Текст книги "Коронатор"

По скрипучей деревянной лестнице, приволакивая ногу, он поднялся в башню и, постучав, отворил тяжелую дверь. Предоставленная дамам комната была круглой, с грубыми каменными стенами, неровным полом и массивными деревянными балками под потолком. Очаг, примыкавший к стене, был выложен плитами серого сланца, мебель была тяжелой, топорно сработанной. Шедший от дров в очаге смолистый дух не заглушал устоявшегося здесь запаха конского навоза и пыли. Вблизи очага стояла широкая кровать, покрытая одеялом из светлых овчин. Около нее лицом к двери сидела привлекательная светловолосая дама. Ричард узнал ее – это была баронесса Шенли. Но взгляд его был устремлен на полулежавшую на кровати девушку. При появлении герцога баронесса встала и присела в реверансе. Ричард словно не заметил приветствия.

В комнате царил полумрак, и он не мог как следует разглядеть лицо Анны, однако тотчас узнал этот чуть раскосый разрез глаз, нежную линию подбородка, горделивую посадку головы на гибкой шее. Волосы принцессы были небрежно заколоты, так что одна прядь падала вдоль щеки. В том, что Анна не поднялась навстречу герцогу, а осталась лежать, откинувшись на высоко взбитые подушки, чувствовался вызов, но Ричард лишь улыбнулся.

– Христос воскрес!

Анна безмолвствовала. Ричард заметил на скамье у кровати широкую чашу с водой, какие-то флаконы, пригоршню корпии.

– Могу ли я осведомиться, что случилось с принцессой? Вам нужно лечение?

– Меня укусила собака, – негромко ответила Анна.

Ричард узнал ее голос, низкий, с легкой хрипотцой, с мальчишескими интонациями. Неудивительно, что она раньше так долго умудрялась выдавать себя за пажа или оруженосца.

– Укусила собака? – переспросил герцог. – Насколько я знаю, это ваш пес перекусал с дюжину зевак на набережной возле Даугейта.

– Да. А затем его убили.

Ричард глядел на нее, теребя рукоять кинжала за поясом.

– Когда-нибудь я подарю вам щенка, леди Анна.

Она никак не отреагировала, глядя все так же в упор на Глостера. Герцог обратился к баронессе:

– Прошу прощения, миледи, не оставите ли вы ненадолго нас с ее высочеством?

Дебора какое-то мгновение колебалась, затем взяла чашу и бинты и направилась к двери. Ричард видел, что Анна хотела остановить баронессу, но, перехватив его насмешливый взгляд, отказалась от своего намерения.

Ричард, прихрамывая, приблизился к ложу и уже собрался было присесть на край, но Анна вскочила с проворством кошки:

– Не приближайтесь ко мне!

Он удивленно вскинул брови:

– О, вы решили, что я вновь собираюсь посягнуть на вашу честь? Зря. Одного раза для меня вполне достаточно, и я не хочу повторять затверженный урок.

Ему все же удалось заставить ее улыбнуться. Но лишь на мгновение. Она тотчас стала серьезной и сухо проговорила:

– Не только это. Взгляните на себя, милорд, вы с ног до головы в грязи.

– Вот оно что. – Ричард оглядел себя. – Пожалуй, вы правы, но, когда живешь в военном лагере, невольно перестаешь обращать внимание на подобные мелочи. Вы правы, я словно вепрь после травли и поэтому обещаю держаться на расстоянии от вашей милости.

– Вы меня очень обяжете.

Теперь она стояла лицом к огню, и он наконец мог ее рассмотреть. Да, Анна действительно очень похорошела за этот год. И повзрослела. Вместе с веснушками с ее лица исчезло выражение детского высокомерия, глаза стали серьезнее и глубже.

– Зачем вы пришли? – спросила она. – Вы рады моему унижению?

– О чем вы? Это вам пришлось по вкусу унижать меня.

– Вовсе нет. Вы – опасный враг, герцог Ричард, и все, чего я хочу, – это держаться от вас подальше.

– Так значит, именно это ваше нежелание враждовать со мной заставило вас сохранить в тайне то… то, что вы знаете о событиях в замке Сендель?

