Текст книги "Великий нефритовый путь"

Михей явно обиделся:

– Ты, Кирюша, не брякай чего не попадя. Невть та средство лечебное. Мне буряты рассказывали.

– Я тоже слышал, от многих болячек помогает, – подтвердил бергмейстер.

– Слышь, Лександр Степаныч, а про нефрит, про нефрит чего слыхал?

– Да не то чтобы много чего, так, слухи. Приезжие купцы от тунгусов с Чичевок возвращались, так сказывали, была там недавно история. У тунгусов на Верхней Ангаре такое, значит, случилось. Вроде бы вышли они из лесу на мену и вроде был при них тот самый нефрит. Покручинились они с одним старателем. А у того и свой мешок с нефритом имелся. Так он их камень украл. Но с таким грузом далеко не убежишь, тунгус всё одно в лесу быстрее будет. И вроде припрятал камень-то, а сам затаился, мол, пока тунгусы не успокоятся.

– Брешут, поди? Откуда у тунгусов камешок-то нефритовый?

– Не обессудьте, за что купил, об том и говорю. Тунгусы на месте не сидят. Может, наткнулись в кочевке на окатыши, а то и россыпь узрели. Слышал я, на витимских берегах частенько окатыши встречаются.

Бергмейстер замолчал. И все замолчали.

– А может, им эти камешки кто и приносит. Слыхал я, далеко за Витимом, в Якутской стороне, на самом краю её то ли были, то ли есть люди племени чучуна. Может, они мен ведут?

– Бергмейстер, ты где остановился на ночлег? – поинтересовался Ефимий.

– Думал сегодня же в путь отправиться, да вот заболтался с хорошими людьми. Перекантуюсь до утра на почтовой станции, поди, найдётся лавка.

– А то давай к нам на коч, на воде укачивает и спится.

– Ох, убаюкивает байкальская водичка, – поддержал Михей. – На сон чайку на костерке сварганим. Красота!

Бергмейстер думал недолго:

– Я б не отказался, и чайку бы хорошо.

…Берег был пустынен и тих – почти все судёнышки отчалили в море ещё до темноты.

Андрей встретил их с нескрываемой радостью:

– А я уж подумал, не ушли ли вы посуху. Смеркается, а вас всё нету.

– Человека хорошего встретили, заболтались. Это Александр Степанович, бергмейстер по-учёному, описатель здешних мест. Счас кипяточек заварим. Посидим маленько, попытаем бергмейстера, расскажет он нам про странных чучунцев.

Хват и Кирьян разложили костерок, уже котелок над весёлым пламенем поставили.

– Александр Степанович, что за народец такой чудной чучунцы?

– Сам-то я не видел, но слышал от тунгусов, что на краю северном в Якутской земле есть высокого роста люди. У них длинные, чёрные как смоль волосы, а сами они крепкие и быстрые. Поселений они сторонятся, к мену не выходят, а к себе никого не допускают. И называют их мюлены и чучунцы.

Выглядят страшно и неопрятно, потому как не стригутся вовсе.

Не знаю, может, эти чучунцы и мюлены и до Витима и Верхней Ангары добираются. Дикие люди! Вместо штанов и рубахи шкуры, лук да стрелы, палки и камни – вот их оружие. А перед нападением они, говорят, издают такой шум, что человек дар речи теряет и не может и слова вымолвить.

Ещё говорят, что чучуны эти – охотники. Но тунгусы и якуты думают, они духи гор и лесов, долин и полей. Слышал я, что чучуны снимают шкуру с дикого оленя целиком, а потом натягивают на себя, шкура высыхает и становится одеждой. Оттого чучуны такие лохматые.

Ещё говорят, что они чёрные-пречёрные, чернее самой чёрной ночи. Живут только поодиночке. Может быть, потому никто толком их не видел, а рассказывают со слов других, а те тоже со слов других.

Зимой чучуна исчезает. А летом бродит, притворяясь человеком, пугает людей, свистит сквозь зубы, складывая ладони. Тогда и налетает жуткий ветер, непогода. Бывает девушек крадёт, оленей спутывает… Вот и всё, что я слышал.

