Текст книги "Ловец снов"

Глава 8
Роберта

Теперь уже совсем седая пятидесятивосьмилетняя вдова (но по-прежнему женщина-птичка, в вечном цветастом платье, такие вещи не меняются), мать Даддитса сидела перед телевизором в квартире первого этажа на Уэст-Дерри-эйкрс, где теперь жила вместе с сыном. Роберта продала дом на Мейпл-лейн после смерти Элфи. Она могла позволить себе содержать дом: Элфи оставил много денег, компания, где он застраховал жизнь, честно выплатила всю сумму, да и акции в фирме по импорту запчастей для автомобилей, основанной им в 1975 году, позволяли вести безбедное существование, но дом был слишком велик и населен мириадами воспоминаний, таившихся в каждом уголке, и не только в гостиной, где она и Даддитс проводили почти все время. Над гостиной располагалась спальня, где они с Элфи спали, разговаривали, занимались любовью и строили планы. Ниже была комната для игр, где Даддитс с друзьями просиживали целыми днями и вечерами. По мнению Роберты, друзья эти были посланными небом ангелами с добрыми сердцами и неистребимой привычкой к сквернословию, имевшими наглость утверждать, что Даддитс, повторяя за ними «хен», имеет в виду нового щенка Пита, Элмера Хена, а для краткости просто Хена. И она, разумеется, делала вид, что верит этому.

Слишком много воспоминаний, слишком много призраков счастливых времен. Ну а потом Даддитс заболел. И болел вот уже два года, но никто из прежних друзей не знал об этом, потому что больше они не появлялись, а у нее не хватало мужества поднять трубку и позвонить Биверу, который собрал бы остальных.

И теперь она сидела перед телевизором, где шел очередной выпуск местных новостей. Роберта слушала с завороженным ужасом, потрясенная тем, что, по словам ведущих, творилось на севере штата. Самое страшное заключалось в том, что никто в точности не знал, что именно происходит, никаких подробностей, и правда ли все это. Сообщалось только о таинственных исчезновениях охотников в лесах Мэна, в ста пятидесяти милях к северу от Дерри. До сих пор человек двенадцать числились пропавшими. Эта часть казалась единственно достоверной. Роберта была почти уверена, что речь идет о Джефферсон-трект, где обычно охотились мальчики, возвращаясь в Дерри с кровавыми историями, увлекавшими и одновременно пугавшими Даддитса.

Может быть, охотников застал в лесу ураган Альберта Клиппер, обрушивший на Мэн неслыханный снегопад? Возможно. Никто ничего не мог сказать наверняка, но все же одна четверка, приехавшая в Кинео, похоже, действительно пропала бесследно. Их снимки показывали по телевизору, без конца перечисляя фамилии: Отис, Роупер, Маккарти, Шу. Последняя была женщиной.

Пропавшие охотники не считались бы настолько важной темой, чтобы прерывать из-за них бесконечный поток «мыльных опер», не случись одновременно в тех же местах целый ряд необъяснимых явлений. Люди клялись, что видели в небе странные, переливающиеся разными цветами огни. Двое охотников из Миллинокета, проезжавшие через Кинео двумя днями раньше, утверждали, что заметили сигарообразный предмет, нависший над высоковольтной линией электропередачи. И добавили при этом, что на объекте не было ни двигателей, ни крыльев. Он просто висел футах в двадцати над проводами, издавая тихое жужжание, мелко вибрирующее в костях. И в зубах, как оказалось, тоже. Оба охотника жаловались, что потеряли зубы, и когда широко открывали рты, чтобы показать дыры, Роберте казалось, что и остальные их зубы вот-вот вывалятся. Охотники сидели в старом «шевроле», а когда попытались подъехать ближе, мотор заглох. У одного из них были кварцевые часы на батарейках, которые шли в обратную сторону часа три после вышеописанного события, а потом остановились навсегда. (Со старомодными механическими часами второго ничего не случилось.) Если верить репортеру, кроме этих двоих, НЛО за последние две недели видели многие приезжие и местные жители: кто рассказывал о сигаре, кто о более традиционном блюдце. Такие массовые появления неопознанных летающих объектов на жаргоне военных назывались «сборищем».