– Ах, вот зачем вы пришли. Что ж, дабы вас успокоить, скажу, что, хотя ваша тайна – кинжал, направленный в вашу грудь, я не намерена им пользоваться. Мой отец дал вам слово молчать, и я не стану разглашать то, что узнала случайно, подслушав у двери исповедальни.

Ричард был почти удовлетворен, но не хотел показывать это.

– У двери исповедальни… Это похоже на вас. Такой вы и были. Я хорошо помню, как в замке Мидделхем вы дразнили меня, несчастного подростка-горбуна, швыряли в меня камни и конский навоз. Вы были настоящим бесенком, Анна. Как мог я подумать тогда, что так глубоко полюблю вас.

Анна удивленно взглянула на него, нахмурилась, словно что-то припомнила, и согласно кивнула:

– Да, я помню. Что-то подобное вы говорили мне год назад. Но тогда вы, если не ошибаюсь, предлагали мне свою руку. Я нужна была вам, чтобы влиять на Делателя Королей. Что же теперь?

Ричард, казалось, пропустил ее слова мимо ушей. Стараясь смотреть на Анну как можно нежнее, он думал совсем о другом: о том, что у него уже почти не осталось времени на все эти дамские дела и надо спешить с сообщениями к брату. Эдуард наверняка обеспокоен его долгим отсутствием, и ему пора возвращаться в лагерь. А Анна… Придется все отложить. Но еще одну попытку он все же сделал.

– Что мне до того, что вы замужем? Мы с вами близкие души, Анна, и для нас не существует преград там, где их возводят другие. Ваш супруг… О, он далеко отсюда. Вы сами оставили его. Я все о вас знаю. Весь этот год я следил за каждым вашим шагом. А когда узнал, что вы в Лондоне, я принялся искать вас, как безумный. Мои люди обшаривали постоялые дворы, один за другим, я…

– Я знаю, – прервала его Анна.

Лицо ее было сосредоточенным, однако Ричард готов был поклясться, что она думает о другом.

Неожиданно она шагнула к нему и взяла его за руку:

– Ричард, вы хотите, чтобы я вам поверила?

Он несколько опешил. Горбатый принц глядел на Анну немного снизу. И вместе с тем принцесса казалась особенно хрупкой рядом с его могучим торсом. Эта ее хрупкость и беззащитность возбуждали его. Он почувствовал, как подступает желание, и торопливо отвел взгляд, чтобы Анна ничего не заподозрила. «Мое время придет».

Анна заговорила:

– Я поверю вам, и вы добьетесь моего расположения, если хотите, но при одном условии. Я знаю, что готовится битва между армиями Алой и Белой Розы.

Герцог кивнул:

– Она состоится через несколько часов.

Анна вздрогнула и схватила его руки в свои:

– Тогда… Я умоляю вас, Дик Глостер, помогите моему отцу. Я знаю, что Кларенс перейдет на вашу сторону в самый ответственный момент, знаю, что Уорвик окажется в западне. Обещайте же мне… Нет, поклянитесь, что вы сделаете все возможное, чтобы он остался жив. А я… Я буду любить вас, Дик! – Эти слова она почти выкрикнула.

Ричард глядел на нее, испытывая разочарование и торжество одновременно. Эта гордячка не лучше обычной шлюхи! Она назначает цену за свою любовь, она торгуется и при этом верит в силу клятвы… Нет, положительно он переоценивал ее. Впрочем, чего ожидать от дочери солдата, выросшей в обозе, хотя получившей воспитание в монастырской обители? Видно, там она и начиталась романов о Тристане и Ланселоте…

Стараясь держаться торжественно, герцог поднял руку и произнес:

– Клянусь гербом предков и честью, если я хоть что-то смогу сделать для вашего отца, леди Анна, я сделаю это! И слово мое так же верно, как то, что я христианин.

Анна удовлетворенно вздохнула. Ричард взял ее за подбородок. Их лица оказались совсем близко. В глазах принцессы мелькнул испуг, но она покорно опустила веки.

– Нет, леди Анна, – прошептал Глостер. – Я не воспользуюсь вашей слабостью. Я еще не заслужил этот поцелуй. Позже, может быть. А пока – молитесь за меня.

Еще миг, и он бы расхохотался. Вот уж чего он никак не ожидал, так это того, что придется изображать влюбленного Тристана. Анна открыла глаза, и Ричард, опасаясь, что она его уличит, не оглядываясь, отошел к двери.