– Брр, не хотелось бы мне встретиться с ними, – опасливо сказал Михей. – Чего доброго, нападут, и не договоришься. Слышь, Андрюха, ты, случаем, не встречал каких чучунов? – вполне серьёзно спросил Михей.

– Мне разбойников и без них хватило.

– Это да, вон и тунгус рассказывал о рыболовах, прости господи, разбойника Сидорова. Доберётся до него воевода, попляшет в железе. Слышь, Андрюха, твоя история тож шибко приятная.

– Про что речь? – поинтересовался новый знакомый.

– Долго рассказывать, да и не очень интересно, – попытался сменить тему Андрей.

– И то верно, к ночи неинтересные истории только скуку нагоняют.

– Это… Старшой, надо бы на ночь караул, – предложил Михей.

– Надобно, точно, – п оддержал его Хват. – Н е ровен час, утащат нашего товарища злые чучуны.

– Утащат, а потом быстренько вернут, – добавил Кирьян, и все дружно расхохотались.

– Ничё-ничё, бережёного бог бережёт. Могу и покараулить, – всё так же серьёзно предложил Михей. – Такого, как Хватушка, и пять чучунов не унесут, надорвутся. А у нас сила в голове, весу мы невеликого, утащат токо так.

– Насчет чучунов ничего не скажу. А караул не помешает, – подытожил Ефимий. – С Михея начнем, Хватом закончим…

Нефритовая летопись
Камень до X века

«Примерно за 700 лет до н. э. наметилось зарождение скифо-сарматской и киммерийской культур, вскоре связанных с колонизацией малоазийскими греками побережья Чёрного моря, где сочеталось влияние Востока и античного мира.

В наших руках имеется много источников начиная с Геродота, Теофраста, Страбона, Плиния, Тацита; в наших руках и прекрасные изделия этой эпохи, и тем не менее картина минералогии Понта Эвксинского – «негостеприимного моря», как говорили историки Тавриды, требует ещё детального исследования.

Издавна доходили на юг сведения о сказочных богатствах самоцветов в «стране гипербореев»[25]25
  «Люди по ту сторону северного ветра», т. е. живущие на севере.


[Закрыть], и как будто бы через скифов греки получали драгоценные камни и металлы из Рифейских гор, т. е., по-видимому, с Урала. Даже скандинавские саги в начале нашей эры указывают на богатства камнями «Биармии» – полулегендарной страны, расположенной где-то в предгорьях Урала, а героический эпос Калевалы говорит о добыче железа и янтаря на берегах холодных морей.

Более точные сведения о самоцветах сообщает Плиний, упоминающий «знатнейшие смарагды скифов, названные по тому народу, у коего они находятся». Говорил Плиний и о другом камне – о синеватом «кианосе», вероятно, кианите нашей минералогии.

Все имевшиеся сведения сводились к тому, что источником этих камней были какие-то горы, с которых стекали могучие реки на востоке нашей равнины. Эти данные случайны и недостоверны, но тем не менее они представляют исторический интерес, так как действительно светлый изумруд известен уже по раскопкам могильников и курганов скифо-сарматской культуры. Но среди этих сведений наметились и более точные данные. В раскопках древней Экбатаны в Иране Гемахер нашёл блестящий зелёный самоцвет. Он был изучен мной, и оказалось, что речь шла о демантоиде – минерале, который до сих пор нигде не известен в Европе, кроме Урала. К тому же эти раскопки Гемахера уже указывали на связь с побережьем Решта и течением Волги.

Проблема камня на побережье Чёрного моря ещё не изучена. Надо иметь в виду, что камень шёл сюда и из Индии, Египта, Ирана, и с гор Средней Азии, и, может быть, из приуральских областей, и поэтому происхождение скифо-сарматских самоцветов может быть разгадано лишь путём тонких минералогических исследований. И сами ювелирные изделия исключительной красоты с золотом и инкрустациями могут быть разгаданы лишь тонким анализом самих образцов, несомненно сочетающих южную технику Греции со скифской тематикой севера.

…Но самым замечательным камнем древности начиная с третьего тысячелетия до нашей эры был янтарь, который сверкающим самоцветом проходит через все века и народы вплоть до наших дней; почти во всех странах издавна, по словам чешского учёного Нидерле, «янтарь и бронза шли по всему свету – рука об руку».

