Текст книги "Коронатор"
Автор книги: Симона Вилар
Жанр: Исторические любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Она вцепилась в резных химер на ручках кресла, вскинула голову и сжала губы.
Дверь отворилась, и она увидела его. Филип наклонился – проем был низким. Его волосы упали на плечи, а когда он выпрямился, Анна увидела его смуглое лицо и светлые глаза.
В тот же миг ее, словно порывом ветра, сорвало с кресла и понесло к нему. Она вцепилась в его плечи, прижалась и затряслась от беззвучного плача. Филип обнял ее, подхватил на руки, стал носить по комнате, что-то приговаривая. Девушка не понимала его слов, она только судорожно обнимала его, опасаясь, что он исчезнет и все это окажется неправдой.
Филип сел на ложе, не отпуская свою драгоценную ношу, гладил, баюкал, укачивал Анну, как ребенка, пока не прошла ее дрожь, пока всхлипывания не стали реже и она не прошептала его имя. Тогда он наконец взглянул в дорогое заплаканное лицо. Анна попыталась улыбнуться, но глаза рыцаря оставались серьезными.
– Неужели это так, Анна?.. – только и вымолвил Филип.
Он больше ничего не добавил, но она все поняла и кивнула.
Он смотрел на нее, и взгляд его был темен и глубок.
– Я думал, все в прошлом и ты забыла меня. Когда я смотрел на тебя сегодня у собора… Ты была прекрасна и величественна, как истинная принцесса. Сам король вел тебя под руку, а люди склонялись к твоим ногам.
– Так это был ты?
– Ты заметила меня?
– Нет. Но со мной что-то произошло в тот миг. Вернее, я вдруг почувствовала, что вот-вот что-то произойдет. И пришел ты.
Она улыбнулась светло и счастливо, хотя слезы ее еще не высохли, а губы распухли от плача.
Он снова обнял ее, и так они и сидели в тишине, не произнося ни слова, отгороженные от всего мира своей любовью…
Где-то прозвучал удар колокола. Филип почувствовал, как Анна вздрогнула, и еще крепче прижал ее к себе. Потом бережно усадил рядом. Она тут же испуганно ухватилась за его руку:
– Ты не уйдешь!
Филип беззвучно засмеялся.
– Я здесь.
Он подошел к камину и, разворошив угли, начал подкладывать поленья, оглядываясь через плечо на Анну. Чем ярче разгоралось пламя, тем прекраснее казалась она ему. Черты лица ее оформились, линии тела стали грациозными, и Филип вдруг подумал, что по-прежнему страстно желает ее, хотя все это время стремился убедить себя в обратном. Ему захотелось коснуться ее кожи, запустить пальцы в эти густые, ставшие такими длинными волосы. Но он побоялся вспугнуть ее. В своем порыве Анна была слишком ранима, слишком беззащитна.
Наконец рыцарь заговорил:
– Одному Господу ведомо, что я почувствовал, когда этот чернокожий ребенок протянул мне ладанку. Он выскочил из-под брюха Кумира, совал ее мне в руки, шепча время и место. Но тут подошел слуга, который должен был вывести меня через задние ворота, негритенок ускользнул, а я все стоял, сжимая ладанку и не в силах прийти в себя. Потом я покинул Савой и ехал шагом до самого предместья Саутворка, где остановился. Там я провел остаток дня, глядя на эту ладанку и не зная, что мне делать, как быть. Во мне все пело от счастья, но вместе с тем я опасался встречи. Ты принцесса Уэльская, законная супруга Эдуарда Ланкастера, против которого я воюю. К тому же я больше, чем кто-либо, знаю, как ты безрассудна, потому опасался, что тайная встреча может погубить тебя и твое доброе имя. Поначалу я решил, что мне не стоит приходить.
– Этого я и опасалась, – прошептала Анна.
– Но затем понял, что никогда не прощу себе, если не увижусь с тобой. Хотя бы на миг, для того чтобы возвратить эту реликвию.
Он встал и, подойдя к столу, бережно опустил на него ладанку и вернулся к Анне.
– Но я не предполагал, что наша встреча окажется такой, несмотря на то что в глубине души я мечтал хотя бы коснуться края твоего плаща, моя принцесса.
Он сел рядом, и она сама прильнула к нему.
– Я так ждала тебя…
Его взгляд, устремленный мимо нее, стал жестким. Он думал о чем-то своем и вздрогнул, когда она коснулась его щеки.