– Сэр Роберт, коня!

Он уже не думал об Анне. Он думал о брате-короле. Эдуард уже наверняка мечется, ожидая его.

Король действительно не находил себе места и, едва Ричард, разгоряченный быстрой скачкой, вошел в его шатер, чуть ли не с кулаками накинулся на брата:

– Разрази тебя гром, Ричард! Где ты пропадаешь? Нам надо готовиться к битве, а тебя все нет.

Эдуард заметно изменился со времени бегства из Англии. Кажется, ему следовало хоть на время потерять корону, чтобы стать настоящим государем – твердым, рассудительным, трезвомыслящим. И хотя он по-прежнему волочился за красавицами, отдавал дань охоте и шумным застольям, дела королевства, которые прежде Эдуард считал всего лишь докучливой рутиной, теперь стали для него превыше всего. Он сделался хитер, расчетлив и больше не полагался на слова, не боялся интриговать, лгать и двурушничать. Рыцарственный Эдуард Йорк становился искушенным политиком. К тому же он на учился по-настоящему ненавидеть и поклялся страшной клятвой отомстить всем своим врагам.

– Теперь я уже не буду так щепетилен, как прежде, – громко говорил он, стараясь перекрыть грохот паливших в ночи пушек, так как Уорвик, получив заведомо ложные сведения, приказал стрелять в сторону дороги, по которой, как он считал, должно подойти войско Йорков.

Оруженосцы облачали Эдуарда в боевые доспехи, со всех сторон затягивая винты и путаясь в застежках. Король почти машинально помогал, поднимал руки и поворачивался, мысли же его были далеко.

– Я не стану, как прежде, убивать лишь рыцарей и щадить ратников. Все эти простолюдины слишком долго верили Уорвик у, чтобы я мог их простить. Сегодня я велю убивать всех – и опоясанных[83]83
  Опоясанными звались воины, носившие рыцарское звание.


[Закрыть], и без пояса. Земли вокруг Барнета пропитаются кровью ланкастерцев и утучнятся их плотью, чтобы Белая Роза пышнее расцвела на этой почве.

Слуга подал королю шлем с плюмажем – длинными белыми перьями цапли. Эдуард водрузил его на голову, и оруженосцы пристегнули его к бармице[84]84
  Бармица – кольчужная сетка, прикрывающая шею и плечи.


[Закрыть]. Король поднял забрало и взглянул на все еще облачавшегося младшего брата.

– Все остается так, как было решено на Совете. Мы переведем свои войска восточнее пути от Барнета, и пусть Медведь палит хоть до судного дня по нашим старым позициям – вреда от того нам не будет. С наступлением я, как и обговорено, поведу главные силы, Гастингс будет наступать с запада. А ты, Ричард, оставайся на возвышенности и жди сигнала. Нам известна расстановка сил Уорвика, известны его намерения, и мы не упустим своего шанса. Мы все продумали и не проиграем!

Глостер не был бы собой, если бы не вставил шпильку самоуверенному царственному брату. Стараясь, чтобы его голос был слышен сквозь грохот пальбы, он заметил:

– Дай-то Бог! Но еще Тацит говорил: «In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna»[85]85
  «В военных делах самое главное – счастье» (лат.).


[Закрыть].

– Чтоб ты провалился, Дик!

Эдуард замахнулся на Глостера, словно собираясь ударить, но затем открыто усмехнулся.

– Обнимемся, брат. Одному Богу известно, чем все это закончится. Но звезды на нашей стороне.

Они обнялись, гремя латами.

– И да помогут нам святые угодники! – сказал король и вышел из шатра.

Ричард замешкался, проверяя крепления, сгибая и разгибая колени, чтобы убедиться в надежной подгонке доспеха. Когда он вышел, туман, который начал было рассеиваться, вновь сгустился и стал таким плотным, что воинов можно было различить только в нескольких шагах. Однако свет нового дня уже просачивался сквозь слои тумана. На мокрых ветвях деревьев висели бусины влаги, а земля под ногами была мягче ковра, так что обутые в тяжелые солереты[86]86
  Солереты – часть доспеха, закрывающая щиколотки и ступни.


[Закрыть] ступни Ричарда беззвучно пружинили.

