясь, из-за чего поднялась такая кутерьма.

– Приказ его величества! – ответили стражники. – В городе полным-полно шпионов Уорвика. К тому же где-то в Сити до сих пор прячется дочка Делателя Королей, и с нас голову снимут, если ей удастся удрать из столицы.

– Ну, тогда вам не позавидуешь, ребята! Ловить эту девку – все равно что искать ужа в мешке с гадюками. Год назад за ней гонялись по всей Англии, да, видно, без толку. Жаль мне вас, парни. Клянусь былой девственностью, я даже готова помолиться за вас.

Она рванула вожжи, а солдаты захохотали.

Анна надвинула на глаза капюшон и побрела прочь. Моросил дождь, грохотали по булыжнику колеса телег, из кузницы резко пахло паленым лошадиным копытом. Анна шла, уставившись под ноги, боясь встретить в толпе знакомое лицо. Ее вновь охватило отчаяние, ибо она поняла, что теперь выбраться из города вряд ли удастся. Однако Анна пыталась подбодрить себя мыслью о том, что как-никак она на свободе, а не в глухом подземелье, и до последней секунды остается шанс найти какой-нибудь выход. Она не знала, который час. Наступила Страстная пятница, колокола молчали, церкви стояли притихшие и сумрачные, а город в серой пелене дождя, казалось, только и печалился, что о муках Спасителя на Голгофе. От вчерашнего разгульного веселья не осталось и следа, словно это неуместное празднество пригрезилось лондонскому люду, истомленному Великим постом. Анна со злорадством подумала, что еще не раз отзовется Йоркам этот нелепый праздник на Страстной неделе, однако сейчас, когда она в раскисших башмачках и с опущенной головой, прихрамывая, брела по узким улочкам мимо монастырских стен, это служило ей слабым утешением.

Все дома и постоялые дворы кишели солдатами, военачальниками всех мастей и союзными рыцарями короля. Анна заметила, что все они крайне возбуждены. Облачаясь в шлемы, поправляя поножи и стягивая ремни, латники строились в отряды, повсюду слышались звуки команды, гул барабанов и рев рогов. Копейщики, арбалетчики, алебардщики, едва придя в себя после похмелья, вынуждены были готовиться к выступлению. Многие из ратников толпились у кузниц или оружейных лавок. Кругом слышались лязг железа, топот и шарканье ног, брань и гортанные окрики.

Собравшись отрядами, ратники в железных шлемах и панцирях, с трехлоктевыми алебардами на плечах покидали постой. Впереди ехали их командиры, а также знатные рыцари с оруженосцами, державшими на весу копья со знаменами своих господ.

Возле Криплгейтских ворот, Мургейта и старых Бишопгейтских ворот Анну также постигло разочарование. Повсюду посты и заставы, причем она заметила среди стражи многих из тех, кто служил в Вестминстере, а следовательно, знал Анну в лицо. Рядом с ними переминались с ноги на ногу стражники с белым вепрем на накольчужных туниках – гербом Глостера. Анна повела плечами. Она не сомневалась в том, что Ричард, как и год назад, примется охотиться за ней, чтобы снова заполучить ее*. Анна даже подивилась этой своей странной уверенности, но ее не оставляло чувство, что она связана с горбатым принцем некой незримой нитью. В минувшие месяцы она почти не думала о нем, однако он снился ей порой по ночам, и это казалось ей недобрым предзнаменованием. А вчера, увидев герцога на королевской барке, она вновь ощутила прежний страх перед ним. Она знала его тайну, тайну гибели брата Ричарда – юного Рэтленда, обладание которой могло погубить самого герцога Глостера, но прежде всего – ее.

Дождь кончился, как по волшебству, лишь из водостоков с оскаленными мордами горгулий с шумом низвергалась вода. Анна свернула на людную улицу Милосердия, пересекающую Сити с юга на север и ведущую к Лондонскому мосту. Что ж, если у всех городских ворот дозоры, возможно, ей удастся нанять лодку и покинуть враждебный город водным путем. Она двинулась было к Темзе, но возле старой четырехгранной церкви Святого Магнуса заметила толпу, облепившую королевского герольда, который, развернув свиток, зачитывал указ, требовавший ее поимки.

