Текст книги "Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров"

Случай модов и рокеров

Я уже в основном обозначил общие направления, которые считаю подходящими для изучения моральной паники и народных дьяволов. В связи с особенностями феномена модов и рокеров по сравнению, скажем, с ростом студенческой агрессии или обвинениями редакторов подпольных газет в непристойном поведении, открываются дальнейшие перспективы. Первая и наиболее очевидная перспектива выводится из корпуса текстов о субкультурной делинквентности. Она представляет структурную основу для объяснения феномена модов и рокеров как разновидности подростковой девиантности среди молодежи из британского рабочего класса.

Наиболее релевантным оказывается вариант субкультурной теории Даунса, и я бы во многом согласился с его замечаниями (в предисловии к указанному ниже исследованию) о событиях, которые произошли между написанием книги и ее выходом в печать с модами и рокерами: «В дальнейшем я не упоминаю эти происшествия, прежде всего потому, что – в отсутствие свидетельств об обратном – я воспринимаю их как подтверждение, а не отрицание основного социологического аргумента книги»[67]67
  Downes D.H. The Delinquent Solution: A Study in Subcultural Theory. L.: Routledge & Kegan Paul, 1966. P. IX.


[Закрыть]. Далее в моем исследовании я буду комментировать степень релевантности субкультурной теории, хотя упор на дефиниционные вопросы в противовес поведенческим и не дает возможности для ее более широкого анализа.

Другая, менее очевидная ориентация исходит из сферы коллективного поведения. Я уже предлагал рассматривать социальные типы как производные тех же процессов, которые вовлечены в создание символических коллективных стилей в моде, одежде и публичных идентичностях. Моды и рокеры, однако, изначально были зафиксированы в общественном сознании не просто как новые социальные типы, но как акторы, действующие в определенном эпизоде коллективного поведения. Феномен обрел дальнейшие очертания после серии беспорядков, происходивших на морских курортах Англии в 1964–1966 годах. Публичный образ этих народных дьяволов неизменно ассоциировался с рядом весьма наглядных сценариев: молодые люди гоняются друг за другом по пляжу, размахивая над головой шезлонгами, бегают по тротуарам, ездят на мотороллерах или велосипедах по улицам, спят на пляжах и т. д.

Каждый из этих эпизодов (далее я это опишу) включал все элементы классической ситуации толпы, которая долгое время служила прототипом изучения коллективного поведения. Толпы, бунты, сборища и беспорядки по разным поводам – от концертов поп-музыки до политических демонстраций, – все это рассматривалось в том же ключе, что и у Лебона в 1896 году в «Психологии масс». Более поздние формулировки Тарда, Фрейда, Макдугалла и Ф. Г. Олпорта не внесли существенного вклада, зачастую они лишь развивали лебоновскую гипотезу о механизме заражения. Более полезной современной теорией – при всех ее недостатках с социологической точки зрения – является «схема добавленной стоимости» Смелзера[68]68
  Smelser N. J. Theory of Collective Behaviour. L.: Routledge & Kegan Paul, 1962.


[Закрыть]. В предполагаемой им последовательности должна появиться каждая из следующих детерминант коллективного поведения: структурное благоприятствование; структурное напряжение; разрастание и распространение разделяемого убеждения; ускоряющие факторы; мобилизация участников к действию; функционирование механизмов социального контроля.

Структурное благоприятствование создает условия допустимости, при которых коллективное поведение рассматривается как правомерное. В сочетании со структурным напряжением (например, экономический кризис, приток нового населения) этот фактор создает почву для расовых волнений, сект, паники и других примеров коллективного поведения. В случае модов и рокеров благоприятствование и напряжение соответствуют структурным источникам напряжения, заложенным в субкультурной теории: социальным «недомоганиям», неудовлетворенности статусом, урезанными возможностям досуга и т. д. Разрастание и распространение разделяемого убеждения важны, поскольку ситуация напряжения должна сделаться значимой для потенциальных участников. По большей части эти разделяемые убеждения распространяются через массмедиа. Ранее я уже указывал на важность медийных образов для изучения девиантности в целом; при работе с поведением толпы эта важность возрастает в связи с тем, как развиваются и распространяются подобные явления. Как будет показано далее, социологические и социально-психологические исследования массовой истерии, заблуждений и слухов имеют к нашему предмету непосредственное отношение.

