Текст книги "Обманы Локки Ламоры"

– А еще катиться две мили в проклятой бочке! – вставил Жук.

– Ты говоришь так, будто эта мерзкая старая бочка налетела на тебя по дороге и заставила лезть внутрь, – возразил Гальдо. – Что касается меня, я свое мнение уже высказал – оно такое же, как у Жеана. Давайте обсудим кое-какие меры предосторожности. Например, обдумаем надежное убежище для тебя, возможно, за пределами города. Просто обсудим, даже если ты не собираешься прибегать к подобным мерам.

– Ха, что я слышу! – усмехнулся Локки. – Санца ратует за благоразумие! А как же насчет того, что мы богаче и умнее всех?

– Локки, ты будешь без конца повторять эту фразу, пока в один прекрасный день тебе не перережут глотку, – поддержал брата Кало. – Лично я теперь по-другому смотрю на Серого Короля. Этот чертов безумец действительно способен в одиночку противостоять трем тысячам. И у тебя уже сейчас есть шанс стать одной из его целей. Если же Барсави попытается вовлечь тебя в свой круг, то это еще больше ухудшит положение.

– Можем мы хоть ненадолго отвлечься от такой приятной темы, как перерезанные глотки? – Локки резко встал, подошел к окну, смотрящему на море, и долго стоял там, заложив руки за спину. – Кто мы такие, в конце концов? В первый момент, когда Барсави сделал мне свое предложение, признаюсь, я сам со страху едва не прыгнул в эту гадскую бухту. Но затем обдумал все как следует. И вот что я вам скажу, парни: старому лису приходит конец. А мы держим его в руках, на полном серьезе. Только вдумайтесь: мы настолько преуспели в своем деле, что сам капа просит долбаного Бича Каморра жениться на своей дочери! Нет, мы так круты, что просто смешно становится!

– Тем не менее это не только успех, которому следует радоваться, но и куча проблем, способных навсегда испортить наши дела, – охладил его пыл Жеан.

– Но мы и в самом деле можем радоваться, Жеан! И лично я собираюсь радоваться прямо сейчас. Как ты не понимаешь? Это ничуть не сложнее, чем то, чем мы занимаемся каждый день. Просто привычная добрая работа Благородных Подонков. С той только разницей, что теперь Нацца – наш союзник, который поможет нам выиграть приз. Долой уныние, мы просто не можем проиграть! А насчет женитьбы… Скажу честно: я собираюсь жениться на ней не более, чем завтра же утром унаследовать трон герцога Никованте.

– У тебя есть план? – теперь в глазах Жеана, помимо настороженности, появилось любопытство.

– Абсолютно никакого. Не могу даже предположить, с чего начать. Но, с другой стороны, все мои авантюры начинались подобным образом, – Локки одним махом допил остатки и швырнул оловянную кружку об стену. – Все, ребята, я прикончил свое пиво и доел абрикосовые кексы. И мне плевать на них обоих – и на капу Барсави, и на Серого Короля! Никто не посмеет помешать нашей игре с доном Сальварой. Так же, как никто против воли не свяжет меня с Наццей. Мы будем жить, как жили до того: дождемся боя, примем его и блестяще выиграем!

– Ладно, – Жеан вздохнул. – Но, по крайней мере, обещай принять некоторые меры предосторожности и внимательно следить за ходом событий.

– Конечно, Жеан, конечно. Забронируй нам несколько мест на подходящие корабли. С оплатой не скупись, трать, сколько потребуется. Неважно, куда они идут, лишь бы не в Джерем. При такой страховке мы всегда сможем исчезнуть на несколько недель и вернуться, когда пожелаем. Кало, Гальдо, а вы завтра отправляйтесь к Вратам Висконте. Договоритесь с «желтым куртками» за любые деньги, чтобы в случае чего мы смогли легко покинуть город, невзирая на комендантский час.

– А мне что делать? – спросил Жук.

