Текст книги "Странник"

Часть 3
Ради жизни на земле

Глава 14
Глаза в глаза

– Какова текущая ситуация?

Фюрер – настоящий фюрер, невысокий желчный человек с глубоко засевшими стеклянно-серыми глазками и русыми жидкими волосами, – мрачно осмотрел собравшуюся в рейхсканцелярии, оборудованной в наиболее подходящем техническом помещении еще много лет назад, верхушку Четвертого рейха.

– Этот подонок собрал приличную толпу, но они ничего не делают. Он там орет, как потерпевший, а они стоят и слушают, – прохрипел гауляйтер. – Вооружены не все. Сдается мне, он сам боится вооруженных столкновений и хочет простыми доводами переманить на свою сторону больше людей. Тогда нам будет уже бесполезно сопротивляться.

– И такое, что он переманит на свою сторону большинство, возможно? – Фюрер нахмурился еще больше.

– Ну… – Гауляйтер как-то растерянно пожал плечами. По всему было видно, что он не хочет озвучивать свою мысль. – Он ведь говорит про понятные, доступные народу вещи. Много кто так думает… А он вслух произносит.

– И что же с нами теперь будет? – напряженно всматриваясь в лица собравшихся, спросил министр культуры и пропаганды.

– Штурмовой легион верен вам, мой фюрер, и будет биться до конца! – Бригаденштурмфюрер, которого все называли Гейдрихом за внешнее сходство с любимцем Гитлера – такое же длинное лицо с крохотными, недобрыми глазами, вытянулся по стойке «смирно».

– Ты забыл, что Ганс тоже штурмпионер? – невесело усмехнулся фюрер.

Гейдрих не нашел, что на это ответить.

– Ладно. Впадать в панику преждевременно и вредно. – Глава Рейха поводил ладонями по столу перед собой. – По всему видно, что открытое столкновение нужно Гансу не больше, чем нам. Он этого боится. Будь нас бесчисленное множество, я бы не задумываясь приказал выжечь весь этот сброд. Но у нас на счету каждый человек. Начнем новый штурм, и лишних жертв не избежать. Тогда нашим врагам достаточно будет просто прийти сюда со своим флагом, и все. Так что нам делать?

– Может, вступить в переговоры? – робко пожал плечами руководитель Рейхсауссенминистериум – МИД.

– С этим уродом?! – воскликнул Гейдрих. – И тем самым показать нашу слабость перед ним?

– Решение не самое удачное, конечно, – вздохнул фюрер.

– А может… – Министр иностранных дел уже было хотел что-то сказать, но осекся.

– Говори! – Фюрер строго зыркнул на него.

– Да нет, это я так. Не важно… – стал отмахиваться тот.

– Что за бабская манера? – зарычал гауляйтер. – Сказал «А», говори «Б». Или ты не доверяешь товарищам по партии? – Он прищурился: – Или хочешь, чтобы они тебе не доверяли, раз уж в твоей голове рождаются мысли, которыми ты боишься с нами поделиться?

– Нет, ну… – Глава МИДа моментально вспотел. – Ну может, нам запросить помощь извне?

– Что? – Гауляйтеру показалось, что он ослышался.

Все присутствующие уставились на главного дипломата.

– Ну, я имею в виду, запросим военную помощь у Ганзы. Или у кшатриев из Полиса…

– Или у красных комиссаров?! – Гейдрих поднялся со стула и навис над главой МИДа. – Ты что мелешь, ничтожество?!

– Да я… – Министр задергался. – Скажем, что у нас мятеж. Переворот. Партия войны рвется к власти. Если они победят, то всем не поздоровится. Пусть пришлют подмогу.

– Объявить на весь мир, что мы у себя дома не можем сохранять имперскую законность и порядок?! Да я тебя расстреляю! – заорал фюрер.

– Да ты что? Ты что?.. – замямлил растерянно министр.

– Вста-ать! – голос фюрера, поднимающегося со стула, сорвался на истерический жестяной визг.

Мидовец вскочил и вытянулся по стойке «смирно», с ужасом глядя на то, как вождь выдергивает из кобуры свой старый, но проверенный «люгер». Трофейный, от деда.

– Пшел вон отсюда, пока я не продырявил твою башку!

Министр иностранных дел быстро, как мог, на ватных от страха ногах развернулся и засеменил к выходу. Когда за ним захлопнулась дверь, фюрер сел на свое место и вернул оружие в кобуру.

– А не пойдет ли он сейчас от страха прямиком в команду сторонников Ганса? – тихо проговорил гауляйтер.

– Догони его, и в профилакторий на карантин, до особого распоряжения, – приказал ему фюрер.