Пропавшие охотники, НЛО. Сочные, броские, щекочущие нервы известия, вне всякого сомнения, достойные передачи в шестичасовом прямом эфире («Местные новости! Самые свежие! Ваш город и ваш штат!»), но сегодня к обычным историям кое-что добавилось. Совсем уж страшное. Пока всего лишь слухи, разумеется, и Роберта молилась, чтобы они не подтвердились, но все же, замирая от дурных предчувствий, вот уже два часа не отходила от телевизора, пила слишком много кофе и все больше нервничала.

Самыми пугающими были сообщения о том, что какой-то объект рухнул на лес и разбился недалеко от того места, где охотники видели сигарообразный корабль, зависший над высоковольтными проводами. Почти такими же тревожными были известия о том, что на большей части округа Эрустук, площадью примерно двести квадратных миль, принадлежавшей по большей части бумагоделательным компаниям или правительству, объявлен карантин.

Высокий бледный мужчина с глубоко посаженными глазами, стоявший перед табличкой с надписью ПРИЮТ МАНЬЯКОВ, коротко переговорил с репортерами, приехавшими в Бангор на авиабазу Национальной гвардии, и заявил, что слухи не соответствуют истине, но ряд «противоречащих друг другу заявлений» в настоящее время проверяется. Судя по пояснительной надписи, его звали Абрахам Курц. Роберта так и не поняла, в каком он звании и военный ли он вообще. Одет в простой зеленый комбинезон на молнии. Если он и замерз, в одном комбинезончике на таком холоде, то виду не подавал. В огромных глазах, окаймленных белыми ресницами, плескалось что-то неприятное. Роберте они показались глазами лжеца.

– Можете ли вы подтвердить, что разбившийся корабль не был иностранного или… скажем, внеземного происхождения? – спросил молодой репортер.

– «Инопланетный звонок»[21]21
  Название и рефрен песни панк-рок-группы «Клэш». – Примеч. ред.


[Закрыть], – ответил Курц и рассмеялся.

Из толпы репортеров тоже послышался смех, но никто, кроме Роберты, сидевшей перед телевизором в своей квартирке на Уэст-Дерри-эйкрс, не обратил внимания, что Курц вообще не ответил на вопрос.

– Можете ли вы подтвердить, что никакого карантина в районе Джефферсон-трект нет? – спросил другой репортер.

– В настоящее время я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть это известие, – покачал головой Курц. – Мы относимся к происходящему со всей серьезностью. Доллары вашего правительства, дамы и господа, работают на всю катушку. – И он направился к вертолету с вращающимися лопастями и белыми буквами АНГ на боку.

Если верить ведущему, сюжет записывался в девять сорок пять. Следующий репортаж – пляшущее изображение, снятое с руки видеокамерой – велся из «Сессны», нанятой девятым каналом новостей для облета Джефферсон-трект. Погода была не из лучших, дул ветер, но даже сквозь пелену снега проглядывали силуэты двух вертолетов, немедленно пристроившихся по обе стороны от «Сессны», как огромные коричневые стрекозы. Между ними велись радиопереговоры, но помех было столько, что пришлось читать ползущую внизу экрана строку.

«Этот район изолирован. Приказываю повернуть назад, на свой аэродром. Повторяю, район изолирован. Возвращайтесь».

«Изолирован» – это то же, что «подвергнут карантину»? Роберте Кэвелл казалось, что так и есть, хотя типы, подобные Курцу, вполне способны увиливать от ответов. На вертолетах явно видны буквы АНГ. Один из них вполне мог быть тем, что принял на борт Абрахама Курца.

Пилот «Сессны»: «По чьему приказу производится операция?» Радио: «Поворачивайте, «Сессна», или вас заставят повернуть».

Самолет послушно повернул обратно. Топливо так и так кончалось – как объявил ведущий, словно это все объясняло. С этой минуты он только повторял старые сообщения, упорно называя их последними. Большие телекомпании, очевидно, выслали на место событий своих корреспондентов.

Она уже хотела выключить телевизор – ожидание действовало на нервы, – когда закричал Даддитс. Сердце Роберты замерло на миг и куда-то покатилось. Она развернулась, в спешке ударившись о стол, когда-то принадлежавший Элфи, и перевернула чашку с остатками кофе. Коричневая жижа неряшливой лужицей пролилась на «Телегид».

