Текст книги "Тайная любовь"

Глава 15

Алатея получила ответ две ночи спустя. Герцогиня Ричмонд давала самый пышный бал, который должен был стать гвоздем сезона. Дом Ричмондов на реке каждый, кто хоть что-то значил в обществе, посещал непременно.

Алатея приехала туда относительно рано в сопровождений Сирины, Мэри и Элис. Ее отец обедал где-то с друзьями и должен был прибыть позже.

Оставив Сирину на диване в обществе леди Арбетнот и Силии Кинстер, Алатея удостоверилась в том, что Мэри и Элис тоже не обделены вниманием. Слава Богу, Эшер и Карстерс были при них. Потом она нашла уединенный уголок у стены и забилась туда.

Однако ее попытка скрыться обернулась неудачей, потому что лорд Фолуорт успел заметить ее. Через несколько секунд вокруг нее собрались поклонники, ее собственный «двор».

Не прошло и пяти минут, как к ним присоединился Чиллингуорт. После обмена дежурными любезностями граф прочно занял место возле нее, оттеснив Фолуорта, с мрачным видом уступившего ему эту выгодную позицию. Чиллингуорт, такой же крупный и высокий, как Габриэль, оказывал не менее подавляющее действие на остальных соискателей ее руки – уловив вызов в его тоне, они немедленно теряли боевой задор.

К тому времени когда заиграл оркестр, Алатея ощутила, что нашла покровителя в лице графа, и была готова. предложить ему руку в качестве партнерши, однако он словно не заметил этого и спокойно наблюдал за ней, когда ее пригласил лорд Монтгомери. Алатея не успела придумать убедительной отговорки, и ей пришлось согласиться на пламенную просьбу лорда. К счастью для нее, это был котильон, что избавило ее от неприятных ощущений, – иначе ей пришлось бы без конца выслушивать его комплименты.

Но вот танец кончился, и она с изумлением увидела терпеливо ожидающего ее Чиллингуорта. Лишь когда музыканты заиграли вальс, ей стало ясно, чего дожидался граф.

– Не окажете ли вы мне честь, дорогая?

Алатея заколебалась. Она подняла голову и увидела, что он смотрит на нее, выжидая.

Он был готов подойти и настаивать, если она сама не пойдет ему навстречу… и тут круг ее обожателей расступился перед Габриэлем.

– Боюсь, милорд, я уже обещала этот танец мистеру Кинстеру, – пролепетала Алатея.

Последнее было лишним: взгляд Чиллингуорта остановился на лице Габриэля, и это не обещало обоим ничего хорошего.

Между ними мгновенно вспыхнуло чувство соперничества. Чиллингуорт, обуздав себя, поклонился.

– Это для меня разочарование и потеря, дорогая, но надеюсь, потеря временная. Сегодня будет еще много вальсов. – Угрюмый тон больше, чем слова, выражал его намерения.

Габриэль предложил Алатее руку и привлек ее к себе, ловко отделив от толпы танцующих и от группы поклонников. Место для танцев было всего в нескольких дюймах от них, и она уже плыла по кругу в его объятиях.

Алатея чувствовала, что Габриэль доволен окончанием этой сцены и своей победой, но ей все это было неприятно.

– Ты привлекаешь к нам слишком много внимания.

– В настоящих обстоятельствах это неизбежно.

– В таком случае измени обстоятельства.

– Как?

– Твоя настойчивость вызовет сплетни.

– Ты хочешь, чтобы я разрешил тебе танцевать вальс с другими мужчинами?

– Да.

– Нет.

Алатея сжала губы. Кажется он вообразил, что может ей диктовать подобные вещи?

Настроение ее отнюдь не улучшалось оттого, что он продолжал намеренно играть на ее чувствах.

Танец закончился, и Алатея была рада вернуться в свой укромный уголок; но, как оказалось, у Габриэля на этот счет были другие планы.

Небольшой салон, куда он привел, ее, был уставлен пальмами в кадках и украшен статуями. Тщательно подобранный интерьер создавал ощущение защищенности. Они прошли в дальний угол салона, отгороженный тремя пальмами и ажурной аркой.

К ним тут же подошел лакей с подносом. Габриэль взял два бокала с шампанским и протянул один Алатее.