– Поцелуй меня… Поцелуй, как целовал тогда… вечность назад.
– Анна…
– Я ничего не боюсь, когда ты со мной!
Она улыбалась и видела, как теплеют его глаза, и от этого взгляда вдруг ощутила давно забытое волнение. Филип бережно взял ее лицо в свои ладони и, как редкостный плод или полный до краев кубок, притянул к себе. Это был упоительный бесконечный поцелуй, состоящий из множества иных, страстных и нежных. Анна испытывала головокружение и слабость, в то же время ощущая, как в груди ее пылает огонь и становится трудно дышать. Их волосы спутались, она почувствовала его губы и дыхание на своей шее, в ямке у ключицы, блаженно закрыла глаза и, обняв его, опрокинулась на ложе. Он с силой сжал ее сказочно податливое тело, и Анна застонала и засмеялась одновременно. Она вздрагивала и таяла под его прикосновениями.
Губы Филипа ласкали ее сначала нежно, потом все более жадно, и Анна задыхалась от нараставшего блаженства. Не было сил разомкнуть ресницы, хотелось лишь подчиняться. Все забытое возвращалось к ней, наполняло ощущением совершеннейшего счастья, оно подступало, охватывало ее тело и ее сердце. Анна что-то шептала, ловя поцелуи Филипа, упиваясь лаской его дерзких и таких покоряющих рук. Не было греха, не было ни тоски, ни раскаяния. Она была свободной… Даже когда он вошел в нее, даже отдаваясь, она чувствовала эту свободу. И она парила в неге наслаждения и всхлипывала, стонала, уносясь в сияющее блаженство, как сокол в поднебесье…
Анна медленно открыла глаза и почувствовала слезы на щеках. Филип, приподнявшись на локте, с улыбкой наблюдал за ней. Она обняла его, удивляясь тому, как нежна его кожа. Ее ладонь неторопливо скользила по его плечу, предплечью.
– Фил, я все это совершенно забыла.
– Я понял, милая. А как же Эдуард?
Он почувствовал, как Анна вся сжалась.
– Прости. Я не должен был тебя спрашивать. Но я поневоле часто думал об этом… о вас…
– Он вовсе не ты… – шепнула Анна, и Филип крепче обнял ее. – Зачем ты отдал меня ему?
– Не говори ничего.
Он накрыл ее одеялом и поцеловал в глаза. Анна тихо засмеялась.
– Я еще не поздравила тебя с приобретением титула. И… – Ее голос дрогнул. – И наследника. Ведь леди Меган уже наверняка родила.
Он ничего не ответил, и Анна спросила:
– У тебя сын или дочь?
– У меня никого нет.
И тогда он поведал ей, как, вернувшись в Нейуорт, узнал, что Меган Майсгрейв, промучившись трое суток, умерла, разрешившись от бремени мертвым мальчиком.
– Она так легко переносила беременность… Кто бы мог подумать!
Анна молчала.
– Знаешь, о чем я думал, стоя в склепе над ее могилой? О том, что ты была права. Меня никто не ждал в Нейуорте. Конечно же, там мои люди – слуги, отряд. Они приняли меня как хозяина, но я был совершенно одинок. Я потерял интерес даже к стычкам с шотландцами. И тогда я вернулся ко двору.
Анна спрятала лицо у него на груди.
– Мы упустили свой миг, Филип. Но сохранили любовь. – Она посмотрела на него. – А раз так, я многое смогу вынести. Мне достаточно только изредка вот так обнимать тебя.
Филип не мог отвести от нее глаз.
– Ты не боишься греха?
– С тобой – нет.
Она оставалась все той же – упрямой, шальной и горячей. Он узнавал ее непокорность судьбе, силу духа, дерзость.
– Я упустил тебя. Я не заслужил такой любви.
– Ты лучше всех! Никого и никогда я не смогла бы так любить.
Они еще долго шептались в лучах лунного света. Порой, вспоминая ушедшие дни, смеялись. Слушая знакомый мальчишеский смех Анны, Филип коснулся рукой ее щеки.
– Клянусь обедней, но либо здесь недостаточно светло, либо я чего-то не вижу. Где же веснушки, Анна, мои любимые, очаровательные веснушки?
– Увы, – засмеялась Анна. – Исчезли вместе с детством.
– Жаль. Я не встречал девчонки с веснушками красивее тебя. И вообще никого красивее…
Анна насторожилась.
