Текст книги "Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров"

Символизация

Коммуникация и в особенности массовое распространение стереотипов зависят от символической силы слов и образов. Нейтральные слова, вроде географических названий, могут символизировать сложные идеи и эмоции; к примеру, Перл-Харбор, Хиросима, Даллас и Аберфан. Аналогичный процесс происходит и в описании модов и рокеров: эти слова, а также Клактон, приобрели символическую силу. Появились такие выражения, как «нам не нужен здесь еще один Клактон» или «вы же видите, что он один из этих модов».

В рамках символизации происходят три процесса: слово («мод») становится символом определенного статуса (делинквентного или девиантного); объекты (прическа, одежда) символизируют слово; сами объекты становятся символом статуса (и эмоций, привязанных к статусу). Совокупный эффект трех этих процессов в том виде, в каком они возникли на стадии описания, заключался в том, что термины «моды» и «рокеры» были вырваны из ранее нейтральных контекстов (например, обозначения разных потребительских стилей) и приобрели полностью отрицательные значения. Аналогичный эффект описывается Тернером и Сурасом в их классической работе о столкновениях с зутерами[88]88
  Turner R. H., Surace S. J. Zoot Suiters and Mexicans: Symbols in Crowd Behaviour // American Journal of Sociology. 1956. Vol. 62. No. 1. P. 14–20. Эти столкновения происходили в Лос-Анджелесе в 1943 году. Матросы без разбора избивали мексиканцев, и костюм фасона «зут» – длинный пиджак и брюки, свободные от бедра и плотно прилегающие к лодыжкам, которые носили юноши с длинными набриолиненными волосами, – стал символом, против которого сплотились бунтовщики. В течение десятилетия, предшествовавшего беспорядкам, отношение к мексиканцам в СМИ постепенно становилось менее благоприятным, а понятие «парень в зут-костюме» было выстроено как негативный символ, ассоциирующийся со всевозможными преступлениями и отклонениями.


[Закрыть], а также Роком и мной в исследовании о том, как эдвардианский стиль одежды стал трансформироваться в народного дьявола тедди-боя[89]89
  Rock P., CohenS. The Teddy Boy // The Age of Affluence: 1951–1964 / V. Bogdanor, R. Skidelsky (eds). L.: Macmillan, 1970.


[Закрыть].

В своем разборе Тернер и Сурас называют этот процесс созданием «однозначно неблагоприятных символов». Заголовки газет и межличностное общение после первоначальных происшествий в Лос-Анджелесе вновь напомнили о фобии и ненависти к мексикано-американской молодежи. Референции к этой группе строились таким образом, чтобы лишить ключевые символы (различия в моде, образе жизни и развлечениях) их благоприятных или нейтральных коннотаций, и в результате они вызывали однозначно неблагоприятные чувства. Содержательный анализ показал, что в референциях к мексиканцам произошел переход к «теме зутеров», которая определила этот конкретный стиль одежды как «метку преступника» и объединила такие референции с упоминаниями о нападениях и оргиях с участием зутеров. Зутер неизменно идентифицировался с обобщенной группой мексиканцев. Аналогичным образом черты статуса модов и рокеров на более поздних стадиях реакции были распространены на обобщенную группу подростков. Их «меткой преступника» стали символы вроде куртки с меховым воротником и мотороллера, которые сами по себе вызывали враждебную и карательную реакции[90]90
  В период фазы описания владельцы и производители мотороллеров часто жаловались, что вокруг их продукции создается негативный образ. После Клактона генеральные секретари мотороллер-клубов «Веспа» и «Ламбретта» выступили с заявлением о том, что клубы не имеют отношения к беспорядкам.


[Закрыть].