Анна, замерев, стояла в толпе. Ей вдруг показалось, что все это уже было – толпа, сумрачный день, герольд на коне в кафтане, расшитом белыми розами, который возвещает о ее бегстве и сулит награду тому, кто укажет, где скрывается беглая супруга Эдуарда Ланкастера Анна Невиль. Так же было и год назад. Но тогда герольд упоминал еще и о рыцаре Филипе Майсгрейве, а не только о ней. Анна почувствовала, как по щекам неудержимо текут слезы, и опустила голову. Никогда еще она не ощущала себя такой одинокой и беспомощной, такой гонимой. Год назад она была не одна. Рядом находились сильные, преданные воины, а главное – Филип.

Анна подавила всхлип. Толпа начала расходиться. Вокруг только и разговоров было что о ней. Голоса были злыми, в них не было ни усмешки, ни сочувствия, которое обычно испытывают лондонцы к разного рода бедолагам. Люди были раздражены: что за принцесса, которая, словно бродяжка, только и делает, что находится в бегах? Ей надлежало бы сейчас смирно сидеть в Тауэре вместе с королем Генрихом и молиться о ниспослании удачи Делателю Королей и Ланкастерам. Кто-то засмеялся – уж лучше пусть она прячется в Сити, где ее всегда можно поймать и получить в награду целое состояние.

Смахнув тыльной стороной руки слезы, Анна подняла голову – и похолодела. В нескольких шагах лицом к ней стоял рыжий Джек Терсли. Анна застыла, как куропатка перед горностаем, не в силах даже вздохнуть. Джек смотрел на нее оторопело, слегка приоткрыв от неожиданности рот. Вокруг гудела раздраженная толпа, кто-то толкнул Джека, тот словно очнулся, глянул налево, направо, будто собираясь закричать. Анна опустила веки. Она помнила, как хотела велеть взять этого парня на пытку, как приказала арестовать девушку, которая ему нравилась. Теперь он может с ней поквитаться.

Анна снова взглянула на Джека Терсли. Он стоял насупясь и молчал. По щеке принцессы скатилась слеза. Она почувствовала ее солоноватый вкус в уголке губ и в ту же секунду увидела, как Джек, все так же хмуро глядя на нее, медленно повернулся и пошел прочь. Анна не поверила своим глазам. Рыжий не предал… Этот парень пожалел ее! Невероятно. За минувшие дни Анна забыла, что люди могут быть милосердными.

Где-то поблизости пронзительно заревел осел. Анна вздрогнула и очнулась. Испуганно оглядываясь, она вдруг поняла, до какой степени была неосторожна и безрассудна, вот так, среди бела дня, шатаясь по людному Сити. Следующий, кто разглядит в ней принцессу Уэльскую, не будет столь великодушен, как Джек Терсли. Надвинув капюшон на глаза, ссутулившись, Анна юркнула в ближайший переулок и, стараясь держаться поближе к домам, принялась искать место, где бы спрятаться. Ей не повезло, она оказалась в квартале мясников, и ее затошнило от вида мяса и крови. В открытых окнах лавок были выставлены только что освежеванные туши, на лотках грудами лежали внутренности животных, по улице текла окрашенная кровью вода и с визгом бегали крысы. Хозяйки с корзинами сновали среди лотков и лавок, торгуясь и покупая еще не вздорожавшее к концу поста мясо. Пронзительно визжала свинья.

Анна услышала, как какая-то горожанка бранится с мясником из-за цены:

– Ты меня подчистую обобрал, кривой дьявол!

Мясник посмеивался:

– Ничего, матушка-ведьмачка. Может, ты поймаешь за рукав саму Анну Невиль, и денежки возвратятся к тебе сторицей.

