Текст книги "Коронатор"

– Да-да, прости меня. Я не должна была тебя поносить, но пойми и ты меня. Все это… более чем неожиданно. Кстати, кто твой исповедник? – вдруг спросила она.

Вопрос застал Анну врасплох. Она исповедовалась довольно редко – то у настоятеля Вестминстерского аббатства, то у викария церкви Святой Бриджит, то у епископа Невиля. Но своей тайны не выдала никому, поскольку ни родной дядя, ни тем более чужие люди не вызывали у нее полного доверия.

Молчание затянулось. Наконец Анна ответила, что у нее трое исповедников.

– Вот видишь, – мягко заметила герцогиня. – У тебя нет собственного духовника. Одно это говорит о том, что ты не была откровенна и уже давно не знаешь покаяния. Грех, носимый в душе, – страшная вещь.

Анна не нашлась, что ответить, а Изабелла продолжала:

– Ты совершила прелюбодеяние, ты не раскаялась – и теперь сама убедилась, что не находишь себе места. Горько смириться с тем, что моя сестра – блудница, но еще горше сознавать, что она глубоко несчастна и в ссоре с Богом. Ведь я расспрашивала тебя неспроста. Ты рассказала мне обо всем, а теперь ступай исповедуйся – и увидишь, как станет легко. Все пойдет по-другому…

– Изабель, но ведь я…

– Ты хочешь меня уверить, что готова продолжать жить с такой тайной на душе?

– Но ведь именно моя тайна и давала мне силы!

– Ах, оставь… Поверь, если бы ты сразу покаялась и очистила душу, все это давно отошло бы в прошлое, мир и благодать снизошли бы на тебя, а смута и тоска развеялись бы как наваждение.

– Но ведь это любовь!

– Это блуд, а не любовь. Любовь двоих освящается узами брака, она несет радость материнства. Ты же тоскуешь по объятиям и ласкам своего рыцаря, что само по себе грешно…

– Нет, Изабель. Мне было бы довольно знать, что он жив, здоров и весел. Уверяю тебя, этого достаточно.

– Не уговаривай себя. Я отлично вижу, как ты измучена, как мечешься, не находя себе места. Ты покинула супруга, потому что не раскаялась в содеянном. Достаточно было бы твоего желания, чтобы у вас с принцем все пошло на лад. Как говорится, similia similibis curantur[33]33
  Подобное лечат подобным (лат.).


[Закрыть]. Наш отец выбрал тебе красивого, родовитого и любящего супруга, и если бы ты старалась, то стала бы счастливой.

Герцогиня сидела в высоком кресле напротив сестры, горделиво выпрямившись и расправив широкие складки парчового платья. Ее слова звучали уверенно и властно, и она видела, как все ниже склоняется голова Анны. Это словно придало речи Изабеллы еще больше жара и убедительности.

– Я хочу также, моя дорогая, чтобы ты хоть на миг забыла о себе и подумала о величии своего рода, о своем нынешнем положении. Ты не простая крестьянская девчонка, которая бездумно предается животной похоти. Ты принцесса! Ты выше прочих смертных. И я была бы плохой сестрой, если бы не напомнила тебе о том, что члены королевской семьи должны питать к себе уважение. Ты поднялась на вершину, и все остальное должно отступить. Принцесса Уэльская обязана жить интересами королевства, находя в этом удовлетворение и покой. Что значит рядом с этим какой-то мелкий вассал, которому, кстати, дала отставку Лизи Вудвиль, чтобы самой стать на время королевой? Думаю, моя сестра не глупее этой захудалой дворяночки и достойна того удела, который ей выпал!

Руки Анны бессильно перебирали рельеф подлокотников кресла. Голова поникла, по щеке скатилась одинокая слеза.

– Видимо, ты права, Изабелла, и я лишь попусту извожу себя. Ты говоришь то же, что и отец. Выходит, я слишком глупа, если думала иначе.

– Нет, дитя, нет, Анна, – ласково сказала герцогиня. – Просто ты надолго оторвалась от семьи и совсем запуталась. Обещай мне, нет, поклянись, что забудешь этого человека, что снова обретешь чистоту и благоразумие, станешь образцом для всех дам Англии!

