Текст книги "Джоби"

3

Фашисты залегли за невысокой насыпью в поле позади спортплощадки. Из укрытия они вели беглый огонь по зданию школы, изрешетив пулями все южное крыло; то и дело слышался звон разбитого стекла: враг садил по окошкам. За окнами Джоби и его товарищи держали оборону; сейчас, отразив очередной бросок неприятеля на открытую полосу асфальта, они отдыхали, пряча головы за подоконниками. Рядом с Джоби на полу сидела измученная Эльза – это она во время боя без устали заряжала и перезаряжала винтовки, из которых он стрелял по врагу. Джоби улыбнулся и ободряюще тронул ее за руку.

– Не бойся, мы скоро ждем подкрепления.

Он знал, что из Понтифрактской казармы им на помощь уже выступила колонна солдат. Мистер Моррисон успел получить это донесение за минуту до того, как прервалась телефонная связь.

– Когда ты рядом, мне не страшно, – сказала Эльза. – Какой ты храбрый, Джоби!

Джоби пожал плечами.

– Я только исполняю свой долг…

Эльза подарила его лучезарной улыбкой; поверх ее головы он увидел, как, пробираясь на четвереньках вдоль цепочки бойцов, к ним приближается директор школы.

– Ну как? – спрашивал он то одного, то другого. – Не тревожьтесь, к нам спешит подмога. Нам бы только еще чуточку продержаться.

– Как тут у вас? – спросил он, когда поравнялся с Джоби и Эльзой.

– Все в порядке, сэр, – отвечал ему Джоби.

– Вот и прекрасно! Молодцы, славно деретесь! – Мистер Моррисон осторожно поднял голову и выглянул наружу. – Что ж, кажется, мы недурно их угостили, долго будут помнить. Едва ли теперь посмеют сунуться еще раз… – Он осекся и замер. – Ах ты черт! Глядите!

Джоби, вскинув винтовку, приподнялся. Один из вражеских солдат перелез через насыпь и побежал по открытой площадке к школе, держа в правой руке маленький круглый предмет.

– Ручная граната! – воскликнул директор, и тотчас Джоби спокойно промолвил:

– Предоставьте его мне, сэр.

Он успел уже взять солдата на мушку; ствол его винтовки покоился на карнизе и слегка поворачивался, держа бегущего под прицелом. Джоби хладнокровно выжидал; вот солдат остановился, выдернул чеку из гранаты, занес руку – и в то же мгновение Джоби выстрелил. Он не промахнулся; солдат рухнул как подкошенный, и граната взорвалась, взметнув в воздух осколки асфальта.

– Отличный выстрел, Джоби! – крикнул ему директор.

– Что вы, сэр, пустяки, – отрывисто отозвался Джоби, держа под прицелом насыпь, из-за которой в любую минуту мог показаться следующий.

Эльза не сводила с него глаз, и в них светилось восхищение…

Чей-то голос раздался у него над ухом.

– А? – Джоби встрепенулся; над ним стоял парикмахер в темном халате.

– Стричься, говорю, собираешься? Или так и будешь сидеть здесь до вечера?

– Ой, простите. – Джоби встал и пошел на освободившееся место.

– Где ты витал сейчас, за тридевять земель? – Парикмахер мистер Манли встряхнул салфетку, округлым привычным движением накинул ее на плечи Джоби и заткнул края ему за воротник.

– Так, задумался.

– Оно и видно. Два раза окликал тебя, и все напрасно. – Высоченный, худой, с бельмом на глазу, парикмахер, полязгивая ножницами, склонился над Джоби плакучей ивой. – Как будем стричь? Наголо? Дешево и сердито!

Джоби улыбнулся ему, глядя в зеркало, где его отражение, уменьшаясь с каждым разом, повторялось вновь и вновь, потому что прямо напротив, за спиной, висело на стене другое зеркало.

– Подровняйте, пожалуйста, на затылке и с боков, а челку не трогайте. Я отпускаю себе зачес.

– Хм-м. В таком разе изобразим тебе пробор и смажем бриллиантином, чтоб держалось.