Надвинув глубже капюшон, Анна неслышно проскользнула мимо.

Стараясь не ступать в кровавые лужицы, она торопливо огибала выступы домов и старые башенки, миновала какой-то монастырь и, обойдя его глухую стену, увидела широкий проход, ведущий на Чипсайд. Сначала Анна хотела свернуть в первый попавшийся переулок, но затем увидела выстроившихся вдоль улицы горожан, с любопытством глазевших на покидающую город армию. Отряды двигались в сторону старых Ньюгейтских ворот, и Анна решила рискнуть – а вдруг удастся, слившись с их потоком, покинуть Лондон! В окружении зевак двигались ряды копейщиков в железных шлемах и покрытых бляхами куртках, грузно шли, бряцая стальными поножами, шеренги арбалетчиков. Рыцари в боевых доспехах, тускло поблескивавших в сером сумраке дня, грозно восседали на боевых конях, а следом двигалась артиллерия: тонкоствольные медные кулеврины, фальконеты, мощные чугунные бомбарды, извергавшие каменные ядра. По мостовой грохотали, высекая искры, колеса телег, запряженных грузными волами, слышалось щелканье бичей.

Анна осторожно кралась вдоль домов. В толпе подзадоривали йоркистов, кто-то благословлял их, но были и такие, что советовали поспешить исповедаться, пока их не подмял старый медведь Уорвик. За широкой Чипсайд тянулась грязная Ньюгейт-стрит. Здесь толпились шлюхи, задиравшие воинство, вопили разносчики, предлагая вина и шотландскую водку.

Анна вспрыгнула на каменную тумбу у входа в один из домов и через головы разглядела проем Ньюгейтских ворот. Словно железный поток, армия покидала Лондон, кое-кто из вояк тащил за собой веселых уличных девиц, чему стражники не препятствовали, однако, когда некая торговка устрицами с корзиной на голове хотела проскользнуть мимо стражи, ее ударили в грудь древком алебарды.

Анна слышала, как охранник орал:

– Тебе что – других ворот нет, дьяволово семя? Через Ньюгейт следует войско его величества, поскольку в Майл-Энде[75]75
  Майл-Энд – лондонский пригород на северо-западе Сити.


[Закрыть] состоится смотр сил. И велено ни единой души не пропускать на Смитфилдское поле.

Снова начал накрапывать дождь. Анна укрылась в проеме между домами. Итак, с войском ей не выбраться из города. А ведь это было бы для нее наилучшим выходом. Через Майл-Энд, мимо торговых кварталов Холборна[76]76
  Холборн – район на северо-западе Лондона.


[Закрыть] прямая дорога к Барнету, где, как она поняла из разговоров солдат, стояли силы ее отца. Если бы ей удалось добраться до них! Может статься, что Уорвик у еще ничего не известно о предательстве Кларенса. И, видимо, это так, поскольку Джордж говорил, что намерен оставаться с тестем до последней минуты, чтобы переметнуться к Йоркам, когда тот меньше всего будет этого ожидать.

До слуха Анны донеслись какие-то крики, и она заметила неподалеку уже знакомый возок маркитантки. Эта особа, все в той же помятой красной мужской шляпе, сейчас обрушивалась с руганью на помогавшего ей подростка. Тот стоял, втянув голову в плечи, а у его ног в луже вина валялся разбитый кувшин.

– Ты такой же недоумок, как и твой отец, кто бы он там ни был! Разбить кувшин ценой два пенса! Убить бы тебя на месте, кабы не грех, окаянный ублюдок!

За этой сценой с хихиканьем наблюдали сидевшие в повозке две размалеванные девки. Одна – уже повидавшая виды, с дрожащей, как желе, грудью в вырезе платья, другая – совсем дитя, с лицом, уже отмеченным пороком. Она прижимала к щеке тряпичную куклу.