Приняв бокал, Алатея сделала крошечный глоток, успокаиваясь по мере того, как пузырьки газа приятно щекотали горло.

Однако стоило ей повернуть голову, и ее взгляд встретился со взглядом Чиллингуорта, который, оказывается, следовал за ними по пятам.

– Мне посчастливилось снова найти вас, дорогая.

Габриэль презрительно прищурился:

– Вы наблюдаете за нами?

– Ну что вы! – Чиллингуорт взял с подноса бокал с шампанским. – Я предположил, что после небольшой сцены, разыгранной Кинстером в бальном зале, он уединится с вами в каком-нибудь укромном уголке…

– Как видно, эта тактика вам хорошо знакома…

Чиллингуорт насмешливо посмотрел на Габриэля:

– Она меня удивляет. Вы, как известно, друг семьи, и ваш трюк – нечто такое, чего я никак не ожидал от вас.

– Только потому, что вы не имеете ни малейшего представления о том, в чем состоит мой трюк.

– Вот как? О нет, мой дорогой. Я далеко не так глуп, как вы предполагаете.

– Возможно, – заметил Габриэль, – было бы много лучше с вашей стороны, если бы вы проявляли как можно меньше фантазии.

– А я считаю, что было бы гораздо разумнее, если бы в данных обстоятельствах вы прекратили лицедействовать и уступили мне дорогу.

– О каком лицедействе вы говорите?

– О том самом. Помните поговорку о собаке на сене?

Алатея с горящими глазами выступила вперед, чем заставила замолчать Габриэля, который уже открыл рот, собираясь ответить. Удовлетворенная его реакцией, она повернулась к Чиллингуорту:

– Вы меня извините, если я сочту этот обмен «любезностями» не слишком лестным для себя?

Оба кавалера растерянно посмотрели на нее.

– Откровенно говоря, я просто в ужасе, – продолжала Алатея. – Похоже, вы считаете, что я не только тупа и лишена воображения, но еще и глуха! Представьте, я прекрасна понимаю ваши недомолвки. Ваше внимание ко мне нежелательно, и я никак вас к этому не поощряла!

Она с негодованием посмотрела на Чиллингуорта, потом перевела взгляд на Габриэля. Он помедлил секунды две, а затем неожиданно передал свой бокал Чиллингуорту и, схватив за руку, потянул ее вперед. Лицо Алатеи пылало, но она не попыталась вырываться – легче было бы разомкнуть стальной наручник, чем его пальцы.

Дверь в конце зала оказалась открытой. За ней располагалась небольшая гостиная, где занавеси на окнах были задернуты на ночь.

В камине горел огонь. Три канделябра струили золотистый свет на мебель, обитую атласом.

Алатея с трепетом ступила через порог; приблизившись к камину, она повернулась лицом к Габриэлю и услышала, как замок на двери защелкнулся.

– Этой нелепой ситуации пора положить конец.

Она твердо посмотрела на него:

– Графини больше не существует. Эта дама растаяла как туман и никогда не вернется.

– Да, но ты-то здесь.

– Да, здесь. Но я Алатея, и ты знаешь меня вею жизнь. Я вовсе не восхитительная куртизанка, которую тебе так хотелось соблазнить. Ты разочарован, потому что графиня исчезла. А поскольку я вызвала твой гнев и раздражение, тебе лучше приударить за какой-нибудь другой леди, которая придется тебе по вкусу и подойдет лучше, чем я.

Габриэль по-прежнему стоял у двери, голова его была слегка наклонена.

– Выходит, мой интерес к тебе вызван одним лишь раздражением?

– Да, это так и есть. Вспомни, как ты повел себя с Чиллингуортом и другими. Отчего-то вдруг забыв о своем долге охранять близнецов, ты переключил свое внимание на меня!

– Но я не вижу в этом ничего плохого…

– Ты буквально одержим манией защищать кого-нибудь! Стоит тебе остановиться, немного подумать, и ты поймешь, что в этом нет нужды. Мне необходима защита еще меньше, чем близнецам. Ты постоянно вертишься вокруг меня, и это просто глупо, да к тому же привлекает к нам внимание. Ты ведь знаешь, какие выводы люди сделают из этого, – они тут же вообразят нечто такое, чего и в помине нет.

Габриэль с минуту помолчал, потом спросил:

– Нечто, чего якобы не существует, иллюзия досужих светских сплетников – что же это на самом деле?

