Текст книги "Великий нефритовый путь"

Нефритовая летопись
Предшественники Великого Шёлкового пути

Это путь складывался десятилетиями и веками, пока не превратился в тот, который мы знаем под именем Великого Шёлкового. Предшественниками его считаются Нефритовый и Лазуритовый пути, по ним также осуществлялся торговый обмен между государствами.

Учёные датируют возникновение Нефритового пути пятым тысячелетием до нашей эры – временем неолита.

Люди этого времени находили нефрит и делали из него орудия охоты – ножи, топоры, наконечники для стрел. Возможно, поэтому они называли удивительный по твёрдости нефрит «камнем топоров». Исследователь Екатерина Докашева писала, что добыча тогда производилась, в основном, в районе озера Байкал, и караванные тропы шли из Прибайкалья на запад.

Как и будущий Шёлковый путь, Нефритовый тоже имел разветвлённую сеть дорог. В разное время его контролировали разные племена. Так, в эпоху бронзы (III–II тысячелетия до н. э.) это были андроновцы, позже скифы. По Нефритовому пути доставляли и шёлк, который впоследствии дал имя новой-старой дороге.

Нефритовый путь был очень длинным, а путешествие по нему – крайне сложным и опасным. Во времена, когда не было повозок, люди несли всё на себе – еду, оружие, нередко дрова и, конечно, нефрит.

В удобных местах, где путешественники делали привалы, стали возникать поселения. Есть мнение, что сеть древних городищ – страна городов, возникла именно благодаря Великому Нефритовому пути. Учёные говорят, что некоторые городища были сложными инженерно-архитектурными сооружениями. В них присутствовали запруды, отводные каналы, ливнёвка, гидротехнические приспособления. И всё это по возрасту сравнимо с египетскими пирамидами.

Как известно, нефрит был культовым, самым почитаемым камнем в Китае и ценился дороже золота. Правителям давали титул «нефритовый» – как символ высших почестей; нефрит обязательно использовали в придворных церемониях. Когда народ собирался на религиозные и другие массовые ритуалы, китайский император держал возле губ нефритовые пластинки (императорская пластинка из нефрита имела прямоугольную форму, что означало «прямоту управления страной), чтобы не осквернить своим дыханием его Небесное Божество. У придворных имелись свои нефритовые пластинки – заострённые или закруглённые, что говорило об их подчинении императору. Нефритом регламентировали статус и положение чиновников, он выполнял функцию денег.

Нефрит использовался для украшения главных зданий – императорских дворцов, храмов и, конечно, гробниц. В старинных китайских сочинениях Будда восседал именно на нефритовом троне, а Дерево бессмертия росло на берегу нефритового водоёма.

Если императоры дарили нефрит другим правителям, это рассматривалось как знак уважения и дружбы. В 1895 году русский император Николай II получил от китайского императора подарок – нефритовый фельдмаршальский жезл, украшенный золотой оправой.

С какой скоростью передвигались люди по Нефритовому пути? Екатерина Докашева проанализировала один из самых древних китайских текстов – «Повествование о Сыне Неба My» (его датировка – не позднее начала I тысячелетия до н. э). В нём шла речь о многолетнем путешествии китайского правителя Му-вана на запад для встречи с «владычицей Запада» – Сиванму. Так вот, по мнению этого автора, Му-ван за 730 дней прошёл 24 тысячи ли, что в пересчёте на современные меры равняется 12 тысячам километров. Значит, в день он проходил 16,5 км. Есть сведения, что позднее караваны двигались со скоростью 25 км в день. Это довольно высокая скорость передвижения для той эпохи.

Глава 10
Бергмейстер[22]22
  Бергмейстер – горный чин VIII класса, а также должностное лицо, в обязанности которого входило управление производственной и административной частью рудника (Прим. авт.).


[Закрыть]

– Хорошо! Братцы, ну хорошо!

Михей, привалившись к борту, наслаждался тем, что можно было отдохнуть от гребли. Ветер, хотя и не сильный, надул парус, и вёсла, вдоволь напившиеся байкальской воды, теперь отдыхали. Только Ефимий у руля был по-прежнему занят и уверенно вёл коч вдоль берега. Хват на носу всматривался в воду – нет ли по ходу каких препятствий.