Древние писатели – Геродот, Теофраст, Тацит и особенно первый естествоиспытатель Плиний – говорили о том, что в Скифии встречаются «золотистые горящие камни». По их данным, этот камень добывался по рекам Скифии в разных местах. <…> Однако главным исторически важным районом его добычи было побережье Балтийского моря.

…Что же касается Московии и нашего Севера, то мы знаем, что в Новгород «Садко – богатый гость» привозил на своих узорчатых ладьях с побережья Прибалтики золотистый янтарь, так часто упоминавшийся в сказаниях и былинах народного эпоса. Янтарь проникал и на высокий Урал, в Прикамье и в полуночные страны, заливаемые северным сиянием – «огнём горящих льдин» на берегах Белого моря.

Таким образом, за весь огромный период – почти в два тысячелетия – культуры камня, кроме янтаря, на Руси почти не намечалось. Только углублённые исследования совершеннейшими методами минералогической науки смогут разгадать исторические пути прошлого»[26]26
  Ферсман А. Е. Рассказы о самоцветах. М.: Наука, 1974.


[Закрыть].

Глава 11
Дневник капитана Иванова

Первыми в лаборатории появились Трифон Петрович и Матвей Поликарпо-вич, который тут же заварил густой чай, на что профессор укоризненно покачал головой:

– Не бережёшь себя, уважаемый! «Моторчик», поди, с пробегом!

Академик махнул рукой:

– Единого мнения на сей счёт нет. Вот говорили, что кофе вредная штука, даже вреднее, чем чай, поскольку сильно возбуждает наши нервишки. А теперь пишут, чай куда сильнее на «моторчик» влияет. А кофеёк надо пить и пить, разумеется, ради пользы организма. Читал, кофеин вообще жизнь продлевает. Ты лучше скажи, Трифон Петрович, как древние без этих божественных напитков обходились? Грустили, небось, когда корьё всякое заваривали.

– Нет, грусти не было. Когда им грустить – мамонта нужно было добывать… Жёны, дети, все кушать хотели. А до благородных напитков дело ещё не дошло.

– Ладно, уговорил. Начну воду из-под крана пить, – скривился в шутку академик. – Но с понедельника, а сегодня только среда.

– Ловлю на слове, проверю. Давай, пока нашей молодёжи нет, поговорим о дневнике капитана Иванова.

Академик согласно кивнул головой и устроился поудобнее в видавшем виды кресле, что стояло в углу у батареи.

– Профессор, я весь внимание.

Профессор махнул рукой:

– Хорошо, «погнали» в девятнадцатый век нашей необъятной Сибири, если быть точнее, на реку Витим, на золотые прииски. Ну что сказать, владельцы приисков на Витиме молодцы. Инноваторы, ничего не скажешь. То железную дорогу электрическую у себя запустят, когда такого чуда в помине не было в Европейской России; то огородничеством в зоне вечной мерзлоты увлекутся, то задумаются о более дешёвом и коротком пути доставки грузов на Бодайбо, то есть на эти самые свои Ленские золотые прииски. Более короткий путь – это возможность перестать кругами ходить, а попытаться завозить всё необходимо до Бодайбинской резиденции, а вскорости города Бодайбо не длинным путем по Лене, затем по Витиму, а со стороны Байкала. Выглядело это так: по Байкалу грузы идут до Верхней Ангары, вёрст двести, а то и больше, по реке, а вот затем по колёсной дороге до реки Витим и далее по всей системе.

– То есть транспортный волок становился самым дешёвым и удобным подъездным путём к Витимской тайге.

– Таки да! Верхняя Ангара посредством колёсной тяги соединялась с Витимом. Фантазёры, конечно, думали и о паровозной колее.

– И вот туда они отправили экспедицию капитана Иванова, лейтенанта Белкина и других.

– Профессор, а вы заметили как «модно» был экипированы люди Иванова.