– Ну, они могут решить, что в ближайшем будущем прочтут в «Газетт» сообщение о помолвке. Как справедливо заметил Чиллингуорт, широко известно, насколько близки наши семьи. Ты и я знаем друг друга долгие годы. Как только они вобьют себе в головы подобную мысль, это станет адом для нас обоих.

– Неужели? А мне кажется, у тебя что-то неладно с головой, и в этом все дело.

– Но я вовсе не хочу провести оставшуюся часть сезона, разъясняя всем и каждому, почему мы не собираемся пожениться.

– Успокойся, ничего такого тебе не грозит.

– Правда? И почему ты так уверен?

– Потому что мы поженимся.

Произнося эти слова, Габриэль уже стоял рядом с ней. Алатея смотрела на него молча, казалось, потеряв дар речи. Потом глаза ее будто заволокло дымкой.

– Что ты сказал?

– Я согласился отложить обсуждение этого вопроса до тех пор, пока мы не разделаемся с твоими обидчиками, но все равно рано или поздно им придется заняться. Так почему бы не теперь? Я считаю, что мы непременно поженимся, и чем скорее, тем лучше.

– Прежде у тебя и в мыслях не было жениться на мне, даже после бала у леди Арбетнот…

– Ты так и не научилась читать мои мысли. Я решил жениться на тебе, еще когда считал тебя графиней.

– Но ты ведь на самом деле не хочешь этого.

– Еще как хочу. Этот факт должен объяснить, почему я так ревностно оберегаю тебя от других джентльменов. Твое окончательное расставание с графиней решило все, так что единственное заключение, к которому придет общество, будет справедливым.

– Ты так считаешь?

– Да, потому что именно так и будет. Если тебе надо время, чтобы освоиться с этой мыслью, ты его получишь, но не воображай, что из этой ситуации есть какой-нибудь иной выход.

– Но… Я не могу очаровать тебя, как графиня, – ты все знаешь обо мне.

Он обнял ее, поцеловал и крепко прижал к себе. Сопротивление длилось не более секунды – она погрузилась в его объятия, и губы ее раскрылись навстречу ему, предложив все, что могли дать.

Алатея сдалась без боя, зная, что любая борьба с ним была бы ею проиграна, но при этом все-таки пыталась сохранить ясность мысли.

Она желала его, и голод ее был слишком, силен. Она целовала его страстно, нежно, соблазняя и заманивая, готовясь снова и снова отдавать и брать.

Габриэль тоже был счастлив с ней и не скрывал этого. Алатея это чувствовала и знала. Она чувствовала, как страсть нарастает в нем, и наслаждалась мощью и силой этой страсти.

Головокружительная волна, уносящая их, превращалась в вихрь, жаркий, обдававший пламенем… Потом руки его пришли в движение и потянулись к ее волосам.

– Что…

Она ощутила внезапный рывок и увидела в его глазах блеск удовлетворения. Чепчик из кружев, расшитый золотом!

– Ты не посмеешь бросить его в камин!

– Не посмею?

Злополучный головной убор полетел на пол.

– Как хочешь.

Его рука снова потянулась к ее волосам и стала небрежно ворошить их.

– Что ты делаешь? – Она попыталась воспротивиться, но он не ослаблял своих усилий. Ее волосы рассыпались по плечам.

– Сейчас, когда волосы растрепаны, у тебя вид чрезвычайно соблазнительный, и это меня очаровывает. Спорить с тобой всегда было бесполезно – только зря тратить слова и время. Поэтому я решил прибегнуть к силе. Ты никогда не понимала, почему я так ненавидел это твое пристрастие к чепчикам.

Он еще некоторое время играл с шелковистой массой волос, потом собрал их в кулак и, потянув, заставил ее отклонить голову назад.

– Что еще ты придумал?

– Твои глаза. Ты хоть представляешь, что это значит смотреть в твои глаза? Не на них, а в них, прямо в глубину? Каждый раз, когда я в них смотрю, я будто падаю в какую-то таинственную бездну и теряюсь в ней, а заодно теряю разум.

Его взгляд опустился ниже:

– И еще твои губы!

Он нежно, прикоснулся к ним поцелуем.

– Но ведь мы оба знаем, что это значит.