– Старшой! Ефимий, по курсу, однако, яу[23]23
  Яу – лёгкая берестяная лодка у тунгусов (Прим. авт.).


[Закрыть] идёт!

– Вижу!

– От это да, давненько я тунгусов-рыбаков не встречал, – отозвался Михей.

– А то встречал? – лениво, от нечего делать, стал задираться Кирьян. – И где же?

– Так на Лене-реке и встречал. Лодочки ихние шибко интересные, небольшие и юркие. Дно плоское; что корма, что нос островерхие, и обшиты не досками, а берестой. Кажется, такие они слабые, хлипкие, что чуть волна ударит, пойдут ко дну. Не, не пойдут.

– Не размокают, что ли?

– Капля не просочится! Крепко шьют. На Лене, конечно, поспокойнее будет. И по рекам, и по озёрам яу хорошо держатся.

Через какое-то время коч поравнялся с яу. Тунгусы, увлечённые ловлей, без особой радости отвлеклись от промысла. Судя по всему, рыболов шёл неплохо, а погода на Байкале переменчивая. Дунет другой ветер, и прощай улов. Из трёх рыбаков лишь один, видимо, старший, вступил в беседу, остальные продолжали лов.

Ефимий закрепил руль коча.

– Хорошего промысла!

Тунгус в стёганой телогрейке обернулся и молча кивнул.

– Может, и нам хвост подкинете, рыболов хорош? – выпалил Михей.

Старый тунгус, главный на яу, сразу никак не отреагировал. Если дело идёт удачное – хвастаться удачей нельзя, спугнёшь ещё. А коли неудача, то тут и вовсе говорить нечего.

Ефимий цыкнул на Михея:

– Оголодал, что ли?

– Да захотелось малосолочки, старшой. Они её по ходу дела готовят, вкусная!.. По малосолке они мастера!

Тунгус улыбнулся:

– На, паря, однако, кушай, не жалко, – он достал из туеса подсоленного омуля.

Михей покраснел и стыдливо поглядел на Ефимия.

– Так чё теперь, бери, коль дают. Голодун!

Михей заулыбался во весь рот:

– Спасибочки. У нас тоже знатный рыбачок на борту имеется. Если б он на лов вышел, точно бы всех обставил. А, Кирюша, верно говорю?

– Балобол, – огрызнулся Кирьян. – Я в открытом Байкале отродясь не рыбачил. Моя забота для ухи, что придёт. А тунгусы для еды, для мена, впрок на зиму. Смотри, как ловко у них получается, таскают хвост один за другим.

И точно, двое рыбаков были сосредоточены на промысле и не обращали никакого внимания на разговоры. Они ловко бросали уды через края, при первой же поклёвке подсекали добычу, которая тут же оказывалась в берестяном туеске, где старший со знанием дела укладывал её, пересыпая солью.

– Так кто спорит, сноровистые рыбаки. Эти с голоду не пропадут. Поди, весь Байкал обловили.

Старому тунгусу, видимо, так понравились эти восторженные слова, что он достал ещё пару хвостов и сунул их Михею.

– Приму, конечно, приму, – о брадовался Михей. – Т еперь и уха и жарёха будет. Не придётся Кирьяна в холодную воду отправлять. Ты приезжай по осени в Чичевки, будешь с нами промышлять. Поставим городьбу из прутьев, много рыбы будет. Черпать замучаешься. Осётр обязательно пойдёт. Куканы понаделаем и повезём улов живьём на городской торг. А омуля мхом да овчиной прикроем для сохранности. Дорого продадим, богатыми станем. Слышь, мужики, богатыми станем!

Тунгус внимательно слушал, как заливается Михей. А после пожал плечами. У него было пять сыновей, пять невесток, три дочери и много внуков. Это главное богатство.

– Слышь, уважаемый, а ты на своих берегах, случаем, камешков зелёных или белёсых каких не видал?

Тунгус опять пожал плечами:

– Зачем тунгусу камешки. Есть нельзя. Вон сколько камешков на берегу, и на нашем соре тоже много разных камешков. Лихие люди там ходят, что-то высматривают.

– Это как? – заинтересовался Михей.

– Пришли на трёх дощаниках рыболовы купца Сидорова, встали в соре, а с речек прогнали всех и промышляли сколько хотели без правил. Плохое дело. Лес валили – избы поставили, рыбную посуду стали делать. А дерево в горах нельзя брать – плохо растёт, медленно. Уйдёт речка без леса, а рыба следом уйдёт. И зверь без тайги хорошей уйдёт. Шибко худые рыболовы.