– А ты будешь стеречь наш тыл. Поболтайся возле храма, посмотри, что к чему. Примечай любого, кто отирается там подозрительно долго, и вообще все необычное. Если возникнет хоть какая-то опасность, обещаю, более того, гарантирую – мы тут же сникнем и растворимся, как моча в океане. А пока, парни, верьте мне. Лично я в ближайшие дни намерен выходить в город только в обличье Лукаса Фервита или в какой-нибудь другой маскировке.

– Полагаю, вопрос решен? – тихо сказал Жеан.

– Жеан, я могу быть или твоим гарристой, или просто парнем, который покупает на всех пиво и закуску, если другие почему-то не могут заплатить, – Локки окинул присутствующих нарочито суровым взглядом. – Но я не могу быть обоими одновременно – эти роли исключают одна другую.

– Я всегда чувствую себя неуютно, когда у нас так мало информации, как сейчас, – пояснил Жеан. – Мне кажется, подозрения Наццы вполне обоснованы. Серый Король скрывает в рукаве какой-то козырь, о котором мы даже не догадываемся. Наша игра очень рискованная, а положение вещей – ненадежное.

– Сам знаю, – вздохнул Локки. – Но я прислушиваюсь к своей интуиции, а она подсказывает, что на сей раз нам следует идти навстречу опасности с улыбкой на лице. Понимаешь, чем дольше мы живем, тем лучше я начинаю понимать, к чему готовил нас отец Цепп. Он ведь не обещал нам спокойного и упорядоченного мира, в котором мы сможем сами выбирать, когда быть умными, а когда валять дурака. Нет, он учил нас выживать в положении, когда вокруг одно дерьмо. Что ж, сегодня такой момент настал – мы в дерьме, парни… но мы сильнее этого дерьма. И не стоит лишний раз говорить мне, что темная вода захлестывает нас по самое горло. На это я скажу: да, пусть темная вода, но в таком случае мы – хищные акулы в этой воде!

– Да, черт побери! – воскликнул Жук. – Я знал, что мы не зря выбрали тебя своим вожаком!

– Против мудрости мальчика, прыгающего с крыш, возразить нечего, – скептически заметил Жеан. – Хочу только надеяться, что мои замечания будут приняты к сведению.

– Конечно, Жеан! – легко согласился Локки. – Приняты, поняты, а также обдуманы со всей серьезностью. Зачтены, заверены и накрепко впечатаны в мое здравое мышление.

– О боги, да ты, похоже, искренне рад! Я ведь знаю – ты играешь словами, лишь когда находишься в исключительно приподнятом настроении, – Жеан вздохнул, но губы его невольно дрогнули в улыбке.

– И учти, Локки, – заметил Кало, – если ты все-таки попадешь в переделку, мы не станем слушать приказы гарристы, а просто-напросто возьмем дубину и огреем нашего друга по его тупой черепушке. А после этого вывезем из Каморра в ящике. У меня, кстати, припасена подходящая дубина.

– А у меня ящик, – подхватил Гальдо. – Я долгие годы надеялся, что ему найдется достойное применение.

– Ясно, – кивнул Локки. – Но, несмотря ни на что, я сделал выбор. Я предпочитаю верить в милость Лукавого Благодетеля и в нас, а также доверяю наставлениям отца Цеппа. Я хочу продолжать делать то, что у нас получается лучше всего. Значит, завтра мне еще предстоит кое-какая работка в качестве Лукаса Фервита, а послезавтра я снова увижусь с Наццей. Капа питает большие надежды на эту встречу, но полагаю, Нацца к тому времени что-нибудь придумает.

Локки вновь припомнил ее последний взгляд, то, как она подмигнула ему в створе закрывающихся тяжелых дверей темного дерева. Всю жизнь Нацца хранила секреты отца… интересно, насколько важно ей было иметь свой собственный секрет от него?