Пока парикмахер колдовал над его головой, Джоби разглядывал флаконы, баночки и пульверизаторы, теснящиеся на трельяже. Помимо широко известных патентованных эликсиров, лосьонов и помад, мистер Манли пользовался снадобьем собственного изготовления, которое составлял у себя в каморке и разливал по чистым аптечным склянкам, снабдив их этикеткой: «Фиксатуар „Помона“. Фиксатуар стоил дешево и пользовался большим спросом у молодых щеголей и у подростков, вступающих в ту пору, когда начинают заботиться о своей наружности, – он усмирял самые непокорные вихры. Жаль только, быстро высыхал, застывая на прическе тонкой и ломкой пленкой, которая под зубцами гребешка рассыпалась и оседала на плечи, подобно густой перхоти.

– А скажи-ка ты мне, – заговорил опять парикмахер, выключив стрекочущую машинку и снова вооружаясь ножницами, – как себя чувствует твоя мамаша?

– Мама в больнице, – сказал Джоби.

– Да, слыхали.

Каждая парикмахерская в городишке служила как бы перевалочным пунктом для местных сплетен и новостей. Досужие старички – вроде того, что притулился сейчас в углу и, опершись на палку, поставленную между ног, мирно посасывает беззубым ртом дочерна прокуренную трубку, придерживая ее заскорузлыми пальцами, – просиживают здесь часами, ловя слухи и передавая их дальше в сильно приукрашенном виде, тешась нескончаемыми и бессвязными спорами о том, кто кем кому доводится и от кого ведется чей род, смакуя заново давно забытые скандальные истории и держа ушки на макушке в ожидании новых. А поглядеть со стороны – заняты старички медлительным ходом своих размышлений и все другое-прочее их словно бы не очень трогает.

– Что же, сделали ей операцию?

– Сделали, позавчера.

– Стало быть, скоро выпишут домой?

– Наверно.

– Худо небось живется без матери?

– Я покамест живу у тети Дэзи.

– Вон что! А как отец – сам себя, что ли, обихаживает?

– К нему Мона приходит убираться, моя двоюродная сестра.

– Понятно.

Правда, последнее время разговоры в парикмахерской были подчинены одной главной теме: надо ли в скором будущем ждать войны. Год назад, когда она казалась неизбежной, ее с трудом удалось предотвратить, но, видно, этому ненасытному Гитлеру все мало. Мнения посетителей расходились. Одни стояли за политику умиротворения, проводимую Чемберленом; другие, кто еще недавно обзывал Черчилля поджигателем войны, пришли к тому, что Черчилль с Иденом правы: давно надо было перевооружиться и показать Германии, что есть черта, которую ей не позволят перейти без войны. Теперь Гитлер бряцает оружием, угрожая Польше, с которой наши, оказывается, связаны договором. Неужели Гитлер не понимает, что, если он нападет на Польшу, мы тоже вступим в войну? А кстати – вступим ли? Это еще не факт. Кое-кто из завсегдатаев парикмахерской имел по этому поводу сомнения. Уж если говорить откровенно – чего ради? Какое нам дело до Польши? Вот вы, к примеру, знаете, где хоть она находится, Польша?..

Гул разговоров то утихал, то снова нарастал, переливаясь из одного конца парикмахерской в другой; изредка, в подтверждение своих доводов, кто-нибудь читал вслух выдержки из «Йоркшир пост» или «Дейли экспресс», которые поступали к мистеру Манли каждое утро. Сам мистер Манли, чикая ножницами у Джоби над головой, поминутно отрывался и тоже вставлял свои замечания, для вящей убедительности потрясая в воздухе своим длинным, тонким инструментом. Под общий шум Джоби мало-помалу снова принялся строить воздушные замки. Поводом к этому послужила случайная встреча с Эльзой на Кооперативной улице, куда она явилась с матерью за покупками. Джоби пошел следом, замедляя шаги, когда они останавливались поглядеть на какую-нибудь витрину. Один раз миссис Ледекер зашла в газетный киоск, оставив дочь на улице. Эльза стояла совсем близко, и Джоби исподтишка наблюдал за нею, мучительно соображая, под каким предлогом с ней можно заговорить. Хотя что толку? Они даже не знакомы. На мгновение ее взгляд обратился к нему – и безучастно, равнодушно скользнул дальше. Джоби подошел и, мимоходом задев рукавом ее платье, стал по другую сторону двери, у витрины. В эту минуту из киоска вновь показалась ее мать и увела Эльзу вверх по крутой улице…