Какой-то офицер осведомился, в чем дело. Ругаясь на чем свет стоит, маркитантка поведала, что закупила в трактире несколько кувшинов красного бордосского вина для солдат, а ее полоумный отпрыск расколотил самый большой из них. Офицер засмеялся, заметив, что ей не стоит отчаиваться, поскольку она наверняка вдвойне возместит свой убыток в ходе кампании.

Со своего места Анна наблюдала за происходящим. Убедившись, что маркитантка своя среди воинов Йорков и никто ничего не заподозрит, если Анна выедет из Лондона в ее повозке, она решилась. Дождавшись, когда офицер отойдет, она громко окликнула маркитантку. Та, уже взявшая было своих мулов под уздцы, хмуро взглянула на Анну через плечо. У нее было грубое, словно вырубленное топором, лицо.

– Не возьмешь ли меня в свой возок?

Маркитантка взглядом ощупала Анну с ног до головы, словно лошадь при покупке, отметив ее забрызганное грязью платье, добротную суконную накидку, выбивающиеся из-под капюшона длинные волосы и привлекательное лицо.

– Как договоримся, милашка, – хитро подмигнула она. – Я подвезу тебя, могу и подкормить, и приодеть, но плату за первого мужика ты отдашь мне. А потом станешь отдавать и за каждого пятого. Клиентов я найду тебе сама и буду следить, чтобы тебя не били. Соглашайся. Это хорошая сделка! Мои красотки Кейт и Сью не жалеют, что связались со мной. Верно, девочки? Не так уж вам и плохо живется у Красной Бесс.

Она засмеялась, но «девочки» угрюмо молчали, разглядывая новенькую. Анна тоже не могла вымолвить ни слова. После всех бед и унижений, обрушившихся на нее в последнее время, ей предлагали стать солдатской шлюхой. Анне нестерпимо захотелось броситься на эту гнусную тварь и разодрать ей в кровь лицо. Но она заставила себя сдержаться. Ей необходимо во что бы то ни стало выбраться из города.

– Ты не так меня поняла, – стараясь сдержать дрожь, сказала Анна. – Мне просто нужно добраться до Сент-Олбанса, а из-за войск всех задерживают. Я могу заплатить тебе, если ты мне поможешь.

На лице маркитантки выразилось разочарование.

– У меня не крестьянская телега, дорогуша. Я сама могу заплатить кому пожелаю.

Она тяжело взгромоздилась на козлы, закуталась в широкий плащ и, снова взглянув на Анну, небрежно бросила:

– Ты ведь совсем одна, девочка, но, судя по всему, не вчера родилась. Иначе ты не шлялась бы среди солдат под дождем. Без покровителя пропадешь. То, что я тебе предложила, – не самое худшее. Рано или поздно такие, как ты, становятся на этот путь.

Она выжидающе смотрела на Анну, но та застыла, словно в трансе. Тогда, пожав плечами, толстуха стегнула мулов. Повозка тронулась, завизжали колеса. Анна стояла под дождем, глядя ей вслед. Она видела, как старшая из шлюх скорчила гримасу и показала ей язык, а младшая отвернулась и занялась своей куклой.

«А ведь их никто не тронет, – с горечью подумала Анна, – и я могла бы с ними выбраться из Сити. Пусть только вывезут меня за городские ворота, и я от них тотчас отделаюсь…»

Подавив отвращение, которое внушала ей Красная Бесс, Анна бросилась бегом за повозкой маркитантки. Нагнав ее, она на ходу прыгнула на козлы.

– Я согласна!

Маркитантка засмеялась и лихо заломила шляпу.

– Красная Бесс никогда не ошибается, когда видит девочку вроде тебя. Ничего, красотка, солдаты не жалеют монет, и, когда они разобьют Уорвика и поживятся его добром, у нас заведутся денежки и мы справим тебе одежонку понаряднее да еще купим притираний и румян. Будешь как принцесса.