– Так точно! – Гауляйтер бросился догонять проштрафившегося министра.

– Ну, все-таки что делать-то? – тихо, словно самому себе, произнес министр пропаганды.

– Может, пока Ганс там разглагольствует на митинге, снимем его снайпером? – предложил Гейдрих.

– И тогда это быдло точно начнет крушить все вокруг, – покачал головой фюрер. – Начнется революция.

– А если выйти и сказать, что мы с ним согласны, если предложить ему пост в имперской канцелярии?

– Я уже думал об этом. Во-первых, после того как мы отдали его на растерзание Топору, Ганс не захочет иметь с нами дело. Во-вторых, если мы согласимся с ним, значит, согласимся и с тем, что надо немедленно начать войну. А мы не готовы. Это дикая авантюра!

– Но может, мы убедим его повременить? – развел руками министр пропаганды.

– Убедить? Да он одержим! Он безумец! – заговорил Гейдрих. – Ганс всегда был слизняком! Кто вообще о нем знал? Все удивлялись, как он штурмовиком-то стал. И вдруг он собирает толпу, осмеливается бросить вызов…

– И не кому-нибудь! Мне! – поддержал фюрер. – Всему нашему укладу! Нашему порядку! Великому Рейху, который мы – мы! – строили своими руками!

– А сами вы что предлагаете, мой фюрер? – подал наконец голос до того молчавший комендант Тверской.

– Если бы я знал, я бы собрал вас здесь, бездельники чертовы?!

Дверь приоткрылась, и появился эсэсовец из личной охраны фюрера.

– Разрешите? Пограничники сообщили, что с поверхности пришли сталкеры. Двое.

– И что?! – взвизгнул фюрер.

– Есть указание о прибытии всех сталкеров сообщать коменданту и бригаденштурмфюреру лично.

– Как их имена? – спросил Гейдрих.

– Сергей этот… Маковецкий, что ли. И контуженый с ним какой-то.

– Почему доклад нечеткий?! – еще громче проскрежетал фюрер.

– Прошу прощения! – Охранник вытянулся. – Но на посту их встретил Череп. Вы же знаете, он тупой осел.

– Говоришь, фамилия сталкера Маковецкий? – Гейдрих поморщился. – А ты ничего не путаешь? Это интеллигентик, вроде режиссер такой был… Или черт его знает…

– Кличка у него, – припомнил эсэсовец. – Не то Бумажкин, не то…

– Бумажник! – поспешил вставить комендант Тверской. – Маломальский его фамилия.

– И что ему надо? – теряя терпение, спросил фюрер. – Какого черта мы столько времени говорим о гастарбайтерах?!

– На них мутанты напали… Согласно межстанционному договору о статусе сталкеров просят прохода в туннели.

В комнату протиснулся усатый гауляйтер с прозрачными глазами. Костяшки его кулаков были разбиты – видимо, министр иностранных дел не слишком хотел в карантин и его пришлось уговаривать.

– Бумажник! – промокая кулаки грязным носовым платком, подтвердил он. – Мы с ним знакомы. Он выполняет иногда заказы… На книги.

– Может, он знает что-то о судьбе пропавших парней, с которыми ходил Ганс? – тихо предположил бригаденштурмфюрер. – Район наш. Мир тесен…

– Может, – выпуская пар, вытер лоб платком фюрер. – Перерыв совещания! Обо всех изменениях ситуации с Гансом докладывать немедленно. Станцию держать в оцеплении, но пока ничего не предпринимать. Волк! – обратился он к гауляйтеру.

– Слушаю! – Усатый вытянулся во фрунт.

– Разберись со сталкерами и доложи.

Гауляйтер вскинул руку и убрался из кабинета. Фюрер остался один.

Неужели психопат-одиночка может в одночасье разрушить все то, что он создавал, выстраивал долгие годы? Неужели может поставить под угрозу грандиозные планы будущей экспансии?!