Где-то в вышине раздался крик ржанки. Он казался совершенно нереальным среди окружавших Ричарда звуков большого лагеря. Кругом стоял лязг железа, слышались ругань, ржание обеспокоенных лошадей, в полумраке сновали одетые в сталь воины и командиры, трубили трубы, собирая разбредшееся воинство, и, перекрывая всю эту какофонию, однообразно звучало пение «Benedictus»[87]87
  Benedictus (лат. благочестивый) – начало католической молитвы.


[Закрыть]. Ричард пошел на этот звук. На росистой поляне новоиспеченный епископ Илийский Джон Мортон, недавно прибывший из Лондона, завершал походную мессу. Рыцари в доспехах и простые латники в кожаных панцирях, наемники с наборными нагрудниками и лондонские ополченцы в кирасах с чеканным грифоном[88]88
  Грифон – геральдический знак лондонского Сити.


[Закрыть] – все они коленопреклоненно получали отпущение грехов, которые им предстояло сегодня совершить.

Причастившись, Ричард направился к роще, где должна была выстроиться его конница. Как велел Эдуард, ему предстояло ожидать сигнала: «За братьев и Англию!» Этот же призыв послужит сигналом и для Кларенса, чтобы напасть на резерв Уорвика. И тогда все йоркисты и примкнувшие к ним должны будут обрушиться на пехотинцев Алой Розы, загнать их в болота и там перебить.

Молодой оруженосец Ричарда Джеймс Тирелл подвел герцогу его боевого коня. Лоб коня защищала широкая стальная пластина с витым шипом между глаз, грудь и бока покрывала сетка из металлических колец. Конь горячился, фыркал и бил копытом землю. Ричард похлопал его по холке и легко, словно не чувствуя тяжести доспехов, поднялся в высокое кованое седло. Его неуклюжесть сразу исчезла, он казался ловким и грациозным, настоящим воином без всякого изъяна.

Вокруг ржали лошади, из тумана возникали рыцари, коим было приказано оставаться в засаде до сигнала. Мимо Ричарда проскакал рыцарь в богатых серебристых доспехах. Под ним легко шел серый в яблоках пятнистый жеребец. Герцог проследил взглядом за всадником. Рыцарь остановился неподалеку от герцога и застыл на месте, словно статуя. Ричард даже слышал звон наборной сбруи его коня, когда тот встряхивал гривой и бил копытом влажную землю. В гордой посадке рыцаря, в том, как мягко, без усилий, он сдерживал горячего скакуна, было нечто столь привлекательное, что Глостер невольно загляделся на них. В былые времена при одном упоминании имени рыцаря Бурого Орла Ричард тотчас вспоминал о королеве Элизабет. Теперь же он подумал об Анне Невиль. Майсгрейв скакал с ней бок о бок через всю Англию, был ее защитником и приближенным… или кем-то куда более близким. Ведь не отдал же он ее йоркистам, а предпочел разделить с ней опасности и изгнание. Впрочем, король Эдуард давно простил Майсгрейва, даже наградил и приблизил к себе, но никогда больше не упоминал его имени в связи с принцессой Уэльской.

Тем не менее Ричарду казалось, что барона Майсгрейва и юную дочь Уорвика связывает тайная нить, недаром он велел своим людям установить слежку за сэром Филипом. Интуиция подсказывала герцогу, что Анна, безоглядно доверившаяся Майсгрейву год назад, и на этот раз попытается искать у него защиты. Однако Роберт Рэтклиф доложил, что им не удалось обнаружить, чтобы Майсгрейв встречался с принцессой. При этом одного из шпионов Рэтклифа, приставленного к Майсгрейву, нашли с перерезанным горлом в каком-то развалившемся сарае в Холборе. Никто, кроме Майсгрейва, не мог сделать этого. Возможно, шпион что-то заметил, и барон решил избавиться от него, хотя не исключено, что надменный Майсгрейв просто обнаружил слежку и в ярости прикончил соглядатая. Но второе менее вероятно, ибо Бурый Орел слишком выдержан и хладнокровен. И тем не менее после смерти шпиона за Майсгрейвом долгое время никто не следил, а затем Рэтклифу донесли, что Майсгрейва застали беседующим с баронессой Деборой Шенли. Благонравная леди любезно разговаривала с убийцей своего первого супруга! Роберту Рэтклифу это сразу показалось подозрительным. Он и до этого наблюдал за баронессой, так как всем было известно, что принцесса к ней благоволит, а история побега Анны из Тауэра казалась весьма малоправдоподобной.