– А Элизабет Вудвиль? Ныне она укрывается в аббатстве Вестминстера, но мне ни разу не довелось ее увидеть. Ведь она очень красивая, верно, Фил?
Он легонько щелкнул ее по носу.
– Когда-то ты меня уже спрашивала о ней. Да, бесспорно, она хороша, но совсем не такая, как ты. Ты словно бесенок и ангел в одном обличье. Даже без своих славных веснушек.
Потом он вспомнил об Оливере.
– Молодой Симел вернулся в Нейуорт. Какой-то кузнец сделал ему приспособление с крюком, он надевает его на обрубок руки и удерживает им щит. А рубит левой. И как рубит! Он говорит, что это ты рассказала ему про какого-то однорукого воина твоего отца.
– Творец небесный! Я ведь все выдумала.
– Иной раз и ложь во благо.
Время шло, и они снова тянулись друг к другу, сливаясь в порыве любви. Физическая близость наполняла их исступлением. Обнимая Филипа, Анна жаждала все новых ощущений, и он дарил ей их. Его сила, его ласки, его страсть давали ее телу почти невыносимую сладость. И все же, возвращаясь к реальности, Анна порой замечала напряженный, странный взгляд Филипа, направленный мимо нее.
– Что с тобой?
Он не отвечал, пряча лицо в ее волосах, отшучивался.
Эта ночь иссякла быстрее, чем им хотелось. Анна и не заметила, как поблек, посерел свет луны в окнах. Слов уже не было. Откуда-то долетел голос ночного сторожа:
– Господь дарует нам новый день! Четвертый час, и да будет ваше утро добрым!
Анна испуганно взглянула на Филипа. Приподнявшись на локте, он улыбнулся ей и сейчас же стремительно встал и начал одеваться. Анна сидела, прижав к груди край одеяла, ее волосы разметались по плечам.
– Филип! Скажи мне, ведь это не в последний раз? Скажи да, иначе я не смогу более выносить свое одиночество.
Он вдруг кинулся к ней, порывисто обнял.
– Господи боже мой, Анна! Ты теперь принцесса из дома Ланкастеров, а я воюю с Алой Розой, с твоим отцом. И я не могу поступить иначе. Король Эдуард – мой сюзерен и друг. Я служу ему, потому что я в него верю…
Он не договорил и опустил голову. Анной вдруг овладел страх. Вновь тень войны разлучала их. Девушка уперлась руками в грудь рыцаря и отстранилась.
– Фил, – почти беззвучно проговорила она. – Фил, что ты делал в доме герцога Кларенса?
Майсгрейв молчал.
– Ты оказался здесь, и я видела, как капеллан проводил тебя в покои Джорджа.
Он продолжал молчать, и Анна наконец осознала, что приезд Филипа в Лондон вовсе не случаен. В эти мгновения они чувствовали, как стремительно отдаляются друг от друга, и это было куда страшнее, чем если бы они не встретились совсем.
– Мне пора, – глухо сказал Филип. – Еще до восхода солнца я должен оказаться на корабле, отплывающем в Голландию.
Анна кивнула, не глядя на Филипа.
– Ты всегда был верен долгу. И, наверное, это правильно. Мой слабый ум не в силах всего этого постичь. Долг! Долг! Кругом все только и говорят об этом. Что-то со мной, видимо, не так, я не такая, как все… Ступай, Фил. Мы никогда не умели расставаться по-доброму.
Он хотел обнять ее, но она взглядом остановила его. Филип повернулся и направился к двери. Анна зажала ладонью рот, чтобы не закричать.
Внезапно Филип вернулся.
– Нет, не могу… Я слишком люблю тебя, Анна. И пусть это будет предательством, но одно я знаю так же верно, как то, что живу, – мое чувство к тебе сильнее долга. Год назад я отступил от него, не выдав тебя герцогу Глостеру. И вот…
Горло его сжал спазм, но он все же выговорил:
– У Эдуарда все готово к высадке, и в ближайшие дни он вернется в Англию. Твой отец должен знать, что герцог Кларенс изменник. Он в заговоре с моим королем, и я везу от него письмо Эдуарду…
Потрясенная услышанным, Анна молчала, и он продолжал чуть слышно:
– Я предаю своего сюзерена, но делаю это только ради тебя. Ты любишь отца, и я не хочу его гибели.
