Текст книги "Джоби"

– Откуда они у тебя?

Гэс широко ухмыльнулся.

– А ты как полагаешь – откуда?

– Да ведь ты их все вернул.

– Все вернул, кроме этих.

Джоби, со смешанным чувством восхищения и неловкости, не мог сдержать улыбки.

– Ну ты даешь, Гэс! С ума сойти, честное слово!

– Так что – подымим?

– Нет. – Джоби поднялся на ноги. – Я должен идти. Мама велела не опаздывать. Пока, до скорого!

Он отвернулся и пошел по отросшей траве. К тому времени, как перед, ним вырос забор, он уже не шел, а бежал. Пускай Гэс думает о нем, что хочет, неважно. Важно теперь одно: как можно скорее унести от Гэса ноги.

9

– И тут – вы не поверите – в самый разгар операции он очнулся, а рядом, на столе, разложены его внутренности – желудок, кишки. Не удосужились, видите ли, усыпить его как следует.

Миссис Коллинз из соседнего дома елейным голоском излагала во всех отталкивающих подробностях удивительную историю, которая приключилась с ее родственником. У Джоби кровь стыла в жилах, но он слушал, с содроганием.

– Господи боже мой! – Джобина мать всплеснула руками. – И что же было потом?

– Ну, полежал он, значит, минуты две тихонечко, наблюдает, чего они делают. В это время кто-то заметил, что он проснулся, и ему мигом опять дали подышать эфиром.

– Еще бы, – сказала мать. – Надо думать.

– Конечно, Франку-то это было интересно, как он вроде бы специалист – всю жизнь, почитай что с самой свадьбы, работал на «скорой помощи», – он даже потом жалел, что они спохватились, не дали ему еще немного посмотреть. А уж как, говорит, с ним после этого носились, старались вину загладить, понимаете, чтобы он на них не стал жаловаться, поскольку он человек тертый, знает все ходы-выходы… Много там кой-чего творится, уж будьте уверены, только наружу не выплывает. Ведь, если так-то разобраться, ты доверяешь им свою жизнь, а напортачат они – никому ничего не докажешь, будут друг друга выгораживать. Все они там заодно, в больницах.

– Меня в больнице хорошо лечили, ничего не могу сказать.

– Ну, у вас не так все серьезно оказалось, как думали спервоначалу, верно? А вот если у кого осложнения – тогда и натерпишься. Как я, например, когда должен был родиться Уолтер. Ох и дорого он мне достался, этот малый! Одной крови сколько потеряла – вы не представляете! Лужи стояли в родилке. Корову на скотобойне зарежут – и то не бывает столько крови.

– Джоби, ты бы сходил поиграть на улицу, – сказала мать.

– Еще минуточку, – сказал Джоби. – Я только комикс дочитаю.

– Да, – продолжала миссис Коллинз, – хлебнула я в тот раз лиха. Зато с Маргарет, напротив, справилась играючи – словно орешек выщелкнула. – Она глубокомысленно покачала головой. – Ничего нельзя знать заранее. Кстати, не слыхали вы про Маклаудову девку с нашей улицы?

– Нет, а что?

– Ребеночка, говорят, нагуляла…

Краем глаза Джоби заметил, как мать предостерегающе подняла руку и легким кивком указала на него.

– Джоби, кому сказано, ступай поиграй, покуда солнце на улице.

Он встал. Теперь он и сам был рад уйти. От ужасной вести, поразившей его в самое сердце, у него полыхали щеки.

– По всей улице только о том и судачат. – Миссис Коллинз, в нетерпении поделиться последней новостью, не стала ждать, пока он выйдет за дверь. Он еще секунду помедлил у черного хода. – Не зря я всегда предсказывала, что она плохо кончит…

Джоби торопливо пошел со двора. У него пересохло во рту. Ребенок! И, может быть, все уже знают от кого. Сейчас главное – подальше отойти от дома, пока мать не почуяла правду, не позвала его назад. Ему вспомнилась высокая трава на выгоне, заливистый Моллин смех, озорные, зазывающие глаза. Он бегом выбежал за калитку, цокая башмаками по выложенной кирпичом дорожке.