Интерлюдия. Мальчик, плачущий над мертвым телом

1

Вопреки всем надеждам Локки, отец Цепп уже на следующий день после посещения «Последней ошибки» решил, что мальчик вполне готов к обучению. Деваться было некуда, и хотя голова у него раскалывалась от принятого накануне сахарного рома, Локки приступил к изучению культов Переландро и Благодетеля. Ему пришлось запоминать множество ритуальных жестов и интонаций, традиционные приветствия и символику деталей жреческого облачения. На четвертый день ему разрешили появиться на ступенях храма в качестве одного из неофитов Переландро. Юный попрошайка сидел в белом облачении и старался сохранять на физиономии подобающее выражение – скромное и трогательное.

Со временем священник расширил круг занятий Локки. Ежедневно мальчик уделял по два часа чтению и письму. Постепенно его каракули становились все менее корявыми и все более внятными. Наконец настал день, когда братья Санца объявили, что его почерк уже не виляет, «как собака со стрелой в башке». В качестве благодарности Локки рассыпал по соломенным тюфякам братьев молотый красный перец. Каково же было огорчение близнецов, когда выяснилось, что отомстить мелкому паршивцу не так просто: из-за обостренной паранойи, приобретенной за годы жизни в Огневом районе и на Сумеречном холме, мальчишку было практически невозможно застать врасплох или подловить спящим.

– Раньше братьям не доводилось встречать мошенника, близкого им по уровню, – пояснил Цепп, когда они с Локки как-то сидели вместе на ступенях. – Теперь они будут относиться к тебе настороженно. Но настанет день, когда они сами придут к тебе за советом. Тогда ты поймешь, что приручил их.

Локки молча улыбнулся. Как раз сегодня утром Кало предложил Локки помочь с арифметикой – в обмен на признание, каким образом младшему из Благородных Подонков удается обнаруживать и обезвреживать все ловушки.

Локки открыл близнецам Санца лишь некоторые из трюков, которые до сих пор помогали ему выживать. Но и этого оказалось достаточно, чтобы заслужить обещанную помощь обоих братьев. Впрочем, в награду за каждую решенную задачу Цепп выдавал ему новое, более сложное задание. Одновременно Локки начал учить разговорный вадранский. Сначала священник отдавал на нем только самые простые приказания по дому. Когда же маленький воришка научился немного понимать вадранский, Цепп ввел новые правила: в иные дни он на несколько часов вообще запрещал мальчикам разговаривать по-терински. Тогда даже простая застольная беседа превращалась в урок этого резкого и нелогичного северного языка. Локки часто казалось, что на нем в принципе невозможно разговаривать мирно и доброжелательно.

– Среди Правильных Людей вам не слишком часто доведется слышать вадранский, зато в порту или среди торговцев – сплошь и рядом, – наставлял Цепп своих учеников. – Но, услышав вадранскую речь, не спешите ответить тем же. Обнаруживайте свое знание языка только в случае крайней нужды. Вы даже не представляете, насколько бесцеремонны в разговорах эти северяне! Прикидывайтесь простаками и узнаете много нового.

Не меньшее значение священник придавал кулинарному искусству. По приказу Цеппа Локки каждый второй вечер проводил у плиты из алхимического камня под пятой у близнецов Санца.

– Сегодня в нашей программе vicceahapona, пятое из Прекрасных искусств Каморра, – приговаривал Безглазый Священник. – Опытные каморрские повара изучают все восемь отраслей и знают их куда лучше, чем собственную задницу. Тебе пока достаточно познакомиться с основами. Однако прошу заметить, что наши основы дадут фору иным высотам. Пожалуй, лишь картенская и эмберлинская кухня могут идти в сравнение с нашей. Большинство же вадранцев абсолютно безнадежны в этом отношении. Подай им набивку из кресла, жареную в лампадном масле, и они назовут это изысканным блюдом. Итак, здесь у нас золотой перец, тут – джериштийское оливковое масло, а вон там, за ними, хранится цедра коричного лимона…

Локки тушил кальмаров и варил картофель, нарезал тонкими ломтиками груши, яблоки и особые алхимические плоды, из которых сочился медовый ликер. Он приправлял пищу перцем и иными пряностями – и познавал им меру ценой обожженного языка. Нередко его творения представляли собой столь отвратительную массу, что ее выносили из храма и скармливали Кроткому козлу. Однако Локки был способным учеником – рано или поздно он преуспевал во всем, чем бы ни занимался. Довольно скоро Санца перестали дразнить его и начали привлекать к приготовлению собственных утонченных блюд.

