Текст книги "Ловец снов"

Все случилось с головокружительной скоростью.

Генри ощутил, как сознание Билла выныривает из глубин сна, отчаянно тянется к разуму Генри, словно утопающий – к спасателю, плывущему ему на помощь.

Не разговаривай, не пытайся разговаривать, сказал ему Генри, только слушай. Нам нужны Марша и Чарлз. Четверых будет достаточно.

Что…

Времени нет, Билли. Начали.

Билл взял за руку невестку. Глаза Марши немедленно распахнулись, будто она именно этого ждала, и Генри ощутил, как все шкалы в его голове повернулись еще на одно деление. На ней грибок был не так обилен, как на Билле, но, по-видимому, природа наделила ее большими способностями. Без единого вопроса она взяла за руку Чарлза. Генри показалось, что она уже сообразила, в чем дело и что от нее требуется. К счастью, она также прониклась необходимостью спешить. Прежде всего следует подкинуть бомбу этим людям, а потом использовать их как таран.

Чарлз подскочил, тараща глаза. И тут же, как по команде, встал. Теперь все четверо собрались в кружок и взялись за руки, подобно участникам спиритического сеанса… что, по мнению Генри, было недалеко от истины.

Дайте это мне, велел он, и они подчинились. Ощущение было такое, словно в ладонь легла волшебная палочка.

Слушайте меня! – позвал он.

В разных концах коровника стали подниматься головы, кое-кто подпрыгивал, словно наэлектризованный.

Слушайте и делайте, что говорят… делайте, что говорят. Понятно? Делайте, что говорят. Это ваш единственный шанс, так что ДЕЛАЙТЕ, КАК СКАЗАНО!

Они повиновались инстинктивно, как люди, насвистывающие мелодию или хлопающие в такт. Дай он им время на размышления, возможно, все оказалось бы куда сложнее, и вероятно, просто невозможным, но он не дал им ни минуты. Большинство спали, и он застиг зараженных, иначе говоря, телепатов, врасплох, в ту минуту, когда их сознание было беззащитно-открытым. Повинуясь неосознанному импульсу, Генри послал серию образов: солдаты в масках, окружающие коровник, некоторые с пистолетами, остальные с рюкзаками, присоединенными к длинным трубкам. Придал лицам солдат выражение почти карикатурной жестокости. По приказу, исторгнутому динамиками, трубки изрыгают струи жидкого огня: напалма. Стены и крыша коровника занимаются мгновенно.

Генри проник в коровник, продолжая посылать картины с вопящими, мечущимися людьми. Огненные капли падали из дыр в горящей крыше, поджигали сено. Мужчина с горящими волосами… женщина в пылающей лыжной парке, все еще украшенной билетиками на подъемники лыжных курортов.

Теперь все смотрели на Генри. Генри и круг его приятелей. Правда, изображения принимали только телепаты: инфицированы были всего процентов шестьдесят заключенных, но и остальные уловили ощущение нерассуждающей паники: нарастающий прилив поднимает с мелей все лодки.

Стиснув руки Билла и Марши, Генри снова переключил изображение на внешнюю перспективу. Пожар; голос, орущий из динамиков приказ никого не выпускать.

Теперь все заключенные были на ногах, несвязно выкрикивая что-то (телепаты молчали. Измученные глаза глядели на Генри с испещренных байрумом лиц). Он показал им коровник, горящий свечой в снежной ночи, ветер, превращающий огненный ад в бушующий вихрь, но струи напалма по-прежнему бьют по цели, и голос из динамиков вещает:

«ТАК, ПАРНИ, ТАК, СДЕЛАЙТЕ ИХ ВСЕХ! НЕ ПОЗВОЛЬТЕ НИКОМУ УЛИЗНУТЬ! ОНИ – РАК, А ВЫ – ЛЕКАРСТВО!»