Рэтклиф – светлая голова, и он не спускал с леди Шенли глаз, пока не выследил Анну Невиль. Обе они покинули Лондон и следовали той же дорогой, где прошла армия Йорков. Рэтклифу оставалось только послать скорого гонца к Ричарду, чтобы он перехватил леди Шенли и ее так называемую служанку. Беглянки что-то заподозрили, потому что совершенно неожиданно двинулись в объезд. Но, когда они свернули в сторону с главной дороги, огни их отряда были замечены скакавшими за ними людьми Рэтклифа.

Ричард прислушался к звукам, долетающим из тумана, уловил, что пушки Уорвика умолкли. Это уже ничего не меняло. Ричард вздохнул и вновь покосился на Бурого Орла. Кларенс подозревает, что именно от Майсгрейва принцесса узнала о сговоре Джорджа с братьями. Прямых улик нет, если не считать того, что Анна видела Майсгрейва в Савое. Но Эдуард настолько уверен в преданности Бурого Орла, что отметает всякие подозрения.

Где-то впереди прозвучал сигнал к бою. Ричард тотчас забыл о Майсгрейве и весь превратился в слух. Откуда-то неслись приглушенные выкрики, хриплые звуки трубы. Туман делал все звуки нечеткими, неузнаваемыми, однако Ричард был достаточно опытным воином, чтобы определить, что это не звуки битвы. Труба ревела без умолку, бил барабан, порой раздавались отдаленные восклицания, но это отнюдь не походило на схватку. Затем все стихло. Рыцари Ричарда в глухом тумане чертыхались, не понимая, что происходит. Наконец герцог не выдержал и послал одного из своих оруженосцев выяснить, что случилось. Однако едва тот скрылся, как снова раздался вой трубы, и на этот раз явственно послышались звуки сшибающейся стали, крики боли и ужаса, громкие призывы. Битва началась.

Посланный вернулся далеко не сразу, а когда прибыл, стал докладывать:

– О святые угодники! Милорды, да там просто ад кромешный! Я был совсем рядом, меня тоже едва не затянули в свалку. Да-да, господа, это не рыцарский поединок, а настоящая свалка. Никто не думает о чести, о подвигах, люди падают и ползают в грязи, добивая раненых, четверо нападают на одного, не боясь позора, и колют его копьями в спину. У кого сломались копья, те орудуют обломками, как мужичье в драке. А сколько крови! Битва только началась, а уже стоят лужи крови!

Юноша был ошеломлен, и от него нельзя было добиться большего. Ричард уже было решил послать на разведку своего оруженосца, сообразительного и немногословного Джеймса Тирелла, но в это время прискакал гонец от короля. Ричард с невольной благодарностью подумал о старшем брате: несмотря ни на что, Эдуард позаботился, чтобы в ставке Глостера не остались в неведении.

Гонец короля – суровый, покрытый шрамами воин, побывавший не в одном сражении, – обстоятельно и подробно поведал о ходе боя. Да, натиск очень жесток, и йоркисты, и ланкастерцы дерутся так, словно каждый их противник – кровный враг. Королевский авангард понес большие потери, но сейчас государь со своим отрядом вступил в схватку и остановил наступавшего на него Экзетера. Видел ли посланец короля? Да, его величество бьется рядом с лордом Гастингсом, и над ними вьется королевский штандарт. Он видел также, как зарубили знаменосца, но его величество подхватил знамя и передал его молодому оруженосцу с орлом на щите. Если он не ошибается, этот парень из отряда барона Майсгрейва.

Ричард поинтересовался, что за заминка вышла в начале битвы, и солдат, усмехнувшись, сказал:

– Это все из-за тумана. Ничего не видно на длину древка алебарды. Вот оба войска и встали так, что, начав двигаться, едва не про шли одно мимо другого.

Рыцари Глостера, услыхав это, разразились смехом. Этим людям, привыкшим к крови и смертям, подобное показалось столь забавным, что они развеселились как дети, отнюдь не думая о том, что меньше чем в миле от них в это светлое Пасхальное воскресенье идет кровавая сеча, где человеческое зверство не знает границ.