Символы и ярлыки в конечном счете обретают собственный описательный и объяснительный потенциалы. Так, если взять пример более раннего народного дьявола, ярлык «тедди-бой» стал общим обозначением злоупотребления или непотребства (например, Джона Осборна называли «интеллектуальным тедди-боем»); дьявол рассматривался как особый тип личности (предлагались лекарства для усмирения тедди-боев, которые бы сделали их более податливыми для лечения; ходили фразы наподобие «некоторые из этих солдат – просто тедди-бои в форме»), а символы рассматривались как меняющие человека («он не попадал в неприятности, до тех пор пока не купил эдвардианский костюм»; «с тех пор как мой сын купил эту вещь год назад, его характер сильно изменился»).

Подобная символизация отчасти проистекает из тех же стандартных процессов массовой коммуникации, которые приводят к преувеличению и искажению. Так, например, для создания однозначно негативных символов использовались вводящие в заблуждение и неуместные заголовки, тогда как фактическое событие не давало для этого никакого основания или по крайней мере было неоднозначным. В частности, рассказы о событиях на Троицын день 1964 года объединили с сообщением о смерти одного из модов, который упал со скалы недалеко от Брайтона и разбился. Аналогичным образом в августе 1964 года появились заголовки: «Труп мода найден в море». Ни в том ни в другом случае смерть не имела никакого отношения к беспорядкам и последовала в результате несчастного случая. Чтение одних только заголовков или более ранних сообщений, в которых ничего не говорилось о заявлениях полицейских по поводу несчастных случаев, приводило к возникновению в сознании ложной связи. Этот эффект достиг причудливых высот в заголовке дублинской Evening Press (18 мая 1964 года): «Ужас проникает на английские курорты. В парке обнаружен изувеченный мод». На самом деле «изувеченным модом» был мужчина в возрасте от 21 до 25 лет в «куртке мода» (?), найденный заколотым в субботу утром (за день до происшествий на курортах) в Бирмингемском парке[91]91
  Газеты, наиболее удаленные от центра событий, неизменно привносили наибольшие искажения и неточности. Например, Daily Record and Mail в Глазго (20 мая 1964 года) описывала модов как молодых людей в коротких куртках, расклешенных книзу брюках, высоких ботинках, в котелках или цилиндрах и с зонтиками в руках.


[Закрыть].

Другой чрезвычайно эффективной техникой символизации стало использование драматизированных ритуальных интервью с «представительными членами» обеих групп. В Daily Mirror (31 марта 1964 года) «Дикий Мик» объяснил «Почему я швырнул ту стамеску», а другой юноша заявил: «Я принимаю стимуляторы, как и все остальные ребята». Газета Daily Herald (18 мая 1964 года) цитировала подростка, который обхватил руками свою раненую голову, когда полиция затаскивала его в фургон: «Продолжайте в том же духе». Другой подросток пригрозил: «Мы еще не закончили. Мы приехали на праздники, и мы остаемся. Маргит пожалеет, что он не Клактон, когда мы закончим». Evening Standard (19 мая 1964 года) предъявила читателям «Барона», который ненавидел «модов и цветных» и сказал следующее: «Мне нравится драться… Я дрался всю мою жизнь». A Daily Mirror (8 мая 1964 года) нашла новый ракурс с «Девушками, которые идут в бой вслед за дикарями» – девушки поведали о драках: «…они подстегивают тебя, дают острые ощущения, странные чувства возникают внутри. У тебя бабочки в животе, и ты хочешь, чтобы мальчики продолжали и продолжали… Не повезло людям, которые встают у них на пути, но с этим ничего не поделаешь».

Трудно установить, насколько подлинны эти интервью. В некоторых случаях они звучат настолько абсурдно, что явно не могут точно передавать сказанное на самом деле; Daily Telegraph (31 марта 1964 года), например, побеседовала с рокером, который сказал: «Мы известны как рокеры, и мы гораздо больше в теме». Если какая-либо группа и была «в теме» и даже рассматривала бы использование такого термина, то точно не рокеры. Правомерным было бы охарактеризовать эти интервью и статьи как составные конструкты, необязательно преднамеренно подделанные, но изготовленные под влиянием представлений репортера (или помощника редактора) о том, как должен говорить, одеваться и действовать тот, кого называют бандитом или хулиганом. Этот эффект, возможно, усиливался под влиянием некоторой доверчивости в отношении фантазий самопровозглашенных главарей банд[92]92
  Яблонски представил множество примеров того, как внешние наблюдатели принимают за чистую монету фантазии лидеров и членов банд. См.: Yablonsky L. The Violent Gang. N.Y.: Free Press, 1962.