Первым на улице его встретил мяч, возникший ниоткуда, и Джоби безотчетным движением выбросил руки вперед, поймал его и швырнул обратно компании взрослых ребят, играющих неподалеку. Красиво взял. Когда есть время подумать, ни за что так не получится. Скромная удача, которая в обычный день привела бы его в хорошее расположение духа. Но сегодня…

Снизу, держась возле самого тротуара, ползла навстречу большая черная машина. Человек, который вел ее, вглядывался на ходу в каждый дом. Не доезжая несколько ярдов до Джоби, он остановился и высунулся в открытое окошко. Едва он заговорил, как Джоби догадался, кто это, хотя до сих пор ни разу не слышал его голоса.

– Простите, юноша, вы мне не скажете, где тут живут Уэстоны?

Заметный иностранный акцент не портил его внятную, правильную английскую речь.

Попусту сбивать людей с толку было Джоби несвойственно. Если указать на чужой дом, обман быстро раскроется, а хозяева дома начнут к тому же строить догадки, кого и зачем разыскивает неизвестный человек.

– Это дом двадцать девять. Немного выше, по правой стороне.

– Благодарю вас.

Не дожидаясь, пока его спросят еще о чем-нибудь, Джоби зашагал дальше. На углу он оглянулся: автомобиль стоял возле их дома. Мистер Ледекер вышел, приблизился к парадной двери. Поднял руку и постучал.

Джоби кинулся наутек. Если бы, если бы только, стучало у него в мозгу в такт топоту ног. И он еще воображал, будто полон заботы и тревоги о матери, когда она лежала в больнице! А вот теперь на него градом сыплются последствия его проступков! Если бы только он не ходил тогда гулять с Молли, если бы не водил дружбу с Гэсом и Томми, не соглашался принять от Томми духи! Ну ладно, принял – но если бы только не поддался, когда Гэс надоумил его послать духи Эльзе! Эльза? Уму непостижимо, что он в ней видел особенного… А по сути, если вдуматься, все закрутилось из-за того, что его вышвырнули из кинотеатра. Иначе он не встретил бы Молли, не подрался с Гэсом, не впал бы в тоску, которая погнала его в больницу, не пропустил бы на другой день воскресную школу. Мысль о том, что какой-то старый хрыч, облеченный властью билетера, наказал его за чужие грехи, пробудила в Джоби бессильную ярость. С этого все и началось. Конечно, не обязательно было вытворять все остальное, это верно. И все же…

Он прибежал к дому, в котором жил Снап; тихо, все двери заперты, никого нет. Верно, куда-нибудь уехал с матерью, ведь сегодня суббота. Не то чтобы он сейчас жаждал увидеть Снапа, да и вообще кого бы то ни было, нет, однако он рассчитывал получить у Снапа кой-какие разъяснения по вопросу, который его интересовал, – правда, Снапа пришлось бы к этому подвести окольными путями. Ну а теперь ничего другого не остается, как вернуться домой и держать ответ. Можно бы протянуть время до чая, но это ничего не изменит, наоборот – мать только сильнее распалится. Спасибо хоть это произошло сегодня, не нужно будет сразу отдуваться еще и перед отцом, он как раз поехал в Рочдейл проведать своего брата, который, очевидно, заболел. Во всяком случае, вчера кто-то позвонил об этом отцу на работу, и он с утра отпросился и уехал. Мать хотела, чтобы он взял с собой Джоби, но отец отказался – неизвестно, может быть, Клиффорду худо, и совсем ни к чему, чтобы в доме толклись лишние дети. А Джоби и не настаивал: он терпеть не мог дядиного сына, а своего двоюродного брата Гектора.

Он вышел на свою улицу, и у него чуть-чуть отлегло от сердца – автомобиля перед домом не было. Он нехотя побрел вперед, ведя рукой по забору, размышляя о том, как будет отвечать матери, – и все отчетливее сознавал, что ведь еще неизвестно, много ли она знает, и до тех пор, пока он это не определит по ее словам, никаких оправданий не придумаешь. Когда он подошел к дому Маклаудов, из ворот выскочила Молли, такая, словно с нею решительно ничего не стряслось.

– Эй, Джоби! – крикнула она, завидев его. – Чего поделываешь?

– Ничего. Иду домой, – сказал он, разглядывая ее во все глаза.

Она подошла ближе, не таясь, весело посмеиваясь.

– Похоже, плакали мои шестипенсовички, – сказала она.

– Да? Почему?

– Теперь на нее не наябедничаешь… Ты разве не слыхал? – Молли так и распирало веселье. – Дура-то наша чертова – доигралась! С пузом ходит.