Габриэль убрал руку с ее спины.

– Но не думаю, что ты это понимаешь.

Длинные пальцы легко, как перышко, коснулись ее щеки, подбородка, потом, приподняв его, он пробежался губами по овалу ее лица.

Алатея затрепетала.

– Ты очень уязвима. – Эти слова коснулись ее слуха как ласка. – Ты не слабая, ты ранимая. Ты как раз подходишь для меня.

Ее веки опустились, когда их коснулись его губы, а по всему телу разлился жар.

Разум говорил ей, что она должна поправить его, сказать, что не принадлежит ему, но вместо этого она лишь прижалась к нему. Ноги ослабели, голова закружилась; все поплыло перед глазами, и она едва успела уцепиться за отвороты его фрака.

Его страсть была столь же сильной – она питала ее желание, возбуждала, обнимала, охватывала и требовала от нее всего, что она могла дать. Донельзя смущенная, Алатея сначала не осознала, где его пальцы, пока он не сжал ее, талию потом, прервав поцелуй, спустил платье с плеч.

Ее груди, набухшие, с острыми пиками сосков, тут же оказались в его руках – и все это произошло так быстро что она едва смогла перевести дух.

Прежде он ласкал ее грудь только в темноте; она не могла видеть, как он к ней прикасается, не могла видеть его лица и желания на этом лице, не могла видеть пламени страсти в его глазах.

Теперь его руки властно сомкнулись на ее грудях. Алатея закрыла глаза и пыталась сохранить остатки здравого смысла, пока он наслаждался, лаская ее.

Губами, языком и зубами он показывал ей, что боготворит ее, и наслаждение накатывало на нее волнами, пока она не начала задыхаться от сжигавшей ее страсти. Горловой звук, который он издал, свидетельствовал о его мужском удовлетворении. Потом Габриэль повторил эту сладкую для нее пытку.

Его прикосновения были восхитительными, и Алатея беспомощная в его объятиях, изгибалась, предлагала себя умоляя и ощущая каждый нюанс, каждый оттенок его ласк, тайный смысл, который он в них вкладывал.

Вихрь страсти окружил их, создавая особую ауру, и они стояли, сжимая друг друга в объятиях, будто в самом сердце бури.

Никогда прежде Габриэль не достигал такой степени возбуждения, и все же ему удавалось удержаться от последнего шага. Это было бы невозможно ни с какой другой женщиной, но та, которую он держал в объятиях, была осиянной и он всегда знал это.

Его руки скользнули за ее спину, и он спустил вниз ее платье и нижнюю сорочку до бедер. Губы его изогнулись в улыбке. Он нежно провел ладонями по ее спине и талии, медленно скользя по всем изгибам тела.

– Мне нравится, что ты такая высокая и стройная. Он целовал ее долго и неторопливо, потом спустил платье и сорочку с бедер и ног, и одежда, шурша, упала на пол.

Теперь ему больше не хотелось разговаривать. Он уже знал вкус ее тела и этот контраст между собственной силой и крепостью и ее женственной упругостью. «Очарование» было слишком слабым словом, чтобы определить его одержимость ею.

– Не двигайся.

Сомкнув руки вокруг бедер Алатеи, он опустился на колени. Он слышал ее неровное дыхание, губы его приблизились к ее животу и он поцеловал его, потом коснулся губами пупка. Ее руки опустились на его плечи. Когда он прикоснулся к вожделенной выемке, ее пальцы скользнули в его волосы и запутались в них.

Она вздрогнула, напряглась, когда он наклонял голову и прижался лицом к ее плоскому животу.

– Габриэль!

Это слово было произнесено шепотом, с мольбой. Алатея с трудом узнала свой голос. Ее кожа пылала, голова кружилась, она была в полном смятении – и при этом остро чувствовала каждое его прикосновение, каждую ласку. В воздухе трепетало желание, пылала страсть, и на этот раз не было темноты, не было покрова таинственности, не было вуали, скрывавшей ее лицо.

Она стояла перед ним совсем нагая, и ее поддерживала только одна мысль, что своей наготой пленила его. Его голова была тяжелой и теплой, а прикосновение его рук одновременно и успокаивало, и возбуждало. Его шелковистые волосы заскользили по ее коже, и, когда он повернул голову, она поняла, что так и должно быть.