В отличие от большинства, Глостер казался озабоченным. Он все же решился послать за сообщениями верного оруженосца Тирелла, и тот вскоре вернулся с отнюдь не добрыми вестями: оказалось, что воинственный граф Оксфорд так насел на отряды Гастингса, что смял почти всю линию укреплений. Правда, из-за тумана он, отогнав йоркистов Гастингса, пробился к самому городку Барнету, и его люди сейчас громят там обозы. Было и еще одно известие, не на шутку взволновавшее Ричарда. Оказывается, Уорвик послал на подмогу Экзетеру лорда Стэнли, и теперь они теснят Эдуарда к болотам, стремясь загнать на зыбкую почву топей. Ричард занервничал, вглядываясь в пелену тумана. Ему не сиделось на месте, он то осаживал коня, то кружил на месте, то поднимал его на дыбы, пока жеребец, не на шутку рассвирепев, начал брыкаться. Будь на месте Ричарда не столь опытный наездник, он непременно оказался бы на земле. Это немного остудило пыл герцога. Скорее бы уже прозвучал клич: «За братьев и святую Англию!»

Бой все длился. С наступлением утра туман, казалось, сгустился еще сильнее. Миновал час, другой. Нетерпение всадников сменилось досадой. Люди уже свыклись с доносившимися издали звуками боя: лязгом, ревом, грохотом и изредка прорывающимися сквозь шум криками, полными боли и муки. Между всадниками засновали маркитантки, предлагая вино, куски пасхального творожного пирога, пахучие копченые колбасы.

Время от времени с поля боя являлись гонцы – окровавленные, в помятых доспехах. Все они в один голос твердили, что им еще не приходилось видеть столь бешеной сечи. Битва идет врукопашную, нет никакого порядка, люди словно одержимы желанием убивать еще и еще, у них притупилось чувство страха, и воины в ярости кидаются грудью на мечи, а мародеры тут же под ногами сражающихся пытаются грабить павших.

Один из гонцов принес благую весть: пал брат Уорвика, маркиз Монтегю. На него набросилась добрая дюжина воинов, обезоружила его, и каждый норовил вонзить свой меч в щели его доспехов, так что, когда тело Монтегю подняли на копья, чтобы показать ланкастерцам, изо всех отверстий лат хлестала кровь.

– А Уорвик? Где Делатель Королей? – допытывались все.

Обычно во время боя Ричард Невиль редко сходил с коня, находясь на возвышенности и руководя сражением. Но в этот раз он тоже сражался в пешем строю. Его видели в центре поля, и к нему было невозможно пробиться. Держа в руках тяжелую кованую палицу, он крушил налево и направо, так что под его ногами уже образовался курган из тел.

Ричард слушал гонца, наблюдая за Филипом Майсгрейвом. На мгновение ему показалось, что под забралом рыцаря мелькнула довольная улыбка. И вновь он подумал о том, что неспроста Джордж настаивал на том, что именно Майсгрейв оказался предателем, открывшим Анне планы Йорков.

– Сэр Филип Майсгрейв!

Барон, стоявший подле коня и угощавший его с ладони овсом, повернулся на голос Глостера:

– Милорд?

– Отъедем немного в сторону, барон. Думаю, нам есть о чем поговорить.

Он видел, как Майсгрейв, взявшись за луку седла, одним махом, словно доспехи не тяготили его, вскочил в седло. Его жеребец присел на задние ноги и заплясал, но, сдерживаемый рукой хозяина, последовал за конем Глостера. Ричарда вдруг охватила злость. Этот Бурый Орел обладал всем тем, чего так недоставало калеке Ричарду: сильным телом, статной фигурой, упругой мощью, сочетающейся с грацией дикого животного. При дворе все еще поговаривают, что королева Элизабет была без ума от него, а Кларенс утверждал, что и Анна Невиль благосклонна к Майсгрейву.

Они остановились у покрытого пеной цветов куста терновника.

– Барон Майсгрейв, мне стало известно, что именно вы посвятили Анну Невиль в планы Йорков, направленные против ее отца.