– Много рыбы взяли?

– Ой, много, шибко много! Посуду делали большую – в кажду бочку по тыще хвостов кладут.

Тунгус замолчал, потом добавил:

– Однако пишут тунгусы письмо к русскому царю. Грамота есть у нас от белого царя. Все лесные люди знают, что в ней писано, наизусть: «Рыболовство вокруг островов, лежащих на Байкале пред впадением в него Верхней Ангары и Кичеры, оставляется для всех свободным; но в Верхней Ангаре и Кичере оно состоит в пользовании прибрежных тунгусов». Есть закон? Отчего Сидоров нарушил слово царя? Плохое дело. Вот письмо понесут царю. Он правду скажет.

– Далеко-то до царя.

– Далеко, – согласился тунгус. – Ничего, поплывём, пойдём-дойдём.

Михей пожал плечами, представив, сколько месяцев будут тунгусы в пути. Да и кто их там ждёт? Но отчего-то вдруг подумал: «Эти дойдут, точно». А тунгус, словно уловив то, о чём подумал Михей, согласно кивнул головой, поглаживая изрядно поседевшую бороду. Уверенность Михея ему явно понравилась. Он выхватил ещё пару омулей и перекинул через борт коча. Михей поднял руки – то ли в знак признательности, то ли благодарности, но точно не удивления. Знал по опыту – лесные люди в душе добрые и отзывчивые.

Михей хотел было что-то сказать хорошее, но тунгус ловко оттолкнулся от борта коча, и их лёгкая яу стала быстробыстро уходить даже на спокойной волне.

– Слышь, старшой, у нас теперь и ужин, и завтрак есть. Где ночёвку устраивать скажешь?

Ефимий махнул рукой:

– Тебе бы, паря, только поесть, поспать да лясы поточить.

– Ой, а вы-то воздухом живёте, – обиделся Михей. Схватился за весло, но Кирьян на него шикнул. Мол, угомонись, человече. Под парусом пойдём.

Но через минуту-другую Михей как ни в чём не бывало, вновь прислонившись к борту, тихонько распевал под нос какую-то песенку, и от его обиды не осталось и следа.

Коч шёл ходко. Полотно паруса выгнулось дугой. Ровный, без рывков, ветер знал своё дело. Он гудел монотонно, чинно, словно очень хотел помочь и помогал сохранить людям силы и доставить их побыстрее в пункт назначения.

Хотя солнце грело вовсю – свежало. Михей, поплотнее запахнув телогрейку, раскинул на лавке карту Байкала, которую передал Ефимий с наказом: изучай, мол, смотри, где что обозначено, да сравнивай с берегом. И Михей зорким своим глазом бегал по диковинному листу плотной бумаги, всматриваясь в прутики рек, точки сёл и деревенек. Михей впервые увидел, что Байкал не круглый, не прямоугольный, а вытянутый полуподковой, с береговой линией, изрезанной бухтами и бухточками, мысами и даже полуостровами. А вот и Ольхон, самый большой остров на море-озере.

– Михей, нашёл на карте Голоустное?

– Так вот же деревенька, она, родимая, – ткнул пальцем Михей. – По карте часов пять или шесть ходу, ежели ветер нам в помощь, но без ветру у нас Хват с Кирьяном есть. Ну коли заленятся, то на воде ночь поймаем. А ночи тут… бррр, студёные, ветреные… Так что вы, Киря и Хватушка, не ленитесь. Тут на коче мы вам ужин не сварганим.

Те лениво слушали Михея, незлобно посматривали в его сторону – пусть себе мелет, и то хоть какое-то развлечение.

Ефимий глянул на парус – ветер работал исправно, туго наполняя его своей силой.

«Балабол», – подумал он, поглядев на Михея. Но почемуто улыбнулся.

– Балабол ты, Михейка, – бросил Кирьян, улыбаясь.

– Точно, балабол, – согласился Хват и тоже улыбнулся.

– А чего это вы лыбитесь? – поинтересовался Михей, по привычке ожидая, что сейчас ему пригрозят и пообещают выкинуть за борт.

– Потому что хорошо, – признался Кирьян.