Теперь изображение заработало в полную силу, питаемое собственными страхами людей. Генри послал образы тех, кто смог найти выход или выбраться через окна. Многие горели заживо. Одна женщина держала на руках ребенка. Солдаты перебили всех, кроме женщины с ребенком, превращенных в живые факелы.

– Нет!!! – завопили в унисон сразу несколько голосов, и Генри с каким-то болезненным удивлением осознал, что все они придали лицу горящей женщины свои черты.

Теперь они неуклюже топтались, как скот, застигнутый грозой. Нужно подогреть их, пока они не начали думать.

Собрав силу объединенного разума тех, кто держался за руки, Генри послал им изображение магазина.

Поймите! – мысленно воскликнул он. Это ваш единственный шанс! Если можете, прорвемся в магазин, сорвем проволоку, если дверь забита! Не останавливайтесь! Не время колебаться! Бегите в лес! Прячьтесь в зарослях! Они идут, чтобы сжечь коровник и всех, кто тут есть! Лес – ваше спасение! Сейчас! Сейчас!

Утонувший в колодце собственного изображения, опьяненный таблетками Оуэна и посылая изо всех своих сил картины возможного спасения в лесу, верной смерти здесь, в этом проклятом месте, картины простые и незатейливые, как в детской книжке, он почти не сознавал, что кричит вслух:

– Сейчас, сейчас, сейчас…

Сначала команду подхватила Марша Чайлз. Потом ее деверь, потом Чарлз, мужчина с заросшим грибком секс-пультом.

Невосприимчивый к байруму и, следовательно, не получивший дара телепатии Даррен тем не менее оказался достаточно чутким к витающим в воздухе флюидам и тоже стал скандировать:

– Сейчас! Сейчас! Сейчас!

Слово перепархивало от человека к человеку, от группы к группе, вирус нарастающей паники. Куда более заразный, чем грибок. Стены коровника тряслись. Кулаки вздымались в унисон, как на рок-концерте.

– СЕЙЧАС! СЕЙЧАС! СЕЙЧАС!

Генри позволил им перехватить инициативу, довести накал возбуждения до предела, и сам грозил кулаком, даже не сознавая этого, поднимал ноющую руку, одновременно напоминая себе не поддаваться общей истерии, которую сам же подогрел: в конце концов им на север, ему – на юг. Он ждал того момента, когда возврат к прежнему состоянию невозможен. Следовало как можно скорее достичь точки кипения и спонтанного взрыва.

Такой момент настал.

– Сейчас, – прошептал он, снова собирая воедино сознание Марши, Билла, Чарлза и других… тех, кто был рядом и особенно остро его воспринимал. Он все перемешал, взболтал, сжал и метнул это единственное слово, как серебряную пулю, в головы трехсот семнадцати людей, запертых в коровнике старика Госслина:

СЕЙЧАС.

И вслед за мгновением мертвенной тишины распахнулись врата ада.

Еще до наступления сумерек вдоль изгороди на равном расстоянии друг от друга поставили дюжину двухместных караульных будок (за неимением ничего лучшего, с передвижных туалетов сняли писсуары и унитазы). В каждой будке имелся обогреватель, разливавший такое отупляющее тепло, что охранники не слишком торопились выходить наружу. Время от времени кто-то открывал двери, впуская вихри морозного воздуха, но этим и ограничивались все приступы бдительности. Большинство стражей были солдатами мирного времени, не представлявшими, насколько высоки ставки в этой игре, поэтому сейчас они мирно травили байки о женщинах, сексе, машинах, начальстве, сексе, семьях, будущем, сексе, пьянках, наркотиках, вечеринках и сексе. Все благополучно просмотрели оба визита Оуэна Андерхилла к сараю (его легко можно было заметить с постов 9 и 10) и уж, конечно, последними доперли, что имеют дело с настоящим, полновесным мятежом на их утлом кораблике.