За воплем последовали пронзительные истерические рыдания, рыдания обиженного ребенка. Именно так обстояло дело с Даддитсом – пусть сейчас ему тридцать, но он умрет младенцем, и умрет гораздо раньше, чем ему исполнится сорок.

На мгновение у нее подкосились ноги. Наконец она принудила себя направиться в спальню сына. Ну почему Элфи нет рядом… а еще лучше – хотя бы одного из мальчиков? Правда, уж они-то давно не мальчики, все, кроме Даддитса. Синдром Дауна превратил его в Питера Пэна, и скоро он отойдет навсегда… на острове Где-то-там[22]22
  Имеется в виду герой сказочной пьесы Дж. Барри Питер Пэн, живущий на острове Где-то-там, в стране вечного детства.


[Закрыть].

– Иду, Дадди, – откликнулась Роберта, и она действительно шла, только какой же дряхлой казалась при этом сама себе: артрит разъедает кости, сердце трепыхается испуганным кроликом. Для нее остров Где-то-там недостижим.

– Мама идет, идет, Дадди!

И снова эти всхлипы, такие отчаянные, словно его сердце разбито. Впервые он вскрикнул, обнаружив, что после того, как почистил зубы, десны стали кровоточить. Но никогда не вопил, и прошло много лет с тех пор, как в последний раз так горько, жалобно плакал. Неистовые безудержные рыдания рвали душу и мозг. Высокие переливы и всхлип, высокие переливы и всхлип, высокие переливы и всхлип…

– Дадди, что случилось?

Она ворвалась в комнату и уставилась на него широко раскрытыми глазами, настолько уверенная, что началось кровотечение, что в первый момент ясно увидела кровяную лужицу на простыне. Но тут же убедилась, что все это игра воображения. Никакой крови. Только Даддитс, с мокрым от слез лицом, мерно качается взад-вперед на расшатанной скрипящей больничной койке. Глаза по-прежнему были ярко-зелеными, но со щек сбежала краска. И волос уже нет, чудесных белокурых волос, напоминавших ей о молодом Арте Гарфанкле[23]23
  Певец и актер, исполнитель популярных песен.


[Закрыть]. Лучи неяркого зимнего солнца, лившиеся в окна, поблескивали на его голом черепе, отражались от аптечных флаконов (антибиотики, болеутоляющее, но ни одного лекарства, способного остановить или хотя бы замедлить то, что творилось с ним), падали на стоявшую перед столом капельницу.

Но Роберта не увидела ничего необычного. Ничего такого, что могло бы послужить причиной почти гротескного выражения невыносимой боли.

Она села рядом, обхватила бессильно болтающуюся голову сына и притянула к груди. Даже сейчас, в состоянии нервного возбуждения, его кожа казалась прохладной: умирающая кровь не могла больше согреть тело. Роберта вспомнила, как давным-давно читала «Дракулу», вздрагивая от приятного ужаса, оказавшегося куда менее приятным ночью, в полном мраке, в комнате, населенной тенями. Как она радовалась, узнав, что настоящих вампиров не бывает, но позже – гораздо позже – поняла, что успокоилась рано. В ее жизни появился беспощадный упырь, до которого трансильванскому графу было далеко. И имя ему было лейкемия, вот только не найти того кола, который можно загнать ему в сердце.

– Даддитс, Дадди, солнышко, что с тобой?

Прижавшись к ней, сын выплеснул свои страхи. И то, что она услышала, вмиг заставило забыть о происходящем в Джефферсон-трект, проскользнуло ледяным ознобом по спине, сжало стальными тисками сердце, едва не остановило дыхание.

– Ие мев! Ие мев! А, маоа, Ие мев!

Не было смысла просить его повторить или выразиться яснее: всю жизнь она провела рядом с сыном и понимала каждое слово.

«Бивер мертв! Бивер мертв! Ах, мамочка, Бивер мертв!»

Глава 9
Пит и Бекки

Лежа в забитой снегом колее, Пит продолжал орать, взывать к небу, пока не сорвался голос, а потом просто обмяк, пытаясь притерпеться к боли, найти какой-то способ урезонить ее. Но не смог. Боль была бескомпромиссная, агония блиц-криг. Он и не знал, что в мире бывает такая боль – а если бы знал, наверняка предпочел бы остаться с женщиной. С Марси, хотя Марси – не ее имя. Он почти вспомнил ее имя, но какая разница? Это ему приходится круто: раскаленные спазмы поднимались от колена, скручивая судорогами изнемогающее тело.