– Пресвятая Богородица! – выдохнула Анна в испуге. – Но Джордж!.. Отец так верит ему!
– Он предатель, – глухо повторил рыцарь. – Однажды он предал своего брата, теперь предает тестя.
Анна о чем-то размышляла, как будто даже позабыв о Майсгрейве. Потом торопливо накинула рубаху, спрыгнула с ложа и начала быстро одеваться.
– Отец сейчас в замке Понтефракт. Я напишу ему. Ведь он доверил Кларенсу охрану огромного участка побережья! Иуда! Фил, ты не дал им бесчестно и подло разделаться с Делателем Королей, ты спас его, а значит, и меня. Подумай, что будет со мной, если победят Йорки!
Она путалась в кружевах, торопливо застегивая жемчужные запонки на запястьях, и вдруг увидела, что Филип уже стоит у двери. Откинув волну волос от лица, Анна посмотрела на него.
Майсгрейв уходил. Они смотрели друг на друга через всю комнату и чувствовали, как между ними разверзается пропасть. Они любили, но волею судеб оказались в разных лагерях. Война Алой и Белой Розы отдаляла их друг от друга. Оба они понимали, что впереди их ждут страшные, непредсказуемые события и одному богу известно, как сложатся их судьбы. В стране была готова вспыхнуть новая гражданская война, и уже появились предвестники жестокой междоусобицы: измены, тайные сговоры, подкупы и предательство. Анне и Филипу предстояло стать врагами, им предстояло расстаться без надежды на будущее.
– Ступай, Филип. Ты можешь опоздать на корабль.
Рыцарь кивнул. Он уже взялся за дверное кольцо, но вдруг повернулся, стремительно пересек комнату.
Они целовались, как безумные, точно в лихорадке, в бреду, словно пытались найти друг в друге силы для того, что им еще придется пережить.
– Иди, – выдохнула Анна между поцелуями. – Иди, иначе я…
Он резко отстранил ее и вышел, сильно хлопнув дверью. Анна услышала удаляющиеся шаги и сейчас же бросилась к окну. В слепой надежде еще хоть на миг видеть Филипа она распахнула створки.
Рыцаря на причале не было. Он отправился через город.
На какое-то время Анна замерла у окна, затем вернулась к столу и, взяв оставленную Майсгрейвом ладанку с реликвией, поднесла ее к губам и опустилась на колени. Так, за молитвой, ее и застал перезвон колоколов, созывающих к ранней мессе.
Анна поднялась. Следовало поторопиться, чтобы еще до света добраться в Вестминстер. Вглядываясь в едва сереющий сумрак, она тихо улыбнулась:
– У нас есть любовь, Фил. А это – несокрушимая сила!
7. Странный король
В Вестминстер Анна проникла через калитку для слуг. Несмотря на ранний час, здесь уже было шумно, гремели котлы и кастрюли на кухне, сменялась стража, толстая помощница домоправителя за что-то отчитывала сонного пажа.
Оставив во дворе Соломона, принцесса проскользнула в покои и, миновав застывших, словно изваяния, стражей в туниках с гербами Ланкастеров, двинулась через анфиладу огромных, еще полутемных залов. Где-то осторожно скрипнула дверь. Анна остановилась, прислушиваясь, но все было тихо. Потом совсем неподалеку от нее мелькнул слабый огонек свечи, послышался звук поцелуя и прозвучал нежный шепоток:
– Я тебя люблю… Приходи, я буду ждать.
Анна улыбнулась. Несмотря на усталость и потрясение от известия о Кларенсе, у нее было легко на сердце. Душой и телом она была удивительно спокойна.
Миновав узкий сводчатый переход со статуями святых в нишах, принцесса вошла в свою молельню, сбросила плащ и, взяв с пюпитра молитвенник, направилась в свои покои. Теперь она была дома, и никто ничего не мог заподозрить, если не обращать внимания на ее припухшие губы и сияющие глаза.
Важная статс-дама Грэйс Блаун как раз поправляла перед зеркалом вуаль на своем громадном головном уборе, когда в отражении позади себя заметила принцессу.
– Ваше высочество! Святые угодники, в такой час?..
Она так растерялась, что присела в реверансе, глядя в зеркало, спиной к принцессе.
– Разве вы не получили известия, что я осталась в Савое? А там заведено вставать к ранней мессе.
Анна поспешила пройти в свои апартаменты.