– Кто – Эгнис?

– Ты и впрямь ничего не знал?

– Да нет, кое-что слышал, но…

– Она самая, – перебила его Молли. – Уж не решил ли ты, что это я? – Она заметила, как он покраснел, и прыснула. – Ой, Джоби, ты прямо хуже младенца!

Да, так оно и есть. Иначе почему всегда получается, что он ни бельмеса ни в чем не смыслит?

– У нас с тобой не может быть детей, – объяснила Молли. – И потом, мы же ничего такого не делали! А если бы и делали, все равно бы еще не знали, слишком рано.

– Можешь меня не учить, – буркнул Джоби. – Знаю без тебя.

Он отвернулся и пошел дальше.

– Ты свою мамочку спроси, – крикнула Молли ему вслед. – Пускай она тебя поучит…

Глупо вышло, но это не беда. Одной заботой меньше. Теперь только бы узнать, зачем приезжал мистер Ледекер.

Но когда он вошел в дом, оказалось, что ждать обвинений не нужно. Обвинение стояло на столе.

– Входи, не стесняйся, – сказала мать. Она была одна; миссис Коллинз уже ушла. – Мне надо с тобой поговорить.

– Да? Насчет чего?

– Вот эта вещь тебе не знакома? – Она показала пальцем на желтоватый флакончик духов, одиноко стоящий посередине стола, на зеленой скатерти.

– А что это такое?

– Сам видишь, что это такое. Я спрашиваю – знакома тебе эта вещь или нет?

Джоби прочистил горло.

– Может быть.

– Ах может быть. А каким же таким манером это может быть?

– О чем ты? Я не понимаю.

– Ничего, сейчас поймешь. – Она вынула из кармана фартука листок бумаги, развернула его и положила на стол. Это было столь тщательно составленное им письмо к Эльзе. – Это ты писал?

Отпираться было бесполезно. Улики налицо. Он кивнул.

– Не рано ли начинаешь любовные записочки писать барышням?

– Она не любовная. Там ничего не сказано про любовь.

– Ладно, не будем спорить об этом. Меня больше интересуют духи.

– К тебе кто-нибудь приходил, да?

– Приходил. Мистер Ледекер. Он – порядочный человек. Когда его дочка получает дорогие подарки от незнакомых мальчиков, он хочет знать, в чем дело.

– Они не дорогие.

– Сколько же они стоили?

Джоби запнулся на мгновение.

– Полкроны.

– Долго думал, голубчик. И не угадал. Мистер Ледекер не поленился навести справки – он говорит, такой флакончик духов стоит в аптеке одиннадцать шиллингов шесть пенсов. Скажи, пожалуйста, откуда у тебя взялись одиннадцать шиллингов и шесть пенсов на духи?

– Я их не покупал… Мне их дали.

– Да-да, рассказывай. Имей в виду, молодой человек, будешь врать – шкуру с тебя спущу, так что советую говорить правду.

– Это правда. Мне их дал один парень.

– Какой парень?

– Я не могу его назвать.

– Скажи лучше – не хочешь. Отказываешься назвать и рассчитываешь, что я тебе поверю?

– Не могу я выдать человека, мама.

– Он стянул духи, этот парень?

Джоби повесил голову.

– Скорее всего – да.

– И ты взял, хотя знал, что они краденые? Слушай, Джоби, посмотри мне в глаза и говори правду. Ты их сам украл?

Джоби посмотрел ей в глаза. Его не оставляло ощущение вины, ведь он-то знал, что действительно бывали случаи, когда он мошенничал.

– Не крал я их.

– Может, товарищ этот твой – Снап?

– Нет, Снап такими делами не занимается.

– Что ж, хоть это одно говорит в его пользу. За тобой я раньше тоже ничего такого не замечала. Ума не приложу, что ты здесь творил без меня… Всыпать тебе полагается за все за это по первое число – жаль, нет отца, уж он бы тебе задал перцу! Ну вот что – иди и ложись в постель.

– Но сейчас только полчетвертого!

– Я знаю. Все равно ступай наверх. Поразмыслишь на досуге, до чего ты докатился, а кстати, возможно, припомнишь, нет ли еще чего такого, что ты обязан мне рассказать.

