Текст книги "Ловец снов"

9

– Идея Пита, – пробормотал Генри.

Оуэн, сидевший за рулем «хамви» (огромного, шумного, но оборудованного гигантскими шинами и летевшего сквозь бурю, как на крыльях), повернул голову. Генри спал. Очки сползли на кончик носа. По векам, опушенным байрумом, пробегала легкая рябь каждый раз, когда под ними двигались глазные яблоки. Генри видел сон. Интересно, о чем?

Наверное, Оуэн сумел бы пробраться в голову нового товарища и узнать, в чем дело, но почему-то не посмел. Не слишком это порядочно.

– Идея Пита, – повторил Генри. – Пит увидел ее первым.

Он вздохнул так печально и устало, что Оуэну стало не по себе. Нет, он не хочет принимать никакого участия в том, что творится в мыслях Генри. До Дерри еще целый час или больше, если ветер не стихнет. Пусть немного поспит.

10

Позади здания школы раскинулось футбольное поле, где некогда выкобенивался Ричи Гренадо, демонстрируя свое мастерство, но Ричи вот уже пять лет как покоится в геройской могиле, еще одно ДТП маленького городка, в духе Джеймса Дина. Его сменяли другие герои, получали свою долю лавров, взрослели и исчезали. Но до футбольного сезона еще далеко, и поле усеяно чем-то вроде огромных красных птиц с черными головами. Эти вороны-мутанты, сидящие на складных стульях, смеясь, перекаркиваются о чем-то между собой, но мистер Трек, директор, возвышающийся на импровизированной трибуне, с микрофоном в руке, без труда их перекрикивает.

– Последнее сообщение, прежде чем я распущу вас! – гремит он. – Не буду твердить вам о необходимости собрать академические шапочки в конце церемонии, поскольку по многолетнему опыту знаю, что с таким же успехом мог бы обращаться к стенке…

Смех, аплодисменты, крики «ура».

– Но предупреждаю, НЕМЕДЛЕННО СЛОЖИТЕ ИХ И УБЕРИТЕ НА МЕСТО, ИНАЧЕ БУДЕТЕ ПЛАТИТЬ ЗА КАЖДУЮ ПОТЕРЯННУЮ!

Свистки и непристойные звуки, из которых самый громкий издает Бивер Кларендон.

Мистер Трек в последний раз оглядывает аудиторию.

– Юные леди и джентльмены выпуска восемьдесят второго, думаю, что имею право сказать от имени преподавательского состава, что горжусь вами. На этом репетиция окончена, так что…

Последние слова тонут в общем реве, не помогают никакие динамики; красные вороны поднимаются в жестком шорохе нейлона и разлетаются. Завтра они разлетятся навсегда, хотя три вороны, смеясь и топая к стоянке, где Генри оставил машину, еще не осознали этого. Не поняли, что детским годам через несколько часов придет конец. До них пока не дошло… и, может, это к лучшему.

Джоунси хватает шапочку Генри, небрежно напяливает поверх своей и бежит к автостоянке.

– Эй, кретин, отдай! – вопит Генри, цапнув шапочку с головы Бивера. Тот возмущенно кудахчет и, смеясь, мчится за Генри. Все трое резвятся, забыв обо всем. Красные мантии надуваются, хлопают по джинсам. Джоунси гордо демонстрирует две шапочки: кисточки бьются о виски, вид самый потешный. Шапочка Бивера сползла Генри на уши, закрыв лоб. Длинные черные волосы Бивера развевает ветер, изо рта торчит неизменная зубочистка.

Джоунси еще находит время дразнить Генри: то и дело оглядываясь на бегу, он подначивает:

– Ну же, мистер Баскетбол, бегаешь, как девчонка. Шевели ходулями!

В один из таких моментов он едва не врезается в Пита, прохлаждающегося у северного въезда на стоянку и коротающего время за изучением доски объявлений. Пит, всего-навсего перешедший в выпускной класс, хватает Джоунси, наклоняет, словно даму в танго, и крепко целует в губы. Шапочки слетают с головы Джоунси, и тот визжит от растерянности.

– Педик чертов! – вопит он, лихорадочно растирая рот… и… и тоже смеется. Все Питовы выходки: иногда лишнего слова не добьешься, настоящий тихоня, а потом возьмет и выкинет какой-нибудь фортель, раздолбай этакий!