«Эх, братцы, люблю я вас, – подумал Михей. – Так бы и шёл с вами по волнам день и ночь».

Но этих его признаний, разумеется, никто слышать не мог. Да и необязательно. Всем было просто хорошо и покойно от тёплого ветра, от воды – такой голубой под солнцем, что казалось, кто-то специально красит её без передыху, от её прозрачности и оттого, конечно, что можно было расслабиться, потому что всю тяжёлую работу взял на себя парус.

– Слышь, Михей, ты ж у нас всё знаешь, – начал Кирьян. – А кто на Витиме живёт, кто по тому плоскогорью ходит, тунгусы опять же?

– Тунгусы ходят, и русских ватажников встречал я немало. От одного тунгуса, с которым по Лене-реке сплавлялся, слыхал, что раньше там какие-то баргуты жили. Кто такие, не знаю, и не спрашивайте. А пришли они на Витим не случайно. Золото в ту пору неглубоко в земле лежало, чуть взрыхлил землицу, и вот оно – собирай, не ленись. Плавили они его и украшения делали, да такие, что просто чудо. Слава по всем землям пошла. Говорят, о лёгком да быстром золоте другие узнали и тоже на Витим пошли.

А ещё говорят, что баргуты первыми на Витиме стали на плотах ходить. Витим-то река неспокойная, порожистая да перекатная, но баргуты научились их проходить. Тайга там зверьём богата, реки рыбой, так что нужно было всё уметь. Баргуты сумели. А вот чего они с тех золотых мест ушли, никто не знает.

– Ну ты б, Михей, ни в жисть не ушёл!

– Точно, Киря, не ушёл бы. Почто уходить, лучше сговориться с лесными людьми, с лиственницами, что в три обхвата, с рекой, с горами и ручьями. Везде жить можно.

– На ночёвку станем в Голоустном, – бросил Ефимий. Никто не возражал. Какая разница, где чалить коч. Главное, походить по твёрдой почве, заземлиться хоть на какое-то время.

…Солнце стало клониться к закату. Прибрежная полоса, вдоль которой шёл коч, несколько раз менялась – скалы, уходящие отвесно в воду, заменялись холмами, поросшими лесом, и вскоре стал виден пляж, который тянулся далеко-далеко по ходу судёнышка. За полосой галечника хорошо проглядывалась трава, кустарники. Ровные чистые долинки, рассечённые руслами небольших горных речек и ручьёв, сменялись нагромождениями огромных каменных глыб, у подножия которых была видна отвалившаяся от них порода. Сколько веков, а может, и тысячелетий ветер и вода делали свою работу, разбивая эти, казалось бы, незыблемые твердыни…

– Старшой, а почему в Голоустном? – спросил Михей.

– Большое село. Сказывали, что купцов много и другого люда. Здесь обычно пережидают непогоду, запасы пополняют. Многие идут по воде и посуху на Баргузин. Говорят, и постоялый двор тут имеется. Может, чего услышим полезного, может, кто с Верхней Ангары пришёл, расскажет новости.

…У берега находилось много лодок, купеческих мореходок, несколько карбазов, кочей, дощаников. По всему было видно, место бойкое и Ефимий в своих рассуждениях оказался абсолютно прав.

– Кто-то должен на коче остаться – хозяйство не бросишь, нужен досмотр. Пусть Андрей покараулит, – предложил Ефимий. – А мы до деревни, заглянем в заезжую, может, чего интересного разузнаем. Вишь, тунгусы к самому царю решили двинуть, обижают лесных, безобразничают. Может, что ещё про те места расскажут.

Большое байкальское село Голоустное встало в устье реки, вытянувшись вдоль неё, как и многие другие прибайкальские поселения. Оно было помечено на всех картах и хорошо известно прикащикам и ямщикам, гоняющим грузы в Баргузинскую тайгу и сам Баргузин, где уже начиналась потихоньку золотая лихорадка.

Голоустное старое село. Вначале его величали Идой, но это имя отчего-то не прижилось, а вот «Голоустное» легло на сердце да так и осталось. Откуда имя пошло? Поговаривали, от мыса Голоустненского. Да и река, которая, собрав по долине ручейки и талые снежные воды, несла их в Байкал, тоже Голоустной была.