Эти последние слова окончательно сломили Анну. Тяжесть долга угнетала ее. «Это ошибка, что я оказалась принцессой. Эта ноша не для меня». Внезапно она вспомнила пощечину отца. «Так или иначе, но он хочет того же, что и Изабелла».

Она выпрямилась и проговорила внезапно севшим голосом:

– Видит бог, сестра, ты права. И я сделаю все, чтобы забыть Филипа Майсгрейва. Я исповедуюсь и не стану больше мечтать о встрече с ним. Возможно, все это было зря с самого начала… Какого бы ты ни была мнения об этом человеке, он сказал мне то же, что и ты. Я действительно запуталась. Надеюсь, мне все-таки удастся стать любящей и верной супругой Эдуарду Ланкастеру.

Изабелла наклонилась и коснулась губами лба сестры.

– Да будет Господь милостив к тебе. – Она улыбнулась. – Я велю прибрать здесь, и мы сыграем в шахматы. Думаю, тебе стоит заночевать в Савое. Я не хочу оставлять тебя сегодня одну. Сатана на мягких лапах кружит близ души моей принцессы.

Она вновь была ласкова и любезна, но Анна чувствовала себя раздавленной и несчастной. Больше всего ей сейчас хотелось выплакаться. Она своими руками разрушила надежду, которая поддерживала ее все это время.

В покоях Изабеллы суетились слуги, унося столовые приборы. Вместо них появился шахматный столик с замысловато перекрещенными ножками и разделенной на поля столешницей из слоновой кости и черного дерева. Вырезанные из горного хрусталя и драгоценного черного коралла фигуры были до смешного точны в деталях – все эти короли, королевы, рыцари, лучники и прочие.

Когда сестры остались наедине, Анна послушно приняла предложенную партию. Изабелла рассчитывала, что игра хоть немного отвлечет сестру. Она твердо решила исполнить свой долг, убедив Анну в противоестественности ее чувства к Филипу Майсгрейву и приведя к послушанию. Если это удастся, то при малейших признаках своеволия Анны можно будет заставить ее действовать по-своему, пугая призраком прошлого.

Анна машинально сделала первые несколько ходов. Играла она хорошо, и сестра почти всегда проигрывала. Вот и сейчас, сразу же оказавшись в сложном положении, Изабелла прервала беседу и, подперев щеку, задумалась, глядя на доску.

Анна смотрела на ее мраморно-белый выпуклый лоб, на тонкие, едва заметные линии бровей, точеный нос с трепетными розоватыми ноздрями. Затем, зная, как долго сестра раздумывает над ходом, встала и подошла к распахнутому окну.

По-прежнему светило солнце, звонко перекликались воробьи, журчал фонтан во дворе и солнечные блики шевелились на дне каменной чаши, откуда стекала вода. Она увидела Соломона, растянувшегося на солнце под стеной, смеющихся служанок, которых поддразнивали ведущие через двор лошадей конюшие. Откуда-то долетали вибрирующие удары молота по наковальне. Через двор проплыл высокий холеный священник – капеллан герцога, с улыбкой благословив присевшую перед ним в реверансе молоденькую фрейлину. В ворота въехал закутанный в плащ всадник, о чем-то переговорил с капелланом и, привязав лошадь к кольцу в стене, исчез под арками со стороны покоев Джорджа Кларенса.

– Анна, твой ход, – окликнула ее герцогиня.

Принцесса оглянулась и уже хотела было вернуться к игре, но внезапно сердце ее тяжело и гулко стукнуло. Она вцепилась в оконную решетку. Привязанный к кольцу в стене сильный поджарый жеребец с горделиво изогнутой шеей и темными стройными ногами был до седла в мыле и покрыт грязью, но все же она разглядела его масть – серую в яблоках, длинную черную гриву, пышный, как султан, хвост.

– Кумир!.. – выдохнула она.

– Ты что-то сказала?

Ноги у Анны ослабели, она почти повисла на решетке окна.

– Чей это конь? – спросила она и повторила громче: – Чей это конь?

Она видела, как слуга отвязал его и повел к конюшням. Тогда она внезапно свистнула тем свистом, каким Филип обычно подзывал Кумира. Конь немедленно повернул голову и навострил уши. Слуге пришлось несколько раз потянуть за повод, заставляя животное тронуться с места.