Ускоряющие факторы – это специфические события, которые могут подтвердить разделяемое убеждение, инициировать напряжение или переопределить благоприятствование. Как и другие факторы в схеме Смелзера, сами по себе они не выступают детерминантой чего бы то ни было – например, столкновение не спровоцирует волнений на расовой почве, если только оно не произойдет в рамках «взрывной ситуации» или не будет интерпретировано как подобная ситуация. Не останавливаясь на подробном описании ускоряющих факторов в событиях, связанных с модами и рокерами, я покажу, как социальная реакция способствовала определению и возникновению этих факторов. Мобилизация участников к действию опять же отсылает к последовательности, присутствующей в событиях, которые будут рассматриваться только через призму других детерминант.

Больше всего, наряду с факторами разделяемых убеждений, нас будет занимать шестая детерминанта Смелзера – функционирование механизмов социального контроля. Этот фактор, который «в некоторых отношениях… возвышается над всеми прочими»[69]69
  Smelser N. J. Theory of Collective Behaviour… P. 17.


[Закрыть], отсылает к противоборствующим силам, созданным обществом для предотвращения и подавления предыдущих детерминант: «При возникновении эпизода коллективного поведения его продолжительность и степень тяжести определяются реакцией органов социального контроля»[70]70
  Ibid. P. 284.


[Закрыть]. Таким образом, исходя из несколько иной теоретической перспективы – парсоновского функционализма, – Смелзер придает столь же решающее значение факторам социального контроля, какое характеризует и трансакционную модель.

Особой – и на первый взгляд несколько эзотерической – областью коллективного поведения, также относящейся к нашему контексту, являются исследования катастроф[71]71
  Ранние журналистские описания бедствий уступили место более сложным методам сбора данных и теоретизации. Органом, ответственным за это развитие в США, является Группа по исследованию катастроф при Национальном научно-исследовательском совете Национальной академии наук. См. наиболее полные описания ее достижений и прочих исследований: Man and Society in Disaster / G. W. Baker, D. W. Chapman (eds). N.Y.: Basic Books, 1962; Barton A. H. Social Organisation Under Stress: A Sociological Review of Disaster Studies. Washington, DC: National Academy of Sciences, 1963. См. также: Idem. Communities in Disaster. L.: Ward Lock, 1970.


[Закрыть]. Это поле складывается из целого ряда выводов о социальном и психологическом воздействии катастроф, в особенности природных бедствий, вроде ураганов, торнадо и наводнений, но в том числе и антропогенных происшествий, таких как бомбардировки. Кроме того, были разработаны теоретические модели, и, по словам Мертона, изучение катастроф может вывести социологическую теорию за пределы ее непосредственного предмета. Ситуации катастроф можно рассматривать как стратегические площадки для построения теорий: «Обстоятельства коллективного стресса наглядно выявляют аспекты социальных систем, которые не так хорошо заметны в стрессовых условиях повседневной жизни»[72]72
  Merton R. K. Introduction // Barton A. H. Social Organisation Under Stress. P. XIX–XX.


[Закрыть]. Ценность исследований катастроф заключается в том, что в условиях бедствия социальные процессы сжимаются в короткий промежуток времени и обычно частное поведение становится публичным, а стало быть, более поддающимся изучению[73]73
  Fritz CF. Disaster // Contemporary Social Problems / R. K. Merton, R. A. Nisbet (eds). L.: Rupert Hart-Davis, 1963. P. 654.


[Закрыть].