Уже через полгода после своего появления в храме Локки усердно трудился на кухне наравне с близнецами, фаршируя молодых акул. Это было первое из Прекрасных искусств – vicceentamerre, которое грубые северяне попросту именовали «блюдами из морепродуктов». Кало потрошил рыбин и закладывал в них сладкий перец, который Локки предварительно смешивал с мелко наструганной колбасой и кровавым сыром. Вместо глаз вкладывались черные оливки. Удалив зубы, в пасть акулам набивали смесь риса и тушеной моркови. Плавники и хвосты отрезались и шли на суп.

– Это было превосходно, мальчики, – пробормотал Цепп позже, когда сложное блюдо уже поглощалось в четыре рта. – А теперь, пока вы убираете со стола и моете тарелки, хотелось бы послушать ваш вадранский…

Так оно и шло. Локки учился накрывать на стол и исполнять роль официанта – и все по высшему разряду. Он узнал, как надо отодвигать стул, как разливать чай и вино. И он, и Кало с Гальдо относились к обеденным церемониям с неменьшей серьезностью, чем медики к операции. Познал Локки также искусство одеваться – завязывать шейный платок, застегивать пряжки на туфлях, легко и непринужденно носить такой предмет роскоши, как чулки. По сути, он впитывал невероятное, просто безумное количество сведений из всех сфер жизни – но до воровства дело так и не доходило.

Однако аккурат в первую годовщину пребывания Локки в храме пришлось вспомнить и об этой науке.

– Знаете, мальчики, я тут задолжал некоторым людям, – объявил Цепп одним погожим вечером. Как всегда в хорошую погоду, они сидели в запущенном саду на крыше. Именно здесь священник предпочитал обсуждать текущие дела. – И это такой долг, от которого я никак не могу отказаться.

– А что это за люди? – поинтересовался маленький Локки. – Кто-то вроде нашего капы?

– Не угадал, – Цепп сделал долгую затяжку – после ужина он очень любил покурить. – На сей раз я должен одному из черных алхимиков. Вы знаете, кто это такие?

Кало и Гальдо кивнули, но как-то неуверенно, словно сомневаясь. Локки и вовсе помотал головой.

– Тогда слушайте, – начал объяснять Цепп. – Существует официальная Гильдия Алхимиков, но она чересчур придирчива к своим членам в плане выбора занятий. Собственно, эти строгости как раз и введены из-за черных алхимиков – тех самых людей, которые работают в незаконных лавочках с клиентами вроде нас. По большей части они занимаются изготовлением ядов и наркотиков. Формально все черные алхимики ходят под капой, как и мы с вами, но на деле не слишком-то зависят от него. Капа сам знает, что с такими людьми лучше не ссориться. Так вот, Джиссалина д'Обарт, пожалуй, лучшая из черных алхимиков. Как-то раз со мной случилась неприятность – я отравился. Джиссалина меня спасла, и с тех пор я в долгу перед ней. Сегодня она напомнила мне об этом и попросила об одолжении – ей нужен труп.

– Значит, надо идти в Мелочевку, – предложил Кало.

– С лопатой, – добавил Гальдо.

– Нет, ей нужен совсем свежий труп. В самом соку, если можно так выразиться. Видите ли, согласно герцогскому указу, Гильдия Алхимиков и Медиков ежегодно получает определенное количество трупов прямо с виселицы – казненных убийц и воров. Но черные алхимики лишены такой привилегии, а Джиссалине как раз нужно провести кое-какие опыты. Таким образом, мальчики, это станет вашим первым серьезным заданием. Мне надо, чтобы вы раздобыли труп, свеженький, как утренняя пышка. Вы должны заполучить его, не привлекая излишнего внимания, и притащить прямо сюда, чтобы я мог передать его Джиссалине.