– Ещё бы, я даже кое-что выписал из дневника. Вот: «…У парусника Кебке, в Санкт-Петербурге, были приготовлены две офицерские и две командные парусиновые палатки, так называемые «летучие», датского типа, с сукном и брезентами; пять перемётных сум для вьюков из непромокаемой парусины. А также парусиновая непотопляемая двухвёсельная лодка длиной семь футов нового образца, употреблявшаяся впервые Игнатовым в его исследовании Телецкого озера (в Бийском округе) и состоящая из сборных: киля, штевней, среднего шпангоута и бортов, стягивающихся пробковыми опоясками и двумя парусинами, внутренней и внешней…»

– Неплохо, совсем неплохо, если учесть, что у них были запасы продовольствия и необходимые для работы приборы.

– Я им даже где-то завидую. Наши современные экспедиции бывает экипированы попроще. Да и еда – сухари и тушёнка, в лучшем случае, – вздохнул академик.

– Но было и общее.

– Догадываюсь!

– Процитирую всё-таки: «Трудность работы заключалась в том, что исследовавшаяся местность представляла зачастую дикий, первобытный характер: высокие скалистые хребты, глубокие труднодоступные ущелья с бешеными ручьями; оголённые скалы с россыпями, местами же девственную тайгу и непроходимые болота. Дорог нет, есть только тропы. Пришлось приложить необычайные усилия, чтобы справиться с тем количеством контуров, которые представляла местность: поверхность же этой местности была местами изрыта глубокими оврагами, прорезана глубокими тонкими топкими ручьями или же представляла собою весьма капризные рельефы, покрытые лесом».

– Словно с моих маршрутов списано. Какое постоянство, однако, сохраняет природа. Сколько лет минуло, а режим северных рек почти не изменился.

– Точно?

– Так прочти дальше, там об этом есть.

– Сей момент, так, минуточку, вот. «В верховьях Лена узка, извилиста, мелководна, с частыми перекатами; такой характер её продолжается до Усть-Кута. Половодье в реке зачастую не совпадает с временем её вскрытия, когда река «вздувается», обыкновенно оно наступает после таяния снегов, обильных дождей. Таким образом и в это лето, согласно наблюдениям, река прошла при небольшой воде. Это имеет большое значение как для сплавляющих грузы паузков, по несколько дней засиживающихся на мелях, пока их не стащат нанятые прибрежные крестьяне, составившие из этого особый промысел, – так и для пароходного сообщения. Осенью обстоятельства ухудшаются, и на том же протяжении часто едва протаскиваются даже плоскодонные почтовые лодки. В общем же, по словам местных капитанов, река мелководна и бывает затруднительная даже для сравнительно малосидящих пароходов…»

– Итак, они свой путь начинали в Усть-Куте, а попасть им нужно было в Бодайбо, откуда начинался маршрут.

– Людей и груз мог тащить на себе только паузок.

– Не-не-не. Шитик! Ши-тик! Замечательная речная посудина. При низкой воде и большом грузе лучше не бывает. Самолично испробовал. Дно плоское, корпус длинный, заострённые нос и корма. На них делали крытые рубки с дверями и окнами. Собственник побогаче устраивал в рубках несколько отделений, обшивал их войлоком и материей. Комфорт!

– Значит, по воде они шли до устья Витима, а дальше перегруз на пароход, и на нём до Бодайбо.

– Кстати, одно время село Витим называли Витимском, звучало по-городскому. Но когда Витимск потерял статус центра золотопромышленности района, то постепенно превратился в большую пристань. Работы хватало по-прежнему – разгрузка-погрузка, гоньба, пароходство, ремонты…

– Путь до Бодайбинской резиденции, судя по дневнику, занял два дня. Двадцать четвёртого мая они отошли от пристани в Усть-Куте на пароходе «Иннокентий» и двадцать шестого прибыли в Бодайбо.

– Бог, подай бог – кажется, так говорили первые старатели, оказавшись в привитимской тайге. Может, поэтому и резиденция получила такое название – Бо-дай-бо?

– Кстати, очень занимательно Иванов сделал описание бодайбинской резиденции. Вот, слушай:

«Бодайбо значительное селение на правом берегу реки Витима; в нём сосредоточены резиденции пароходных и некоторых золотопромышленных компаний, а также торговые учреждения. Здесь место пребывания мирового судьи Ви-тимского золотопромышленного округа; управление горного исправника; правление Русско-Китайского банка; церковь, школы. Телеграф; общественное собрание с номерами для приезжающих. Здесь же так называемое «депо», где сосредоточены механические мастерские, лесопилки и станции узкоколейной железной дороги Компании Промышленности, попечительство, представителем которого является Харитонов, заведывает общими хозяйственными нуждами золотопромышленных компаний. Имеет свою больницу, приюты для бесплатного использования неимующих заработков»!..