Я наткнулся на работы в этой области в конце проводимого мною исследования модов и рокеров. Меня сразу же поразило сходство того, что я начал рассматривать как «моральную панику», и реакций на природные бедствия. Исследователи катастроф сконструировали одну из немногих моделей в социологии для рассмотрения реакции социальной системы на стресс, тревогу или угрозу. Происшествия в Брайтоне, Клактоне или Маргите явно не были катастрофами того же рода, что землетрясения или наводнения, различия слишком очевидны, чтобы их обговаривать. Тем не менее сходство было, а определения «катастрофы» зачастую столь противоречивы и обширны, что под них могли бы подпадать и события вокруг модов и рокеров. Определения включают следующие элементы: должно быть затронуто все сообщество или его часть; большой сегмент сообщества должен столкнуться с действительной или потенциальной опасностью; происходит утрата почитаемых ценностей и материальных предметов, ведущая к смертям или увечьям либо уничтожению имущества.

Кроме того, многие исследователи этой сферы утверждают, что ее предметное поле не должно ограничиваться действительными катастрофами – потенциальная катастрофа может быть столь же разрушительной, что и реальная. Исследования реакций на мистификации и ложные тревоги выявляют поведение в условиях бедствия при отсутствии объективной опасности. Что еще более важно, и далее я подробно это продемонстрирую, большой сегмент сообщества реагировал на события вокруг модов и рокеров так, как будто случилась катастрофа: «Важно восприятие угрозы, а не ее фактическое существование»[74]74
  Cissin LH., Clark W. B. The Methodological Challenge of Disaster Research // Man and Society in Disaster. P. 30.


[Закрыть].

Работы исследователей катастроф, которые показались мне наиболее полезными, когда я добрался до стадии написания собственного материала о модах и рокерах, предлагали последовательную модель описания фаз типичной катастрофы. Был выделен следующий вид последовательности[75]75
  Взято из: Barton A. H. Social Organization Under Stress. P. 14–15; Chapman D. W. A Brief Introduction to Contemporary Disaster Research // Man and Society in Disaster. P. 7–22; Miller J. G. A Theoretical Review of Individual and Group Psychological Reaction to Stress // The Threat of Impending Disaster: Contributions to the Psychology of Stress / G. H. Grosser et al. (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1964. P. 24–32.


[Закрыть].

1. Предупреждение: во время этой фазы возникают, справедливы они или нет, опасения по поводу обстоятельств, грозящих опасностью. Предупреждение должно быть кодированным, чтобы быть понятым, и достаточно впечатляющим, чтобы преодолеть сопротивление уверенности, что нынешнее спокойствие не может быть нарушено.

2. Угроза: на этом этапе люди открыты такому общению с другими людьми или таким знакам приближающейся катастрофы, которые указывают на конкретную неминуемую опасность. Фаза начинается с ощущения некоторых изменений, но, как и первая, она может отсутствовать или быть усеченной в случае внезапной катастрофы.

3. Воздействие: происходит катастрофа, а также немедленная неорганизованная реакция на смерти, увечья или разрушения.

4. Описание: пережившие катастрофу начинают формировать предварительную картину того, что произошло, и своего состояния.

5. Спасение: во время этой фазы принимаются меры по оказанию немедленной помощи выжившим. Люди в зоне поражения помогают друг другу, и вышестоящая система начинает посылать помощь.

6. Ликвидация ущерба: предпринимаются более целенаправленные и формальные действия по оказанию помощи пострадавшим. Вышестоящая система берет на себя функции, которые не может выполнять система экстренной помощи.

7. Восстановление: в течение продолжительного периода сообщество либо восстанавливает прежнее равновесие, либо добивается стабильной адаптации к изменениям, которые могла вызвать катастрофа.