Осада школы на Тинсли-роуд завершилась: на помощь к осажденным подоспела Отдельная рота Йоркширской Королевской легкой пехоты на грузовых автомобилях во главе с броневиком. Фашисты, охваченные паникой, обратились в бегство. Одно из подразделений получило приказ их преследовать и свернуло в поле. Остальные, под водительством командира, запрудили спортплощадку: им навстречу с ликующими криками высыпали защитники школы. Вернее, высыпали те, у кого хватило сил. Джоби, раненый, вышел тяжело ступая, с окровавленной повязкой на голове и рукою на перевязи. Другой рукой он опирался на плечи Эльзы, которая поддерживала теряющего силы героя…

– Опять он за свое, – произнес парикмахер.

– Чего?

– Размечтался. Витаешь за тридевять земель. Лосьон, говорю, из флакона желаешь или из пульверизатора?

– Это… из пульверизатора, – возвращаясь к действительности, сказал Джоби.

– С нашим удовольствием!

Парикмахер щедро опрыскал голову Джоби «Помоной», в сотый раз поправил ему прическу и напоследок еще разок-другой лязгнул ножницами, отхватывая торчащие волоски.

– Ну вот, – сказал он, отступая назад и любуясь своей работой. – Не узнает тебя теперь твоя симпатия.

Шутка, конечно. Джоби, стараясь не краснеть, расплатился и направился к выходу.

– Желаю твоей мамаше скорей поправиться, передай отцу, – крикнул ему вслед мистер Манли.

Немного сконфуженный собственным великолепием, Джоби шествовал по улице, изредка бережно прикасаясь пальцами к своей прическе. Да, мистер Манли не пожалел лосьона – сутки продержится, если не трогать гребешком.

Он повернул к дому. Сегодня пятница – значит, если Мона еще там, можно забрать комикс, который должны были принести вместе с утренней газетой. Почти на каждый день недели приходился свой комикс; Джоби получал два: «Чародея» по вторникам и «Удальца» по пятницам. Еще выходили «Искатель приключений» (по понедельникам), «Скиталец» (по четвергам) и «Шкипер» (по субботам). Они мало чем отличались друг от друга по содержанию, но Джоби отдавал предпочтение «Удальцу», посвященному славным делам мальчиков из школы «Красный Круг». Выбор достаточный, плюс к этому «Фильмы для мальчиков» и «Юмор на экране», – была бы охота меняться. Хотя мама не любит, когда книжки ходят по рукам. Как-то раз она поймала в доме клопа и утверждала, что его занесли вместе с комиксом… Как это он не догадался попросить, чтобы комикс захватила с собой Мона? Вдруг она уже ушла – и ему придется потом второй раз тащиться в такую даль…

В конце улицы, на ограде, сидела Эгнис Маклауд в окружении кучки парней. Эгнис недавно окончила школу, но, как видно, еще не пошла работать. Иначе не болталась бы все время на улице, где ее сразу обступали взрослые ребята или же без конца кружили рядом на велосипедах. Что они находили в этом занятии – непонятно, но, должно быть, что-то находили, раз оно им никогда не надоедало. В стороне, на отшибе, сидела Молли, младшая сестренка Эгнис – всего на год старше Джоби, – и во что-то играла сама с собой. Когда Джоби проходил мимо, она окликнула его:

– Привет, Джоби!

– Привет.

– Твоя мама не вернулась из больницы?

– Нет еще.

– А ты пока где?

– Я живу у тети Дэзи.

– А-а… Значит, в классическую пойдешь после каникул?

– Ага.

– Рад, наверно?

– Ага, я так хотел.

– Фу, а я не люблю школу! Бросить бы поскорее учиться и найти работу, как наша Эгнис!

– А разве она уже нашла?

– Ага, ее взяли продавщицей к Хансону. С понедельника начнет работать.

– Ну, я пойду, а то некогда, – сказал Джоби.

– Валяй…

– Счастливо!

– Пока, Джоби! Пускай твоя мама выздоравливает поскорее!

– Ладно, спасибо.

Чудно как-то чувствуешь себя с этой Молли. Разбитная, бойкая, во всем-то она разбирается, глаза насмешливые, озорные. И никогда не знаешь, чего она тебе ляпнет через минуту.