– Я так давно мечтал об этом, Гэриелла, – сентиментально вздыхает Пит. – Теперь тебе известны мои истинные чувства.

– Пидор гребаный, если наградил меня сифилисом, я тебя придушу!

Подоспевший Генри подхватывает с травы свою шапочку и лупит ею Джоунси.

– На ней травяные пятна! – возмущается он. – Если мне придется за нее платить, ты от меня дождешься не только поцелуев, Гэриелла!

– Не давай обещаний, которых не сумеешь сдержать, мудак, – огрызается Джоунси.

– Прелестная Гэриелла! – торжественно парирует Генри.

Подбегает запыхавшийся Бив, так и не выплюнувший зубочистку, подбирает шапочку Джоунси, заглядывает внутрь и кричит на всю стоянку:

– Да тут пятно от спущенки! Кому знать, как не мне, если я каждое утро нахожу парочку на простынях!

И набрав в грудь воздуха, громко кричит на радость всем удаляющимся с поля выпускникам в красных мантиях:

– Гэри Джоунс дрочит в свою шапочку! Эй, слушайте все! Гэри Джоунс дрочит…

Джоунси вцепляется в него, валит на землю, и оба катаются по асфальту в облаках красного нейлона. Шапочки откатываются в сторону, и Генри поспешно убирает их, чтобы спасти от неминуемой гибели.

– Слезай с меня! – пыхтит Бивер. – Сейчас раздавишь, болван! Член Иисусов! Ради Бога…

– Даддитс знал ее, – говорит Пит, давно потерявший интерес к дурачествам друзей и не разделяющий их веселья. Настроение у него явно не то (Пит, возможно, единственный из них, кто ощущает приближение великих перемен). Он снова смотрит на доску объявлений.

– И мы тоже. Та, что всегда стояла за воротами Академии Дебилов.

– Привет, Дадди, как дела, – пищит он девчачьим голосом. Получается довольно мило. Ничуть не издевательски. И хотя имитатор из него неважный, Генри мгновенно узнает оригинал. И вспоминает девочку с пушистыми светлыми волосами, большими карими глазами, вечно ободранными коленками, с белой пластиковой сумочкой, в которой вместе с ленчем лежат БарбиКен. Она всегда называла их так, БарбиКен, словно они были единым целым.

Джоунси и Бив тоже понимают, о ком идет речь, да и Генри кивает. Это все связь между ними, так продолжается уже несколько лет. Между ними – и Даддитсом. Вот имени они ее не помнят, помнят только, что фамилия была невозможно длинной и труднопроизносимой. Кроме того, она втюрилась в Даддитса и вечно поджидала его у Академии Дебилов.

Троица в выпускных мантиях собирается вокруг Пита и изучает доску объявлений.

На ней, как всегда, куча листочков – продажа выпечки, мойка машин, прослушивание кандидатов в местную рок-группу, летние занятия в Фенстере, написанные от руки студенческие объявления: куплю, продам, ищу того, кто подвез бы в Бостон, сниму на паях квартиру в Провиденсе.

И в самом верхнем углу фото улыбающейся девочки с копной светлых волос (теперь уже не пушистых, а мелкозавитых) и широко раскрытыми, чуть недоумевающими глазами. Ее больше нельзя назвать малышкой. Гарри (уже не впервые) потрясен тем, как быстро растут дети (включая его самого), но он узнал бы эти темные растерянные глаза повсюду.

ПРОПАЛА – гласит подпись под снимком, а чуть пониже, более мелким шрифтом, добавлено: Жозетт Ринкенхауэр. В последний раз девочку видели на поле для игры в софтбол, в Строфорд-парке 7 июня 1982 года.

Дальше идет еще какой-то текст, но Генри не собирается его читать. Вместо этого он думает, какой переполох обычно поднимается в Дерри при одном намеке на исчезновение ребенка. Сегодня восьмое, значит, девчонки нет почти сутки, а фото уже запихнули в угол, как нечто второстепенное. Не имеющее особого значения. И в газете ничего не было, Генри знает это, потому что успел ее прочесть, вернее, просмотреть, пока заглатывал хлопья с молоком.