Некоторые из этих стадий не имеют точных соответствий в случае модов и рокеров, однако сокращенная версия этой последовательности (Предупреждение будет охватывать фазы 1–2; затем Воздействие; далее Описание; наконец, Реакция будет покрывать фазы 5–7) предоставляет полезную аналогию. Если сравнить ее с моделями девиантности, такими как амплификация, то будут очевидны критические различия. В случае катастроф последовательность была эмпирически установлена, чего нельзя сказать о различных попытках концептуализировать реакции на девиантность. Кроме того, предполагается, что переходы внутри модели амплификации или модели с первичным и вторичным отклонениями должны быть консеквенциональными (т. е. каузальными), а не просто секвенциональными. Вдобавок исследования катастроф показали, как на формирование каждой фазы влияют характеристики предыдущей: так, на масштаб операции по ликвидации последствий влияет степень идентификации с жертвами. Такое единообразие не было выявлено в случае девиантности.

Характер реакции на событие обретает значимость по-разному. В случае катастрофы социальная система реагирует с целью оказания помощи жертвам и разработки методов смягчения последствий катастроф в будущем (например, систем раннего предупреждения). Сама катастрофа случается независимо от этой реакции. В случае же девиантности реакция рассматривается как отчасти каузальная. Непосредственная реакция на действие определяет, классифицируется ли оно вообще как девиантное; то, как о нем сообщается и какой оно получает ярлык, в свою очередь, определяет форму последующего отклонения – не так в ситуации катастрофы. Иными словами, если катастрофическая последовательность линейна и постоянна – в каждой катастрофе за предупреждением следует воздействие, а за воздействием реакция, – то модели девиантности являются цикличными, и в них задействуется амплификация: за фазой воздействия (девиантность) следует реакция, которая усиливает последующие предупреждение и воздействие, создавая систему с обратной связью. Обе модели оказываются релевантными именно потому, что феномен модов и рокеров был обобщенным типом девиантности и вместе с тем проявлял себя в виде ряда дискретных событий. В то время как единичное событие можно, по существу, описать через аналогию с катастрофой (предупреждение – воздействие – реакция), каждое событие может рассматриваться как создающее потенциал для реакции, которая – помимо прочих возможных последствий – может привести к дальнейшим актам девиантности.

Теперь позвольте мне вернуться к первоначальным целям исследования и завершить эту вводную главу изложением плана книги. Мое внимание сосредоточено на генезисе и развитии моральной паники и социального типирования, связанного с феноменом модов и рокеров. В трансакционной терминологии – на выяснении, каковы были характер и последствия социетальной реакции на эту конкретную форму девиантности. В мои задачи входило рассмотрение того, как воспринималось и концептуализировалось поведение, существовал ли унитарный или же дивергентный набор образов, какими способами эти образы передавались и как реагировали агенты социального контроля. Поведенческие вопросы (как возникли стили модов и рокеров? почему некоторые молодые люди, более или менее идентифицируемые с этими группами, вели себя так, а не иначе?) также будут рассматриваться, но во вторую очередь. Переменная социетальной реакции – вот что находится в центре внимания.

На этой переменной фокусировалось весьма небольшое число проведенных исследований. Термин «реакция» оказался реифицированным и стал охватывать широкий диапазон интерпретаций. Означает ли «реакция» то, что совершается в отношении рассматриваемой девиантности, или же то, что о ней думают? И как исследовать нечто столь расплывчатое, когда «вещь», на которую реагируют, охватывает подростковую преступность, проявления молодежной культуры, какой-то социальный тип и ряд конкретных событий? Используя критерии, обусловленные моими теоретическими интересами, а не тем, как лучше всего «операционализировать» понятия, я решил изучить реакцию на трех уровнях, прибегая в каждом случае к целому ряду возможных источников. Первый уровень – первоначальная непосредственная реакция, которую я изучал в основном через наблюдение за участниками и ту разновидность неформального интервьюирования, которая используется в исследованиях сообществ. Второй уровень – организованная реакция системы социального контроля, информацию о которой я собрал через наблюдения, интервью и анализ опубликованных материалов. Третий уровень – передача и распространение реакции в массмедиа. Подробное описание методов исследования и источников материала приводится в приложении.