Дверь в доме была не заперта, но Моны не видно и не слышно. Он вошел в гостиную: кругом чисто, прибрано, из сложенной «Дейли геральд» торчит уголок его комикса. Джоби открыл его, полистал, борясь с соблазном сию же минуту, не откладывая, приняться за чтение. Внезапно до его слуха долетели невнятные голоса. Как будто бы сверху. Он шагнул к лестнице и задрал голову. Двери спален, выходящие справа и слева на крошечную площадку, были закрыты.

– Эй, кто там? – крикнул он.

Через несколько секунд дверь большой спальни отворилась, и из нее высунулась Мона.

– Джоби! Ты откуда взялся?

– Зашел за комиксом.

Она стала спускаться по лестнице, трогая рукой волосы, словно хотела проверить, не растрепаны ли они.

– Уборкой наверху занималась?

– Я поднялась поговорить с твоим папой. Он сегодня не пошел на работу, ему нездоровится.

Не глядя на него, она проскользнула мимо; Джоби последовал за ней в гостиную.

– Он лежит?

– Сейчас – да, но говорит, скоро встанет.

Он обратил внимание, что щеки у Моны горят и говорит она прерывисто, точно слегка запыхалась. Должно быть, оттого, что низко нагибалась, подметая под кроватью.

– Что с ним, не знаешь?

– Говорит, желудок расстроился. Не знаю, как он теперь будет с обедом, думала, может, сбегать купить ему жареной рыбы с картошкой или еще чего…

– Тетя Дэзи мне тоже велела купить рыбы – и денег дала.

– …а он говорит, обойдусь.

– Ясненько. Пойду загляну к нему на минуту.

– Хочешь, могу тебя подождать, пойдем домой вместе, – предложила Мона. – Здесь у меня на сегодня все.

Джоби поднялся в большую спальню. Отец лежал, натянув одеяло до подбородка, так, что видно было только его лицо. Джоби стал у кровати, глядя на него.

– Мона сказала, ты себя плохо чувствуешь.

– Ничего страшного, Джоби. Живот чего-то разладился. Пустяки. Немного полежу и встану.

– А я зашел комикс взять.

– Глядите-ка, ты подстригся!

– Ага, это меня тетя Дэзи погнала. Мистер Манли спрашивал про маму.

– Хорошо за тобой смотрит тетя Дэзи?

– Нормально. Но дома все-таки лучше.

– Я думаю! Потерпи, недолго осталось.

– Когда же мама вернется?

– Как оправится после операции, так и вернется.

– А это долго?

– Да нет. Просто первое время полагается понаблюдать за ней.

– И не лучше ей до сих пор?

– Вот приедет домой, станет лучше. Врачи по крайней мере довольны.

– Принести тебе снизу газету?

– Не нужно, я сейчас встаю.

– Тогда я пошел? Мне еще за рыбой с картошкой…

– Да-да, ступай.

Джоби повернулся было к двери, но отец остановил его.

– Погоди… Ты вот что – лучше не говори тетке, что я пропустил работу. Всполошится, то, се – ты ее знаешь. Чего доброго, надумает сама прибежать.

– Хорошо, – согласился Джоби. Что ж, это было резонно.

– И Мону предупреди, ладно?

– Ага.

– А теперь, пойдешь мимо комода, увидишь, там сверху лежит мелочь. Хватай себе шиллинг и гуляй напропалую.

– Ой, красота!

Это следовало расценивать как премию – насколько он знал, мать специально оставила тете Дэзи деньги, из которых ему еженедельно причиталось на карманные расходы.

Мона, уже готовая, ждала его внизу; они двинулись вместе по улице.

– Нашла себе девушка занятие, делать ей, что ли, нечего? – уронила Мона, когда они миновали Эгнис Маклауд и ее свиту.

– Она только и знает, что парней собирать вокруг себя.

– Вот и выскочит замуж в семнадцать лет, помяни мое слово. У таких вертихвосток всегда этим кончается.

– Ты-то, Мона, разве вообще не пойдешь замуж?

– Почему же. Настанет время – пойду.

Они помолчали.

– У папы так часто бывает с животом? – спросила Мона.

Самое странное, что на его памяти с отцом такого никогда не бывало.

– Он, видно, съел что-нибудь не то.

– М-хмм.

– Между прочим, – вспомнил Джоби, – он велел не говорить тете Дэзи, а то еще прибежит за ним ухаживать.

Он заметил, что при этих словах Мона слегка зарумянилась. Может, такие увертки ей неприятны?