В лабораторию буквально влетел Герман, а следом Михаил. Судя по выражению их лиц, случилось что-то необычное, а может, даже сенсационное.

– Трифон Петрович, Матвей Поликарпович! – с ходу выпалил Михаил, протягивая газету.

– Здрасьте, молодые люди!

– Да, да, простите. Здравствуйте, конечно. Вы почитайте, почитайте, – не унимался Михаил.

Профессор и академик переглянулись.

– Матвей Поликарпович, ты читал?

– А ты, Трифон Петрович?

– Короче, вы не читали. Я вам сам прочту.

– Вот и хорошо, сделайте, Михаил, голубчик, милость. В нонешних газетах шрифт, знаете ли, мелковат. Начинайте, мы все внимание, – пробубнил академик. – Д авайтедавайте. Слушаем.

Михаил вопросительно посмотрел на профессора. Тот согласно кивнул:

– Я тоже весь внимание.

В лабораторию вошли Ольга, Вигдор и Селина.

– Тсс, дамы и господа, – прошептал Герман. – С сольным чтением выступает известный учёный-археолог Михаил.

– Для тех, кто вообще не в курсе. В апреле тысяча девятьсот двадцать девятого года в газете «Автономная Якутия» была опубликована заметка под названием «Чучуна».

– Уже смешно, – попыталась пошутить Селина, но Михаил так серьёзно посмотрел на девушку, что она, покаянно сложив ладошки и склонив голову, замолчала.

– Так вот, что в статье написано: «Ещё при царизме в Верхоянском и Якутском округах было слышно, что на далеком севере находится никому неведомый народ – чучуна. Никто этим слухам, упорно циркулирующим до сих пор, значения не придаёт. Многие говорят, что рассказы о чучуна – просто выдумки. С этим нельзя согласиться…

Верхоянцы знают, что чучуна – не фантазия. Есть и очевидцы.

Чучуна часто появлялись до революции. Чучуна высокого роста, крепкого сложения, одет в звериные шкуры, имеет длинные волосы, развевающиеся при беге, вооружён луком со стрелами, сторонится местных жителей, иногда забирается в погреба за съедобным, бегает очень быстро (быстрее лошади). Отмечен один случай, когда чучуна ночью в виде забавы бросал в юрту небольшими камнями».

– Господи, а если этот самый чучуна встретится нам? – с ужасом произнесла Селина.

– Не исключено, – на полном серьёзе подтвердил академик.

– Да он же нас съест!

– Абсолютно не факт. Якутия огромная территория. Чучуна видели довольно далеко от тех мест, куда нас предполагает завести профессор. Но, как говорится, чтобы понять истину, нужно довести её до абсурда. Отрицание не есть подтверждение этой самой истины. Ну кто, скажите мне, будет утверждать на все сто, что эти самые первобытные люди не мигрируют?

– Матвей Поликарпович, не пугай ты так наших милых дам. И потом, встретить чучуна было бы сенсаций мирового уровня, настоящей-пренастоящей. Селина, вы же так любите быть первооткрывательницей!

– Профессор, но не до такой же степени…

– Что скажете, Герман? Помнится, вы когда-то интересовались снежным человеком?

– А то и скажу, что история эта давняя. Меня она заинтересовала, когда писал статью о Петре Драверте.

Неожиданно для всех Герман стал читать стихи:

 
Я ушёл весною в дебри Даялока,
Оглашая песней хвойную чащу,
И, разбивши стан у горного потока,
Каждый день с утра внимательно ищу.
В рыхлых обнаженьях жильного гранита
И в лесах, где кварц окатан, как слеза,
Множество сокровищ для меня открыто,
Только бы служили руки и глаза.
Рокоты ручьёв в горах призывно-звучны,
Нежит взоры каждый кустик и цветок;
Верные друзья со мною неразлучны
Молоток с киркою, заступ и лоток.
Здесь не вянут мысли в будничных заботах,
Дикая свобода радостно легка;
Это постигают птицы в перелётах,
Волны океана, ветры, облака.
Вдалеке от милой мне ничуть не больно —
Ты со мной незримо странствуешь везде;
Имя дорогое я шепчу невольно,
Обращаясь ночью к западной звезде…
Осенью багряной, перед злой зимою,
В переломе ясных, но коротких дней
Возвращусь я в город с полною сумою
Галек и кристаллов редкостных камней.
В шелесте приводов, в скрежете наждачном
Расскажу тебе я, загораясь вновь,
Об аквамарине, как Байкал, прозрачном,
 
 
О гранате красном, как соколья кровь.
Расскажу о лунном блеске ортоклаза,
О цирконе буром, как монгольский конь,
И холодный столбик винного топаза
Положу украдкой в тёплую ладонь…
А теперь, устало опуская плечи
На валун тяжёлый у кривой сосны,
Я предвосхищаю радость нашей встречи
В мастерской, где вместе будем до весны.
 

– Браво, Герман Германович! Для нас, геологов, Драверт любимый поэт! К тому же профессор! Геолог!

– И не только для геологов, – поддержал академика Трифон Петрович. – Когда-нибудь мы выкроим время на привале и я перескажу вам дравертовскую совершенно нефантастическую историю о мамонте и ледниковом человеке.

– Господи, – опять запереживала Селина. – Ч ас от часу не легче. То страшный чучуна, то мамонт, то ледниковый человек. Друзья мои, а мы точно в безопасности будем?

Воцарилось молчание, которое нарушил академик:

– Однозначно, милочка. Ваша красота и обаяние будут страшным оружием хоть для чучуна, хоть для снежно-ледяного ископаемого существа.

– Вы успокоили меня, Матвей Поликарпович, а то как-то тревожно стало.

– Всё, товарищи учёные, перестаём пугать участниц нашего беспримерного путешествия.

– Разрешите продолжить, Трифон Петрович?

– Давайте, Михаил.

– Кстати о Драверте. Он написал большую статью «Дикие люди мюлены и чучуна». Позвольте процитирую коекакие строки:

«В 1908 году во время путешествия на пароходе «Север» для минералогического обследования берегов Лены от Якутска до дельты этой великой реки я слышал в Кюсюре и Булуне отрывочные рассказы о диких волосатых людях, которые встречаются будто бы в глухих местах Верхоянского округа… Помню, с каким волнением я слушал в Омске в 1925 году от моего друга якута Дмитрия Иннокентьевича Тимофеева, студента Сибирской сельскохозяйственной академии, собранные им на родине любопытные сведения о диких людях мюленах и чучуна…

Ая – нельканские тунгусы, мюленами называют диких людей, обитающих в хребтах Джугджур и Дюжунгджур. По рассказам якутов-очевидцев и также понаслышке от тунгусов, эти люди представляют собой нечто похожее на первобытных людей. Когда остановишься на ночлег, растянув палатку, разведёшь костёр, сидишь за ужином, мюлен подкрадывается к тебе между кустами, как осторожный охотник, вооруженный луком, иногда камнями. Надо при переезде через хребет Дюжунгджур быть особенно осторожным, иначе можно быть убитым мюленом. Якуты ужасно бояться мюлена, называют его «дюжунгджуриччите» и потому приносят ему подарки. А тунгусы его знают, иногда убивают его. Ростом он ниже человека (другие говорят – выше). Волосы совсем не острижены, большая часть лица покрыта шерстью. Одежда звериной шкуры шерстью наружу. Имеет нечто похожее на торбаса, вокруг головы натянута лента, представляющая головной убор. Вооружение – лук. На поясе привешен нож. Имеет огниво, нередко вооружен просто камнями, палками. Язык – производит отдельные членораздельные звуки.

Подкрадываясь к ночлегу путешественников или к чуму туземных жителей, мюлен обстреливает их из лука или бросается камнями. Имеет привычку стрелять без перерыва. Окончив запас стрел, убегает. Предполагают, что они живут в пещерах».

– Жуть жутчайшая, я боюсь ваших мюленов и чучун. Мне начальника хватает, бывает, что в нём просыпаются сразу оба. Надо же, а я иной раз понять не могу, что происходит, когда в таком мягком, интеллигентом и одарённом человеке вдруг начинают клокотать… Ладно, ладно, шутка! Но реально страшновато.