Его единственным ответом был жаркий влажный поцелуй, запечатленный на ее вздрагивающем животе, как раз под тугими кудряшками. Он скользнул рукой по ее ягодицам, угрожая хрупкому, едва обретенному ею равновесию, в то время как другая его рука двигалась вверх и вниз по нежной внутренней стороне бедер.

Его губы спустились чуть ниже.

Ома ожидала, что он дотронется до нежной плоти между бедрами, нервы ее были напряжены. Потом он сделал это, и ей показалось, что сейчас она умрет от восторга.

От жаркого прикосновения его языка к ее плоти у нее подогнулись колени.

– Ш-ш.

Он обнял Алатею, попытался успокоить. Захватив одно колено, он перекинул ее ногу себе через плечо. Ей пришлось изменить положение, чтобы не упасть, она обвила ногой его широкую спину, а пальцы продолжали сжимать его голову. Теперь она стояла прочнее, но оказалась гораздо доступнее для него. Его обжигающе горячий язык снова начал ласкать ее.

– Я хочу попробовать тебя на вкус.

Нечетко произнесенные слова были его единственным предупреждением, прежде чем он сделал это. Он действительно пробовал ее на вкус, лизал, ласкал – была ли она согласна на эти интимные ласки, уже значения не имело. Он просто брал то, что хотел, а она соглашалась на это.

Нервы ее трепетали, она была беззащитна перед ним, и тело откликалось на каждое его прикосновение остро и мучительно.

Голова ее кружилась, но все-таки в каком-то потаенном уголке сознания она оставалась свободной, независимой и достаточно разумной, чтобы оценивать его действия.

Ее восприимчивость все усиливалась – теперь она могла чувствовать гораздо острее и глубже. Мужчина, стоявший перед ней на коленях, был богом чистого наслаждения, он ошеломлял ее, не давал ей передышки, пока она не разразилась рыданиями, а ее тело не стало всего лишь сосудом жаркого непреодолимого желания.

Алатея тотчас же поняла это, как только его язык и губы на мгновение оторвались от нее. Его руки оставались на ее бедрах; он поднял ее, а через мгновение его плоть наполнила ее.

Его мощный член вошел в ее тело, преодолев незначительную преграду, и оказался глубоко внутри. Со вздохом, похожим на рыдание, она обвилась вокруг него, женская плоть сомкнулась вокруг мужской, и Алатея старалась удержать его как можно ближе и как можно дольше. Ее пальцы изогнулись, грудь напряглась. Обвив ногами его бедра, руками она обняла Габриэля за плечи, изо всей силы прижимаясь к нему, потом обхватила руками голову и, найдя губы, прильнула к ним.

Этот поцелуй был их взаимным признанием и потребовал всех сил и всей страсти – их тела задвигались в совершенной гармонии, в медленном ритме, столь же естественном, как дыхание. Он поднял ее еще выше, а она змеистым движением соскользнула ниже и прильнула к нему.

Возможно, Алатея должна была бы ощутить стыд, оттого что столь легко и охотно отдалась ему и обнимала его, совершенно обнаженная, тогда как он оставался в своем элегантном вечернем костюме. Каждое его движение возбуждало ее еще сильнее.

Должно быть, он и хотел, чтобы это было так. Он ведь сам сказал, что хочет показать, насколько очарован ею: в то время как он нежился, погружаясь в ее обнаженную плоть, стараясь продлить эти бесценные мгновения, он и сам тонул в этом водовороте, разделяя ее страсть.

Ей не требовалось, чтобы он поднял веки и посмотрел ей в глаза сияющим взглядом, а потом сказал:

– Ты думаешь, что я знаю тебя, но ведь я не знал, какой женщиной ты стала. Я не знал, что ты почувствуешь, когда мои руки запутаются в твоих волосах, еще теплых после сна, или что почувствую я, когда утром скользну в тебя после пробуждения.

Я еще не знаю, что это значит – засыпать, держа тебя в объятиях, и просыпаться, чувствуя твое теплое дыхание на щеке. Что это значит – держать тебя, обнаженную, в своих объятиях при свете дня, обнимать тебя, когда ты располнеешь, потому что будешь носить моего ребенка. Столько всего я не знаю о тебе. И всю свою жизнь я проведу с тобой, но все еще не узнаю тебя полностью и буду желать узнать больше.