– Украсть труп? Не слишком веселая работка, – пробормотал Гальдо.

– Никакого веселья, – отрезал Цепп. – Рассматривайте это как очень важный экзамен.

– А что, в будущем нам часто придется заниматься подобным? – съязвил Кало.

– Экзамен призван проверить отнюдь не ваши способности к воровству мертвых тел, маленький нахал, – дружелюбно улыбнулся Цепп. – Мне хотелось бы увидеть, как вы в команде работаете над чем-то более серьезным, чем ужин. Я готов обеспечить вас всем необходимым, но план действий вы должны составить сами. Никаких намеков с моей стороны. Это ваш экзамен!

– Всем необходимым? – быстро переспросил Локки.

– Скажем так, в разумных пределах, – уточнил священник. – И хочу подчеркнуть: вы не имеете права убивать сами. Требуется честно найти покойника, умершего от чужой руки, – Цепп произнес это так сурово, что оба близнеца бросили встревоженный взгляд на младшего товарища, а потом изумленно уставились друг на друга.

– Когда эта дама хочет получить свой труп? – деловито поинтересовался Локки.

– Ее устроит срок в одну-две недели.

Мальчик кивнул и какое-то время молча смотрел вниз, на свои руки.

– Кало, Гальдо, – обратился он к близнецам, – не могли бы вы завтра посидеть на ступенях без меня, чтобы я спокойно обдумал это задание?

– Конечно, – в один голос согласились братья, и в их голосах прозвучали явственные нотки надежды. Впоследствии отец Цепп нередко вспоминал этот вечер – именно тогда близнецы Санца навсегда уступили Локки право быть их мозгом. И сделали это с радостью.

– Честный покойник, убитый не нами и к тому же еще не остывший окончательно… – повторил Локки. – Думаю, мы справимся без проблем, хотя я пока не знаю, как именно это сделать.

– Твоя самоуверенность не может не радовать, – усмехнулся Цепп. – Но помни, ты ограничен в выборе способов. Если сгорит еще одна таверна или снова случатся беспорядки, я подвешу тебе на шею свинцовую болванку и сброшу с этой самой крыши.

Кало и Гальдо опять перевели испуганный взгляд на Локки.

– Ограниченный выбор? Хорошо… – задумался мальчик. – Не волнуйтесь, отец Цепп, я уже не так безрассуден, как раньше. Я имею в виду – как был в детстве…

2

Весь следующий день Локки бродил по окрестным улицам. Впервые ему разрешили выйти из храма в одиночестве. Маленький мальчик – он едва доставал взрослым до пояса – был облачен в новенькую белую рясу Переландро с серебряной вышивкой на рукавах. Локки поразило, с каким почтением относятся окружающие к его одеянию – несмотря на юный возраст, он отлично сознавал, сколь малая толика этого почтения относится лично к нему, маленькому дурачку, наряженному в рясу.

Орден Переландро возбуждал в большинстве каморрцев сложные чувства – привычный цинизм боролся в них со стыдливой жалостью. Не то чтобы их огрубелые сердца трогало бескорыстное милосердие Бога – скорее срабатывал авторитет самого Безглазого Священника, человека, по всеобщему мнению, помешанного на милосердии. Те же самые горожане, которые обычно подшучивали над вечно ноющими жрецами в белых одеждах, оказавшись в Храмовом районе, невольно останавливались перед Домом Бога-Попрошайки, смущенно кидали мелочь в кувшин для пожертвований и поспешно уходили. Вот и маленького послушника Переландро никто не смел обижать – прохожие расступались перед мальчиком, а уличные торговцы даже вежливо кланялись ему.

Так Локки впервые с восторгом и удивлением постиг, как много значит качественная маска.

Время близилось к полудню, каморрские улицы были забиты многоликой гомонящей толпой. Малыш Локки целенаправленно шагал в юго-западном направлении. Там через канал был перекинут «кошачий мостик», позволявший попасть из Храмового района на Старокрепостной остров.