Семеро других, пробывших в команде Курца немного дольше и, следовательно, успевших достаточно просолиться, расселись в магазине вокруг дровяной печки, играя в карты, в том самом офисе, где Оуэн слушал записи Курца «пощадите нас», где-то около двухсот лет назад. Шестеро играющих были часовыми. Седьмой – коллегой Дога Бродски, Джином Кембри. Кембри не смог уснуть. Причина бессонницы была скрыта эластичной хлопчатобумажной повязкой на запястье. Он не знал, сколько еще послужит повязка, потому что красная растительность продолжала распространяться. Если не принять мер, кто-то обязательно увидит, и тогда, вместо того чтобы играть в карты в офисе, он окажется в коровнике вместе с гражданскими.

Но разве он один? У Рея Парсонса из уха торчит вата. Он сказал, что в ухе стреляет, но так ли это? Тед Трезевски обмотал предплечье бинтом, жалуясь, что наткнулся днем на колючую проволоку. Может, не врет. Джордж Аделл, непосредственный начальник Дога в более спокойные времена, натянул на лысину вязаную шапочку, что придало ему необычайное сходство с престарелым белым рэппером. Вероятно, под ней нет ничего, кроме кожи, но носить вязаные шапочки в такой жаре? По меньшей мере странно.

– Сдох, – сказал Хоуи Эверетт.

– Объявляю масть, – откликнулся Дэнни О’Брайен.

Парсонс и Аделл последовали его примеру. Но Кембри едва их слышал. Перед глазами вдруг встала женщина с ребенком на руках. Пока она пыталась перебежать занесенный снегом выгул, солдаты поливали ее напалмом. Кембри в ужасе поежился, посчитав, что картина вызвана его нечистой совестью.

– Джин! – окликнул Эл Колмен. – Собираешься объявлять или…

– Что это? – нахмурился Хоуи.

– Ты о чем? – спросил Тед Трезевски.

– Прислушайся и поймешь, – сказал Хоуи. Тупой полячишка, отдалось в голове Кембри, но тот не придал оскорблению особого значения. Скандирующие голоса с каждой минутой становились громче, заглушая ветер, быстро набирая силу и мощь.

– Сейчас! Сейчас! Сейчас! Сейчас! СЕЙЧАС!

Крики доносились из коровника, прямо за их спинами.

– Какого дьявола… – протянул Аделл, задумчиво уставясь на складной стол, заваленный разбросанными картами, пепельницами, фишками и деньгами. Джин Кембри неожиданно понял, что под дурацкой шерстяной шапочкой и в самом деле нет ничего, кроме лысины. Номинально Аделл командовал их группой, на деле же ни черта не соображал. Не видел вздымающихся кулаков, не слышал сильного мысленного голоса, солировавшего в хоре.

Кембри заметил тревогу на лицах Парсонса, Эверетта, Колмена. Они тоже все видели. Мгновенное понимание объединило их, тогда как здоровые только недоуменно переглядывались.

– Говнюки сейчас пойдут на штурм, – сказал Кембри.

– Не дури, Джин, – отмахнулся Джордж Аделл. – Они понятия не имеют, что их ждет. Кроме того, это штафирки. Так, пар выпу…

Но конец предложения заглушило единственное слово – СЕЙЧАС, – циркулярной пилой прорезавшее мозг Кембри. Рей Парсонс и Эл Колмен поморщились. Хоуи Эверетт взвыл от боли, сжав ладонями виски. Судорожно вскинутые колени стукнулись о столешницу. Карты, фишки и деньги разлетелись во все стороны. Долларовая банкнота приземлилась на печке и начала тлеть.

– А, мать твою, взгляни, что ты… – начал Тед.

– Они идут, – сказал Кембри. – Сейчас они возьмутся за нас.

Парсонс, Эверетт и Колмен бросились к карабинам М-4, прислоненным к стене около вешалки старика Госслина. Остальные, оцепенев от неожиданности, удивленно смотрели на них… но тут раздался грохот дверей коровника, затрещавших под напором толпы. Снаружи двери были заперты на огромные стальные армейские засовы, которые пока еще держались. Но вот прогнившее дерево не выдержало, и в пролом хлынула толпа заключенных, продолжавших скандировать заветное слово «сейчас», сминая несчастных собратьев, которым не повезло выстоять в давке.