Филип ничего не ответил. Его лицо, обрамленное забралом, оставалось спокойным, синие глаза смотрели на герцога без всякого выражения. Но Ричард, имея не менее великолепное самообладание, выдержал паузу. Наконец Майсгрейв произнес:

– Вы говорите с такой уверенностью, милорд, словно принцесса Уэльская сама сообщила вам об этом.

Ричард усмехнулся:

– Я вижу, вы не допускаете, что так оно и есть. Тем не менее именно она дала нам это понять. Вы не верите мне?

Майсгрейв по-прежнему казался невозмутимым. Взглянув в сторону, откуда долетал шум битвы, он сказал:

– Я думаю, сейчас не самое подходящее время обсуждать подобные вопросы.

– Отчего же, барон? Мой брат доверяет вам, но я вовсе не хотел бы иметь под стягом Белой Розы предателя!

Глаза Майсгрейва холодно сверкнули:

– Я тоже стремлюсь к тому, чтобы в стане Белой Розы перевелись предатели. Или вы полагаете, милорд, что я запамятовал, как год назад за мной охотились ваши люди, чтобы похитить письмо, компрометирующее короля?

Хотел Ричард или нет, но он был не на шутку испуган.

– Вы ничего не сможете доказать, барон.

Голос Майсгрейва прозвучал весело:

– Так ли? Я просто не ставил перед собой такой цели. За этот год многое изменилось, и теперь вы заинтересованы в возвращении трона Йоркской династии. Однако, если вашей светлости угодно угрожать мне, думаю, мне тоже найдется что порассказать королю Эдуарду.

Ричард чуть не задохнулся. Но едва он собрался с мыслями, чтобы ответить, как сквозь туманную дымку все яростнее и отчетливее зазвучал долгожданный боевой клич: «За братьев и святую Англию!»

Ричард встрепенулся. Вот он, этот зов! Он уже почти не замечал Майсгрейва.

– Вы правы, сэр, действительно, сейчас неподходящее время для подобных разговоров. Однако нам с вами еще предстоят долгие беседы.

Бок о бок, как верные соратники, они поскакали в рощу, где в страшной суматохе строилась конница Глостера. До этого, скрашивая томительное ожидание, воины спешились, кое-кто попивал вино или, сбросив шлем, разрывал зубами кусок жареной свинины, разговляясь на ходу. Теперь же латники заметались, кто-то отчаянно дергал запутавшийся повод, кто-то искал под кустом стальную перчатку, кто-то уже вскочил в седло и порывался скакать. Неистово визжала маркитантка, которую сбили с ног конем.

И здесь горбатый брат короля явил себя во всем блеске. Искоса наблюдавший за ним Майсгрейв не мог не поразиться точности его команд, быстроте действий, железной собранности. За чрезвычайно короткое время Ричард Глостер смог собрать свое воинство, выстроить в боевые порядки и по звуку трубы развернуть фронтом в сторону, где происходила битва.

Филип Майсгрейв поскакал вместе со всеми по откосу вниз. Земля гудела под копытами, а в разодранном на клочья тумане мелькали фигуры рыцарей Белой Розы, которые неслись вперед, все убыстряя ход. Барон не видел, как герцог Глостер, приотстав от основных сил, подозвал оруженосца Джеймса Тирелла и указал ему на рыцаря Бурого Орла:

– Смотри, Джеймс. Этот Майсгрейв, которому так верит мой брат, предатель. Он не должен выйти живым из этой битвы.

– Все в руках Господа, – отвел взгляд юноша, но Ричард схватил его лошадь за повод и рванул с такой силой, что та заржала и стала биться. Джеймс осадил ее и взглянул на герцога. Но тот оставался неумолим.

– Ты уразумел, Джеймс? Твое посвящение в рыцари зависит от того, как ты справишься с этим делом.

В следующий миг Глостер пришпорил коня и с боевым кличем понесся вперед, через миг уже забыв и Майсгрейва, и Джеймса Тирелла, и свой приказ. В тумане едва не миновали место сражения, но Ричард вовремя сориентировался и развернул свои отряды. Через минуту он на полном ходу врезался в гущу сечи.

Поле битвы сейчас напоминало свалку, где шла ожесточеннейшая рукопашная схватка. Люди топтали тела павших товарищей, под ударами мечей и секир трещали шлемы, наплечники, панцири. Под ногами хлюпала смешанная с кровью грязь, воздух был пропитан тошнотворным смрадом человеческих внутренностей.