«Кошачьи мостики» являлись еще одной таинственной частью городской архитектуры, оставшейся людям в наследство от Древних. Они представляли собой узкие – не шире бедра среднего мужчины – стеклянные арки, соединяющие набережные Анжевены и большинства каморрских каналов. Их поверхность, блестящая и абсолютно гладкая на вид, была тем не менее шероховатой, как кожа акулы, и обеспечивала достаточное сцепление, чтобы счастливые обладатели хорошего чувства равновесия (или просто смельчаки) могли перебегать по ним через водные преграды. Движение на каждом таком мостике было строго односторонним; согласно герцогскому указу, люди, идущие в правильном направлении, могли безнаказанно сталкивать нарушителей в воду.

Балансируя на стеклянной поверхности, Локки невольно оторвался от своих размышлений и припомнил уроки истории, являвшиеся непременной частью учебной программы отца Цеппа. Когда-то, много столетий назад, все города-государства входили в состав Теринской Империи и подчинялись единому правителю, сидевшему в Терим Пеле. В те далекие времена люди были менее образованными и более суеверными. Испытывая непреодолимый ужас перед высокими стеклянными башнями Древних, тогдашние герцоги Каморра предпочли воздвигнуть для себя огромный каменный дворец в самом сердце южной части города. Так возникла Старая Крепость – резиденция каморрских герцогов.

Время шло, и несколько веков спустя один из прадедов Никованте (какой именно, Локки затруднялся назвать) решил поселиться в серебристой стеклянной громаде под названием Воронов Насест. Освободившаяся Старая Крепость перешла в руки городского правосудия и стала именоваться Дворцом Терпения. Здесь располагались казармы «желтых курток» и квартиры их офицеров. Тут же обитала Коллегия герцогских судей, в которую входило двенадцать мужчин и женщин, чья личность не подлежала разглашению. Заседая в суде, они скрывались под пурпурными мантиями и бархатными масками. Каждый из них носил имя по месяцу года – судья Парфис, судья Фестал, судья Аурим и так далее – и вершил правосудие в течение соответствующей части года.

На острове располагались и более зловещие атрибуты каморрской правоохранительной системы: подземные темницы, виселицы на Черному мосту, который вел к центральным вратам Дворца, и некоторые ДРУГИЕ МЕСТА. Тайный Договор, в сочетании с желанием герцога Никованте сохранять репутацию великодушного правителя, сильно уменьшил количество несчастных, которые раскачивались на Черном мосту, поэтому на смену повешению верные слуги герцога изобрели иные формы наказания – не смертельные, но не менее изощренные в своей жестокости.

Сам дворец представлял собой квадратное неуклюжее здание в десять этажей. Огромные серые и черные камни, из которых были сложены стены, образовывали незамысловатую мозаику, за минувшие века изрядно подпорченную непогодой. Каждый этаж украшали высокие арочные окна с витражами преимущественно в темно-серых и красных тонах. Когда ночью за ними вспыхивали огни, казалось, будто зловещие красные глаза взирают сквозь тьму во все стороны. Эти окна никогда не гасли – очевидные символы недреманного правосудия.

По углам здания, где-то на уровне шестого или седьмого этажа, были пристроены башенки, выступами нависающие над землей. К этим башенкам подвешивались черные железные сооружения, называемые «вороньими клетками», куда на всеобщее обозрение помещались преступники. Несчастным приходилось сидеть, свесив ноги сквозь прутья, по нескольку часов или дней – в зависимости от тяжести преступления. Но подобные временные камеры казались уютным уголком по сравнению с «паучьими клетками» – еще одним изощренным изобретением судейских чиновников.