Она отвернулась, и Джоби увидел, что весь ее запал иссяк. Ему не раз случалось получать от нее под горячую руку тумаки за ту или иную мелкую провинность, однако на сей раз дело, как видно, обстояло чересчур серьезно для подобных мер. Мать была глубоко огорчена, и сердце у него сжималось от жалости. Он изнывал от стыда, от мучительного желания утешить ее, сказать, что он получил хороший урок и раскаивается – что отчасти оттого и сбился с панталыку, что так сильно тосковал без нее, а всем остальным было не до него. Но обо всем этом словами не скажешь. Он встал и шагнул к двери, ведущей на лестницу.

– Мам, не сердись. Мне самому стыдно.

– И поделом, – уронила она через плечо. – А теперь иди и раздевайся.

– Можно я немножко почитаю?

– Ладно, читай. Еще уснешь, потом вся ночь пойдет насмарку.

Джоби поднялся к себе в комнату. Тут было прохладно, даже холодновато: во второй половине дня солнце уходило на другую сторону дома. Он разделся, надел пижаму и забрался в постель. У кровати стояла целая стопка комиксов, но, полистав два-три из тех, что лежали сверху, он отложил их и потянулся к стенному шкафу, на дне которого хранились его книжки. Наткнулся на «Коралловый остров» и решил перечитать его, но для начала нашел то место, где человека хоронят заживо и дикари-людоеды спускают на воду челноки прямо по телам живых людей, своих пленников. Читать про такие ужасы всякий раз было жутко, зато они заново напоминали тебе, насколько же завиднее твоя собственная судьба. Почти все несчастья на свете происходят по вине самих людей. Почему так получается? Едва ли виновники бед – все как один злодеи, то есть, может быть, и злодеи, но сами того не сознают. Наверное, многие из них живут с тем же чувством, с каким жил он сам, совершая кражи: что правила и законы на него не распространяются, что все люди – это одно, а он – совсем другое и, если он украл, это еще не означает, что он вор. Даже сейчас ему, в сущности, было стыдно не потому, что он совершал дурные поступки, а потому, что причинил этим горе матери, которая, естественно, не может видеть их в том же свете, что и он. Горе матери и заставило его впервые ощутить, что во всем этом есть что-то дурное.

Когда лежишь в постели, тебя мало-помалу начинает клонить ко сну; Джоби закрыл книжку и свернулся калачиком под одеялом. Как хорошо, что бури последних недель позади. Если бы еще не предстоящая головомойка от отца! Хотя, возможно, мать ему ничего не расскажет… С этой мыслью он заснул, а когда проснулся, на небе уже погас последний отсвет заката. Значит, время позднее, но без часов точней не скажешь. Есть надежда, что мать с отцом купят ему ручные часы, когда он пойдет в классическую. Слабая надежда, конечно, – и без того расходов предстоит много, – но есть. Если усердно заниматься и кончить первый триместр с хорошими оценками – как знать, пожалуй, и купят ему в награду ручные часы к рождеству, пускай хотя бы дешевые…

Ему хотелось пить, да и закусить не мешало бы. Нужно сойти вниз и попросить у матери поужинать, но тогда ему не миновать встречи с отцом. Какое-то время он терпел, потом встал с постели и отправился разведать обстановку.

Едва он шагнул за дверь спальни, как сразу услышал в гостиной голоса. Слов разобрать он не мог, но голоса были женские и звучали отрывисто, возбужденно. Джоби крадучись спустился по лестнице и притаился в коридорчике за дверью гостиной, где вечно гуляли сквозняки. Он уже понял, что один из голосов принадлежит тете Дэзи и у нее происходит бурное объяснение с его матерью.

– Прости, Дэзи, но чего еще ты можешь ждать от меня, пока я не выслушаю, что скажет Рег? Мало ли что ты притащила сюда за шиворот Мону – есть и другая сторона, и я полагаю, ему тоже будет что рассказать, когда он вернется домой.

– Когда – или если? Навряд ли у него хватит совести сразу заявиться назад, если хочешь знать мое мнение. И ничего удивительного. А вообще, тебя послушать – ты словно бы не веришь Моне…

– Я этого не сказала. Видимо, она знает, что говорит, мне только интересно, много ли она приплела такого, что ей померещилось.

– То есть как это «померещилось»? Она же ясно сказала…

– Ты что, ее не знаешь!

– Нет уж, позволь. Говори напрямик, при ней – пускай тоже послушает.