Он трясся от холода. Рядом валялся позабытый пакет с благодарностью за покупки. Пит потянулся к нему, чтобы проверить, осталась ли хоть одна целая бутылка, и когда колено шевельнулось, ногу словно прошило электрическим током такой силы, по сравнению с которым все предыдущее показалось просто цветочками. Пит снова взвыл и отключился.

Он не знал, сколько времени провалялся в отключке – судя по свету, не слишком долго, но ступни уже онемели и руки тоже, несмотря на теплые сапоги и перчатки.

Пит успел повернуться на бок, рядом, в лужице янтарного пива, валялся пакет. Боль в колене чуть утихла: наверное, помог холод, и Пит понял, что снова способен мыслить. Что ж, спасибо и на этом, уж больно в идиотскую передрягу он вляпался. Нужно каким-то образом добраться до хижины и огня, и на помощь рассчитывать не приходится. Если торчать тут в ожидании Генри и снегохода, к тому времени, как они появятся, Пит уже превратится в пивное эскимо, с приложением в виде пакета бутылочных осколков, благодарим за покупку в нашем магазине, алкоголик хренов, огромное спасибо!

А женщина? Она тоже может умереть, и все потому, что Питу Муру приспичило присосаться к бутылочке.

Он брезгливо глянул на пакет. Забросить его подальше нет никакой возможности: только колено зря разбередишь. Поэтому Пит постарался зарыть его в снег, поглубже, совсем как кошка, закапывающая собственное дерьмо, и пополз к костру.

Оказалось, что колено вовсе не так уж и онемело. Пит пустил в ход локти, отталкиваясь здоровой ногой, стискивая зубы, смаргивая попавшие в глаза волосы. Животных нигде не видно: лавина пролетела и оставила его одного. И тишина стоит невероятная. Если не считать хриплого тяжелого дыхания и стонов, каждый раз, когда колено ударялось о землю. Пот ручьями стекал по спине и рукам, но руки и ноги по-прежнему ничего не чувствовали.

Он, наверное, сдался бы, но, промучившись еще немного, увидел в конце прямого отрезка дороги яркое пятно костра, зажженного им и Генри. Правда, пламя уже было не таким высоким, но все же не погасло. Пит снова пустился в путь, но каждый раз, когда разряды нечеловеческой боли вновь пронизывали ногу, крепче сжимал зубы, стараясь сосредоточиться на оранжевой искорке в снежной пустыне. Он хотел добраться туда любой ценой, и пусть малейшее движение отзывалось новым кинжальным ударом, но, о как же он хотел туда добраться! Только не замерзнуть здесь, посреди дороги!

– Я сумею, Бекки, – бормотал он. – Сумею, Бекки.

Он повторил это имя несколько раз, прежде чем сообразил, что именно говорит.

Уже приближаясь к костру, он посмотрел на часы и нахмурился. Одиннадцать сорок? Не может быть! Перед тем как вернуться к «скауту», он засекал время, и тогда было двадцать минут первого.

Более тщательная проверка выявила причину столь странного явления: часы шли назад. Минутная стрелка двигалась резкими спазматическими рывками. Пит не выказал особого удивления. Его способность высоко ценить все, выходившее за рамки обыденности, казалось, умерла. Даже нога теперь уже не была главной проблемой. Он замерз, так замерз, что тело почти ему не повиновалось. Он удвоил скорость, отталкиваясь заметно уставшей здоровой ногой, и не помнил, как прополз последние пятьдесят ярдов до умирающего огня.

Оказалось, что женщина сползла с брезента и сейчас лежала на противоположной от огня стороне, словно хотела добраться до оставшихся дров, но свалилась по пути.

– Эй, милочка, я дома, – пропыхтел он. – Небольшая неприятность с коленом, но теперь я вернулся. Так или иначе, чертово колено – это твоя вина, Бекки, так что не жалуйся, ладно? Бекки… ведь так тебя зовут?