Может, заметка похоронена в разделе местных новостей, думает он, и тут его осеняет. Ключевое слово «похоронена». В Дерри таким вот образом много чего хоронят. Взять хоть пропавших детей. За последние годы их немало исчезло, неизвестно куда, и все про них знают, недаром такое приходило мальчикам на ум в тот день, когда они встретили Даддитса Кэвелла, но взрослые предпочитают не говорить об этом вслух. Словно очередной пропавший ребенок – искупительная жертва за право жить в столь мирном чудесном местечке. И при этой мысли Генри охватывает возмущение, мало-помалу вытеснившее его идиотскую радость.

Она тоже была милой… и эти ее БарбиКен… Забавно… Такая же добрая, как Даддитс. Он помнит, как их четверка провожала Даддитса в школу – все эти прогулки – и как часто у ворот переминалась Джози Ринкенхауэр, со своими ободранными коленками и большой пластиковой сумкой: «Привет, Даддитс».

До чего симпатичная девчонка была.

И есть, думает Генри. Она…

– Она жива, – уверенно подхватывает Бивер, вынимает изо рта изжеванную зубочистку, внимательно осматривает и роняет в траву. – Жива, и где-то в городе. Так ведь?

– Да, – кивает Пит, не отрывая глаз от снимка, и Генри без труда читает его мысли… почти те же, что у него самого: как она выросла. Та самая Джози, которая в иной, более справедливой жизни могла бы стать подружкой Дуга Кэвелла.

– Но думаю… Она… знаете…

– Она в глубоком дерьме, – говорит Джоунси. Он уже успел освободиться от мантии и сейчас тщательно ее складывает.

– Она застряла, – как во сне бормочет Пит, все еще глядя на фото. – В ловушке, только вот…

Его указательный палец ходит взад-вперед, как маятник: тик-так, тик-так, тик-так.

– Где? – шепчет Генри, но Пит качает головой.

Джоунси тоже качает головой вслед за ним.

– Давайте спросим Даддитса, – внезапно говорит Бивер.

И все понимают почему. Потому что Даддитс видит линию. Даддитс…

11

– …видит линию! – внезапно закричал Генри, вскидываясь и едва не стукаясь головой о потолок кабины «хамви», чем насмерть перепугал Оуэна, который все это время пребывал в некоем надежно защищенном, закрытом со всех сторон уютном местечке, где нет никого, кроме него, бури и бесконечной линии фонарей, единственного доказательства того, что они по-прежнему находятся на шоссе. – Даддитс видит линию!

«Хамви» подпрыгнул, забуксовал, колеса заскользили, но Оуэн в последнюю минуту сумел справиться с машиной.

– О Господи, старик, – выдохнул Оуэн. – Хоть предупреждай, что ли, когда в следующий раз крыша поедет!

Генри потер лицо ладонями, вдохнул и медленно выпустил воздух из легких.

– Я знаю, куда мы направляемся и что будем делать…

– Уже лучше.

– …но должен сначала рассказать историю, так что ты поймешь.

Оуэн искоса глянул на него.

– А ты? Ты понимаешь?

– Не все, но больше, чем раньше.

– Валяй. До Дерри еще час. Времени хватит?

По мнению Генри, времени было более чем достаточно, особенно если общаться мысленно. Он начал с самого начала… с того, каким, по его разумению, это начало было. Не с нашествия серых, не с байрума, не с хорьков, а с четырех мальчишек, мечтавших увидеть фото королевы бала выпускников с задранной юбкой, только и всего. Ни больше ни меньше. Оуэн машинально продолжал крутить руль, хотя голова его наполнилась множеством связанных между собой образов, скорее как во сне, чем в кино. Даддитс, первая поездка в «Дыру в стене», Бивер, блюющий в снег. Утренние походы в школу, Даддитсова версия игры: они выкладывают карты, а Даддитс вставляет колышки. Как они повезли Даддитса смотреть Санта-Клауса… ну просто полный улет! И как обнаружили фото Джози Ринкенхауэр на доске объявлений накануне выпускного вечера. Оуэн увидел, как они подъезжают к дому Даддитса на Мейпл-лейн в машине Генри – мантии и шапочки свалены позади, они здороваются с мистером и миссис Кэвелл, сидящими в гостиной с пепельно-бледным мужчиной в комбинезоне с эмблемой газовой компании «Дерри Газ» и плачущей женщиной: Роберта Кэвелл обнимает за плечи Эллен Ринкенхауэр, уверяя, что все будет хорошо: Господь не допустит, чтобы с дорогой малышкой Джози что-то случилось.