И мне не важно, как тебя зовут. Я знаю только, что ты та женщина, которая сегодня пленила и очаровала меня, хотя прежде я уже был знаком с тобой, был знаком всю жизнь.

Ей не требовалось, чтобы он все это произносил, но он именно так и сделал. Она поцелуем заставила его замолчать, но продлить этот поцелуй ни у нее, ни у него не было сил. Она спрятала голову у него на плече, прижалась к его шее, запечатлела еще один жаркий поцелуй на его пылающей коже.

Его губы возвратили ей это наслаждение, потом он слегка прикусил ее губу.

– Тебе это нравится, да? – Он хрипло рассмеялся.

Она крепче сжала его в объятиях.

Габриэль откинул голову назад и застонал. Потом он поймал непослушные пряди ее волос, оттянул ее голову назад, чтобы видеть выражение ее глаз.

– Ты создана, чтобы принадлежать мне.

Алатея сжала губы. Должно быть, он был прав. Тряхнув головой, она высвободила свои волосы из его руки, и это внезапное движение будто изменило ее. Она наклонилась еще ближе к нему и еще сильнее сжала его.

Габриэль с трудом втянул воздух, потом его губы снова нашли ее, и этот поцелуй был требовательным и властным. Он потерял контроль над собой. Обоих снова захватил вихрь, объяло пламя. Страсть подняла их высоко на волне чистой радости и испепелила. Облегчение было таким сладостным, таким глубоким, что они даже не почувствовали, как оказались на полу. Единственной реальностью для них стало то, что они были вместе, что они слились в единое существо.

– Ты назвала меня Габриэлем.

Лежа у него на груди, все еще не вполне придя в себя, Алатея с трудом соображала.

– Я мысленно уже много недель называю тебя Габриэлем.

– Хорошо, я и есть Габриэль.

Теперь он распростерся на диване, лежа на спине, и поднял туда же ее.

– Я больше не товарищ твоих детских игр. Я твой любовник и стану твоим мужем. Я настаиваю на этом. – Его рука сжала ее затылок, потом разжалась и принялась нежно поглаживать волосы. – Впрочем, не важно, как ты меня называешь, как я называю тебя. Это ничего не меняет. Ты женщина, которую я желаю, а ты желаешь меня. Ты моя. Ты всегда была моей и всегда будешь моей.

Железная уверенность, прозвучавшая в его словах, потрясла Алатею. Она пошевелилась.

– Лежи спокойно. Тебе не холодно?

– Нет, конечно, нет!

Ее кожа все еще пылала. Тело, теперь находившееся под ней, источало жар.

Она вспомнила, как однажды ночью они лежали рядом, . глядя на звезды, не прикасаясь друг к другу, но между ними возникло напряжение, и оно было настолько сильным, что, казалось, вот-вот от них полетят во все стороны искры. Теперь это напряжение совершенно исчезло – их окружало спокойствие, глубокое и прочное. Удовлетворение и насыщение, о существовании которого она даже и не подозревала, окутывало их, и Габриэль охотно разделял с ней этот безмерный покой. Она могла слышать биение его сердца под своим ухом – оно билось медленно и ровно.

– Почему ты здесь?

Он задал этот вопрос ровным голосом, и, заинтригованная, она ответила:

– Ты привел меня сюда.

– И ты пришла, а теперь лежишь в моих объятиях, совершенно нагая, – ты приняла меня с охотой, добровольно отдалась мне только потому, что я желал тебя.

Его рука потянулась к ее волосам и нежно их погладила.

– Ты чувственная женщина, королева в постели, и мне не важно, сколько тебе лет. Ты неопытна, но так восприимчива, что у меня голова кругом идет от тебя.

Она закрыла глаза:

– Не надо.

– Что не надо? Не надо говорить правду? Но почему? Тебе нравится отдавать, и единственный мужчина, которому ты будешь отдаваться, – это я.

Алатея не могла ничего отрицать, и это предоставляло ему преимущество, власть над ней.

Она сделала над собой усилие и попыталась сесть.

– Нам пора.

– Нет еще.

Он нежно прижал ее к себе и поцеловал в мочку уха. Потом его губы проделали путешествие по ее коже.

– Еще только раз… Еще… Еще…