– Что это за мальчишеские выходки? – возмутилась Изабелла, но Анне было не до нее. Могучая волна радости поднялась и захлестнула ее. «Это Кумир, я не могла ошибиться. Значит, тот высокий человек в плаще с капюшоном, который только что вошел в дом, мог быть только Филипом!»

– Здесь Филип, Изабелла, здесь Филип! – вне себя, не понимая, что делает, закричала Анна, хватая сестру за руки. – Я не ошиблась, это его конь, это Кумир!

– Опомнись, Нэн! Что ты говоришь? Откуда здесь взяться этому йоркисту?

– Но это он! Он! Я знала, я чувствовала, что сегодня что-то произойдет!

И она опрометью кинулась к двери, однако Изабелла успела опередить ее и преградила дорогу.

– Опомнись, Анна! Что за вздор! Ты только что поклялась даже не думать о нем!..

– Ах, Изабелла, ты ничего не понимаешь! Фил здесь! Да пусти же меня! Я лишь взгляну на него – и все. Он здесь, и я увижу его!

– Нет!

Изабелла с неожиданной силой оттолкнула сестру, и, прежде чем та успела опомниться, тяжелая резная дверь захлопнулась за герцогиней. Послышался звук опускаемой щеколды.

– Прости меня, Нэн, – донесся снаружи голос Изабеллы, – но я делаю это для твоего же блага и ради чести семьи. Ты останешься взаперти, чтобы успокоиться и поразмыслить о своей душе. О душе принцессы Уэльской!

Анна стояла какое-то время в оцепенении, а затем всем телом бросилась на дверь.

– Выпусти меня сейчас же! Не смей! Освободи меня! – неистово кричала она, колотя изо всех сил и раня руки о выступы и завитки дубовых плах.

Анна слышала, как сестра тяжело и взволнованно дышит за дверью.

– Не смей! – Голос принцессы опустился до грозного шепота. – Мне все равно… Ты заперла меня, но я буду кричать, я позову его в окно… Он услышит и придет.

– Успокойся, это какое-то наваждение. Его здесь нет и быть не может. Ты все напутала. Будь благоразумной, пощади хотя бы доброе имя отца!

– Как смеешь ты диктовать свою волю твоей принцессе?!

– Я твоя старшая сестра и забочусь о твоей заблудшей душе.

– Не лги! Ты хочешь властвовать надо мной, хочешь, чтобы я подчинилась тебе.

В ответ Анна услышала лишь удаляющийся шелест платья сестры.

– Нет! Нет! Ты не смеешь!

Она билась о закрытую дверь, затем метнулась к окну, вцепилась в решетку. Хотела закричать, однако сдержала себя. Сестра права в одном – есть честь Невилей и есть доброе имя наследницы престола. Но ведь здесь Филип – и с минуты на минуту он может уехать, и они так и не увидятся!..

Анна опять кинулась к двери и в бессильной ярости застыла перед ее несокрушимой мощью. Что же это? Заточить принцессу Уэльскую, как нашкодившую монастырскую послушницу? Она в отчаянии заметалась по комнате, затем, немного остыв, подошла к окну и, прижавшись лбом к решетке, стала смотреть в сторону конюшен. Ей было известно, что в Савое несколько дворов, соединенных последовательно, и Филип может уехать так, что она его даже не заметит.

Медленно опустившись на корточки у стены, Анна разрыдалась. Ее жгла обида на Изабеллу, она чувствовала собственное бессилие и злилась на себя – на то, что оказалась так глупа и доверилась сестре. Слезы текли и текли по ее щекам, сердце ныло, захлестывало отчаяние.

Неожиданно Анна вздрогнула от легкого прикосновения к плечу. Рядом стоял паж Изабеллы. Они с сестрой совершенно забыли о нем, и Чак так и просидел все это время в углу за камином.

– Не плачь, – сказал негритенок, с трудом подбирая слова и смешно надувая губы. – Ты хороший, а плачешь. Чак тебя любит.

Анна какое-то время смотрела на него и вдруг разрыдалась с новой силой.

– Уйди, ах, уйди! Мне так плохо.

Но он не отходил, невразумительно толкуя, что хочет помочь, что он может помочь принцессе. Она не сразу вникла в смысл его слов, но затем, несколько удивленная, спросила:

– Что ты говоришь? Ты можешь помочь? Но ведь мы оба заперты!