Как сумрачно и мертво было в ее опочивальне! В полумраке мерцала позолота на вздыбленных грифонах у полога кровати, из темной пасти камина веяло холодом остывшей золы. Анна вдруг почувствовала, как ее клонит в сон, и встряхнула головой. Нет, нет, сначала необходимо написать отцу.
Она взяла в руки перо и задумалась. Филип из любви к ней поведал об измене герцога Кларенса, но не может же она сказать отцу, от кого получила столь важные сведения! Подобное обвинение настолько серьезно, что невозможно отделаться ссылкой на слухи. Что же придумать? Ей хотелось найти объяснение, которое и убедило бы Уорвика, и не вызвало бы у него подозрений. Но как это сделать? Мысли Анны путались. И эта усталость, желание поспать… Тишина покоя убаюкивала, навевала сон. Прошедшие день и ночь забрали у нее все силы. Она устало склонила голову на руки, но уже через мгновение выпрямилась, поймав себя на том, что погружается в дремоту. Итак, написать отцу следует нечто двусмысленное, что могло бы заинтриговать и встревожить Уорвика, заставить его задуматься. Но что?
Она провела кончиком пера по лицу, открыла изящную, выполненную в форме часовни крышку чеканной чернильницы и, обмакнув перо, вывела на листе надушенной мускатом бумаги: «Hannibal ad portas!»[35]35
«Ганнибал у ворот!» (лат.), то есть опасность близка (из Цицерона).
[Закрыть]
Отец поймет, что это сигнал опасности. Но разве он и сам не знает, что Эдуард готовится к вторжению? И если отец не спешит в Лондон, а разъезжает по крепостям и гарнизонам, значит, он обо всем знает не хуже ее. Нет, ей следует предупредить его совсем о другом – о Кларенсе.
Анна придвинула новый лист пергамента и написала: «Lupus pilum mulat, non mentem»[36]36
«Волк меняет шкуру, но не душу» (лат.).
[Закрыть].
Однако разве для Уорвика не очевидно, что любой из его окружения может оказаться предателем? Нет, необходимо точное указание. И, взяв третий лист, Анна вывела: «Tu quoque, Brute!»[37]37
«И ты, Брут» (лат.).
[Закрыть]
Брута считали сыном Цезаря, Уорвик также часто называл Кларенса сыном, и существует ли более яркий символ предательства, чем этот взлелеянный и возвеличенный Цезарем республиканец, примкнувший к заговорщикам? Пожалуй, эта фраза гораздо удачнее, но поймет ли Уорвик, отчего его дочь выдвигает такое обвинение против мужа сестры?
Анна зевнула и откинулась в кресле. Нет, видимо, придется изложить все как есть. Но такое послание можно доверить только надежному человеку, а подходящего в своем окружении она не могла припомнить. Большинство ее приближенных прежде служили супруге Эдуарда Йорка и наверняка так же преданно клялись ей в верности, как и нынешней принцессе Уэльской… Но кого этим теперь удивишь!
Анна поднялась и побрела к ложу. Все равно она сейчас не в состоянии сосредоточиться. Она подумает обо всем потом… Потом, когда поспит хоть пару часов…
Но уже через час ее разбудила взволнованная леди Блаун.
– Ваше высочество! Леди Анна! Проснитесь же! Вас требует к себе король!
Анна со сна поначалу ничего не могла понять, но, когда смысл сказанного дошел до нее, она села и начала послушно одеваться. Генрих Ланкастер редко посылал за ней. И никогда – срочно.
– Камердинер его высочества лорд Лэтимер ждет за дверью, – скороговоркой твердила статс-дама, помогая принцессе одеться, в то время как Бланш Уэд носилась вокруг с гребнями и шпильками.
Через несколько минут, причесанная и умытая, Анна поднялась по лестнице в молельню короля.
– Принцесса Уэльская, государь, – с поклоном молвил камердинер.
Не поднимаясь с колен, Генрих сделал знак и продолжал молитву. Лорд Лэтимер вышел, и Анна осталась наедине с королем. Она видела его склоненную перед распятием фигуру, его поникшие хилые плечи под серым бархатом просторного упланда[38]38
Упланд – верхняя мужская одежда, как правило распашная, часто с опояской.