– А вообще-то, если хочешь – скажи. Чего особенного?

– Нет, он, по-моему, прав. Мама человек суматошный, это точно. Ты только смотри сам после не проболтайся, тогда и вовсе напортишь.

– Это почему?

– А как же? Узнает – рассердится, что мы от нее утаили.

– Не бойся, не проболтаюсь, – успокоил ее Джоби.

Сколько разговоров из-за чепухи! Почему не сказать тете Дэзи, а уж та пускай сама решает, как ей поступить. Но уговор дороже денег…

Оставив Мону у дверей, Джоби зашел в закусочную, где торговали жареной рыбой с картофелем. Лучшим в городке считалось заведение Доусонов, хотя кое-кто утверждал, что у Нейлоров это блюдо готовят не хуже. Закусочная работала по вечерам, не считая среды и воскресенья, а также в часы обеда. Внутри было полным-полно народу. Мистер Доусон жарил, его супруга отпускала. То и дело от плиты доносилось оглушительное шипенье – это мистер Доусон опрокидывал очередное ведерко картошки в кипящий жир, – и зеркала на стене запотевали от пара. Миссис Доусон работала споро, отмеряя порции наметанным глазом и ловко заворачивая их в бумагу, но Джоби стоял к ней одиннадцатым, а перед ним – две девушки в комбинезонах, работницы с местной фабрики, и обе будут наверняка брать кульков по десять.

В ожидании своей очереди он прислонился к стенке у входа и открыл книжечку с комиксом. У него заурчало в животе. Глотать «Удальца» и заедать его рыбой с картошкой! Не зря обеденного времени в пятницу с нетерпением ждешь всю неделю!

4

– Колени три хорошенько! Отмывай дочиста, Джоби!

Джоби сидел у раковины, в которой остывал таз с мутно-серой мыльной водой.

– Ба-атюшки… – Тетя Дэзи оглядела ноги племянника. – Отродясь не видывала такой грязищи. Ведро картошки можно вырастить, честное слово!

Джоби, насупясь, повозил по коленям мохнатой рукавичкой. Он сидел без штанов, и, хотя заткнул между ногами подол рубашки, красоваться перед тетей Дэзи в столь неподобающем виде было неприятно. Это она заставила его снять штаны. Он уже готовился шмыгнуть за порог, когда в последнюю минуту ее всевидящее око заприметило необычный оттенок кожи у него на лодыжках, хотя любой нормальный человек не усмотрел бы в нем ничего особенного.

– Давай-давай, парень, – подбадривала его тетя Дэзи. – Шевелись, не жалей силенок.

– Еще опоздаю из-за этого, – пробурчал Джоби.

– А ты приналяг, не то, само собой, опоздаешь. Надо же уметь так канителиться.

– Ну-ка, – объявила Мона, появляясь на кухне, – сейчас мы их мигом отдраим!

Она схватила жесткую щетку, макнула ее в воду, натерла туалетным мылом и так рьяно напустилась на злополучные ноги, что Джоби взвыл с перекошенной физиономией.

– Ой, больно, Мона! Полегче нельзя?

– Нельзя, иначе не ототрешь. Грязь прямо въелась в кожу. Ну и ножки! У шахтера после смены и то чище – вон какие полосы лежат, где кончается штанина!

Щетка уже подбиралась к тому месту повыше колен, где самая чувствительная кожа.

– Хватит! Ты меня целиком собралась мыть, что ли?

– Ай, скажите, мы застеснялись! – Мона фыркнула, делая вид, будто хочет выдернуть из-под Джоби подол рубашки. – Сейчас поглядим, чего это у нас тут спрятано…

– Уйди! – заверещал Джоби. – Отвяжись, тебе говорят!

– Довольно, Мона! – строго одернула дочь тетя Дэзи. – Чисто вымыла?

– Сойдет. – Мона подала ему полотенце. – На, вытирайся. И как следует, не то цыпки наживешь. Ветер на дворе, холодно.

Джоби вытер ноги, вскочил и вышел в коридор надевать брюки.

– То-то, – удовлетворенно заметила тетя Дэзи, когда он вновь предстал пред ее очи. – Кто ж это тебя пустит на люди в таком виде, словно ты рвань какая с Литейного двора? Твоя мама мне бы век не простила.