Несмотря на весь ужас своего положения, Анна едва не расхохоталась. Принцесса согласилась быть шлюхой, шлюхе пообещали, что сделают из нее принцессу. Красная Бесс заметила ее улыбку и, истолковав ее по-своему, подмигнула:

– Я не даю своих малышек в обиду, вот увидишь. А теперь полезай в повозку, а то ты насквозь мокрая. Как тебя зовут?

– Нэнси.

– Вот и славно. Эй, маленькая Сью, дай Нэнси кусок пирога. Да налей вина, а то у нее зуб на зуб не попадает!

Маркитантка смеялась, хотя глаза ее оставались холодными.

Анна не заставила себя упрашивать. Повозка как раз приближалась к воротам, и она поспешно скрылась внутри нее.

Вино у Красной Бесс было отнюдь не дурным – сладкое и согревающее. Анна с удовольствием опустошила почти целую флягу и с жадностью набросилась на пирог с капустой. Она была так поглощена этим занятием, что едва не пропустила момент, когда они выехали из ворот и миновали городской ров.

Но, когда она попросила еще кусок, маленькая Сью лишь сердито фыркнула:

– Не заработала еще!

Анна какое-то время смотрела в раскрашенное лицо этой девчушки, потом полезла в кошель и, достав монету, протянула Сью. Та, странно взглянув на новенькую, отрезала новый ломоть пирога.

Тряпичная кукла по-прежнему была у нее в руках, но она больше не играла, разглядывая Анну. Что касается другой шлюхи, то та лишь свирепо глянула на новенькую, демонстративно отвернулась и так и ехала, покачиваясь при толчках и что-то напевая под нос.

Усевшись в стороне от «девочек» Красной Бесс, Анна жевала пирог, порой поглядывая в просвет между спинами маркитантки и ее незадачливого сына на дорогу.

Она видела, что они повернули на Смитфилд, где обычно проводились конные торги, а порой даже турниры, но сейчас здесь располагался лагерь армии Эдуарда Йорка и в воздухе носились ржание лошадей, крики, ругань, грохот молотов и лязг оружия. Анна видела, как Красная Бесс машет кому-то рукой и весело переговаривается с солдатами.

– Советую вечером поспешить ко мне! Есть доброе вино, есть и кое-что получше вина. Что? В моей повозке есть девочка – ну просто загляденье. Правда, немного дикая, но красотка без подвоха.

Анна едва не поперхнулась пирогом. Спину обдало холодом. Пора подумать о том, чтобы отделаться от Бесс. Пусть даже потом придется пешком брести до самого Барнета.

Мимо проплыли готические кровли церкви Святого Бартоломео. Анна прижала руки к груди, где пряталась подаренная Майсгрейвом ладанка с частицей Креста, и прочитала молитву. По всему было видно, что Красная Бесс пройдоха, каких поискать, и избавиться от нее не так-то просто. И все же, когда повозка, миновав Смитфилд, оказалась в переулках предместья, Анна решила, что дальше медлить нельзя. Повозка тащилась за одним из отрядов латников. Улочки здесь были узкими, но дома стояли как попало, оставляя множество проходов между строениями.

Бесс правила мулами, не оглядываясь. Ее сын подремывал на козлах. Анна сжалась в комок и, когда повозка неуклюже разворачивалась у небольшой церквушки, вскочила и, с силой оттолкнув мальчишку, выпрыгнула из-под навеса. Бесс попыталась задержать ее, схватив за край плаща, но Анна сбросила его и со всех ног пустилась прочь. Позади раздался пронзительный вопль маркитантки – оставив вожжи, она устремилась следом.

– Держи! Держи воровку! – голосила она, размахивая плащом Анны.

Вряд ли еще какой призыв так привлекает толпу, как этот. И Анна не пробежала и полсотни ярдов, как ее уже схватили. Она вырывалась, отчаянно крича, но Бесс уже была рядом. Сильный удар в спину швырнул Анну на раскисшую от дождя землю. Она попыталась подняться, но Бесс навалилась на нее, сгребла за волосы и едва не утопила, ткнув лицом в лужу. Захлебываясь, Анна из последних сил отбивалась. Изрыгая ругательства, Бесс встала и, рванув Анну за волосы, заставила подняться.