– И скажу! – вскипела мать, выйдя из терпения. – Да ведь она блаженная, с нее станется черт те чего напридумать! Сама знаешь – живет как во сне, дурью мучается, прости господи.

– Ой, тетя Нора! – горестно всхлипнула Мона.

– Поздно заойкала, голубушка. Не маленькая, должна соображать, прилично ли девушке заигрывать с женатыми мужчинами, увиваться вокруг, пока у них ум за разум не зайдет.

– Одну минуточку, Нора, такого я не потерплю! Моя Мона всегда была честной девушкой, при всех своих недостатках. До сих пор ни с одним мужчиной у нее ничего не было. Уж не хочешь ли ты сказать, что это она его подбила сбежать вместе?

– Может, и нет, только хорошую оплеуху для вправления мозгов она заслужила.

– И уже получила. Как пришла домой и во всем мне созналась, так сразу и получила. И когда Тед узнает, он ей еще добавит, будь уверена.

– Прости, мама, прости меня! Ох, что же я наделала…

– Тебе бы прежде себя об этом спросить, а не срамить нас перед людьми. Как я теперь соседям покажусь на глаза? Каково мне такое пережить, ты подумала? Да нет, зачем же, ведь я тебе всего-навсего родная мать…

– Переживешь, даст бог, если не будешь звонить про это на весь город да строить из себя великомученицу, – ввернула мать Джоби.

– Нора, что ты говоришь? Как у тебя язык поворачивается?

– Говорю, потому что знаю тебя, Дэзи. Тебя всю жизнь ущемляют со всех сторон, во всем ты ищешь обиды, когда их в помине нет, все у тебя кругом плохие, одна ты – безгрешная праведница!

– Просто я стараюсь жить честно, по справедливости, выполняю свой долг, как умею. Если бы все так делали, рай был бы на земле.

– Зачахла бы ты в таком раю, где не перед кем величаться и некого хулить! Я знаю, ты сейчас расстроена – оно вполне понятно, а все-таки есть в этом для тебя и удовольствие, и не уверяй меня, что это не так.

– Нет, вы ее послушайте! Ну, знаешь, всего я ожидала, но такого…

Джоби совсем окоченел, стоя босиком в коридорчике. Он открыл дверь и вошел в гостиную.

– Это еще что такое? Ты почему не в постели?

Он огляделся; в сумерках было видно, как виновато поникла на стуле Мона, как негодующе выпрямилась тетя Дэзи, сидя за столом; мать стояла неподалеку от камина.

– Я хочу поужинать.

– Никакого ужина нет.

– Ну хотя бы водички попить, можно?

Мать налила ему стакан воды, потом открыла буфет и дала ему два овсяных печенья.

– На, возьми, съешь наверху. Да не накроши по всей постели.

– Папа еще не приезжал?

– Нет. Он, верно, утром приедет.

Тетя Дэзи хмыкнула, и Джоби увидел, как у матери гневно поджались губы.

– Иди, иди, отправляйся назад в постель.

– Но я уже и так належался…

– Все равно. Ступай к себе.

– Бедняжечка ты мой, – вздохнула тетя Дэзи.

– Не начинай причитать, Дэзи, – сказала мать. – Джоби, ты что – не слышал? Сколько раз тебе повторять…

Джоби вышел, но не закрыл за собой дверь, а лишь неплотно притворил ее. Он снова очутился в коридорчике. Босые ноги зябли – глупо, что не догадался надеть носки, – но он не уходил. Он до сих пор не понял, что случилось, за что мать и тетя Дэзи так сердиты друг на друга, при чем тут Мона и его отец.

– Суровая ты женщина, Нора, – заговорила тетя Дэзи.

– Суровая? Это я-то? Я всегда считала: если есть кто в нашей семье суровый, так это ты.

– Ты небось и с Регом была неласкова, то-то его грех и попутал. Ни с того ни с сего мужчина так себя не поведет.

– Ах вот что, значит, это я виновата?

– Какую-то причину ты дала ему, Нора.

– Причину? Вот она сидит, твоя причина, грудастая и голоногая, нюни распустила, словно малое дитя. Разбередила мужика, святая простота, не спохватилась вовремя по дурости.

– Я лишь одно могу сказать: значит, ты в чем-то перед ним сплоховала как жена.