Едва Локки перебрался через мостик, как влился в толпу горожан, пялившихся на ставшее уже привычным зрелище. С юго-восточной башни Дворца Терпения свисало несколько маленьких клеток на длинных стальных цепях. В спокойном состоянии они тихонько раскачивались на ветру, как паучки на своих паутинках. Но две клетки двигались: одна медленно поднималась вверх, другая, напротив, быстро падала вниз. Идея заключалась в том, чтобы заключенные в «паучьих клетках» не знали ни минуты покоя – даже относительного. Для этого другие узники на крыше здания трудились возле кабестана, то поднимая, то опуская металлические мешки. Они работали, меняя друг друга, сутки напролет, пока власти не решат, что преступник в клетке в достаточной мере настрадался и раскаялся. Их жарило солнце, поливал дождь и терзал ветер; но независимо от погоды скрипучие, раскачивающиеся клетки безостановочно поднимались и опускались. По ночам жители района Старой Крепости, а иногда и соседних с ним, могли слышать, как кричат и молятся несчастные заключенные.

Вся жизнь Старой Крепости была так или иначе связана с юридической системой. Помимо Дворца Терпения, здесь располагались пристани и конюшни «желтых курток», небольшие конторы, в которых работали герцогские сборщики налогов, писцы и прочие чиновники, а также маленькие обшарпанные кофейни, где наемные ходатаи и адвокаты выколачивали деньги из родственников тех, кто томится во Дворце. Несколько ломбардов и других лавок жались по северному берегу острова, но и они большей частью работали за счет герцогских служб.

Другой достопримечательностью этого района являлся Черный мост, перекинутый через широкий канал между Старой Крепостью и Марой Каморраццей. Построенный уже в более позднее время обычными людьми, он представлял собой высокую арку из черного камня. На ее южной стороне была установлена деревянная платформа, с которой сталкивали обреченных на повешение преступников. Закутанные в черные саваны фигуры раскачивались над водой, а прикрепленные к ним красные фонарики зловеще подсвечивали мост. Согласно местному поверью, души людей, умерших над текущей водой, уносились в море, а там возрождались в телах акул. Именно этим в народе и объяснялось огромное количество хищных тварей в Каморрском заливе. Над этим суеверием можно было смеяться, но следует заметить, что большинство казненных каморрцев вполне заслуживали подобной участи.

Локки долго стоял напротив Черного моста, рассматривая его и пытаясь упорядочить и связать воедино обрывки идей, носившихся у него в голове. Он напрягал свои аналитические способности, тренировке которых Цепп уделял такое внимание. Мальчик был еще слишком мал, чтобы отдавать себе отчет в происходящем, но чувствовал, что составление плана доставляет ему истинное удовольствие. Ему казалось, будто где-то в животе у него притаился маленький шарик, от которого расходятся волны приятно покалывающего тепла. Локки не мог выразить словами этот процесс, но клубок спутанных мыслей и идей постепенно приобретал стройность, выстраиваясь в единую цепь. Чем больше он размышлял, тем радостнее становилось у него на душе.

Очень хорошо, что белый капюшон скрывал лицо мальчика от прохожих. Иначе они бы очень удивились, увидев, с какой восторженной ухмылкой разглядывает виселицы маленький неофит Переландро.

3

– Мне нужен список людей, которых повесят в ближайшую пару недель, – потребовал Локки у священника, когда на следующий день они обычным образом устроились на ступенях храма.

– Если ты приступил к разработке какой-то операции, в чем я нимало не сомневаюсь, правильнее было бы раздобыть список самому и оставить в покое бедного старого хозяина, – наставительно проговорил Цепп.

– Возможно… но требуется, чтобы это сделал кто-то другой. Если я буду отираться перед Дворцом Терпения до церемонии повешения, то ничего не сработает.

– А что должно сработать?

– Мой план.

– Ого! Маленький самонадеянный карманник с Сумеречного холма считает, что может держать меня в неведении? Какой такой план?

– Как добыть труп.

– Хм-м… А поподробнее?

– Просто блестящий план!

Проходивший мимо мужчина бросил что-то в кувшин. Локки благодарственно поклонился, а священник простер руки в сторону дарителя и прокричал:

– Полвека здоровья тебе и твоим детям! Благослови вас Господин всех сирых и беспризорных!