Возможно, но она не ответила. Просто лежала и смотрела. Он по-прежнему видел только один глаз, но не смог вспомнить, тот же самый или другой. Но теперь от ее взгляда мурашки уже не шли по коже, потому что ему и без того было о чем беспокоиться. Взять хоть огонь. Пит успел как раз вовремя, тлеющих углей было еще немало. Первым делом нужно подкормить этого обжору, да так, чтобы долго не погас, а потом лечь рядом со своей девчонкой Бекки (только с наветренной стороны, чтобы не дай Бог не задохнуться). И ждать Генри. Ему не впервые таскать за Пита каштаны из огня.

Пит подобрался к женщине и к небольшой поленнице дров за ее головой достаточно близко, чтобы снова ощутить резкую химическую вонь, и понял, почему ее взгляд больше его не тревожил. Единственный глаз смотрел в никуда. Больше она не встанет. Умерла. Снежный налет на талии и бедрах стал темно-красным.

Пит приостановился, приподнялся на ноющих руках и всмотрелся в нее, но интерес к ней, мертвой или живой, был таким же мимолетным, как к бегущим назад часам. Он мечтал об одном: подбросить дров в огонь и согреться. О женщине он подумает потом. Может, через месяц, сидя в гостиной с загипсованным коленом и чашкой кофе в руке.

Наконец он схватился за полено. Осталось только четыре, но самых больших. Генри наверняка вернется, прежде чем они успеют догореть, и соберет еще дров, перед тем как ехать за помощью. Старый добрый Генри! Все еще носит смешные очки в роговой оправе, даже в век мягких контактных линз и лазерной хирургии, но положиться на него можно в любую минуту.

Мысли Пита своевольно пытались вернуться к «скауту», к запаху одеколона Генри, которым тот не душился, но Пит не позволял себе отвлекаться. «Давайте не будем», – как говорили они в детстве. Воспоминания словно превратились в его врага. Никакого призрачного одеколона, никаких сожалений о Даддитсе. Никаких больше костяшек, никакой игры. У него и без того забот по горло.

Он неуклюже бросал в огонь полено за поленом, морщась от боли, но любуясь фонтанами искр, поднимавшихся под жестяной потолок навеса мириадами обезумевших светлячков, прежде чем угаснуть.

Генри скоро будет здесь. Вот за что нужно держаться. Смотреть на огонь и думать о Генри. Вот он вернется…

Нет, не вернется. Потому что в «Дыре в стене» дела плохи. Что-то, связанное с…

– Рик, – сказал он, наблюдая, как огонь жадно пожирает новую пищу. Скоро оранжевые языки вскинутся еще выше.

Он зубами стащил перчатки и протянул руки к теплу. Порез на правой ладони, куда вонзился осколок стекла, оказался длинным и глубоким. Наверняка останется шрам, но что из того. Подумаешь, что такое шрам-другой между друзьями? А ведь они были друзьями, верно? Да. Банда старой Канзас-стрит, Алые Пираты, с пластиковыми мечами и бластерами из «Звездных войн» на батарейках. Они даже совершали героические деяния: дважды, если считать девчонку Ринкенхауэр. Тогда их снимки поместили в газетах, так что подумаешь, шрамы! А то, что они однажды, вероятно… всего лишь вероятно, прикончили того типа… так ему и надо. Если кто-то и заслуживал быть убитым…

Но туда он тоже не полезет. Давайте не будем. Не выйдет, беби!

Но он уже видел линию. Хотел или нет, но видел куда отчетливее, чем за все эти годы. Но прежде всего он увидел Бивера, да и услышал тоже. Слова били прямо в центр мозга.

Джоунси? Ты здесь, старик?

– Не вставай, Бив, – предупредил Пит, не сводя глаз с вздымающегося пламени. Тепло било ему в лицо, навевало сон. – Оставайся там, где есть. Только… сам знаешь, сиди, как пришитый.

Что в конце концов все это означает? «Что за фигли-мигли?» – как говаривал Бивер в детстве, и эта, в сущности, бессмысленная фраза неизменно приводила их в восторг. Питер чувствовал, что при желании все узнает, настолько четкой была линия. Перед глазами высветились голубой кафель, прозрачная синяя занавеска для душа, ярко-оранжевая кепка, кепка Рика, кепка Маккарти, старины Стою-и-стучусь-у-порога-твоего, и он чувствовал, что получит и все остальное, если захочет. Пит не знал, будущее ли это, прошлое или то, что происходит в эту минуту, но он все поймет, если захочет, если за…

– Не хочу, – сказал он и оттолкнул от себя все.