Кембри тоже метнулся к стене, схватил карабин, каковой немедленно у него выдернули.

– Это мой, мудак, – рыкнул Тед Трезевски.

От разбитых дверей коровника до офиса было не более двадцати ярдов. Толпа быстро перекрыла ничтожное расстояние с воплями: «СЕЙЧАС, СЕЙЧАС, СЕЙЧАС».

Столик с грохотом перевернулся, засыпав картами все свободное пространство. При первых признаках бунта включилась вмонтированная в изгородь сигнализация. Первые, кто пошел на проволоку, либо поджарились, либо повисли на толстых колючках, как огромные вздутые рыбины. Мгновение спустя тревожные звонки сменились пронзительным воем сирен, Общей Тревогой, которую иногда обозначали как «Ситуация Три Шестерки», конец света. Из пластиковых туалетных будок выглядывали изумленные испуганные лица часовых.

– Коровник! – закричал кто-то. – В коровнике свалка! Это побег!

Часовые высыпали на снег, полураздетые, босые, и рассыпались вдоль изгороди, не подозревая, что более восьмидесяти камикадзе, бывших охотников на оленей, закоротили ее собственными телами, навалившись на провода, дергаясь в последних смертных судорогах и продолжая во всю глотку орать «СЕЙЧАС»!

Никто не заметил еще одного беглеца – высокого, тощего, в старомодных роговых очках на носу. Того, кто оторвался от остальных и побрел по сугробам, успевшим вырасти на выгуле. Хотя Генри не видел и не чувствовал слежки, все же, еще раз оглядевшись, пустился бежать. Он казался себе маленьким и беззащитным, унизительно уязвимым под зоркими беспощадными глазами прожекторов, а какофония сирен и гудков сводила с ума, вселяла панический страх… терзала, совсем как когда-то плач Даддитса в тот день, на задах здания братьев Трекер.

Он надеялся, что Андерхилл ждет его. Пока сказать трудно: слишком густой снег скрывал дальний конец загона, но он скоро будет там, и все станет ясно.

Курцу осталось надеть второй сапог, когда поднялась суматоха, воздух наполнился оглушительными воплями сирен и сигнализации, и включилось дополнительное освещение, заливая этот Богом забытый кусок земли еще более ослепительным сиянием. Курц не ощутил ни удивления, ни досады, только смесь сожаления и облегчения. Облегчения от того, что неизвестное чудовище, пожиравшее его нервные клетки, наконец обнаружило себя, и теперь остается только взять ситуацию под контроль. Сожаление – от того, что эта хренотень не продержалась еще два часа. Всего два часа, и можно было бы спокойно подводить итоги операции.

Так и не выпуская сапога, он вылетел из «виннебаго». От коровника несся буйный неудержимый рев, что-то вроде боевого клича, на который невольно отозвалось его сердце. Ураганный ветер приглушал крики, но не слишком: похоже, узники все как один бросились в битву. Неизвестно откуда, из их сытых, изнеженных, здесь-такого-не-может-быть, рядов возник Спартак – кто бы мог подумать?

Все проклятая телепатия, подумал он. Интуиция, никогда не подводившая его, подсказывала: случилось непоправимое, и вся операция летит к чертям, но несмотря на это, Курц улыбался. Все-таки это чертова телепатия. Учуяли, что их ждет… и кто-то решил действовать.

Перед его глазами из разлетевшейся двери коровника высыпала пестрая толпа в куртках и оранжевых кепках. Один упал на торчавшее острие сломанной доски, пронзившее его, как осиновый кол вампира. Поскользнувшиеся на снегу были затоптаны толпой. И все это под мертвенным равнодушным сиянием прожекторов. Курц, словно зритель на чемпионате по реслингу, занявший к тому же лучшее место, видел все. Все, что творилось на ринге.