– В чем дело, Красная Бесс?

Анну задержали знавшие маркитантку ратники, и теперь они со смехом наблюдали, как их приятельница колотит какую-то замарашку.

– Эта девка ела мой хлеб, я дала ей одежду, она обязана мне всем, но хотела удрать, не расплатившись.

– Неправда! – закричала Анна, падая на колени и протягивая к солдатам руки. – Я лишь попросила ее подвезти меня и готова была заплатить, а она…

Анна вскрикнула, когда Бесс с размаху влепила ей пощечину.

– Вот сучка! У меня разве наемная карета, чтобы я подвозила всяких попрошаек? Смотрите, ребята, какова благодарность этой твари! А ведь я ее выкупила в борделе на Тернбул-стрит[77]77
  Тернбул-стрит – улица в Лондоне, где были сосредоточены публичные дома и воровские притоны.


[Закрыть], где над ней измывалась ее хозяйка, и решила дать бедняге немного подзаработать.

– Ложь! – вскрикнула Анна. Она видела, что солдаты на стороне маркитантки, что они готовы поверить ей. Анна была в отчаянии. В какой-то миг от ужаса и безысходности она даже готова была открыться, но, вспомнив, как вчера над ней хохотали травившие ее собаками горожане, решила, что ее снова сочтут сумасшедшей. И она разрыдалась.

Какой-то ратник наклонился над Анной.

– Бесс, смотри-ка, она ревет! И что-то она не похожа на тех девок, которых ты обычно возишь с собой.

– Говорю же, что я ее выкупила сегодня утром. Рыжая Кейт и малышка Сью хоть сейчас подтвердят мои слова.

– Ложь! – вдруг раздался рядом твердый голос.

Для Анны он прозвучал словно гром небесный. Ей на мгновение почудилось, что вся эта грязь, весь этот ревущий ад, вся эта неизбывная мука растворяются, уходя в небытие, и уже не дождь, а розовые лепестки, порхая, сыплются с небес. Медленно, словно еще не веря, что чудо свершилось, она подняла голову.

Солдаты расступились, и вперед выехал рыцарь на пятнистом коне. Анне он показался прекрасным, как небесный воитель архангел Гавриил. Филип Майсгрейв стремительно спрыгнул с седла и поднял Анну.

– Так ты утверждаешь, что купила ее на Тернбул-стрит? – спросил он, не глядя на Красную Бесс.

– Да, – не робея, ответила та, но тут же торопливо добавила: – В общем, она приблудилась ко мне близ Ньюгейта, и мы заключили с ней договор, что за каждого пятого клиента она станет мне платить.

Филип смотрел на Анну, и ей вдруг захотелось немедленно умереть. Ее с головой захлестнула волна стыда, горя, отвратительного унижения. Она жалко всхлипнула.

Филип молча снял свой кожаный, подбитый мехом плащ и накинул его ей на плечи. Но уже в следующий миг, резко оборотясь, отвесил Бесс оглушительную оплеуху. Солдаты, только что державшие сторону маркитантки, захохотали, когда та, отлетев на несколько футов, рухнула в извозную кучу у дороги. Филип снова шагнул к ней. Бесс сжалась, от ее былой самоуверенности не осталось и следа.

– Благородный лорд, пощадите!

Майсгрейв все стоял над ней, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Казалось, он едва владеет собой. Наконец он обратился к латникам:

– Эта девушка – дочь почтенного человека, торговца из Холборна. А эта старая шлюха выкрала ее. Что ж, по ней давно петля плачет.

Солдаты с готовностью закивали, но Бесс вдруг отчаянно замотала головой:

– Нет! Не-ет!..

Майсгрейв лишь слегка повернул голову в ее сторону, и Бесс умолкла. Солдаты потоптались, и один из них предложил:

– Если ваша милость пожелает, я провожу девушку, куда вы скажете.