[Закрыть].

Благодаря символизации, а также другим видам преувеличения и искажения образы становятся намного более резкими, чем реальность. Нет оснований полагать, что фотографии или телевизионные репортажи более «объективны». В исследовании различных впечатлений, полученных телезрителями и непосредственными наблюдателями в другой ситуации массового скопления людей (на День Макартура в Чикаго), было показано, как с помощью отбора материалов репортажи искажались таким образом, чтобы соответствовать имеющимся ожиданиям[93]93
  Lang K., Lang G. The Unique Perspective of Television and its Effect: A Pilot Study // American Sociological Review. 1953. Vol. 18. No. 1. Р. 3–12. Хэллоран и его коллеги указывают на тот же процесс в своем анализе телевизионного освещения демонстраций 1968 года против войны во Вьетнаме: HalloranJ.D. et al. Demonstrations…


[Закрыть]. Происходит процесс заострения, в результате которого появляются эмоционально окрашенные символы, в конечном счете приобретающие собственный импульс. Таким образом, распространение подавляющей общественной поддержки в пользу Макартура «набирало силу, поскольку было включено в политическую стратегию, подхвачено другими медиа, стало предметом сплетен и, таким образом, затмило непосредственную реальность, какой она могла быть зафиксирована наблюдателем на месте событий»[94]94
  Lang К., Lang G. The Unique Perspective… P. 10.


[Закрыть].

В этом исследовании наблюдатели отмечали, что их ожидания политического энтузиазма и необузданного массового участия полностью не оправдались. С помощью крупных планов и особого стиля комментариев («самая восторженная толпа в нашем городе… в воздухе чувствуется напряжение… слышен рев толпы») телевидение структурировало мероприятие таким образом, чтобы передать эмоции, которых не было у участников. Это объясняет, почему многие наблюдавшие события вокруг модов и рокеров нашли их немного разочаровывающими после шумихи в СМИ. Как отмечает Бурстин, обсуждая эффекты телевидения и цветной фотографии: «Достоверность обрела новый смысл… Сам Гранд-Каньон стал блеклой копией оригинала фотопленки "Кодахром"»[95]95
  Boorstin D. J. The Image. Harmondsworth: Penguin Books, 1963. P. 25.


[Закрыть].

Описание как сфабрикованные новости

Совокупный эффект фазы описания можно обобщить следующим образом: 1) было обозначено предполагаемое отклонение, из которого в дальнейшем могут происходить стереотипы, мифы и стигматизация; 2) было создано ожидание, что эта форма отклонения, безусловно, будет повторяться; 3) была создана полностью негативная символика в отношении модов, рокеров и связанных с ними предметов; 4) все элементы ситуации были прояснены достаточно четко, чтобы обеспечить развитие полномасштабной демонологии и агиологии, была предоставлена информация для помещения модов и рокеров в галерею современных народных дьяволов.

Почему возникают подобного рода описания? Являются ли они в каком-то смысле неизбежными? В чем причины предвзятости, преувеличений и искажений? Чтобы разобраться, нужно понять, что описание – это, конечно, не простая инвентаризация, в которой иногда случаются ошибки. В современном обществе описания, встроенные в саму природу девиантности, – это элементы фантазии, выборочного ложного восприятия и преднамеренного создания инфоповодов. Описание – это не рефлексивное проведение инвентаризации, а фабрикация новостей.

Прежде чем продолжить изучение этого понятия, позвольте мне упомянуть некоторые более «подлинные» заблуждения. С одной стороны, большое количество преувеличений и искажений возникло из-за неоднозначного и запутанного характера ситуации. Известно, что, находясь в толпе, трудно оценить, сколько там народу, и некоторые из завышенных оценок, вероятно, сродни ошибкам в подсчетах на политических демонстрациях, религиозных собраниях, поп-концертах или спортивных мероприятиях. В нашем случае путаница усугублялась присутствием большого количества репортеров и фотографов: одно это можно было истолковать как доказательство, что происходит что-то масштабное и важное.