Чтобы остаться верным теоретической направленности своего исследования, я представлю свою аргументацию с точки зрения типичной последовательности реакции. То есть вместо того чтобы подробно описать девиантность, а затем рассмотреть реакцию, я начну с как можно более краткого описания девиантности, затем перейду к реакции, после чего, наконец, рассмотрю взаимосвязь между девиантностью и реакцией. С точки зрения аналогии с катастрофой это означает начать с описания, перейти к другим фазам реакции и далее вернуться к предупреждению и воздействию. Книга разделяется на три части: в первой (и главной) части прослеживается развитие и отголоски реакции, в особенности как она отразилась в массмедиа и в действиях организованной системы социального контроля. Она состоит из трех глав: «Описание», «Реакция: мотивы мнений и установок» и «Реакция: фазы спасения и ликвидации ущерба». Во второй части книги рассматриваются последствия реакции, а в третьей определяется – в историческом и структурном отношении – увеличение числа народных дьяволов и рост моральной паники.

Такая структура книги подразумевает, что в первой части моды и рокеры вряд ли вообще будут походить на «настоящих, живых людей». Они будут рассматриваться с точки зрения социетальной реакции, а в ее глазах они обычно предстают бесплотными объектами, пятнами Роршаха, на которые проецируются реакции. Прибегая к такому ходу изложения, я вовсе не предполагаю, что эти реакции – хотя они и включают элементы фантазии и избирательного искаженного представления – иррациональны и что моды и рокеры не были реальными людьми с определенными структурными корнями, ценностями, целями и интересами. Не были они и существами, неспособными к ответной реакции, которых толкали и тянули за собой силы социетальной реакции. Я выстраиваю линию рассуждения таким образом для пущего эффекта, позволяя модам и рокерам обрести плоть лишь тогда, когда их предполагаемые идентичности были представлены для публичного обсуждения.

Глава 2
Описание

Как я уже сказал, я буду уделять больше внимания зрителям, чем действующим лицам. Теперь – прежде чем приступить к анализу первых этапов реакции – я бы хотел поговорить о типичной сцене и декорациях, в которых разворачивались драмы модов и рокеров. Конечно, различия между «зрителями», «действующими лицами» и «сценой» отчасти искусственны, поскольку драматургическая аналогия, на которую они опираются, остается лишь аналогией. По мере того как драма модов и рокеров развивалась своим чередом, сценарий менялся, и реакция каждой последующей аудитории преобразовывала характер сцены. Однако что-то оставалось неизменным; стоит отметить ряд отличительных черт декораций – в контексте их влияния на происходящее.

Социологи редко прибегают к данному описанию общего контекста, помещая в центр внимания такие глобальные категории, как преступление и делинквентность, и номотетически анализируя их с целью вывести общие законы и взаимоотношения. Идеографические описания конкретных событий или мест были оставлены на долю журналистов и историков, и если использовались, то лишь в иллюстративных целях. С точки зрения канонов конвенциональной социологической практики это, вероятно, легитимно, но все же отсюда следует, что информация об отдельных проявлениях этих глобальных категорий не собиралась ни в каких теоретически значимых терминах. Так, в отношении молодежного бандитизма или коллективного насилия среди несовершеннолетних имеется ряд теорий достаточно высокого уровня наряду со сложными описаниями межличностных процессов внутри групп. Зато мало натуралистических описаний – каково это, расти в гетто или жилом комплексе, ходить на поп-концерты под открытым небом, участвовать в рок-н-ролльном бунте пятидесятых[76]76
  Более подробно об этом см. в моей статье: Cohen S. Directions for Research on Adolescent Violence and Vandalism // British Journal of Criminology. 1971. Vol. 11. Iss. 4. P. 319–340.


[Закрыть]. Поразительное число исследований в таких областях, как молодежный бандитизм и столкновения на расовой почве, опирается на сведения из вторых рук или чрезвычайно предвзятые источники.