Две группы бегущих, по пятьдесят – шестьдесят человек в каждой, державшиеся вместе, так же слаженно, как расчеты в учебных командах, бросились на ограду, по обе стороны от убогой лавчонки. Нападавшие то ли не знали, что через проволоку пропущен смертельный ток, то ли им было все равно. Остальная масса ринулась в обход магазина. Это было самое слабое место во всей обороне, но теперь было уже все равно. Курц понял, что ограде не устоять.

Никогда его строго выверенные планы не рушились так грубо: две-три сотни неуклюжих солдат ноября очертя голову бросаются в атаку с воплями «банзай». Он не допускал и тени сомнения в том, что они, как всякий скот, будут покорно ждать, пока пастух поведет их на бойню.

– Неплохо, мальчики, – пробормотал Курц, ощущая, как горит еще что-то, вероятно, его проклятая карьера… но конец все равно близок, недаром он выбрал такую головоломную операцию, чтобы достойно уйти со сцены, не так ли? Насколько он понимал, маленькие серые человечки из космоса – отныне явление вторичное. Доведись ему вести новости, заставка на экране гласила бы: СЮРПРИЗ! АМЕРИКАНЦЫ НОВОЙ ЭРЫ ПРОЯВЛЯЮТ УДИВИТЕЛЬНОЕ МУЖЕСТВО! Можно сказать, выдающееся. Просто позор убивать таких храбрецов.

Вой сирены то нарастал, то замирал в снежной ночи. Первая волна беглецов ударилась в заднюю стену магазина. Курц почти увидел, как содрогнулась постройка.

– Проклятая телепатия, – повторил он, ухмыляясь. Похоже, его люди наконец опомнились и высыпали из караульных будок, из автопарка, столовой и полутрейлеров, служивших импровизированными бараками. Но ухмылка тут же погасла, сменившись недоумением.

– Стреляйте! – крикнул он. – Почему вы не стреляете?

Кое-кто действительно пустил в ход оружие, но таких было слишком мало. Ничтожно мало. Курц почуял панику. Его люди не стреляли, потому что наложили в штаны от страха. Или попросту знали, что их очередь – следующая.

– Проклятая телепатия, – повторил он, и внезапно в магазине началась перестрелка. Окна офиса, где они еще вчера совещались с Оуэном Андерхиллом, освещались ослепительными прерывистыми вспышками. Два стекла вылетели. Какой-то мужчина попытался выскочить из второго, и Курц едва успел узнать Джорджа Аделла, прежде чем того схватили за руки и втащили обратно.

Парни в офисе хотя бы сопротивлялись, но что еще им оставалось делать? Они боролись за свою жизнь. Солдаты никак не успевали добежать к месту драки. Курц уже подумывал бросить сапог и схватить свой девятый калибр. Пристрелить нескольких беглецов. Настрелять дичи. Нахватать трофеев. Так и так кругом все рушится. Почему бы нет?

Андерхилл. Вот почему. Оуэн Андерхилл играл какую-то роль в этой заварушке. Курц знал это так же точно, как то, что его зовут Курц. От всего этого пахло предательством, а предательство было у Андерхилла в крови.

Из офиса Госслина снова донеслись перестук выстрелов… вопли боли… триумфальные крики. Компьютерные мозги, пожиратели салатов, глотатели «Эвиана», ничтожные готы взяли свою крепость.

Курц захлопнул дверцу «виннебаго», чтобы не видеть всей этой мерзости, и поспешил назад в спальню, позвонить Фредди Джонсону. Сапог он так и не выпустил.

Кембри стоял на коленях, за письменным столом старика Госслина, когда в магазин ворвалась первая волна заключенных. В этот момент Кембри, не помня себя, выдергивал ящик за ящиком в поисках оружия. Он еще не знал, что останется жив лишь потому, что ничего не найдет.