Негритенок улыбнулся, обнажив жемчужные зубки:

– Ты не может выйти, мой может. Мой так уже делал. Чак бежит и позовет твой слуги, твой большой пес.

Анна улыбнулась сквозь слезы:

– Да, вот только Соломона здесь и не хватало!

Но негритенок не понял ее иронии и продолжал твердить:

– Чак выйдет и позовет людей. Позовет собака. Госпожа будет бить, но Чак уже привык. Его много бить… всегда…

Анна поднялась. Какая-то смутная надежда шевельнулась в ней.

– Как ты выберешься отсюда?

Негритенок вскочил и бросился к камину, где еще тлели под золой угли.

– Госпожа один раз уехал и здесь меня забыл. Чак думал, что помирай. Но Бог сделал Чак маленький, как кошка, – и Чак выбрался через трубу.

Анна с сомнением заглянула в дымоход, но паж все твердил:

– Чак полезет, Чак позовет твой люди.

Девушка вдруг взяла его за плечи и пытливо заглянула в глаза. Негритенок усиленно закивал и перекрестился:

– Иисус Христос! Иисус Христос!

Он крестился с рвением новообращенного язычника и искренностью ребенка.

– Тогда слушай. – Принцесса опустилась на колени и притянула его к себе. – Тебе не нужно звать людей, не нужно звать собаку. Ступай в конюшню и найди нового коня. Большой, серый в яблоках, грива и хвост черные. Да ты понимаешь ли, что я говорю?

Негритенок снова закивал головой:

– Чак любит лошадей. Чак любит конюха Джека. Джек разрешал Чаку спать на сене.

– Вот и хорошо. Ты найдешь нового коня. Его зовут Кумир. Повтори. Так. Ты будешь ждать подле него, пока не придет хозяин коня. Когда бы он ни явился – жди. Он высокий, на нем черный плащ и у него длинные вьющиеся волосы. Его зовут сэр Майсгрейв. Повтори.

С именем рыцаря Чаку было справиться сложнее, но все же в конце концов он смог сносно произнести и его. Тогда Анна сняла с шеи ладанку, которую ей подарил Филип, и надела на шею пажа.

– Отдашь ему. Понял? Отдашь и скажешь, что его ждут в гостинице «Леопард», возле Лондонского моста, вечером, ровно в одиннадцать.

Она еще раз заставила мальчика все повторить, пока не убедилась, что он ничего не перепутает.

– Ты ведь не подведешь меня? – спросила она.

Чак вытаращил глаза, надулся и снова принялся усердно креститься.

Анна улыбнулась, поцеловала его в лоб и немного подсадила, когда он лез в трубу. Несколько минут она слышала его возню и царапанье, сверху сыпалась сажа. Потом все стихло. Анна перекрестилась. Как бы там ни было, у нее появилась надежда, и теперь оставалось только добиться, чтобы Изабелла выпустила ее до условленного часа.

Весь остаток дня девушка провела у окна. Время тянулось томительно. Раз она заметила внизу маленькую фигурку Чака, увидела его белозубую улыбку. Паж усердно закивал ей. Ей хотелось хоть что-нибудь выведать у негритенка, но тот уже скрылся под аркой и больше не показывался.

Солнце село, по двору поползли тени. Филипа Майсгрейва она так и не увидела. Девушку била нервная дрожь, описывая круги, она ходила по комнате.

Из окна потянуло ночной сыростью, но Анна не закрывала его, пока не услышала лязга отодвигаемого засова. Вошли несколько дюжих слуг, учтиво поклонились принцессе и взялись разводить огонь в камине, накрывать стол к ужину, причем двое из них остались стоять у дверей, скрестив на груди руки и всем своим видом показывая, что они в большей мере стражи, чем прислуга.

– Передайте вашей госпоже, что я хочу ее видеть, – бесстрастно сказала Анна.

Она держалась невозмутимо. Пусть Изабелле доложат, что она успокоилась. Принцесса не спеша вымыла руки и присела к столу. Лакеи чинно наливали ей вино, меняли тарелки, подавая нож или салфетку. Лица у них были ничего не выражающие, и Анна едва сдерживалась, чтобы не запустить тарелкой в голову кому-либо из них.