Майсгрейв бросил в его сторону взбешенный взгляд:

– Я доставлю ее сам!

Он помог Анне сесть в седло, а затем взял коня под уздцы и повел прочь. Когда они сворачивали за угол, Анна оглянулась и увидела, что солдаты помогают Бесс встать, потешаясь над ее видом.

Филип спешно вел коня по улицам Холборна. Здесь было чисто, дома были богатые, все под шиферными и черепичными крышами, ставни украшены затейливой резьбой. Едва ли не каждый дом окружали каменные ограды с нишами, где стояли фигуры святых, а на них свешивались мокнущие под дождем цветущие ветви фруктовых деревьев. Холборн славился своими садами.

Анна заметила, что Филип несколько раз взволнованно оглянулся.

– Куда ты везешь меня? У меня ведь нет отца среди торговцев Холборна.

Она была еще способна шутить! Взглянув на нее, Филип улыбнулся, и у Анны стало тепло на душе. Она чувствовала себя почти счастливой.

Рыцарь остановил Кумира возле небольшого постоялого двора и помог Анне спешиться. Подбежавший мальчик-слуга принял повод. Филип снова оглянулся. Анна тоже хотела посмотреть, что же его беспокоит, но он остановил ее:

– Не оглядывайся. Вот, возьми кошелек и ступай внутрь. Сними комнату. Я скоро приду.

И, ободряюще улыбнувшись, он вышел со двора. Анна тотчас вновь почувствовала себя одинокой и беспомощной, однако, вздохнув, распахнула двери.

Здесь, по-видимому, еще недавно располагались на постое солдаты. Столы были сдвинуты, на них блестели лужи пролитого эля, сновали служанки с тряпками и горами немытой посуды. В воздухе висел едкий запах немытых тел, смазки для лат и мокрой кожи. Под потолочными балками висели связки золотистого лука, чеснока, пучки тмина и чабреца. Покрытый копотью котел, подвешенный на крюке над очагом, кипел, распространяя соблазнительный запах вареных овощей.

Хозяин постоялого двора удивленно уставился на промокшую, в потеках грязи девушку, одетую в богатый плащ. Однако, когда она протянула ему деньги, лицо его расплылось в улыбке. Анну проводили в маленькую горницу на втором этаже, где стояла покрытая овчиной лежанка, а окно было забрано тонкими роговыми пластинами. Здесь было сыро, чувствовалось недавнее человеческое присутствие, и даже запах солдатского пота еще не выветрился. Следом за ней прислуга внесла полную мерцающих углей жаровню, а затем деревянную бадью с горячей водой.

Все это время, приоткрыв створку окна, Анна украдкой поглядывала на улицу. Время шло, но Филипа все не было. Одно утешало – уж если они снова встретились, все будет хорошо.

Она с наслаждением сбросила мокрую и грязную одежду. Снимая ладанку, прижалась на мгновение к ней губами. Анна свято верила, что именно она привела к ней Филипа в тот момент, когда она так нуждалась в помощи.

Филипа не было еще долго. Анна успела вымыться и, завернувшись в плащ, уселась с ногами на кровати. Постепенно ею начала овладевать тревога, и она едва не разрыдалась от счастья, когда услышала внизу его голос.

Филип вошел, и глаза Анны засияли.

– Я принес тебе новую одежду.

– Ты потому так долго отсутствовал?

– Не только. Ты, верно, голодна?

Анна кивнула. Да, ей все время хочется есть. Филип вышел, а она стала торопливо одеваться. Ее до глубины души тронула его забота о ней. Одежда была неброская, но удобная и теплая: длинная рубаха из добротной фламандской ткани, толстая нижняя юбка, плетеные чулки, платье из мягкой зеленой шерсти со шнуровкой и полусапожки, подбитые мехом. Через спинку кровати был переброшен широкий плащ с капюшоном и пелериной из прекрасно выделанной кожи.