Обстановкой, в которой разворачивалась драма модов и рокеров, были английские праздничные дни на море и все, что связано с этим ритуалом. Журналист, который написал, что, «пожалуй, не будет ошибкой подыскать объяснение [беспорядкам] в характере британских выходных на море»[77]77
  Laurie P. The Teenage Revolution. L.: Anthony Blond, 1965. P. 131.


[Закрыть], лишь слегка преувеличивал важность ситуационного элемента. Эта обстановка несильно изменилась с того самого Троицына дня, который тридцать лет назад описывал Грэм Грин в «Брайтонском леденце». Хейл провел в Брайтоне три часа:

Он прислонился к перилам у Дворцового мола и повернулся лицом к толпе, которая беспрерывно раскручивалась перед ним, словно моток двухцветного провода, – люди шли парами; по лицу каждого было видно, что он твердо решил сегодня как следует повеселиться. Всю дорогу от вокзала Виктория они простояли в переполненных вагонах; чтобы позавтракать, им придется долго ждать своей очереди; в полночь, полусонные, они будут трястись в набитом поезде, опаздывающем на целый час, и по узким улицам, мимо закрытых баров, устало побредут домой. С огромным трудом и огромным терпением они выискивали зерна удовольствия, рассеянные на протяжении этого длинного дня: солнце, музыку, шум миниатюрных автомобилей, поезд ужасов, проносящийся между рядами скалящих зубы скелетов под набережной у Аквариума, палочки Брайтонского леденца, бумажные матросские шапочки[78]78
  Грин Г. Брайтонский леденец // Собр. соч.: в 6 т. М.: Художественная литература, 1992. Т. 1. С. 226–227.


[Закрыть].

На той же набережной возле Аквариума во время Троицына дня 1965 года я брал интервью у двух пенсионеров из Южного Лондона, которые проводили в Брайтоне большую часть выходных на протяжении тридцати лет. Они говорили об изменениях, заметных каждому: люди выглядели лучше, было меньше туристов, приехавших на один день, и автобусов, меньше молодых супружеских пар («все уехали на Коста Брава»), все подорожало, и, конечно, на улице стало больше молодежи. Молодые люди были повсюду: на мотороллерах, мотоциклах, они набивались в поезда, приезжали автостопом из Лондона, лежали на пляжах, разбивали палатки на скалах. Но в остальном для этих стариков мало что изменилось. Они об этом не говорили, но, возможно, по сравнению с Брайтоном Грина произошло одно изменение к лучшему: уже не ощущалась та угрожающая атмосфера, что окружала «банды бритв» и драки на гоночных трассах в двадцатые и тридцатые.

Сценой первого эпизода модов и рокеров, которая должна была задать тон всем остальным и придать феномену его отличительные контуры, стал не Брайтон, а Клактон – небольшой курортный городок на восточном побережье Англии. Он никогда не был богатым и популярным, как Брайтон, там традиционно собирались трудные подростки из Ист-Энда и северо-восточных пригородов Лондона. Как и в Грейт-Ярмуте, его ближайшем соседе, где позже развернулись события модов и рокеров, возможности Клактона в плане удобств и развлечений для молодежи были довольно ограничены.

Пасха 1964 года прошла хуже обычного. Было холодно и влажно; что и говорить, пасхальное воскресенье выдалось самым холодным за восемьдесят лет. Владельцы магазинов и киосков были недовольны, молодежь скучала и злилась, из-за слухов о владельцах кафе и барменах, которые отказывались обслуживать некоторых юнцов, раздражение росло. Несколько групп затеяли драки на улицах, швыряясь камнями. Группировки модов и рокеров – разделение между ними изначально основывалось на стиле одежды и образе жизни, а закрепилось позднее, но в то время еще полностью не устоялось, – начали отделяться друг от друга. Повсюду грохотали мотоциклы и мотороллеры, звенели разбиваемые окна, рушились пляжные хижины, а один парень выстрелил из стартового пистолета в воздух. Толпы на улицах, шум, всеобщее раздражение и действия неподготовленной и малочисленной полиции… Эти два дня были тяжелыми, гнетущими, местами даже пугающими. В рамках моей модели это можно считать первоначальным отклонением, или фазой воздействия.