Затем они ушли, и Анна стала ждать Изабеллу. Она волновалась, что сестра так и не явится до утра. Ведь она сказала, что распорядится отправить весточку в Вестминстер о том, что принцесса останется ночевать в Савое. Что же тогда делать? Филип наверняка будет ее ждать сколько сможет!.. Неожиданно ей пришла в голову ужасная мысль. Может статься так, что рыцарь сам не захочет встретиться с ней. Она принцесса партии его противников, к тому же сословная преграда между ними настолько высока, что исходя из своих представлений о чести Филип вряд ли рискнет поставить под угрозу ее доброе имя… Однако разве не он любил ее? Да и Чак кивал и улыбался, видимо, давая понять, что поручение выполнено, а значит, Филип принял ладанку, следовательно, принял и ее приглашение… О самой встрече Анна боялась и подумать. Впереди еще столько препятствий, и свидание могло вообще не состояться. Святые угодники, помогите ей!

Анна уже не вспоминала о недавно данном сестре обещании. Какая глупость – забыть Филипа! О каком покаянии речь? Ведь этот человек назначен ей судьбой, а все остальное – чушь, злые выдумки людей, которые и разлучили их. Анна на время забыла о том, что она сама покинула Майсгрейва, что именно он убедил ее расстаться, ибо им не суждено быть вместе. Она высокородная леди, а он женат… Но сейчас ее переполняла уверенность в том, что они созданы друг для друга и это не подлежит сомнению, как десять заповедей.

Когда окончательно стемнело, взошла полная луна, Анна вздохнула. Луна была ее союзницей еще в Бордо. Тем не менее время шло, а за ней никто не приходил…

«Не захочет же Изабелла, чтобы я и спала здесь, на шкуре перед камином?»

Принцесса снова начала метаться по комнате. Она слышала, как колокол соседнего монастыря отбивает часы. Восемь, девять. Вот и сигнал тушить огни. Дворец затихал. Слышно было, как слуги закрывают ставни, но где-то еще звучала музыка.

Анна стояла у окна. «Что делать, если сестра не придет?» До нее доносилось журчание фонтана внизу, она видела силуэт Соломона, который, поскуливая, бродил по двору. От аркады отделилась гибкая фигура молодого мужчины и пересекла двор. С другой стороны возник закутанный в плащ силуэт женщины. Соломон обрадованно кинулся к ней, и женщина потрепала его по ушам. Так ластиться пес мог только к своим, и Анна догадалась, что это Дебора.

В это мгновение позади лязгнул засов. Принцесса оглянулась, вся напрягшись, словно перед прыжком. На пороге стояла герцогиня Кларенс, сложив руки на груди.

– Итак, моя дорогая, ты все-таки раскаиваешься?

Анна была уже в плаще, но Изабеллу это не удивило – в комнате было прохладно, да и огонь в камине едва теплился. Принцесса неторопливо приблизилась.

– Что скажешь? – строго спросила Изабелла.

Ответом послужила оглушительная пощечина. Изабелла отшатнулась и схватилась обеими руками за лицо. Никогда в жизни ее не били, и теперь она была потрясена.

– Скажу, что вы забываетесь, герцогиня! Как смели вы силой удерживать здесь свою принцессу?!

Анна вскинула голову, глаза ее презрительно сузились, а в голосе зазвучали властные отцовские ноты. Изабелла какое-то время пристально глядела на младшую сестру, а затем склонилась в низком реверансе.

– Прошу простить меня, ваше высочество…

Не говоря больше ни слова, Анна прошла мимо и стала спускаться по лестнице. Когда она была уже в холле, ее нагнала Изабелла.

– Куда вы, принцесса? Останьтесь. Я уже отослала вашу свиту.

– Я ни минуты не задержусь здесь. А вы, миледи, если не желаете, чтобы сегодняшний инцидент получил огласку и имел немаловажные для вас последствия, уйдите с моей дороги. Прочь!

Холл был освещен всего одним факелом, но и в его мерцающем свете девушка заметила, как изменилось лицо сестры.

– Прости меня, Анна. Я не имела права… Будь великодушна.

– Оставь меня!

Она спустилась во двор и свистнула Соломона. Обрадованный дог, словно щенок, запрыгал вокруг хозяйки. От аркады отделилась фигура баронессы Шенли.

– Святой Боже, вы едете, принцесса? Одна, в такой час!

– Мне необходимо. – Анна даже не замедлила шаг.