Места красивые. Тайга обрамляла горы. Долина, удивительно для здешних мест широкая и ровная, увлекала своей перспективой. Правда или нет, но говаривали, что когда первые посельцы в здешние земли пришли да зачерпнули воды из речки, чтобы утолить жажду, обнаружили в ковше… рыбу! Много её было, просто кишела вода живностью! В лес по дрова пошли, как водится, а там зверья непуганого тоже великое множество. Ещё говорили, что первый поселец сказал тогда: «Мяса много» и остался тут на вечные времена. А дети его расселились в разных местах.

Рыбные ловли, однако, все сплошь были за Посольским монастырём. Да и саму Голоустненскую падь отдали монахам.

Когда-то давным-давно в долине стояло три улуса – Подкаменная деревня, Харануты и Хэнсэ. Там жили предки рода Уласы и Або. И часто старики рассказывали легенду о людях чужого племени, которые пришли в голоустненские земли однажды зимой в поисках невест. Сговорились они с родичами увезти девушек к себе в стойбище. Родители вместе с дочерьми отправили добрых коней. Знали, если дочкам станет плохо – кони вернутся в родной улус!

Через год кони вернулись по замёрзшему льду Байкала. Повинны в том оказались мужья – злые люди. Отцы и матери прокляли их и весь их род за то, что не уберегли дочерей. Сильным было проклятие – весь род чужаков вымер.

Кто были эти чужаки? Да кто ж его знает. А только многие рассказывают о древних могилах, которые находили позднее в долине. Однажды, когда земля вздыбилась после землетрясения, открылся вход в пещеру. В ней на помосте лежала женщина, одетая в блестящее платье. У головы лежал костяной гребень, рядом зеркальце с изображением солнца и глиняный кувшин.

Вот какие древние истории случались в голоустненских местах у Байкала.

…Заезжий двор, он же трактир, стоял на взгорке и по внешнему виду мало чем отличался от обычной деревенской избы. Разве что по количеству телег и коней у коновязи можно было догадаться, сколько проезжих сейчас в нём.

Несмотря на большое количество народу, внутри было довольно тихо. Ели молча. Все спешили продолжить путь и захватить остатки светового дня. В тёмное время суток дорога становилась безлюдной – не приведи господь что случится в глухом распадке или на перевале.

Двое половых сновали по зале, то исчезая, то появляясь с подносами из кухонной двери.

– Ёшкин-морошкин, ты смотри, народу-то сколько!

– Да, Михей, тебя не ждали.

– Голоден ты, Кирюша, оттого и задираешься. Ничё, покормишься и сразу подобреешь.

Наконец половой усадил их за освободившийся стол. Быстро наметал еды: горшок с ухой, хлеб, нарезанный толстыми ломтями, черемша свежего сбора, сальце, вываренное в луковой шелухе, какое делают в прибайкальских деревнях.

Пока ждали еду, Михей извертелся – осматривался.

– Гляди, чтоб голова не отвалилась, – заметил Хват, – крутишься, как ветряк на крыше.

– Ничё, осмотреться не грех, а присмотреться дело.

Внимание Михея привлёк человек в партикулярном платье[24]24
  Партикулярное платье – штатская одежда, в отличие от военной или форменной, не имеющая знаков различия (Прим. авт.).


[Закрыть]. Судя по всему, казённый человек. Видно было, что в пути он давно – сапоги изрядно сносились, одежда, хоть и опрятная, но тоже оставляла желать лучшего. При себе он имел сумку, которая была перекинута через грудь и которую он не снял даже во время еды.

«Бережёт, не отпускает. Важное что-то», – подумал Михей.

Он крикнул полового и заказал две чарочки вина. Поймав укоризненный и одновременно недоуменный взгляд Ефимия, объяснил:

– Для дела, старшой, для дела. Вон важный человече сидит. Может, знает что, нам нужное, может, совет какой добрый даст.

– Так ты б и нам поднёс, мы б тебе советов надавали, – хмыкнул Хват.

Михей пожал плечами и, прихватив вино, отправился к незнакомцу, присел за стол и без всякого такого вступления представился:

– Михеем кличут. Отправлен в экшпедицию с товарищами для пополнения казённой коллекции каменьев. Вот, от чистого сердца, примите порцию. Со всем уважением…

Длинноусый незнакомец не без удивления поглядел на Михея.