[Закрыть], темную с проседью голову. Анна ничего не могла понять. Король никогда не тревожил ее в такую рань. Что же случилось? В глубине души она испытывала тревогу. Король безумен, и нелегко предсказать ход его мыслей. Порой он сутки напролет не вставал с колен, а иной раз любил внезапно одеться в дорогие одежды, призывал чтецов, велел им читать ему его любимый «Рассказ мельника»[39]39
«Рассказ мельника» – новелла английского поэта Джеффри Чосера (1340?–1400) из сборника «Кентерберийские рассказы».
[Закрыть] и хохотал до слез. За этим следовала власяница, король подвергал себя бичеванию, тратил огромные суммы на монастыри, а наутро слуги находили его забившимся в темный угол и твердящим, что из камина выглядывает нечистый, гримасничает и показывает ему срамные места.
Король продолжал молиться. Тогда Анна опустилась позади него на колени и принялась читать «Pater noster»[40]40
«Отче наш» (лат.).
[Закрыть]. Неожиданно король повернулся к ней. Лицо его потемнело и было суровым. Анна, не поднимая глаз, продолжала молиться.
Когда она закончила, Генрих приблизился к ней и подал ей руку. Анна взглянула на него и испугалась странного блеска в его глазах.
– Ваше величество…
– Так красива, – тихо сказал Генрих. – Похожа на статую Мадонны в церкви Марии Заречной. Но, как известно, fronti nulla fides[41]41
Наружность обманчива (лат.).
[Закрыть]. И эта девочка со взглядом ангела – сам нечистый!
Последние слова он почти выкрикнул. Губы его побелели, лицо исказилось гневом.
– Следуйте за мной, Анна, – едва владея собой, проговорил он, – ибо нельзя говорить о подобном там, где молятся.
Он провел ее в небольшую светлую горницу. Здесь на выложенном плитами полу лежал пестрый ковер, но в остальном убранство поражало своей неказистостью. Простая, даже грубая мебель, пюпитр с раскрытой книгой у окна, застланный овчиной ларь, в котором король хранил свои книги. Стенной росписи или гобеленов не было, зато напротив окна висела большая карта мира, составленная в 1459 году Фра Майро – с Иерусалимом в центре и Сибирью где-то внизу.
– Где вы были этой ночью, миледи? – строго спросил Генрих Ланкастер, не давая невестке опомниться.
Анна замерла, не в силах вымолвить ни слова.
– Я спрашиваю, где вы были после того, как покинули дворец Савой?
Анна вдруг ощутила такой страх, что стало трудно дышать. Земля уходила из-под ног. Позор, судебный процесс, расторжение брака, ссылка, заточение, а главное, презрение и гнев отца – все это так живо предстало перед ней, что она оказалась на грани обморока.
«Я погибла, – подумала принцесса, но неимоверным усилием воли взяла себя в руки. – Нет, я погибну, если не смогу постоять за себя. Еще неизвестно, что ведомо королю».
– Кто вам сказал, государь? В чем вы хотите меня обвинить?
У Генриха глаза полезли из орбит, ноздри раздулись.
– Я обвиняю вас в том, в чем долго не осмеливался упрекнуть королеву Маргариту. А вы такая же, если не хуже. Я был рогоносцем, сударыня! Да, да, рогоносцем, но я не позволю, чтобы и мой единственный сын страдал по вашей вине так же, как некогда я.
Анна молчала. Разоблачение могло последовать откуда угодно, только не от вечно погруженного в себя Генриха Ланкастера. И сейчас он смотрел на нее с яростью, однако вовсе не казался безумным.
– Все дочери Евы изначально порочны. Моя бабка прославилась своим распутством на всю Францию[42]42
Бабкой Генриха VI по материнской линии была королева Изабелла Баварская.
[Закрыть], мать моя вторично вышла замуж[43]43
Вдова короля Генриха V Екатерина Французская вступила в тайный брак с уэльским дворянином Оуэном Тюдором. Отсюда пошел род Тюдоров.
[Закрыть], едва успев оплакать отца, моя жена изменяла с первым, кто оказывался под рукой, и вот теперь – эта чистая девочка, которую я полюбил, как родную дочь! Тебе уготован ад, Анна! Ты ступила на путь б-блудницы.
Последнее слово далось благочестивому королю с трудом.