Они в самом деле сильны, восхищенно думает Оуэн. Боже, ну и дают! Как такое может быть?

Кэвеллы почти не обращают внимания на пришедших: все четверо стали почти своими на Мейпл-лейн, а Ринкенхауэры слишком погружены в бездну ужаса, чтобы заметить гостей. Они не прикоснулись к кофе, поданному Робертой. «Он в своей комнате, мальчики», – сообщает Элфи Кэвелл с грустной улыбкой. Даддитс, занятый оловянными солдатиками (у него их целая армия), вскакивает, едва завидев их на пороге. Даддитс никогда не носит ботинки дома: только шлепанцы в виде забавных кроликов, подарок Генри на день рождения, он любит эти шлепанцы настолько, что будет носить, пока они не превратятся в розовые плюшевые отрепья, подклеенные со всех сторон пластырем. Но сейчас на нем ботинки. Он ждал их, и хотя улыбается так же солнечно, как всегда, глаза его серьезны.

– Уда ем? – спрашивает Даддитс. «Куда идем?»

И…

– Так вы все были такими? – прошептал Оуэн. Правда, Генри уже говорил что-то в этом роде, но до сих пор он не представлял, о чем идет речь. – Еще до этого? – Он касается тонкой полоски байрума на щеке.

– Да. Нет. Не знаю. Помолчи, Оуэн. Лучше слушай.

И сознание Оуэна вновь наполняется образами из восемьдесят второго.

12

К тому времени, как они добираются до Строфорд-парка, на часах уже половина пятого, и по софтбольному полю рассыпались девочки в желтых блузках, волосы у всех забраны в хвостики, продетые через резинки бейсболок. У многих пластинки на зубах.

– Батюшки мои, да у них руки не тем концом вставлены, – говорит Пит, и, возможно, так и есть, но веселятся они на полную катушку. В отличие от Генри, у которого в желудке свернулся комок дурного предчувствия. Он даже рад, что Джоунси выглядит точно так же: напуганным и притихшим. Если у Пита с Бивером воображения – ноль, то на них со стариной Гэриеллой его чересчур много. Для Пита и Бива все это игра, как в киношках и книгах про детективов-вундеркиндов, но для Генри… Не найти Джози Ринкенхауэр – это само по себе ужасно. Но найти ее мертвой…

– Бив, – говорит он.

Бив, увлеченно наблюдающий за девочками, оборачивается к Генри:

– Что тебе?

– Как, по-твоему, она еще жива?

– Я… – Улыбка Бива меркнет, сменяется встревоженным взглядом. – Не знаю, старик. Пит?

Но Пит качает головой.

– Там, в школе, я думал, что жива… черт, ее фото только что не говорило, но теперь… – Он пожимает плечами.

Генри смотрит на Джоунси, но тот тоже пожимает плечами и разводит руками:

– Понятия не имею.

Тогда Генри делает шаг к Даддитсу. Тот смотрит на них сквозь то, что называет «ои оки» – узкие полусферические темные очки с зеркальными стеклами. По мнению Генри, в них он похож на Рея Уолстона в фильме «Мой любимый марсианин», но Генри никогда не высказывает этого вслух. И старается не думать о таком в присутствии Даддитса. Дадс напялил также шапочку Бивера: ему ужасно нравится дуть на кисточку.

Даддитс не обладает избирательным восприятием: для него алкаш, роющийся в мусорных ящиках в поисках пустых бутылок, девочки, играющие в софтбол, и белки, прыгающие по ветвям деревьев, одинаково увлекательны. Именно это и делает его особым. Не похожим на других.

– Даддитс, – начинает Генри, – помнишь девочку, с которой ты ходил в Академию? Джози. Джози Ринкенхауэр.

Даддитс слушает с вежливым интересом, только потому, что к нему обращается друг, но имени, разумеется, не узнает. Еще бы, ведь он не помнит даже, что ел на завтрак, не говоря уже о какой-то малявке, с которой ходил в школу три-четыре года назад!