Дебора бросилась следом:

– Помилуй бог, ваше высочество, вы не можете так уйти. Леди Кларенс обязана предоставить вам эскорт. Послушайте же! Я вижу, что вы не в духе, но Лондон опасен ночью. Хотите, я скажу Кристоферу, чтобы он сопроводил вас?

Анна уже взялась за кольцо боковой калитки.

– Спасибо, Дебора. Но я не одна.

Она погладила дога. Коротко взглянув на подругу, Анна подумала, что завтра сестра наверняка сорвет на той свою досаду. Однако Дебора сама пожелала служить здесь. К тому же ей будет опорой присутствие молодого Стэси. Анна улыбнулась баронессе и кивнула в сторону стоявшего поодаль шталмейстера:

– Ступай к нему. Я не хочу отнимать ни минуты вашего свидания. Кроме того, я спешу.

6. Лунный свет

Воздух был прохладен и свеж. Небо казалось зеленовато-бархатным, а звезды сверкали, как бриллиантовые булавки. Огромная луна заливала все вокруг ослепительным серебристым сиянием. Было тихо, лишь доносился одинокий собачий лай да слышались далекие оклики ночного дозора.

Анна огляделась. В лунном свете все казалось причудливым и странно контрастным: тени под кровлями домов и навесными башенками были угольно-черными, а металлические запоры, заклепки на дверях и шпили флюгеров будто фосфоресцировали. Негромко поскрипывала на ветру вывеска портного на противоположной стороне Стренда. Поодаль виднелись кудрявые очертания садов Ковент-гарден, где лишь недавно стали появляться первые постройки. Слева, по дороге к Вестминстеру, возвышались островерхие черепичные крыши Черинг-Кросс. Ни один огонек не горел в этом селении. Со стороны Вестминстерского аббатства долетел далекий гул часов. Десять. Соломон навострил уши, а принцесса заспешила. Надвинув поглубже капюшон и взяв дога за ошейник, она направилась по теневой стороне улицы в сторону Лондона.

Огромные ворота Темпла на западной окраине Сити были наглухо заперты, но Анна и не собиралась появляться перед городской стражей. Миновав каменную стену и высокие башни Сомерсет-холла, она стала спускаться по узкой тропинке к реке, надеясь, что встретит там лодочника, чтобы по Темзе добраться до Лондонского моста.

В темноте под стеной особняка шевелились какие-то тени. Мрак казался настолько же непроницаемым, насколько ярко светились вверху озаренные луной зубцы стены. Девушка шла, держась за окованный сталью ошейник пса и полностью положившись на его зрение и чутье. Порой рядом раздавалось жалобное «Подайте Христа ради!» или сиплое «Куда так торопишься, крошка?», но глухой рык Соломона, его скользящий в темноте силуэт и по-волчьи горящие глаза отпугивали назойливых встречных.

Анна перевела дыхание, лишь когда ее вновь ослепил свет луны и она увидела серебристо-белую, искрящуюся бликами Темзу. Усадив Соломона за какими-то разбитыми бочками, она прошлась по скрипучим доскам пристани. И здесь ей повезло. У самого причала на волнах покачивалась небольшая лодка с дремавшим на корме перевозчиком. Девушка окликнула его, и тот восхищенно прищелкнул языком, увидев перед собой стройную, закутанную в плащ фигурку.

– Куда прикажешь, красотка? Ты, видать, здорово торопишься, раз не побоялась одна выскочить на улицу. Пожалуй, и я смог бы развлечь тебя, если бы ты…

Он осекся, увидев, как из-за груды обломков появился огромный пятнистый дог и, глухо ворча, прыгнул в лодку. Анна вошла следом.

– Вези в гостиницу «Леопард», что возле Лондонского моста.

«Леопард» принадлежал Дороти Одноглазой. Такова была благодарность Уорвика за помощь, оказанную этой женщиной его дочери в прошлом году. Деловая хватка у Дороти, как выяснилось, была железной, и гостиница вскоре начала процветать. Она располагалась почти в самом центре города, близ моста, по которому шло нескончаемое движение, поэтому недостатка в постояльцах не испытывала. Гостиница имела свой причал, двор, отдельную кухню. Первый этаж ее был каменным, а два верхних – деревянные, оштукатуренные, с покатой шиферной крышей. Комнаты в «Леопарде» славились своей чистотой, хотя и стоили недешево, а кухня была такова, что зажиточные горожанки, а порой и леди заказывали здесь блюда для приемов.