Литейным двором назывался квартал городских трущоб: немытые окна без занавесок, в дверях по целым дням торчат без дела всклокоченные, неряшливо одетые женщины, стайки чумазых ребятишек копошатся в черной пыли, которую из года в год, слой за слоем сбрасывают за бревенчатый забор литейного завода. Некоторые ребята с Литейного двора учились в одной школе с Джоби. Двое или трое из них приходили умытые, в опрятной одежде; остальных – их было большинство – матери отпускали на занятия в дырявых, грязных фуфайках да стоптанных тапках на босу ногу в любое время года. Такие состояли на особом учете у школьной медсестры и после очередного осмотра у нее зачастую появлялись с обритыми головами. Дома на Литейном дворе были давным-давно предназначены на снос, однако горожане большей частью сходились во мнении, что его обитатели сумеют новые муниципальные дома за полгода тоже обратить в трущобу. Джоби однажды имел неосторожность поменяться с юным литейнодворцем комиксами и получил от матери такую затрещину, что навсегда зарекся это делать.

– Сегодня суббота, – напомнил Джоби, – ты не дашь мне на кино?

Тетя Дэзи, готовясь вздремнуть после обеда в гостиной, уже прочно обосновалась в кресле и потому велела Моне достать из ящика в буфете кошелек.

– Тебе родители сколько выдают? – Она запустила в кошелек два пальца и порылась в нем, звякая мелочью.

– Шесть пенсов. Мама разве не говорила?

– Вот, держи. Сразу-то все не транжирь.

Джоби взял шестипенсовик. Про шиллинг, полученный вчера от отца, он промолчал. От тети Дэзи всего можно ожидать, узнает – скажет, что ему и без того достаточно. Шиллинг и шесть пенсов – целое богатство! И на кино хватит, и на сладости, потом можно купить новый автомобильчик – и еще останется!

Он вышел из дому и зашагал по улице, где, сидя на ограде, его поджидал Снап.

– Куда ты пропал? – сказал он. – Я уж думал, не придешь.

– Да это все тетя Дэзи, – поморщился Джоби. Вдаваться в подробности он счел излишним. – Ничего, время есть.

– Время-то есть, но и очередь будет какая!

– Неважно.

От входа в кинотеатр по тротуару действительно протянулась очередь ярдов на сто, такого хвоста на дешевый – «двухгрошовый» – сеанс приятели еще не помнили.

– Думаешь, попадем? – усомнился Снап.

– А то нет! У тебя на верхнее место наберется капиталу?

– В обрез – наберется, но на сладкое – уже тю-тю.

Хотя дневной сеанс в субботу и называли «двухгрошовым», на самом деле два пенса стоили только билеты на жесткие места в первых шести рядах партера. Остальные места внизу стоили три пенса, а на балконе и вовсе четыре. Джоби любил ходить на балкон, там было спокойней: когда ребята, сидящие впереди, вскакивали с мест – а такое в острые моменты случалось часто, – они все равно не мешали смотреть на экран, так как ряды на балконе были расположены наклонно.

Снап встал в очередь, а Джоби отправился за лакомствами. В лавочке через дорогу, тоже отстояв изрядный хвост, он купил плитку паточного ириса, на два пенса мятных леденцов, сваренных по старинке – маслянистых, крупных, – и вернулся назад в ту минуту, когда двери кинотеатра отворились и длинная вереница подростков тронулась вперед.

Столь необычное скопление жаждущих попасть на дневной сеанс, вероятно, объяснялось тем, что сегодня показывали заключительную серию нового многосерийного кинобоевика, и каждому не терпелось узнать, как же, в конце концов, Хват Гордон разделается со своим заклятым врагом – кровожадным злодеем Мингом. То ли столкнет в бездонную огнедышащую пропасть (благо такие в изобилии попадаются на каждом шагу), то ли уложит выстрелом из лучевого пистолета. По мнению Джоби, не худо было бы, например, заманить Минга обманом на световой мост, а потом вырубить ток – пускай бы рухнул вниз с высоты небоскреба. Или можно поступить с ним так же, как он сам в одной из первых серий поступил с добрым ученым: приложить к вискам электроды и превратить его в робота. Кроме того, неясно, как решится судьба Минговых рабов, глиняных истуканов, которые служат ему, возникая из стен тайных подземных ходов в его дворце. Кто найдет способ вернуть им человеческое обличье?