Как я покажу далее при более подробном анализе обстоятельств произошедшего, всем присутствующим – полицейским, зрителям, участникам, журналистам – на самом деле было довольно трудно знать наверняка, что происходило в каждый отдельно взятый момент. В такой ситуации эффект достоверности играет менее значительную роль, чем общая подверженность разного рода слухам. Кларк и Баркер на примере участника столкновения на расовой почве очень четко демонстрируют этот эффект[96]96
  Clark К. В., Barker J. The Zoot Effect in Personality: A Race Riot Participant // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1965. Vol. 40. No. 2. P. 143–148.


[Закрыть], а Киссин и Кларк в своем исследовании катастроф предупреждают будущих интервьюеров: «Люди, которые обсуждали свой опыт с другими членами сообщества, быстро усваивают неточные версии катастрофы. Эти групповые версии могут быстро распространиться среди значительнои части населения»[97]97
  Cissin L. H., Clark W. B. The Methodological Challenge of Disaster Research // Man and Society in Disaster / G. W. Baker, D. W. Chapman (eds). N.Y.: Basic Books, 1962. P. 28.


[Закрыть].

Как бы ни были важны эти ошибки в краткосрочной перспективе, они не объясняют такие характерные особенности описания девиаций, как символизация и прогнозирование, вектор искажений, а не только сам факт их возникновения, решение в первую очередь сообщить о девиации и продолжать сообщать о ней определенным образом. Исследования моральной паники, связанной с модами и рокерами и другими разновидностями девиации, а также детальные исследования процесса массовой коммуникации (например, проведенное Хэллораном и его коллегами) показывают, что два взаимосвязанных фактора определяют представление описаний девиаций: первый – институционализированная потребность в создании новостей, а второй – избирательная и инференциальная структура процесса создания новостей.

У СМИ есть определенные критерии того, что заслуживает освещения в новостях. Речь не об инструкциях, в которых журналистам сообщается, что конкретные темы (наркотики, секс, насилие) привлекают внимание общественности или что конкретные группы (молодежь, иммигранты) должны постоянно находиться под пристальным вниманием. А скорее о неких встроенных факторах – начиная от интуитивного представления журналиста о «хорошей истории» до заповедей вроде «дайте публике то, чего она хочет» и структурированных идеологических предрассудков, которые предрасполагают СМИ к тому, чтобы превратить то или иное событие в новость.

Пасхальный уикенд в Клактоне выдался как никогда скупым на новости. Ничего примечательного не происходило ни в Британии, ни в мире. То, что инцидент получил такую известность, должно быть связано, по крайней мере отчасти, с отсутствием других новостей. Поведение молодежи не было таким уж новым или поразительным; в конце 1950-х – начале 1960-х годов на приморских курортах, популярных у подростков из рабочего класса, часто происходили различного рода беспорядки, обозначаемые как «хулиганство», «дебоширство» или «бандитские разборки». В 1958 году, например, полиция Саутенда была вынуждена обратиться за подкреплением после того, как конкурирующие группировки устроили драку на пирсе. В Уитли Бэй, Блэкпуле и на других северных курортах происходили стычки и потасовки, часто более серьезные, чем любой из ранних эпизодов модов и рокеров. В течение многих лет британцы, приезжавшие на выходные в Кале и Остенде, оказывались вовлечены в серьезные акты насилия и вандализма. В Остенде с начала шестидесятых был период года, называемый «английским сезоном», в течение которого отдыхающие и члены любительских футбольных клубов причиняли немалый ущерб и неприятности, о чем редко сообщалось в британской прессе. Моды и рокеры стали новостями не потому, что были чем-то новым, а потому, что были представлены как новые, чтобы оправдать создание новости.