– Да, это ты справедливо заметила, если вспомнить, в каком я была положении последние месяцы и сколько натерпелась. А после всего этого выхожу из больницы – и что же я вижу? Что, покуда меня не было, родная племянница не растерялась и завлекла моего мужа. Жаль, что не выбрала для этого молодого холостого парня – тот живо завел бы ее в лесочек да показал, что к чему.

– А ты можешь поручиться, что твой Рег ей это не показал?

– Ой, мам, ведь я тебе говорила…

– Это ты про родную дочку, Дэзи?

– И про муженька твоего!

– Что ж, в таком случае никто нам не мешает это проверить.

– Она-то говорит – он к ней вроде почти и не прикасался.

– Это я желаю услышать своими ушами. Ну-ка, Мона, выкладывай. Далеко у вас зашло с дядей Регом?

За дверью было слышно, что Мона горько плачет. Жалобным голосом, давясь слезами, она отвечала:

– Я уже маме сказала… Он меня только целовал. Больше я ему ничего не позволяла.

– А он хотел?

– Он, это… трогал меня вот здесь. Раза два.

– Под платье к тебе не залазил руками? – Это спросила тетя Дэзи.

– Нет, я не разрешала. Хоть он и пробовал. Говорил, что я с ума его сведу. И что он меня любит и хочет со мной уехать. Я ему отвечаю, глупости это, а он все равно уговаривает. Сперва, говорит, ненадолго съездим в Блэкпул, погуляем, а после он себе подыщет другую работу, получит развод и мы сможем пожениться.

– Боже мой, – сказала мать Джоби.

– Да, вот именно, Нора. Вот именно. Правильно, поплачь – это хорошо. Я все ждала, когда тебя проберет.

– До Манчестера доехали, и я испугалась, – продолжала Мона. – Спрыгнула с поезда и осталась, а он уехал.

– Из-за такой телки бессмысленной потерять голову, – проговорила мать. – Кто бы мог подумать…

– Если ты, Нора, гадости собираешься говорить, мы лучше уйдем.

– И то. Здесь от вас пользы мало.

– Но учти, я это так не оставлю.

– Ты не оставишь? Ты, Дэзи, хоть немного соображаешь, чего мелешь? Мой муж сбежал с девчонкой, бог знает, где он сейчас обретается, – а ты толкуешь про то, что этого так не оставишь!

– Мы уходим. Побудь одна, все обдумай. Не лишне бы тебе и помолиться, пока будешь ждать. Это всегда помогает, по себе знаю.

– Слушай, проваливай ты отсюда – и дурищу свою чертову забирай!

– Смотри, Нора, предупреждаю тебя. Я терпела, хотела с тобой по-хорошему, но ты себе позволяешь слишком много…

– До свиданья, Дэзи.

– Так я приду завтра утром.

– Можешь себя не утруждать.

– Отчего же! Мне еще Регу твоему разлюбезному не мешает сказать пару теплых слов. Если он, конечно, вернется.

За дверью послышалось движение, оно приближалось. Джоби тихонько шмыгнул на лестницу, расплескав себе на руку воду из стакана. Поглощенный тем, что говорилось в гостиной, он совсем забыл, как ему хочется пить. У себя в комнате он единым духом выдул полстакана и надкусил печенье. Слышно было, как тетя Дэзи с Моной ушли. Джоби присел на край кровати, переполненный мыслями о том, что услышал. Если он, конечно, вернется, сказала тетя Дэзи. Если вернется…

Почти совсем стемнело. Он доел печенье, осушил до дна стакан и прошелся кончиком языка по зубам, выковыривая крошки. Он ждал, что мать поднимется в спальню, но все было тихо, и спустя немного он нашарил свои носки, надел их и сошел вниз.

В гостиной было темно, но его глаза уже привыкли к темноте, и он разглядел, что мать неподвижно сидит в кресле у пустого камина.

– Мама, зажечь тебе свет?

– Не нужно. Я ничего не хочу видеть.

Он отнял руку от выключателя и сделал несколько шагов вперед.

– Папа так и не приехал, да?

– Нет еще.

– А когда приедет?

– Думаю, завтра… Иди-ка ты спать.

– А ты?

– Я еще посижу немного.

Он подошел ближе.

– Мам.

– Чего?

– Прости, мам. За духи и за все остальное.

Она не отозвалась, и, постояв еще минуту, он пошел к двери. Ему почудилось, что она плачет. Но так ли это на самом деле, он не знал: в комнате было темно и совершенно тихо.