Генри захлестывает волна безнадежности, странным образом смешанной с горькой иронией. О чем они только думали?

– Джози, – повторяет Пит, тоже без особой надежды. – Помнишь, мы еще подшучивали над тобой? Называли ее твоей подружкой? Карие глаза… светлые волосы дыбом, целая грива… и… – Он устало вздыхает. – Мать твою…

– Ень оой емо се о зе, – отвечает Даддитс их любимой фразой, «день другой, дерьмо все то же». – Ет отяк, ет игы.

– Верно, – кивает Джоунси. – Нет костяшек, нет игры. Что ж, отведем его домой, парни, все равно…

– Нет, – вмешивается Бивер, и все смотрят в его горящие взволнованные глаза. Он так энергично жует зубочистку, что она то и дело подпрыгивает во рту.

– Ловец снов, – говорит он.

13

– Ловец снов? – переспрашивает Оуэн, и голос звучит, словно из далекого далека даже в его собственных ушах. Огни фар скользят по бесконечной снежной пустыне, имеющей некоторое сходство с дорогой только из-за уходящих вдаль желтых фонарей. Ловец снов, думает он, снова возвращаясь к прошлому Генри, почти захлестывающему его пейзажами, картинками, шумом и запахами того дня, на пороге лета.

Ловец снов.

14

– Ловец снов, – говорит Бив, и они понимают друг друга, как иногда бывает и, как они считают (ошибочно, и Генри позже это поймет), присуще только друзьям. Хотя они никогда не обсуждали тот, приснившийся им одновременно, в первую охотничью поездку, кошмар, все же знали, что Бивер считает, будто его каким-то образом навеял Ловец снов Ламара. Никто не возражал – отчасти потому, что не хотели высмеивать суеверный ужас Бивера перед безвредной веревочной паутиной, но в основном потому, что вообще не желали говорить на эту тему. Но сейчас все отчего-то осознали, что Бивер наткнулся на истинную причину. Ловец снов действительно связал их, только не тот. Не принадлежащий Ламару.

Даддитс. Вот кто настоящий Ловец.

– Ну же, парни, – тихонько говорит Бив. – Вперед, и ничего не бойтесь. Хватайте его.

И они слушаются, хотя все же боятся… Пусть и немного. И Бивер тоже.

Джоунси берет Даддитса за правую руку, так ловко умеющую управляться со станками в училище. Дадди немного удивлен, но все же улыбается и сжимает пальцы Джоунси. Пит стискивает левую. Бивер и Генри заходят сзади и обнимают Даддитса за пояс.

Все пятеро стоят под толстым старым дубом, в пятнистой тени листьев, словно собираются затеять новую игру. Девочки в ярко-желтых блузках не обращают на них внимания. Белкам и трудолюбивому алкашу, тяжкими стараниями добывающему ужин из мусорных контейнеров, тоже не до мальчиков.

Генри впитывает наполняющий его свет и понимает, что тот же свет озаряет и остальных, они вместе создают прекрасный контраст света и зеленых теней, и Даддитс сияет ярче остальных. Он их главная костяшка, без него нет игры. Их Ловец снов. Он соединяет их воедино. Сердце Генри наполняется таким восторгом, как никогда потом (и последующая за этим пустота станет расти и темнеть, по мере того как идут и накапливаются никчемные годы), и он думает: Неужели все это для того, чтобы найти потерявшуюся слабоумную девочку? Не нужную никому, кроме ее родителей? Или убить безмозглого наглеца, общими усилиями столкнуть его машину с насыпи и сделать это, о Господи, во сне? И это все? Нечто, настолько поразительное, настолько чудесное – и ради таких ничтожных делишек? Не ради значительных результатов? Неужели это в самом деле все?

Потому что если это действительно все – он мучается этим даже в экстазе их единения, – тогда в чем смысл? Что это может означать?

Но все мысли сметены силой ощущений. Перед ними встает лицо Джози Ринкенхауэр, колеблющееся изображение, состоящее из четырех восприятий и воспоминаний, к которым вскоре присоединяется пятое, едва Даддитс осознает, ради кого поднята вся эта суматоха.