Было бы несложно объяснить создание описания исключительно с точки зрения того, что это «хорошие новости»; но суть в том, что в те выходные имелся простор для создания сюжета, и его выбор не был полностью обусловлен внутренними свойствами. Теоретики стигматизации обратили внимание на сложную природу процессов скрининга и кодирования, включающих определенные формы нарушения правил, и в шестой главе я расскажу об исторических и структурных особенностях, благодаря которым специфическое поведение встретило реакцию такого типа. Это особенности, которые относятся к социальному контролю в целом, а не только к медиа. СМИ отражали реальный конфликт интересов, который существовал на разных уровнях: например, между местными жителями и полицией, с одной стороны, и модами и рокерами – с другой. В таких неоднозначных и изменчивых ситуациях медиа выносят решения, выбирая между конкурирующими определениями, и поскольку эти определения даются в иерархическом контексте – агентам социального контроля верят чаще, чем девиантам, – понятно, какое из них одержит верх[98]98
  Понятие «иерархии доверия» в отношении к девиантности было предложено Говардом Беккером в его статье: Becker U.S. Whose Side Are We On? // Social Problems. 1967. Vol. 14. No. 3. P. 239–267.


[Закрыть].

После того как сюжет истории зафиксирован, ее последующая форма определяется рядом повторяющихся процессов фабрикации новостей. Хэллоран с соавторами указывают на развитие инференциалъной структуры: здесь присутствует не намеренная предвзятость или простой отбор на основе ожидания, а «процесс упрощения и интерпретации, который структурирует значение, придаваемое истории, вокруг ее первоначальной новостной ценности»[99]99
  HalloranJ.D. et al. Demonstrations… P. 215–216.


[Закрыть]. Концептуальный аппарат, который авторы используют для локализации этого процесса – и который в равной степени применим к модам и рокерам, – это представление Бурстина о событии как о новости. То есть вопрос «новость ли это?» становится таким же важным, как и вопрос «правда ли это?». Аргумент прост:

…события будут отбираться для освещения в новостях с точки зрения их согласованности или созвучия с ранее существовавшими образами – новости о событии будут подтверждать предыдущие идеи. Чем более непонятен новостной сюжет и чем больше неуверенности или сомнения у корреспондента в том, как его подать, тем вероятнее, что новость будет передана в общих установленных рамках[100]100
  HalloranJ.D. et al. Demonstrations… P. 26.


[Закрыть].

Только после того как намечены эти общие рамки, можно понять такие процессы, как символизация, прогнозирование, сообщения о несобытиях, а также всю риторику освещения. Предсказуемость описания имеет решающее значение. В материалах СМИ о модах и рокерах образы были настолько постоянными, манера репортажей – настолько стилизованной, а диапазон эмоций и ценностей – настолько ограниченным, что для любого читателя не составило бы труда с известной точностью предсказать описания всех последующих вариаций на тему развращенной молодежи: скинхедов, футбольных хулиганов, хиппи, наркоманов, поп-фестивалей, судебного процесса вокруг журнала Oz.

В восхитительной фантазии Майкла Фрейна «Оловянные солдатики» отдел прессы Научно-исследовательского института автоматики имени Уильяма Морриса пытается показать, что «теоретически цифровую вычислительную машину можно запрограммировать на выпуск абсолютно полноценной ежедневной газеты с заметками столь же разнообразными и содержательными, как и старинные, написанные от руки». Как только эта идея будет использована в коммерческих целях, «завершится стилизация современной газеты. Прервется последняя, остаточная связь прессы с рыхлым, бестолковым, склочным миром реальности». Пример отдела – «По словам учителя, ребенок одет неподобающим образом»:

В. Удовл. Принципиальная схема абсолютно инвариантна. Число переменных сводится к трем: 1) одежда, против которой выдвинуто возражение (высокие каблуки, нижняя юбка, панталончики с оборками); 2) курит ли ребенок или красит губы; 3) ссылаются ли родители на то, что ребенка якобы унижает осмотр неподобающей одежды на глазах у всей школы. Частота публикаций: каждые девять дней[101]101
  Фрейн М. Оловянные солдатики. М.: Мир, 1969. С. 51–52.