Молчавшая до сих пор Оля попросила слово.

– Милости просим, – у лыбнулся профессор. – Я вообще удивлён вашим молчанием.

Оля слегка покраснела.

– Я читала про чучуна в старом журнале «Будущая Сибирь». Этнограф Ксенофонтов посчитал, что это всё дравертовские фантазии, основанные на фольклоре и первобытных верованиях. По старинным верованиям якутов, горные проходы населяют духи – иччи. Ну вот их и «оживили» чучунами.

– Час от часу не легче, – вздохнула Селина. – С живым чучуна ещё можно договориться, а с духами?

– Девушка же договорилась, – загадочно улыбнулся академик.

– С этого места поподробнее, Матвей Поликарпович, – Селина подошла к академику совсем близко и обняла за плечо.

– Э-э-э, милочка, вы меня смущаете. Расскажу, что слышал от одного якутского товарища в одной моей экспедиции, когда мы искали в стране вечной мерзлоты алмазы.

Так сказать, легенда. Кочевала себе семья якутского оленевода, перекочёвывала, и вот однажды старшая дочка уже под вечер должна была стадо оленей пригнать. Ушла, а назад-то и не вернулась. Пропала! А через много месяцев узнали они, что неподалёку было жилище чучуны – чум из жердей с дверью и тремя окнами. Подумали, может быть, это он дочку украл, и отправились к одинокому чуму. Окружили его с ружьями и стали наблюдать. И вот когда открылась дверь и вышла их дочка, увидели они, что за ней стоит огромный человек. Началась пальба, чучуна убили, а дочку забрали в родное жильё. Она и рассказала, как на неё напал чучуна, утащил в свой чум и сделал своей женой.

– Про великанов и циклопов в Якутии частенько рассказывают. Я тоже слышал такие истории.

– Э-э-э, Трифон Петрович, да тебя, наверное, зависть накрыла, что юная дева, прекрасная Селина рядышком со мной присела.

– Не без того, не без того.

– Профессор, сейчас подсяду, рассказывайте вашу страшилку.

– Какое непостоянство девичье, – в здохнул академик. – Трифон Петрович, давай свою побасёнку.

– Так вот, когда на Олекме работали, пошли в деревушку в надежде разжиться продуктами. Места дикие, таёжные, каждый новый человек уже праздник. Зашли в одну избу, а через минуту туда полдеревени набилось. Похоже, были здесь раньше до нас фольклористы, интересовались сказками. Местные им столько наговорили, что те в благодарность старикам огороды вскопали. Так что только мы в сени, а нас уже за стол, и пошли рассказы. Мы-то и не поняли поначалу, что нас тоже за фольклористов приняли. Среди тех учёных, видимо, девчонок было больше, а с мужиков спрос поболе – мы и крышу подлатали, и заборчик поправили, и огородик окучили.

– А рассказ про что?

– Так про великанов, Селина Ивановна, про великанов. Дело такое – перекочевала семья на новое место, и пошёл хозяин олешек проверить. Рядом со стадом наткнулся на следы. А след здоровенный, что пень большой. Один, другой, третий… Голову поднял старик, а впереди великанище, ну чучуна, значит, оленя тащит за собой. Заметил его великан, рассердился, оленя разорвал пополам. Старик не растерялся, за корягу припал да и выстрелил. Попал! Чучуна упал на землю, нож достал и показал на горло. Старик просьбу чучуна выполнил, нож забрал и вернулся домой. Рассказал всё жене, мол, взял нож за оленя, которого чучуна погубил.

Побледнела жена от рассказа, видно, догадалась, что ничего хорошего этот нож не принесёт. И точно, через три дня они со стариком ушли к предкам. Не знал старик, что кровь чучуна сводит с ума.

…Раздался стук в дверь, и появился Вигдор Борисович.

– Чует, чует зверь, кто его съесть хотел, – рассмеялся Герман.

Вигдор не без удивления поглядел на собравшихся и остановил взгляд на явно чем-то возбуждённой Селине.

– Не смотри на меня как чучуна, – полушутя пригрозила девушка.