Стоит вклиниться Даддитсу, как образ становится в сотни раз ярче, в сотни раз отчетливее. Генри слышит, как кто-то… Джоунси… охает, и он сам бы охнул, если хватило бы дыхания. Пусть Даддитс в каких-то отношениях и слабоумный, только не в этом, в этом все они жалкие, немощные, бессильные идиоты, а Даддитс – настоящий гений.

– О Господи! – слышит Генри крик Бивера, и в голосе смешались восхищение и досада. В равных долях.

Потому что Джози стоит здесь, рядом. Разные восприятия ее образа превратили ее в девочку лет двенадцати: старше, чем когда они впервые увидели ее у ворот Академии Дебилов, но моложе, чем она должна быть сейчас. Они нарядили ее в матроску неопределенного цвета, меняющегося от голубого к розовому и красному и снова к голубому. Она держит большую пластиковую сумку с БарбиКеном, выглядывающими в щель приоткрытой молнии, а коленки просто усыпаны ссадинами. В мочках ушей появляются и исчезают сережки в виде божьих коровок, и Генри вспоминает, что такие действительно у нее были. Она открывает рот и говорит: «Привет, Дадди. – Потом оглядывается и добавляет: – Привет, мальчики».

И все. Она тут же исчезает. Вот так. А они стоят под дубом, только теперь их не шестеро, а пятеро. Пятеро взрослых мальчиков под древним дубом, и древнее июньское солнце все так же греет их лица, и девочки в желтых блузках все так же весело перекрикиваются. Пит плачет. И Джоунси. Алкаш исчез: должно быть, успел насобирать на бутылку. Его место занял другой – мрачный человек в зимней, несмотря на жару, куртке. Левая щека покрыта красной губкой, которая вполне могла бы сойти за родимое пятно, не знай Генри, что это такое на самом деле. Байрум. Оуэн Андерхилл стоит вместе с ними в Строфорд-парке и наблюдает, но все правильно: никто не видит пришельца с дальней стороны Ловца снов. Никто, кроме Генри.

Даддитс по-прежнему улыбается, хотя и несколько сбит с толку слезами приятелей.

– Ааму ы ацес? – спрашивает он Джоунси. «Почему ты плачешь?»

– Не важно, – отмахивается Джоунси, отнимая руку. Связь порвана. Джоунси и Пит вытирают щеки. Бивер издает нервный всхлипывающий смешок.

– Черт, чуть зубочистку не проглотил, – говорит он.

– Нет, вот она, пидор ты этакий, – фыркает Генри, показывая под ноги, где валяется измочаленная зубочистка.

– Ати Оси? – спрашивает Даддитс. «Найти Джози?»

– А ты можешь, Дадс? – оживляется Генри.

Даддитс шагает к софтбольному полю, а остальные почтительно следуют за ним. Дадс проходит мимо Оуэна, но, разумеется, не замечает его; для Дадса Оуэн Андерхилл не существует, по крайней мере пока. Он минует дешевые места для зрителей, третью линию, маленькую закусочную. И замирает. Пит тихо вскрикивает.

Даддитс оборачивается и смотрит на него, весело, с живейшим интересом, почти смеясь. Глаза блестят. Пит поднимает палец и начинает знакомую церемонию, взад-вперед, тик-так… упорно глядя в землю. Генри опускает голову, и на мгновение кажется, что он тоже видит что-то, яркую вспышку желтого на траве, как мазок краски. И все пропадает. Остался только Пит, производящий обычные действия, как всегда, когда использует свой особый вспоминающий дар.

– Иис иию Ит? – спрашивает Даддитс, по-отцовски заботливо, отчего Генри так и подмывает расхохотаться.

«Видишь линию, Пит?»

– Да, – выдыхает Пит, вытаращив глаза. – Мать твою, да! – И обводит взглядом остальных. – Она была здесь, парни! Прямо здесь!

Они пересекают Строфорд-парк, шагая строго по линии, которую видят только Даддитс и Пит, а человек, которого видит только Генри, идет следом. Северный конец парка огораживают расшатанные доски с табличкой:

СОБСТВЕННОСТЬ Д. Б. & А. Р. Р. Не входить.