[Закрыть].

Другие примеры отдела: «Парализованная девушка еще будет плясать!», «Я собираюсь отдать ребеночка, говорит будущая мать» и «Эту улицу называют улицей порока». Компьютеру вполне можно было бы скормить и такое: «Подростки/молодежь/дикари/парни на мотороллерах/ Ангелы ада, врываются/избивают/крушат, город/кинотеатр/футбольный матч/поп-фестиваль».

Отсюда еще не следует, что все эти образы фиктивны: в конце концов, учителя говорят детям, что они одеты неподобающе, парализованные девушки могут снова начать танцевать, коллективные эпизоды подросткового насилия и вандализма происходят достаточно часто. Автор исследования об искажениях, допущенных прессой при освещении насилия на расовой почве в Америке (искажения направлены на преувеличение якобы новых элементов планирования, организованной снайперской стрельбы и руководства) заключает: «Невольно или нет, но пресса выстраивает сценарий вооруженных восстаний. Сюжетная линия этого сценария не слишком далека от реальности. Было несколько перестрелок с полицией, и, возможно, еще несколько было запланировано. Но не было ни волны восстаний, ни установленной схемы кровавых конфликтов – по крайней мере пока»[102]102
  Knopf Т. A. Sniping: A New Pattern of Violence? // Transaction. July-August 1969. P. 29.


[Закрыть].

Разумеется, нельзя ограничивать анализ «общих рамок», «сценариев», «инференциальных структур» и «избирательного ложного восприятия» социально-психологическим уровнем. Необходимо понимать основы отбора с точки зрения долгосрочных ценностей и интересов; но прежде чем это сделать, следует посмотреть, как под влиянием устойчивых мнений и установок развивалась перцептивная основа описания. Этот вопрос рассматривается в следующей главе.

Глава 3
Реакция: мотивы мнений и установок

Между восприятием социального объекта и установкой по отношению к нему существует сложная взаимосвязь. Возникают как минимум две последовательности: человек воспринимает и выбирает в соответствии с существующими ориентирами, затем воспринятое формируется и переносится в более устойчивые кластеры установок. Эти процессы, разумеется, неразрывны, но настоящая глава посвящена, скорее, второму, т. е. тому, как содержащиеся в описании образы кристаллизуются в более организованные мнения и установки. Мотивы этих мнений и установок примерно соответствуют тому, что Смелзер называет системами обобщенных верований: когнитивные убеждения или заблуждения, передаваемые средствами массовой информации и ассимилируемые в зависимости от предрасположенности аудитории[103]103
  Smelser N. J. Theory of Collective Behaviour. L.: Routledge & Kegan Paul, 1962. Ch. 3.


[Закрыть].

После того как изначальное воздействие прекратилось, реакция общества на любое внезапное событие, особенно если оно воспринимается как нарушение социальной структуры или угроза почитаемым ценностям, является попыткой разобраться в случившемся. Люди меньше говорят о самом событии и больше о его последствиях. Эту последовательность можно наблюдать, например, в реакции СМИ и общественности на внезапное и необычное событие: расстрел трех полицейских в Лондоне в 1966 году. Спекуляции о самой стрельбе и презентация образов задействованных акторов (описание) сменились дискуссиями о «насущных вопросах»: возвращении смертной казни, вооружении полицейских, характере насилия в обществе. Сочетание этой последовательности с рядом других событий, таких как зрелищное раскрытие деятельности организованных преступных группировок, тогда заложило основу для моральной паники по поводу насильственных преступлений. Почти то же самое повторилось в 1971 году с расстрелом полицейских в Блэкпуле и эмоциональным ответом старших офицеров Скотленд-Ярда: «По нашим улицам стало небезопасно ходить».