– Молчишь? О, твоя сестра написала мне, на что ты оказалась способна. Эта благочестивая леди не находит себе места и молит меня, чтобы я оказал влияние там, где она не смогла добиться успеха уговорами. Ее письмо лежало у меня на столе, когда еще не пробило полночи. Но вас, принцесса, не было в Вестминстере. О, какую ночь я провел! Я был на волосок от того, чтобы поднять весь Лондон на ноги. Но позорные дела надлежит держать в тайне. Видела бы ты себя, когда, как преступница, пробиралась во дворец! Если у меня и оставались сомнения, то они рассеялись, стоило лишь взглянуть на твою улыбку. Мессалина![44]44
Мессалина (ок. 25–48 гг. н. э.) – супруга императора Клавдия. Известна своим необузданным нравом и развратным поведением.
[Закрыть] Служительница Ваала!
– Ваше величество!..
Анна собрала все мужество.
– Государь, выслушайте меня. Мне необходимо было встретиться с посланцем герцога Кларенса, для того чтобы…
Она осеклась на полуслове, сдержав готовые сорваться слова об измене. Король был в гневе, но оставался простодушным как дитя, и уже не раз бывало так, что Генрих бездумно оглашал то, что надлежало хранить в глубокой тайне. Кларенса нельзя спугнуть раньше времени! К тому же, если он догадается, кто его изобличил, и сообщит об этом брату, он может погубить Филипа Майсгрейва.
Анна молчала.
– Какой посланец герцога? Что за бредни?
Король ждал, но она не сказала больше ни слова. Генрих укоризненно покачал головой.
– Для дурных поступков всегда пытаются найти благовидные предлоги. Я оскорблен. В моих глазах вы низвергнуты с того пьедестала чистоты и величия, на который я вас возвел.
Он хотел еще что-то добавить, но внезапно наклонился вперед, сжал ладонями виски и застонал, раскачиваясь.
Анна невольно попятилась. Она видела, что король вдруг осел и бессмысленным взглядом уставился в пространство. Потом взгляд его вновь устремился на нее, но как-то странно – весело и диковато. Затем он приложил палец к губам:
– Тсс!..
Генрих на цыпочках обошел Анну и, подкравшись к окну, стал прислушиваться. Потом вдруг зашарил по стеклам и наконец с радостным воплем подпрыгнул, прижав к уху кулак.
– Мушка! Первая в этом году! – возвестил король, хихикая.
Он поманил Анну пальцем и, когда она подошла, прижал кулак и к ее уху:
– Слышишь?
Анна кивнула. Во рту у нее пересохло. Король отошел и, забравшись с ногами на ларь у стены, медленно разжал руку, недоуменно глядя на ладонь, затем стал рассматривать другую. Заглянул и за отвороты широких рукавов упланда.
– Где же мушка? – едва не плача, спросил он.
– Улетела, государь.
Анна старалась отвечать ровно и негромко, но чувствовала, как по спине бежит леденящий холодок. Она боялась припадков короля, но и сознавала, что именно сейчас помутившийся рассудок может умерить его гнев и помочь ей избежать огласки ночных событий. Присев в низком реверансе, она спросила:
– Вы позволите мне идти, ваше величество?
Он молча смотрел на нее. Через мгновение взгляд его прояснился. Он потер ладонью лоб, словно вспоминая что-то, и спустил ноги с ларя.
– Анна Невиль, – задумчиво произнес он. Затем повторил ее имя еще несколько раз. – Так вы жена моего сына! – вдруг вспомнил Генрих.
– Имею честь, ваше величество.
Упоминание о сыне благотворно подействовало на короля. Однако теперь он все вспомнил, и губы его искривились презрением.
– Вы не имеете ни малейшего понятия о чести, мадам, – неожиданно заговорил он по-французски с правильным парижским выговором. – О какой чести может идти речь, если принцесса проводит ночь неизвестно где? Ведомо ли вам, как во времена моего батюшки карали прелюбодеев? Их выставляли голыми к позорному столбу, бичевали и выжигали на лбу клеймо. Но вы жена моего сына, и я не хочу поднимать шум на всю страну. Более того, я не намерен сообщать о случившемся принцу Эдуарду. Однако вас я заставлю искупить свой грех.
Анна едва слышно вздохнула. Напряжение еще не ослабло, и она с покорностью ожидала решения короля. Генрих не спеша встал с ларя и прошелся по комнате. Спина его выпрямилась, взгляд ожил. Анна была так поражена произошедшей с королем переменой, что забыла о том, что всего несколько минут назад собиралась оправдываться. Более того, она внезапно поняла, что не может солгать этому несчастному безумцу.
– Я сделаю все, что прикажете, государь.
Генрих кивнул.