Сразу же после стихийного бедствия наступает период относительно неорганизованного реагирования. За ним следует фаза описания, во время которой пострадавшие в катастрофе подводят итоги и оценивают свое состояние. В этот период основой для интерпретации ситуации становятся слухи и двусмысленные толкования. Например, сразу же после обрушения породного вала в Аберфане ходили слухи, что накануне вечером было видно, как вершина обвала двигалась, а все предупреждения были проигнорированы. Эти сообщения в итоге легли в основу обвинений в халатности, выдвинутых против Национального управления угольной промышленности, а затем тема халатности перешла в разряд более глубоких установок, к примеру, о безразличии центрального правительства к интересам Уэльса. В следующей главе я разберу такие долгосрочные мнения, установки и интересы.

Здесь же меня занимает то, каким образом ситуация была изначально интерпретирована и представлена СМИ, поскольку именно в таком виде большинство людей получают представления как о девиантности, так и о катастрофах. Реакция строится на основе обработанных или кодированных образов: люди возмущаются или злятся, формулируют теории и планы, выступают с речами, пишут письма в газеты. Медийная презентация, или описание, событий модов и рокеров имеет решающее значение для определения последующих этапов реакции.

В понедельник утром после первых инцидентов в Клактоне в каждой национальной газете за исключением The Times (пятая строчка на главной новостной странице) появились передовицы. Их заголовки говорят сами за себя: «Группы мотороллеров устроили день террора» (Daily Telegraph), «Молодежь отделала город – 97 арестов кожаных курток» (Daily Express), «Вторжение дикарей на побережье – 97 арестов» (Daily Mirror). Во вторник аналогичное освещение получили последующие инциденты, а газеты начали печатать редакционные статьи вместе с сообщениями о том, что министру внутренних дел «настоятельно рекомендовалось» (как правило, не уточнялось, кем именно) провести расследование или предпринять решительные действия. Затем стали выходить интервью с модами и рокерами. Прямые репортажи уступили место теориям, в основном относящимся к мотивации: члены шаек характеризовались как «возбужденные», «пьяные в стельку», «склонные к разрушению» и т. д. За новостями об инцидентах последовали сообщения о деятельности полиции и судов, а также о реакции местных жителей. Репортажи о каждой серии инцидентов следовали типичному сценарию.

За границей освещение этих событий имело широкий охват – в Америке, Канаде, Австралии, Южной Африке и в Европе. The New York Times и New York Herald Tribune опубликовали большие фотографии, сделанные после Троицына дня, на которых были запечатлены две дерущиеся девушки. Бельгийские газеты подписывали снимки так: «Вестсайдская история на английском побережье».

Трудно сказать, насколько точны эти ранние описания. Даже если бы каждый инцидент наблюдался их авторами воочию, что физически невозможно, нельзя же проверить достоверность, скажем, интервью. Во многих случаях мы «знаем», что интервью должно быть – по крайней мере отчасти – сфабриковано журналистами, поскольку оно слишком стереотипно, чтобы быть правдой, но это знание нельзя счесть доказательством. Тем не менее на основе тех инцидентов, которые действительно наблюдались, и интервью с людьми, которые воочию видели другие инциденты (местные репортеры, фотографы, работники пляжей и т. д.), а также тщательной проверки внутренней согласованности можно судить об основных искажениях. Особенно показательным оказывается изучение местной прессы. Новости с мест не только более подробны и конкретны, в них не найдешь утверждений типа «все танцплощадки возле набережной были разгромлены», ведь каждый местный знает, что на набережной есть только одна танцплощадка.

Описание каждого первоначального происшествия в СМИ будет проанализировано под тремя рубриками: преувеличение и искажение; прогнозирование; символизация.