Исследование реакции СМИ на убийство Кеннеди также показало переход от первоначального информирования к потребности в интерпретации. Людям нужно было разобраться в том, что можно было счесть абсурдной случайностью, получить объяснение причины убийства, придать ситуации положительный смысл и увериться в том, что нация преодолеет кризис без последствий[104]104
  См. статьи в сборнике: The Kennedy Assassination and the American Public: Social Communication in Crisis / B.S. Greenberg, E.B. Parker (eds). Stanford: Stanford University Press, 1965; см. в особенности: Parker E.B., Greenberg B. S. Newspaper Content on the Assassination Weekend // Ibid. P. 46–47; а также Barker J. D. Peer Group Discussion and Recovery from the Kennedy Assassination // Ibid. P. 119.


[Закрыть]. Все это было представлено массмедиа с меньшей двусмысленностью, порожденной культурным напряжением и неопределенностью. В случае массовых заблуждений важным этапом в распространении истерических убеждений является попытка комментаторов перестроить и осмыслить ситуацию неопределенности. В ситуации неопределенности возникают теории, объясняющие то, что невозможно трактовать как случайные события. Так, например, появление точечной коррозии на лобовом стекле можно попытаться объяснить вандализмом, метеоритной пылью, вылупившимися в стекле яйцами песчаных блох, загрязнением воздуха, радиоактивными осадками и т. д.[105]105
  Medalia N. Z., Larsen O. N. Diffusion and Belief in a Collective Delusion: The Seattle Windshield Pitting Epidemic // American Sociological Review. 1958. Vol. 23. No. 2. P. 183.


[Закрыть]

Многие из теорий и мотивов, которые будут обсуждаться ниже, основаны не более чем на разного рода слухах, присутствующих в массовых заблуждениях, и отчасти выполняют ту же функцию: уменьшение двусмысленности. Хотя слухи, мотивы и убеждения исходят в основном от средств массовой информации, впоследствии, в ситуации группы, они усиливаются либо встречают сопротивление. На индивидуума изливается шквал информации и интерпретаций, отчего его идеи меняются или кристаллизуются: «С течением времени эти интерпретации, сформулированные и поддерживаемые группой, имеют тенденцию отменять или заменять индивидуальные идиосинкратические формулировки. Они становятся частью группового мифа, собранием общих мнений, которые обычно разделяются членами группы»[106]106
  Barker J. D. Peer Group Discussion… P. 112.


[Закрыть]. Эти коллективные мотивы отражаются в социальной системе, создавая условия для развития следующих этапов.

Подобное описание, конечно, чрезмерно упрощает процесс коммуникации, предполагая единый набор значений, поглощающий мотивы, как водоем – рябь от брошенного камня. Коммуникационный поток намного сложнее, информация принимается или отвергается и, наконец, кодируется с учетом множества потребностей, ценностей, принадлежностей и референтных групп.

Некоторые из этих различий я рассмотрю позднее; на данном этапе я хочу представить в категориях идеальных типов мотивы мнений и установок по отношению к модам и рокерам в том виде, в каком они появлялись в масс-медиа и других общественных формах. Эти мотивы проистекают из всех высказываний, сделанных СМИ (редакционные колонки, статьи, карикатуры), опубликованных в СМИ (письма, цитаты из речей, заявлений, проповедей и т. д.) и обнародованных на других публичных площадках, таких как парламентские и муниципальные дебаты. То, что следует ниже, ни в коем случае не является каталогом всех типов выраженных мнений; некоторые из них были слишком идиосинкратичны и причудливы, чтобы их можно было классифицировать. Это лишь те мотивы, которые проявлялись с достаточной регулярностью, чтобы предположить их широкое распространение и определенное влияние на общественное мнение в целом.

Мотивы разделены на три категории: ориентация: эмоциональная и интеллектуальная позиция, с которой оценивается девиантность; образы: мнения о природе девиантов и их поведении; причины: мнения о причинах поведения. (Набор мнений, касающихся решений или методов управления поведением, будет учитываться при рассмотрении культуры социетального контроля.) Эти категории не являются взаимоисключающими; утверждение типа «это потому, что у них слишком много денег» относится к мотивам как образа, так и причины.