Короче, приятелям было что обсудить, пока они продвигались к кассе, попутно строя предположения о том, что им сулит гвоздь программы – полнометражная картина с участием Бака Джоунза, – а также новая многосерийка. Ибо хитроумная администрация кинотеатра, своекорыстно распаляя любопытство зрителей, вслед за последней серией «Хвата Гордона» включила в программу первую серию «Джима из джунглей»…

В следующем ряду за Джоби и Снапом расположились Гэс Уилсон и несколько ребят из его компании. Рядом сидели две девочки, и Гэс, перегибаясь через соседей, то и дело сообщал одной из них, что якобы говорит про нее Томми Мастерман.

– Эй, слышь-ка, он говорит, у тебя потрясающие глаза.

– Да ну тебя! – отмахнулась девочка.

– Ясные, говорит, как небо… в дождливую погоду!

– Болтай, я на тебя – ноль внимания.

Томми ерзал на стуле, изнывая от неловкости.

– Кончай, Гэс, не надо…

– Погоди, ты же сам говорил, что она тебе нравится, верно?

– Еще чего? Когда это?

– Ладно-ладно, не темни! Говорил!

– Я? Про нее? Никогда в жизни!

Джоби оглянулся и увидел, что речь идет о девочке с Литейного двора, некрасивой, худой и прозванной Соплячка за то, что у нее постоянно текло из носу, а утирать нос она не трудилась.

– Слышь-ка, давай махнемся местами, он желает сидеть с тобой рядом.

– Пошел ты куда подальше! – отрезала Соплячка.

– Мороженого, говорит, купит тебе в перерыве, если сядешь рядом с ним.

– Перебьется! – вставил Томми. – Пускай сама покупает, у меня ни шиша в кармане.

Гэс прыснул.

– А-а, кого я вижу! Рыжий пожаловал! Учти, Рыжик, когда начнется картина, держи свой медный кумпол пониже!

– Тебе и так видно, скажешь, нет? – отозвался Снап.

– Будет не видно, заколотим тебе черепушку по самые плечи! Вот так!

Гэс положил Снапу на голову кулак и принялся колотить по нему другим.

Снап увернулся.

– Что ты вечно ко всем цепляешься, Гэс Уилсон?

– Ты про что это вякаешь, а?

– Обязательно тебе надо портить всем настроение!

– Серьезно? Ну раз так, сейчас мы тебе его испортим!

Джоби обернулся. Житья нет от этого Гэса, надоело.

– Послушай, Гэс, не заводись, по-хорошему просят.

– Мало что просят! А если я хочу!

– Ну и хоти. Мы тоже имеем право ходить в кино, не трогай нас.

– Тебя никто и не трогает.

– А к Снапу зачем привязался?

– Это не твое дело.

– Нет, мое.

– Ах так?

– Да, так. И заруби себе это на носу.

– Подумаешь! Что ты мне можешь сделать?

– Не уймешься – увидишь.

– Ой, напугал! Ну, братцы, – объявил Гэс, обращаясь к своим дружкам, – Джоби Уэстон – страшный человек. Придется с ним осторожней, еще изувечит под горячую руку!

Но Джоби уже отвернулся, оставив Гэсовы подковырки без ответа. Он не имел привычки напрашиваться на драку, но в жизни бывает всякое. Бывают случаи, когда просто необходимо постоять за себя.

Гэс, впрочем, не пошел дальше словесных выпадов. Он придумал себе другую забаву. Что-то с легким шелестом пронеслось мимо Джобиного уха – мальчишка в переднем ряду схватился за шею и стал озираться по сторонам. Это Гэс, натянув на большой и указательный пальцы резиновое колечко, пулял в публику катышками жеваной бумаги. На изготовление таких пуль шли карточки, которые вкладывают в пачки сигарет, пустые пачки, автобусные билеты. В принципе годилась любая бумага, но катышки из плотной летали лучше и больнее жалили.

Джоби отчетливо представил себе, с какой невинной рожей сидит Гэс Уилсон, пока его жертва водит глазами по задним рядам, пытаясь опознать обидчика. Едва мальчишка отвернулся, как Гэс пульнул в него еще раз. Стрелял он, надо отдать ему справедливость, метко. Мальчишка взвился на ноги, повернулся лицом к задним рядам и возмущенно завопил:

– Эй, вы, кто там стреляется бумагой? Кончайте хулиганить!