Когда лодка причалила к небольшой пристани у гостиницы, Анна бросила перевозчику гарринобль, с досадой подумав, что этот плут не заслужил подобной щедрости. Впрочем, иной монеты у нее с собой не было. Ошеломленный лодочник сразу стал сверх меры любезен, подал руку, когда она выходила на причал, пропустив вперед Соломона. Анна торопливо пробежала по освещенному мостику к двери, под навесом которой горел фонарь. Дверь ей отпер высокий худощавый парень с темными, глубоко посаженными глазами. Это был немой Ральф, помощник, он же сожитель Дороти, которого она извлекла с самого дна Уайтфрайерса[34]34
  Уайтфрайерс – квартал, примыкавший к монастырю с тем же названием. В этом квартале собирался всякий сброд.


[Закрыть]. Ральф сперва бросил подозрительный взгляд на закутанную в плащ фигуру, но тут заметил пса и все понял. Он был сообразительным малым и, узнав собаку Делателя Королей, сообразил, что перед ним сама принцесса Уэльская. Она и раньше заглядывала иной раз в «Леопард» вместе со своей свитой, и Дороти Одноглазая, к которой принцесса относилась весьма благосклонно, угощала знатных гостей только самыми изысканными блюдами.

Анна вступила в полутемную прихожую. За приоткрытой дверью сбоку виднелся просторный общий зал с пылающим очагом, где еще оставались запоздалые гости.

– Мне немедленно нужна Дороти, – тихо проговорила Анна, и немой, кивнув, повел ее куда-то наверх по скрипучей винтовой лестнице.

Дороти, бывшая потаскуха из Уайтфрайерса, стояла за конторкой и при свете свечи что-то наскоро записывала в огромную амбарную книгу. Она очень гордилась тем, что в детстве некий священник вы учил ее грамоте, и была уверена, что именно благодаря ее образованности Делатель Королей поручил ее заботам гостиницу «Леопард».

– Бог мой, что случилось? – изумилась она, когда Ральф ввел принцессу Уэльскую.

Дороти была такой же дородной, как и год назад, но теперь на ней была одежда из дорогого серого сукна, а чепец украшала полоска кружев. Ей наконец-то удалось избавиться от сопутствовавшего ей крепкого запаха, и она вполне могла бы выглядеть респектабельной горожанкой, если бы лицо Дороти не было обезображено огромным узловатым шрамом, напоминавшим о ее бурном прошлом.

Анна какое-то время смотрела на Дороти Одноглазую. «Насколько можно ей доверять? Когда-то она спасла меня, но тогда я была никем, девчонкой-беглянкой. Теперь я принцесса Англии, и Дороти становится посвященной в мою тайну».

Но выбора не было. Несколько часов назад она об этом не задумывалась, ведь Дороти всем, что имеет, обязана ей и ее отцу.

– Мне нужна комната на эту ночь, – сказала Анна.

Тем временем Соломон, бывший тут частым гостем, направился к очагу и улегся, заняв все свободное место.

Дороти осталась невозмутимой и лишь кивнула. Она не стала звать слуг, а сама повела девушку по длинному, увешанному шпалерами коридору.

– У меня как раз есть уютная отдаленная комната. Не покои замка, но вполне пригодная и чистая.

Когда она стала поворачивать ключ, Анна произнесла:

– Послушай, Дороти, сюда скоро придет человек, которого ты… ты…

Она чувствовала, что не в силах договорить, но хозяйка гостиницы только пожала плечами:

– Я сделаю все, как вы велите.

Анна коротко вздохнула.

– Ты знаешь того, кто придет. Это мой спаситель сэр Филип Майсгрейв. Я непременно должна с ним встретиться, но он йоркист, и вряд ли уместно предоставлять ему аудиенцию в Вестминстере.

Анна нервничала, понимая, что говорит сущую нелепицу, но Дороти никак не отреагировала на ее слова. Распахнув дверь, она невозмутимо спросила:

– Вам подать чего-нибудь перекусить?

– Не знаю. Впрочем, наверное.

Принцесса чувствовала, что теряется под спокойным взглядом единственного глаза хозяйки. Та словно видела ее насквозь, хотя Анна и пыталась заставить себя поверить, что ее встреча с Филипом Майсгрейвом будет носить вполне невинный характер. «Так и будет, видит бог, – твердила она себе. – Мы ведь холодно расстались в Париже, и с тех пор ничего не изменилось».