– Товарищи мои за соседним столом. Старшой, Ефимий, значит, Хват и Кирьян. На Верхнюю Ангару пробираемся.

– Бергмейстер Александр Степанович Раздеришин. Следую до Баргузина, веду сбор сведений и заполняю опросные анкеты для сочинения ведомостей о городах и острогах вокруг Байкала.

– Опросная анкета? Что это за дело такое? – искренне удивился Михей. – Бергмейстера отправили на край земли ради анкеты?

– Это не край, – улыбнулся собеседник, – и даже не краешек. Край – это Камчатка, Чукотка, Сахалин. Там я тоже собирал сведения.

– Пойдёмте, господин бергмейстер, к нашему столу, расскажете про свои походы, а то и мы порасскажем про свои. Почитай, не первый год шастаем по казённой надобности…

– Вот, товарищи-братцы, Александр Степаныч Раздеришин, бергмейстер, казённый, до Баргузина путь держит, анкеты опросные собирает.

Михей кликнул полового и попросил кувшин вина. Ефимий покосился на него, но ничего не сказал. Подумал, что немного вина не помешает – на Байкале ночами свежо. А ночевать, судя по всему, придётся на воде.

– Значит, вы, как Михей сказал, по части минералогической. Про Верхнюю Ангару слыхал, может быть, и туда отправлюсь когда-нибудь.

Кирьян исподлобья кинул взгляд на Михея, дескать, ну что ты за болтун. Первому встречному-поперечному тут же всё выкладываешь.

– Спасибо, что к своему столу зазвали, одному и словом переброситься не с кем.

…После вина разговор потёк сам собой.

– Третий месяц я в пути, а до главной цели не добрался. Топать и топать ещё. Ох, велика держава. Это вам не Европа! Бывал там по службе. За пару дней из конца в конец иное княжество пройти можно! Иркутское наместничество такое большое! Городов и острогов уйма, рек и озёр немерено, а живности?! Всю её никогда не переписать. Порой день, другой, третий идёшь и едешь, идёшь и едешь, а только леса, ручьи, горы, долины… Ни хутора, ни отруба, ни деревеньки. Даже выселка какого не видится. Земли на всех хватит!

– За Сибирь-матушку и Байкал-батюшку стопочку до дна, – предложил Михей.

Бергмейстер крякнул от удовольствия:

– Да, сибиряне, скажу я вам, ого-го! Силён сибирский мужик, ох, силён. Его лучше и не гневить, с ним только договариваться надо. Батя мне завет давал: «Коли с человеком здороваешься, порешать можно всё». А договориться завсегда можно… Вот доберусь до Баргузина, закончу работу, и назад в Иркутск поверну, но уже по восточному берегу.

– Пошто так далеко забрался? Может, поближе чего нашёл бы?

– Да вы что, мужики, такой порядок. Видать, приказу сибирскому царёва воля пришла. Слух ходит, что большая экшпедиция готовится к самым северным морям. Стало быть, надо знать, что к чему. Готовят ведомости по опросным пунктам, потом сочинят по этим листам историю. А у нас всё строго, опросная анкета, надобно все строчки заполнить.

– Слышь, старшой, и нас, значит, не зря воевода Леонтий гонял, много мы чего записали. Может, наши записи донесли до царя-батюшки?

Ефимий согласно кивнул.

– Александр Степаныч, ты столько времени в дороге, что интересного видел и слышал? – поинтересовался неумолкающий Михей.

– Так рассказывать дня и ночи не хватит. Чудес везде хватает, богатая, однако, Сибирь на чудеса. На Лене-реке столбы стоят каменные. Чисто замки старинные с башнями, бойницами, тучи подпирают; горы, что к Яблонскому Становому хребту примыкают – огнедышащие. И чего там только нет – горючие вещества, металлы, а полуметаллы изобилуют прозрачными каменьями.

– Да ну, – искренне удивился Михей. – Чтоб в железе – каменья?

– А вот так. На Лене и Витиме чернозёмы есть. Представляете, как в какой Воронежской губернии. Плодородие, конечно, не везде, но сеять хлебушек и там можно.

– Ты, Степаныч, давай про каменья подробнее. То нам нужно для государственного дела.

– Золото и серебро ищете?