В зале начали гасить свет, и мальчишка уселся на место. В темноте у Джоби за спиной раздался сдавленный смешок. Ну и фрукт этот Гэс! Ни минуты покоя, когда он рядом.

Билетер, тщедушный пожилой человечек, расхаживая по проходам, громко шикал на тех, кто еще не угомонился. Джоби разломил надвое плитку ириса и протянул половину Снапу. Посасывая ирис, приятели рассеянно смотрели на экран, пока крутили рекламу и объявления. Это была самая скучная часть программы. Рекламу товаров, которые продавались в местных магазинах, повторяли из недели в неделю, и по-настоящему зрители утихали, только когда начинался многосерийный фильм.

Билетер, добиваясь тишины, усердствовал сегодня как никогда. Публике было невдомек, что накануне у него состоялась серьезная беседа с администратором. После субботних дневных сеансов в зале не раз обнаруживались изрезанные бритвой сиденья, и билетеру отныне было велено наводить порядок твердой рукой, а нарушителей выдворять без разговоров. Принадлежа к той породе людей, которые упиваются властью – пускай ничтожной, пусть временной, – билетер не имел ни малейшего желания лишиться ее по милости каких-то разнузданных молокососов, а с нею – прибавки к его основному жалованью.

Вот что больше всего волновало билетера в ту минуту, когда, подобно осиному жалу, щеку ему ожгла пулька из жеваной бумаги. Он направил луч фонарика на задние ряды.

– Это кто стрельнул? – спросил он. – Кто, признавайтесь!

Фонарик скользнул по рядам молчаливых лиц.

– Вы у меня дождетесь, всех выставлю за дверь, – пригрозил билетер, подбавляя в голос металла.

– Остынь, дядя, – посоветовали ему из темноты. – Сходи подставь головку под кран.

Луч фонарика описал дугу и уперся в физиономию Джоби, на которой в это мгновение играла широкая улыбка.

– Эй, как тебя, это ты стрелял?

Джоби, ослепленный, заморгал глазами, улыбка сползла с его лица.

– Вы мне?

– Да-да, тебе. Встань, подойди-ка сюда.

– А что я сделал?

– Подойди – или я тебя сам вытащу.

– Вот зараза, – с досадой проворчал Джоби.

Гэс заржал, наблюдая, как Джоби встает с места и пробирается к проходу.

– Чего это вы, не понимаю? – сказал Джоби. – Я же ничего не делал!

– Сейчас разберемся. – Билетер ухватил Джоби за плечо. – Пошли со мной вниз!

– Но я тогда пропущу последнюю серию!

– Об этом раньше надо было думать…

Он вывел Джоби по лестнице в фойе. Кассирша в своем закутке подсчитывала выручку, на прилавке перед нею выстроились рядами столбики меди и серебра.

– Выловил одного! – с торжеством объявил билетер.

– Ничего я не сделал, говорю вам, – повторил снова Джоби.

– А вот мы проверим, что у тебя в карманах, – сказал билетер. – Ну-ка, выворачивай!

Джоби повиновался. На его беду, в одном из карманов с последнего триместра, когда увлечение стрельбой из резинки достигло наивысшего предела, завалялось несколько бумажных комочков. Билетер хищно вцепился в них.

– Ага! Это что такое, по-твоему?

– Но как же я мог стрелять, когда у меня нет резинки?

– Резинка осталась в зале, ты ее бросил на пол!

Джоби кипел от бессильной обиды. Взрослые всегда так. Разве им докажешь? Для них главное – взвалить вину на человека, а за дело или нет – им без разницы.

– Это не я! Я же сказал вам. Эти бумажки у меня в кармане еще со школы!

– Может, ты обознался? – с сочувствием поглядывая на Джоби, спросила у билетера кассирша.

– Послушайте, это не я стрелял, – воззвал к ней Джоби. – Я даже знаю кто.

– Знаешь, тогда скажи.

Джоби замялся.

– Не, стучать я не стану.

– Конечно, – опять подал голос билетер. – Поскольку сам стрелял.

– Спросите хоть у товарища моего, с кем мы вместе пришли. Он тоже скажет – не я!

– Надо думать! На то он и товарищ, чтоб заступиться. В общем, некогда мне с тобой пререкаться целый день. Ступай домой.