Сначала хотел пожелать ему целый век, но, судя по звуку, он кинул всего полмедяка, – вполголоса проворчал Цепп, когда мужчина удалился на достаточное расстояние. – Ладно, вернемся к нашим покойникам. Раньше мне доводилось слышать о дерзких планах Локки Ламоры, но насчет блестящего – это что-то новенькое.

– На сей раз все обстоит именно так. Честное слово! Но сначала мне нужны имена.

– Ну коли так, я достану тебе их сегодня же ночью, – старик откинулся назад и с наслаждением потянулся. В спине у него что-то хрустнуло, и Цепп довольно крякнул.

– И еще мне понадобится немного денег.

– Никаких проблем. Отметь в гроссбухе и бери, сколько требуется. Но смотри, будь осторожен…

– Помню-помню, – перебил Локки. – Свинцовая болванка, крик в ночи и смерть.

– Примерно так. Ты, конечно, не потянешь на полноценный труп, но, полагаю, даже из тебя Джиссалина сможет извлечь что-нибудь полезное.

4

В Каморре традиционно вешали по Дням Раскаяния. Еженедельно перед Дворцом Терпения собиралась угрюмая толпа заключенных в сопровождении стражи и священников. Они мрачно дожидались полудня: в это время начиналась экзекуция.

Рано поутру, когда судейские чиновники только приходили на работу – распахивали деревянные ставни, усаживались на привычные места и ворчали на первых посетителей: «Валили бы вы все к черту… именем герцога», – в этот самый час перед Дворцом Терпения появились трое служителей Переландро с узкой деревянной тележкой. Один из них, совсем мальчик на вид, бесстрашно направился к конторке, за которой сидела незанятая женщина-чиновница. Его худенькая физиономия едва возвышалась над краем конторки.

– Интересно, – удивилась чиновница, женщина средних лет, весьма смахивающая по очертаниям на мешок картошки, но еще менее теплая и сочувственная. – Тебе чего-то надо?

Локки кивнул.

– Сегодня в полдень должны повесить одного человека.

– Да что ты говоришь? – усмехнулась тетка. – А я и не подозревала…

– Его имя Антрим… Антрим Однорукий, так его называют. У него…

– …одна рука? И что из того? Ну да, сегодня его вздернут. За поджог, воровство и какие-то делишки с рабами. Милейший человек.

– Я собирался сказать, что у него есть жена, – продолжал Локки. – И она хотела попросить… по поводу Антрима.

– Послушай, малыш, время всех просьб и ходатайств миновало. Сарис, Фестал и Татрис утвердили смертный приговор. Теперь Антрим Однорукий принадлежит не жене, не тебе или мне, даже не герцогу. Он во власти Моргайте… пока, но совсем скоро перейдет к Азе Гуилле. И ни один жрец вашего Бога-Попрошайки не в силах помочь ему. Особенно такой, как ты.

– Я знаю это и не собираюсь просить о помиловании, – спокойно ответил мальчик. – На самом деле его жена не против, чтобы его повесили. Ее волнует тело.

– Вот как? – в глазах женщины впервые промелькнуло искреннее любопытство. – Действительно интересно. И зачем оно ей нужно?

– Его жена понимает, что он заслужил казнь… но она желает ему лучшего посмертия, чтобы Госпожа Долгого Молчания хорошо приняла его. И она заплатила за то, чтобы мы забрали тело в наш храм. Там мы будем три дня и три ночи жечь свечи и молиться о заступничестве перед Переландро, а после этого захороним его.

– Обычно мы где-то через час просто обрезаем веревки и оттаскиваем тела в ямы на Мелочевке. Честно говоря, наши клиенты не заслуживают и того, но порядок есть порядок. Как правило, мы не выдаем тела кому попало.

– Понятно. Но видите ли, мой хозяин слепой и не может покинуть храм. Иначе он сам пришел бы и объяснил вам все. А так это приходится делать нам… Так вот, он просил передать, что понимает, какие проблемы мы вам создаем, – с этими словами маленькая рука Локки легла на дерево конторки. Когда она исчезла, там остался лежать небольшой кожаный кошелек.