– Не, мы тоже вроде бергмейстеры, ну вроде тебя. Ходим, смотрим, записываем, зарисовываем, в коробочки образцы собираем, – уточнил Ефимий. – Нас воевода на Верхнюю Ангару отправил, на Кичеру да на Витимские места поглядеть да походить, камешков для казны пособирать. Сказал, сам царь Пётр Алексеевич требует.

– Был я в тех местах недавно, ох, богатые землицы. Много разных минералов лежит – яшма и халцедон, сердолик и агат, оникс и аквамарин присмотрел, ширл, хрусталь опять же, хризолит, аматист, порфиры разные, офит, плавик, лаписи и лазурь, каменный лён. Много каменьев в тех местах.

А на Лене в мёрзлой земле слоновья кость, мамонтова, значит, а то ещё на Вилюе целого носорога раскопали.

– Да ну! Носорога? Что за зверь такой? – искренне удивился Михей.

– Здоровенный чудища, а из носа кость торчит, оттого и имя – носорог.

Мужики перекрестились.

– А по Витиму, Лене да другим речкам, где избёнки стоят, в оконцах всюду слюда! Много чего есть.

– Белёсый камешок встречал?

– Это какой такой?

– Ну прям зеленоватый или матовой, как бараний жир.

– Нефрит, что ли?

– Во, он самый.

– Точно. Пропустил. Сам не видал, но слышал, по Верхней Ангаре и Витиму водится такой. В цене, однако. Уж больно охочи до него китайцы. Редкий цвет, мягкий, тёплый. Ещё слыхал, целебный тот нефрит, в особенности белый. Как ты там, Михей, сказал… Цвета бараньего жира. Оттого и ценится сильно.

– Значит, и на Верхней ты бывал?

– Бывал. Места суровые.

– То известно, – прошептал Михей, словно он и сам исходил ту часть земли и воды вдоль и поперёк. – У нас все места суровые. Удивил! Давай, чего мы не знаем!

Бергмейстер полез в сумку и достал большую, толстую, сильно потрёпанную тетрадь.

– О, глядите, мужики, мы в такую же записывали. – Кирьян больно ткнул Михея под столом.

– Ну, может быть, вам будут полезные мои записи, которые я делал, когда был в тех местах.

– Зачти, – предложил Михей.

– Это можно. Слушайте. «Верхня Ангара начало своё имеет в границах между Баргузинским и Алекминским уездами из высокаго гольца, чрез которой и в униженных местах от Витима тунгусы на лыжах посредством крючьев едва переходят, с коего видно море Байкал. Сей пределе исходящаго из недр земли источника по уверению и удобопоятию в соразмерении от протчих описанных мест полагается к северной ширине в 56° и длине от С. П. б. в 90°31’ течением своим граничит Баргузинской, Алекминской и Киренской уезды, извиваясь между высоких хребтов по узкой каменной долине с утёсистыми берегами, с востока к западу до устья р. Котера, впадшей во оную, от оной луговыми местами, где иногда в летнее время шириною инде с пятнатцать вёрст разлитием воды по месяцу и долее хлебопахотного места до верхняго зимовья на 180 вёрст покрывается, далее в щеках или с обеих сторон утёсистых берегах до нижняго зимовья на 56 вёрст, а оттуда пространными лугами чрез тритцать вёрст тремя устьями впадает в восточный угол моря Байкала. Долгота ея простирается примерно на 330 вёрст, глубиною до двух аршин и более, судовой ход бывает до Верхняго поселья. За промыслом рыб свободной рыбы входят из Байкала: осетры, таймени, тырки, окуни, ези, налимы, харьюзы, ленки и осенью омули».

– Интересно? Дальше читать?

– Читай, уважаемый, конечно, любопытно.

«Сия река по известным, хотя не весьма основательно, но очевидным свидетельствам, по мнению проницательных, доказывается, что будто бы она протекала одна река Ангара и из неё учинилось море Байкал от пресечения земли, тем паче, что в море в разных местах против Голоустной и Половинной речек, впадших в море, посредине видны горы и сопки, как бы провалившияся и на них стоящия из древности большия деревья, также что начальная ея часть сохранена под тем же именем, с прибавлением Верхня Ангара, и тем доказывают одинаковое продолжение».

Дальше у меня по Ангару записано.

– Ангару пропустим, – н аставительно предложил Михей. – Что ещё про местность, куда мы путь держим, есть?