– Господь сказал грешнице: «Ступай и больше не греши!» Посему я отпускаю вас, но вы должны покаяться, мадам, ибо лишь в покаянии мы обретаем очищение. – Он перевел дыхание. – Мы оба будем молчать, леди Анна, – продолжал он, перейдя на английский, – ибо я не желаю, чтобы мой сын испытал то же, что и я много лет назад. Но вы понесете кару. Именно поэтому мы незамедлительно отправляемся в Кентербери, к праху святого Томаса Бекета. Я давно говорил об этом, и теперь вижу, что час настал. Ступайте, миледи. Даю вам два часа на сборы.
Анна присела, а король властно повторил:
– Через два часа жду вас со свитой во дворе Вестминстера!
Он отпустил ее величественным жестом. Затворив за собой дверь, Анна в изнеможении прислонилась к ней. Напряжение сменилось глубоким упадком сил. Как сквозь туман видела она неподвижно застывших гвардейцев с алебардами на плечах. Потом раздались шаги, и к ней подошел лорд Лэтимер.
– Вы плохо себя чувствуете, принцесса?
Она с трудом держалась на ногах.
– Со мной все в порядке.
Он проницательно смотрел на нее.
– У короля снова приступ?
Анна вгляделась в лицо этого уже немолодого человека. У него были благородные черты и внимательный взгляд. При дворе говорили, что лорд святой, ибо он отдавал все силы безумному монарху, словно именно в этом видел свое предназначение. Однако Лэтимер никогда не использовал в корыстных целях свое влияние на Генриха. С королем он всегда был предупредителен и старался всячески оберегать его, никогда не забывая, что его душевно нездоровый подопечный – помазанник Божий и воля короля Генриха свята.
Глядя в упор на принцессу, лорд повторил свой вопрос:
– Вы так бледны, ваше высочество. У короля случился припадок?
– Он ловил муху, – тихо сказала Анна. – А еще приказал собираться в дорогу. В Кентербери, ко гробу святого Томаса Бекета.
Лорд Лэтимер покачал головой:
– Да-да. Он говорил об этом всю ночь.
Анна изучала лицо королевского камердинера. Что ему известно? Она взяла его под руку, отвела к окну.
– Скажите, любезный сэр, что за послание получил сегодня ночью его величество от моей сестры?
Лицо придворного осталось бесстрастным.
– Сестры? Вероятно, вы хотите сказать, от герцога Кларенса?
Вот оно! Анна поняла. Изабелла, как преданная супруга, немедленно поведала обо всем герцогу. И не только о тайне сестры, но и о том, что та видела у них во дворце Майсгрейва. А Джордж достаточно сообразителен, чтобы понять, к каким последствиям может привести вероятная встреча принцессы Уэльской с гонцом короля-изгнанника. Ему ничего не оставалось, как попытаться вывести Анну из игры, сообщив обо всем тому, кто единственный имел здесь власть над Анной, – Генриху VI. Джордж действовал напрямик, но именно это и вселило в Анну непоколебимую решимость обыграть его. Ведь если он не смог предотвратить ее ночное свидание с Майсгрейвом, то не сможет и помешать принцессе сообщить обо всем Уорвик у. Впрочем, Джорджу, по-видимому, еще не ясно, что именно известно принцессе, кроме того, что в его доме побывал йоркист.
– Я буду готова через два часа, – сказала она не то себе, не то камердинеру короля и, решительно вскинув голову, направилась в свои покои.
Придворные принцессы пришли в растерянность, получив неожиданный приказ собираться в дорогу. Поднялась суета, захлопали двери, пажи носились с поручениями камеристок и статс-дам, открывались тяжелые крышки сундуков, потоком шли распоряжения. Принцесса решила взять с собой лишь самое необходимое и отдала приказ Сьюзен Беттерфилд и хорошенькой Бланш Уэд тоже собираться, чтобы сопровождать ее во время паломничества.
– И оставь свою лютню, – велела она кареглазой Бланш. – Король благочестив, и это будет настоящее паломничество, а вовсе не увеселительная прогулка. Его величество вряд ли потерпит в пути веселье и музыку.
Она вошла в свою опочивальню и прикрыла дверь. Пока ее дамы заняты подготовкой к отъезду, она должна успеть написать отцу. Теперь не до того, чтобы прикидывать, как писать. Необходимо поспешить, и она отправит сразу все три листа, а уж Уорвик разберется сам.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.