Она огляделась. Это была славная комната, с выложенным красным кирпичом очагом, выбеленными стенами и широким низким ложем в алькове. У покрытого алым сукном стола стояло дубовое кресло с вырезанными в виде химер подлокотниками. Между развешанными по стенам шкурами располагались посеребренные светильники, а потолочные балки были цвета старого меда. Пол устилали соломенные циновки, а окна с темными дубовыми рамами были разделены свинцовыми переплетами на мелкие ромбы. Свет луны преломлялся в них, и каждое стекло будто горело особым, алмазным блеском. От этого освещение в комнате казалось призрачным, дымным, однако было достаточно светло, чтобы не зажигать лампы.

Вернулась Дороти с подносом.

– Здесь кое-какие закуски и подогретое вино с пряностями. Выпейте немного, а то вы бледны, словно призрак.

Анну лихорадило. Заметив это, хозяйка гостиницы опустилась у очага, где заранее была приготовлена вязанка сухого можжевельника. Послышался звон кремня об огниво, короткое шипение, и в темноте ярко вспыхнул трут. Сухие ветви вскоре затрещали, и Дороти подкинула в огонь еще и сушеных ароматных трав.

– Садитесь к огню, ваше высочество, и давайте я налью вам вина.

Комната озарилась янтарно-золотистыми отблесками, соперничающими с серебристым светом луны. Анна грела руки о теплый бокал и чувствовала, как с каждым глотком унимается дрожь. Дороти давно ушла, оставив ее одну, но Анна все еще не могла прийти в себя. «Неужели мы увидимся? А вдруг ничего не выйдет? Но ведь он взял ладанку! И Чак кивал, словно радуясь удаче».

Она прошлась по комнате. «Что я скажу ему? Уж по крайней мере постараюсь не забывать, что я принцесса. Фил сам твердил, что меня ожидает высокая судьба, и я помню, как он отрекся от меня. Но зачем же тогда я назначила эту встречу? Ах, вот оно! Я расспрошу, что делает он в Лондоне, в то время как все уверены, что он находится в Голландии с Эдуардом. Да, именно об этом. А еще поздравлю его с титулом барона…»

На глаза ей попалось стоявшее на комоде полированное оловянное зеркальце. Анна взяла его и принялась внимательно оглядывать себя. Глаза ее блестели, как у кошки, и казались огромными, кожа белела, словно перламутр, волосы растрепались и пряди выбивались из-под сетки. Анна сняла с головы обруч с жемчужиной и, резким движением сорвав сетку, вызывающе встряхнула волосами. «Такой он меня еще не видел. Раньше я была стриженой, как мальчишка. Алан Деббич, ха!»

Она насмешливо хмыкнула и начала расчесывать волосы. Внезапно, испугав ее, раздались мерные глубокие удары колокола в соседней церкви. Одиннадцать! Рука Анны замерла. Холод вновь объял ее. Где же Фил?

Она сидела не шевелясь, почти не дыша. Ее окружала тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих дров да приглушенным храпом кого-то из постояльцев Дороти. Медленно тянулись минуты, и с каждой из них таяла надежда. Филип не придет.

Ее внимание привлек скрип уключин. Анна вздрогнула, словно пробудившись, и шагнула к окну. На залитой лунным светом глади Темзы темнела приближающаяся лодка. Лодочник налегал на весла, а на корме виднелась чья-то фигура. Анна тихо вскрикнула. Она сразу узнала этот разворот плеч, эту волну волос… Принцесса схватилась за грудь, пытаясь удержать рвущееся сердце.

– Филип… – прошептала она, хмелея от радости.

И вдруг стала спокойна, абсолютно спокойна, ибо поняла – ей нечего больше желать. Она прикрыла окно и слушала, как причаливает лодка, как рыцарь идет по пристани и стучит в двери гостиницы. Анна медленно опустилась в кресло и, откинув волосы, стянула их обручем. Горделиво выпрямившись, она повернулась к двери. Какое-то время оставалась спокойной, но затем, когда за дверью раздались неторопливые шаги, почувствовала, как опять теряет рассудок. «Где твоя гордость? Ты же принцесса!»