На земле остались несколько палочек и хворостинок. Пит швырнул их в огонь и уставился на женщину. В открытом глазу больше не было злобы. Он подернулся пленкой, как глаз убитого оленя. И эти алые лужи вокруг… должно быть, она истекла кровью. Что-то лопнуло у нее внутри. Взорвалось со страшной силой. Может, она знала, чем дело кончится, и поэтому села на дорогу. Надеялась, что кто-нибудь на нее наткнется. На нее и наткнулись, но посмотрите только, что из этого вышло! Бедная сука! Бедная невезучая сука!

Пит медленно перемещался влево, пока не схватился за край брезента, и потащил его к женщине. Этот кусок грубой ткани был чем-то вроде санок, теперь же станет чем-то вроде савана.

– Мне жаль, – прошептал он. – Бекки, или как тебя там, мне вправду жаль. Но даже останься я с тобой, толку от меня было бы немного. Я не врач. Всего лишь продавец машин. Ты…

«…с самого начала была обречена…» – хотел он сказать, но при виде ее спины слова застряли в горле. Раньше он ничего не мог заметить, потому что она лежала на боку, лицом к костру. На заду джинсов зияла огромная дыра, словно под конец вместо газов из нее рвались мины. Лохмотья джинсовой ткани трепетали на ветру вместе с обрывками нижнего белья: лоскутами белого трикотажа с начесом и розового шелка. На ногах и спине куртки что-то росло. Похожее на плесень или грибок… Красно-золотое… или это просто игра света?

Что-то вышло из нее. Что-то…

Да. Что-то. И прямо в эту минуту наблюдает за мной.

Пит всмотрелся в темнеющий лес. Ничего. Поток животных иссяк. Он совсем один.

Если не считать того, что я не один.

Это абсолютно точно. Что-то прячется неподалеку, что-то, не переносящее холода. Что-то, которое лучше всего чувствует себя в тепле и влаге. Если только…

Если только оно не выросло так, что не могло больше уместиться там, где зародилось. И осталось без пищи.

– Ты тут?

Пит подумал, что эти крики выставят его дураком в собственных глазах, но этого не случилось. Он не ощущал ничего, кроме гнетущего страха.

Он вдруг осознал, что плесень тянется тонкой прерывистой дорожкой от Бекки – да, именно Бекки, Бекки, так ее звали, Бекки – и загибается за угол жестяной стенки. Мгновение спустя он услышал противный скребущий звук, словно кто-то чешуйчатый полз по крыше. Пит вытянул шею, пытаясь разглядеть источник звука.

– Убирайся, – прошептал он. – Убирайся и оставь меня в покое. Я… я… устал.

В ответ послышался шорох, словно тварь проползла вверх еще немного. Да, он совсем разбит. Но, к несчастью, еще и представлял собой лакомый кусочек. Тварь снова зашевелилась. Вряд ли она станет ждать долго, а скорее всего просто не может ждать: это все равно что засунуть геккона в холодильник. Сейчас она свалится на него. И только теперь Пит осознал самое ужасное: он так зациклился на пиве, что совсем забыл о чертовых ружьях.

Первым порывом было забиться поглубже в хижину, но, наверное, это было бы ошибкой, все равно что бежать в глухой тупик. Вместо этого Пит схватил высунувшийся из огня конец ветки, которую только что успел туда бросить. Другой конец жарко пылал. Он пока не стал ее вынимать, только некрепко сжал.

– Попробуй подойди! – крикнул он жестяной крыше. – Любишь погорячее? У меня для тебя кое-что приготовлено. Давай попробуй! Ням-ням.

Ничего. На крыше тишина. Только мягкое «плюх» снежного сугробика, свалившегося с ближайшей сосны: это нижние ветви избавлялись от бремени. Пит стиснул импровизированный факел, наполовину вытащил из огня и снова крикнул:

– Ну же, сволочь, давай! Я вкусный, я горячий и жду тебя!

Ничего. Но тварь там и не будет медлить, он знал. Скоро она придет.