Все то время, пока не подоспела конница, битва тянулась с переменным успехом. Одолевал тот, кому удавалось оттеснить противника на зыбкую почву края болота. Наконец более многочисленные ланкастерцы стали явно брать верх и, подбадривая себя боевым кличем и возгласами, погнали рассеянные силы йоркистов в болотную жижу. Латники начали захлебываться и тонуть. И тогда Эдуард принял решение призвать братьев.

Клич «За святую Англию и братьев!» громом прозвучал над полем боя. Его подхватывали все, кто бился за Белую Розу, даже те, кто не сознавал, что за этим последует. А за этим последовала настоящая бойня. Рыцари Джорджа Кларенса возникли из тумана первыми. Заметив их, ланкастерцы сначала приветствовали воинов, но, когда на них обрушились секиры и мечи, кинулись врассыпную. Над войском зятя Делателя Королей сквозь обрывки тумана показался стяг с Белой Розой! И в тот же миг с противоположной стороны стальным потоком полилась конница Ричарда Глостера. Пешие ланкастерцы заметались по полю, многие побросали оружие и кинулись искать убежища в кустарниках на возвышенностях, но отовсюду прибывали все новые и новые всадники, со свистом взмывало ввысь оружие, слышался хруст костей, раздавались призывы о помощи, стоны боли и вопли ярости. А над всем гремел яростный крик сторонников Алой Розы: «Измена! Измена!»

Ричард Глостер, сдерживая своего храпящего, взмыленного коня, разил тяжелой секирой направо и налево. Его руку уже сводило судорогой усталости, но в лихорадке сражения он хотел лишь одного – убивать еще и еще!

– Где Медведь? – надсадно кричал он. – Где проклятый Уорвик?

Он видел, как мимо пронесся всадник в серебристом плаще, и не сразу понял, что это бегущий с поля битвы Сомерсет. Он хотел было устремиться за ним, но в это время сквозь туман увидел пятнистого коня Майсгрейва и самого барона. Майсгрейв, вращая над головой длинный двуручный меч, наседал на рыцаря в иссеченных вороненых латах. У Ричарда расширились глаза – на темном нагруднике противника барона явственно виднелись посеребренный медведь и суковатая палка. Это был сам Уорвик!

– Оставь его мне, барон! – что было силы закричал Глостер. – Оставь его мне!

Но его крик потонул в гуле сражения. Герцог лишь вскользь подумал: откуда взялся под Уорвик ом конь, если тот бился пешим, и что за люди с орлами на туниках окружают Делателя Королей и Майсгрейва? Ба, да это же герб барона! Ай да Бурый Орел! Затравил-таки старого медведя!

Туман налетал клочьями. В воздухе засвистели стрелы. Ричард выругался – он не любил биться с лучниками. В такой давке они разят без разбора. Он завертелся на месте, отыскивая глазами Уорвика и Майсгрейва. Туман снова рассеялся, и он увидел их далеко в стороне, все еще окруженных латниками Бурого Орла.

И тут герцога пронзила внезапная догадка. В пылу сражения он не сразу разглядел, что удары, которыми обмениваются Уорвик и Бурый Орел, замедленны, словно это игра, а не битва. Майсгрейв теснил Делателя Королей, тот отступал, а вокруг все более плотным кольцом смыкались его люди. Ричард понял – Майсгрейв уводил Делателя Королей с поля боя!

В воздухе снова завизжали стрелы, и Глостер коротко вскрикнул от боли. Между наплечником и панцирем в плечо ему глубоко вонзилась короткая арбалетная стрела. Он начал медленно падать с рвущейся лошади, но успел ухватиться за луку седла. «Падать нельзя ни при каких обстоятельствах, – мелькнуло в голове у Ричарда. – Упасть сейчас – значит быть затоптанным насмерть». Лошадь несла его куда-то, лавируя между сражавшимися. Вцепившись в седло и уперевшись в стремена, Ричард пытался удержаться верхом. Сквозь решетку забрала широко открытыми глазами он видел кровавую слякоть внизу, отрубленные руки, чьи-то раздавленные спины, исковерканные нагрудники, в лепешку раздавленные лица.