Дети, разумеется, плевать хотели на все запреты, поскольку прошло сто лет с тех пор, как Дерри, Бангор и Арустук вместе гоняли грузы по ветке, проложенной через Пустошь. Но мальчишки, пролезая сквозь дыры в заборе, натыкаются на ржавые рельсы: они идут вниз по склону, тускло поблескивая на солнце.

Склон довольно крутой, заросший ядовитым сумахом и болиголовом, и на полпути они видят большую пластиковую сумку Джози Ринкенхауэр, теперь совсем старую и потрепанную, склеенную во многих местах изолентой, но Генри узнал бы эту сумку повсюду.

Даддитс радостно бросается к ней, открывает и заглядывает внутрь.

– АбиЕн! – объявляет он, вытаскивая кукол.

Пит, однако, обшаривает окрестности, едва не на четвереньках, мрачный, как Шерлок Холмс, выслеживающий профессора Мориарти. Именно Пит Мур находит ее, Пит, который с безумным видом тычет пальцем в грязную бетонную сточную трубу, выглядывающую из зарослей.

– Она тут! – пронзительно вопит он, и если не считать двух багровых пятен на щеках, лицо его белее бумаги. – Парни, по-моему, она тут!

Под всем Дерри, городом, выросшим на месте болот, вокруг которых жили индейцы племени микмак, тянется древний и невероятно запутанный лабиринт канализационных труб и коллекторов. Большая часть прокладывалась в тридцатых годах, на деньги Нового Курса[70]70
  Политика, проводимая правительством Ф. Д. Рузвельта и направленная на ликвидацию последствий Великой депрессии. – Примеч. пер.


[Закрыть] – и большая же часть окажется разрушенной в восемьдесят пятом, во время страшного урагана, затопившего Дерри и уничтожившего водонапорную башню. Но пока все трубы целы. Эта идет сверху вниз, вгрызаясь в холм. Джози Ринкенхауэр споткнулась, упала и, скользя на пятидесятилетней подстилке из сухих листьев, как на санках, влетела в трубу и теперь лежит на самом дне. Она измучилась, пытаясь подняться по жирному, крошащемуся отвесу, съела пару печенюшек, лежавших в карманах джинсов, и последние часов двенадцать – четырнадцать просто лежит в вонючей тьме, прислушиваясь к слабым звукам внешнего мира и ожидая смерти.

На вопль Пита у нее только и хватает воли приподнять голову и из последних сил откликнуться:

– Помогите! Я не могу вылезти! Пожааалуйста, помогите!

Им в голову не пришло сбегать за взрослыми, хотя бы за полицейским Неллом, патрулирующим окрестности. Они одержимы потребностью поскорее вытащить ее отсюда: спасти Джози – их долг и обязанность. Они не позволяют Даддитсу лезть внутрь, на это ума у них хватает, но остальные без всяких рассуждений образуют цепь: сначала Пит, потом Бив, Генри и, наконец, Джоунси. Он тяжелее остальных. Их противовес. Их якорь.

Не расцепляя рук, они ползут к смрадной дыре (воняет не только канализацией, но еще чем-то старым и невыразимо противным). Генри немедленно натыкается на утонувшую в слякоти тапочку Джози и машинально сует ее в задний карман.

Еще несколько секунд, и Пит, не оборачиваясь, бросает:

– Эй, парни, стоп.

Рыдания и мольбы о помощи становятся громче, и теперь Пит видит ее, сидящую на дне полузасыпанной листьями трубы. Поднятое лицо кажется смазанным белым кружком.

Пит свешивается вниз, и, несмотря на охватившее их возбуждение, мальчики все же пытаются действовать осторожно. Джоунси уперся ногами в огромную глыбу бетона. Джози встает на цыпочки, старается, как может, и все же не дотягивается до руки Пита. Наконец, когда кажется, что все напрасно, Джози ухитряется вскарабкаться вверх, совсем чуть-чуть, но Пит успевает вцепиться в ее исцарапанное и грязное запястье.

– Есть! – торжествующе вопит он. – Поймал!

Они медленно вытаскивают ее наверх, где уже поджидает Даддитс с белой сумочкой в одной руке и куклами в другой. Возбужденно подскакивая, он кричит, чтобы Джози не волновалась, потому что БарбиКен у него. И снова солнечный свет, чистый воздух, и когда они помогают ей выбраться наружу…