– У вас тут весело, однако, раз моя помощница произносит имя фантастического персонажа.

– Ага, фантастического, его в лицо видели. Он вон с луком и камнями по горам мечется и на путешественников нападает.

Вигдор махнул рукой.

– Миша, Герман, вы уже рассказали о нашем походе в музей?

– Когда?! Тут мюлены и чучуна захватили всеобщее внимание. Теперь уж сам давай докладывай, как первооткрыватель.

– Опять открытие! Без меня! Ух, какие же вы мюлены! Чего мы не знаем? Выкладывайте, тихушники. В музей они пошли! Я сто лет не видела Марианну, только по телефону…

– Селина, пять минут тишины, умоляю!

– Итак, господа-товарищи, вчера я с Германом и Михаилом побывал в художественном музее, в его главном подземном хранилище фондов. Ну что, господа-товарищи, судя по всему, в местах, куда мы отправляемся, нефрит есть!

– Я не понял, нет, я не понял, – на полном серьёзе произнёс академик, кажется, готовый уже броситься в пучину назревающей дискуссии. – Вы утверждаете, что в подземелье, кроме холстов, бронзы и другого более изящного материала, залежи зелёного камня?

– Можно сказать и так.

– Очень интересно, теперь поподробнее, может быть, мы всё это время искали месторождения не там?

Вигдор не без удовольствия стал рассказывать историю мастера Чжана, потом о дневнике лейтенанта Белкина и его картинах.

После подробного рассказа воцарилась полная тишина.

– Чучуна и мюлены отдыхают, – тихо произнесла Селина, и все захохотали. Так бывает после возникшего напряжения.

Академик не выдержал, вскочил и стал быстро ходить вокруг стола.

– Значит, нефрит может быть и на подступах к Витимской горной стране?

– Гипотетически да, но де факто – нужна археология и геология. Если найдём артефакты, сможем сделать анализы, которые дадут ответ – местного происхождения камень или привозного. Проследим путь его миграции… Может быть, может быть… – профессор осёкся.

– Что, уважаемый Трифон Петрович?

– А то, не менее уважаемый Матвей Поликарпович, что, возможно, данные позволят говорить о более широком импорте камня из Китая или его местном происхождении.

– Это как? – удивилась Селина.

– А вот так. Нефрит всё-таки сырьё экзотическое, редкое, добывалось от находки к находке. Когда нашли нефритовые изделия в погребениях могильника Сарминский Мыс на Байкале, то знания о транспортных путях сразу расширились. Оказалось, что камень добывали отнюдь не на берегу нашего морюшка – в погребениях оказались готовые изделия. А на пространстве Витима и Верхней Ангары могли и добывать… Да, да, да – могли добывать.

– Другими словами, если мы найдём редкий белый нефрит на Верхней Ангаре или Витиме… – начал Михаил.

– …То мы сильно-сильно должны заинтересоваться археологическим нефритовым материалом Якутии, – отчеканил Герман.

– И будем сравнивать всё с тем сырьём, что, возможно, ждёт нас в ходе экспедиции, – заключил профессор.

– Сдаётся мне, – академик ткнул указательным пальцем в потолок, – после геохимического и углеродного анализа мы можем узнать много нового о миграциях не только готовых изделий и сырья, из которого они сделаны, но и о торговых путях, менных предпочтениях, реальных ценностях древнего периода нашей истории.

– Ух вы, – г ромко выдохнула Селина. – Я так понимаю, чучуна нам не страшны, мюленов мы не боимся и вообще стоим на пороге новых великих открытий. Меч курыкан отдыхает! Я готова двинуться в путь.

– Замечательно, Селина Ивановна, с вами наше путешествие обречено на успех.

– Вот, Вигдор Борисович, услышьте, что говорит учёный народ.

– Учёный народ! Я услышал о дневнике лейтенанта Белкина и о его чудесных картинах. Завтра же иду в музей и всё внимательнейшим образом проштудирую. Сообщаю также, что мы с Матвеем Поликарповичем прочитали дневники капитана Иванова, который параллельно работал в Привитимье. Давайте отдельные отрывочки озвучим. Кто у нас чтец-молодец? – Трифон Петрович обвёл взглядом присутствующих.