– СЕЙЧАС! СЕЙЧАС! СЕЙЧАС! – скандировали обезумевшие беглецы. В заднюю стену ударили с такой силой, словно туда врезался грузовик. Снаружи послышался противный треск: это на проволоку легли первые смертники. Свет в офисе замигал.

– Держитесь вместе, парни! – вскрикнул Денни О’Брайен. – Ради Господа Бога, держитесь вме…

Дверь черного хода слетела с петель с такой силой, что упала не вперед, а назад, прикрыв нападавших, как щитом. Кембри нырнул под стол, прикрывая руками голову, когда дверь вновь наклонилась вперед и легла на стол под углом, что дало ему возможность до поры до времени уцелеть.

Хлопки выстрелов в крохотном помещении разрывали уши, заглушая вопли раненых и умирающих, но Кембри понял, что стреляли только Трезевски, Аделл и О’Брайен. Колмен, Эверетт и Рей Парсонс стояли с потрясенным видом, прижимая оружие к груди.

Из своего случайного убежища Джин Кембри видел, как узники сметают все на своем пути, как самые первые, сраженные пулями, валятся, заливая кровью пол, стены, рекламные плакаты. Он видел, как Джордж Аделл швырнул карабин в двух оранжевокурточных верзил и метнулся к окну. Он почти успел вывалиться, но человек, на щеке которого родимым пятном краснел Рипли, вонзил зубы в щиколотку Джорджа, как в ножку рождественской индейки, а другой заткнул вопли, резко дернув голову Джорджа влево. Комнату затянуло голубоватым пороховым дымом, но Кембри увидел Эла Колмена, отбросившего ружье и подхватившего общий вопль: «Сейчас! Сейчас! Сейчас!» Он увидел, как Рей Парсонс, самый мирный и спокойный человек на свете, прицелился в Денни О’Брайена и вышиб ему мозги.

Теперь все стало проще. Теперь было только так: больные против здоровых.

Стол отлетел к стенке от сильного удара. Дверь шлепнулась на Кембри, и, прежде чем тот успел подняться, по нему промчались люди. Он чувствовал себя ковбоем, упавшим с коня во время общей свалки. Его наверняка раздавят!

Но еще миг, и убийственное давление ослабло. Кембри быстро встал на колени, подстегиваемый адреналином, бурлящим в крови, и дверь сползла с него, наградив на прощание злобным тычком ручки в бедро. Кто-то на бегу пнул его в ребра, чей-то сапог расцарапал ухо, и тут он умудрился встать. Комната, синяя от дыма, звенела воплями и криками. Несколько здоровенных охотников врезались в печку, которая оторвалась от трубы и покатилась по полу, разбрызгивая горящие кленовые поленья. Деньги и игральные карты загорелись. По магазину поплыла едкая вонь пластиковых покерных фишек. Фишки Рея, не к месту подумал Кембри. Они были с ним в Заливе. И в Боснии тоже.

Никем не замеченный в общей суматохе, он продолжал стоять в стороне. Бегущие узники не ломились в дверь между офисом и магазином, в этом не было нужды: всю стену, а вернее, тонкую перегородку, успели снести напрочь. Обломки тоже постепенно занимались огнем от перевернутой печки.

– Сейчас, – пробормотал Джин Кембри. – Сейчас.

Он увидел Рея Парсонса, бегущего вместе с остальными к переднему крыльцу. За ним мчался Хоуи Эверетт. На ходу он схватил буханку хлеба и помчался по центральному проходу.

Тощий старикашка в шляпе с кисточкой и тяжелом пальто отлетел от толчка прямо на печку да так и остался лежать. Кембри услышал тонкий пронзительный вскрик, когда лицо влипло в раскаленный металл и стало плавиться.

Не только услышал, но и почувствовал.

– Сейчас! – завопил Кембри, сдаваясь и присоединяясь к остальным. – Сейчас!

Похоже, операция Блю-Бой завершилась.