– Самая малость: «Верхняя Ангара, впадшая восточной угол Байкала; Баргузин, текущий мимо города Баргузинска в Байкал же; Витим, проходящий, сопровождая хребты над Байкалом, впадает в Лену; и Уда – только вершиною находится в сем уезде, а проходит в Селенгу в Верхнеудинском уезде. Всех рек и речек, пролегающих и соединяющихся в оныя реки и в Байкал, щитается 104, из коих знамениты имеют более 100 вёрст своё течение и протчия же и менее 5-ти простирающияся».

– И всё?

Бергмейстер порылся в своей, кажется, бездонной сумке и достал круглый футляр, открыл крышку и вытряхнул из него бумагу, свёрнутую в трубочку:

– Вот, пожалуйте.

Ефимий осторожно взял бумагу, расправил её и медленно стал читать вслух:

«Указ Его Императорского величества. Из Иркутского наместнического правления всем сибирским комендатствам. Настоящим возвещаем, что по воле Его Императорского величества бергмейстер и ковалер Раздеришин будет делать приискание камней и прочих реткостей для высочайшего двора и потому требует, чтобы ему, Раздеришину, где он по означенной комиссии упражнятся будет, в законном и справедливом его требовании оказано было всевозможное пособие его…»

– О-о-о, – не удержался Михей. – З натная ты персона, важная, господин бергмейстер. Сразу бы сказал, а то мы по простоте своей… Слово-то мудрёное – бергмейстер, сразу и не выговоришь.

– Как можешь, так и выговаривай. Дело-то у нас общее получается. Вы камешки ищете для столицы, и я тем же занимаюсь.

– Слушай, бергмейстер, а чуда ты прознал? Ну, прям вот чуда!

– Ну то как посмотреть. Вот записал со слов одного рыбака, что растут на Байкале губки морские.

– Тю, то разве чудо?

– Ещё какое! Губки морские в солёных морях и окиянах водятся, а коли в Байкальском морюшке пресном нашли, то что получается?

– А вот и получается, что там вода и тут вода, чего им не жить-то!

– Вода-то вода, но водичка водичке рознь. Там солёна, а здешняя пресная. Значит, байкальская губка одна такая, редкая. И тюлень байкальский редкий зверь. Он ведь в холодных северных морях живёт.

– Бергмейстер, а губка-то кому нужна? Раз она ценная и редкая? Продаётся дорого?

Бергмейстер так громко засмеялся, что все вокруг обратили на компанию внимание.

– Ну ты, человече, уморил. Вряд ли ты её продашь, её добыть вначале надо. Вот тюлень товар добрый, его и продать можно. Дорого, – подытожил бергмейстер.

– Слышь, бергмейстер, а про Селенгу чего слыхал опять же? Говорят, когда земля разверзлась и трещина случилась, воды её наполнили, ну чтоб Байкал и образовался?

– Тут геолога поспрашивать надо. Может, вода под землёй твердь подточила и великая трещина случилась, а может, огнедышащая гора здесь была, или горы. Вода хлынула в пропасть и – бабах!

– Ёшкин-морошкин, мужики, мы же такое видали, когда у Емелиной скалы ночевали! – выпалил Михей и опять получил пинок от Кирьяна. Сердито глянул на товарища, засопел, но ничего не сказал.

– А ещё чего чудного видел в пути?

Бергмейстер хитро прищурился:

– Ох и любопытный ты, человече. Про бальсам, или каменное масло слыхали?

– Масло? Каменное? Врёшь, какое такое каменное? Как его на хлеб намазать да съесть – зубы обломаешь.

– Да ни в жисть. В каменных расщелинах его добывают. Редкая штука. Целебная. От тысячи болезней лечит. Его не едят, а на тело мажут. И тот, кому посчастливилось его найти, сразу богатым станет.

Михей заёрзал.

– Слышь, Михей, тепереча тебе по горкам ползать след, – хохотнул Кирьян.

– Ничего, и маслице то поищем, каменных берегов тут не счесть, что мысков, что холмиков – сплошные каменья.

– А про нефть байкальскую, или воск чёрный слыхали?

– Это который пахнет скверно и взрывается в огне?

– Точно, взрывается!

– Ну об этом слыхали. Михей у нас по невти первейший знаток. Если чего, может историями поделиться, – на полном серьёзе заключил Кирьян и добавил: – Лично видал.