Больше всего фюрер опасался того, что к Гансу мог примкнуть кто-то из старших чинов тайного ордена «Анненербе». Они были посвящены в поиски «Метро-2»: тайных бункеров, военных комплексов, хранилищ оружия, стратегических запасов пищи, медикаментов и спецпрепаратов – всего того, что нужно было для выживания хозяев страны в случае атомной катастрофы. Именно «Анненербе» вела поиски бронированных вездеходов, разработанных специально для условий постъядерного мира и, по некоторым сведениям, законсервированных где-то в этих бункерах. Получить в распоряжение такие машины означало не только получить власть над поверхностью, но и возможность установления диктатуры в метро. А затем – великий поход. Где-то там, в окрестностях бывшего Кенигсберга, и по сей день, наверное, таились подземные города Третьего рейха, которые посещал еще сам Адольф. Легенды гласили, что по сравнению с подземным миром настоящего Рейха Московское метро было лишь кротовой норой. И было уже давно не важно, видел ли кто-то этот таинственный и легендарный мир. Главное, что в него верили. И фюрер, когда-то служивший в тех краях, побывав на одном случайно обнаруженном объекте – второстепенном хранилище боеприпасов, – был так поражен его масштабами, что понял: это всего лишь малая толика того, что скрыто под толщей бывших прусских земель. Фюрер думал, что люди там не выжили – Калининградской области тогда здорово досталось. С другой стороны, близость морских вод и частые сильные ветра могли быстрее сгладить последствия ударов оружия массового поражения. А если кто и спрятался в подземельях Восточной Пруссии, то их скорее всего мало, и поработить их не составит большого труда. Фюрер давно грезил идеей колонизации тех подземелий и создания там новой Швабии, базы-цитадели 211, о которой, согласно преданиям, мечтали еще Гитлер и его соратники почти век назад. Центра возрождения и экспансии высшей расы. И скрытые под той землей запасники министерства обороны, наверняка до сих пор хранившие тысячи эшелонов боеприпасов и оружия для активного участия в мировом Армагеддоне, были бы тому лучшим подспорьем.

Сейчас все эти планы вдруг показались фюреру смешными, детскими, наивными. Усидеть бы на троне. Да что там! Спасти бы шкуру!

* * *

Странный шум, доносившийся через межстанционный переход, было слышно даже в этом темном коридоре за железной дверью. Казалось, там проходит митинг. Маломальский не удивлялся: на тех станциях, где во главу угла ставилось не бессмысленное царапанье за жизнь, а идеология, собрания и манифестации были обычным делом. Не хлебом же единым им жить! А когда есть идея, людям можно и жрать давать поменьше – просто выводи их время от времени на плац и докармливай обещаниями.

Однако почему межстанционный переход перегорожен баррикадами, а возле него дежурит спецотряд в полной боевой амуниции? И атмосфера какая-то странная: охранники взвинчены, и притом вроде бы растеряны. Чужакам даже глаза забыли завязать, что обычно практиковалось для транзитников и в Рейхе, и на Красной линии.

Перед Сергеем и Странником открыли очередную дверь, украшенную распростертым орлом, сжимающим лапами кольцо лаврового венка с трехконечной свастикой внутри. Компаньоны оказались в довольно просторном по меркам метро помещении с длинным столом, обставленным стульями. Вдоль стен – железные шкафчики и знамена Рейха, позади восседающего за столом человека – довольно большой портрет Гитлера (сами нарисовали, что ли?). Освещение здесь было таким же сумрачным, как и багряный полумрак самой станции. Небольшие газовые лампы с каким-то кофейным светом лишь скудно освещали стол, хозяина кабинета и портрет за его спиной. Все остальное угадывалось лишь призрачными бликами.

– Какие люди! – усмехнулся гауляйтер. – Ну, здорово, Бумажник.

– И тебе хайль Гитлер, Волк, – ответил в том же тоне Сергей. – Или все-таки Вольф? А может, Вервольф? Так сказать, оборотень в погонах?

– Заткнись и присаживайся, – махнул рукой фашист.

Маломальский сел на свободный стул перед гауляйтером.

– И вы, любезный, тоже садитесь, – кивнул Волк Страннику. – К сожалению, не имею чести знать, кто вы такой.

– Странник, – коротко ответил тот, садясь рядом с товарищем.

– Ясно. – Гауляйтер кивнул и, потеряв интерес к Страннику, вновь обратил свой взор на Маломальского. – Ну, Бум, и каким туннельным сквозняком тебя сюда занесло? Уж насколько я знаю, обычно ты стараешься обходить Рейх стороной.

– А у нас тут случилось… кое-что, – глянул на Волка Сергей. – На поверхности. С вашими бойцами.

– Что случилось? – весь подобрался Волк.

– Надеюсь, что нас просто с кем-то попутали. – Сергей искусственно улыбнулся, но гауляйтер не ответил улыбкой.

– С кем же это вас могли перепутать?

– Я бы предположил… что с красными сталкерами. Вдруг, подумал я, у вас с ними только в метро – мир, а на поверхности вы продолжаете на них охоту?

– Брехня! – рявкнул Волк.

– В таком случае красные бы, конечно, очень расстроились, – продолжил Бум. – Вышел бы скандал. Может быть, даже война.

– Чего ты добиваешься? – зарычал усатый.

– Но, подумал я, может статься и так, что шталкер, который по нам открыл огонь, действовал не по приказу сверху. Может быть, он просто отморозок? И тогда его выдадут нам, мы с ним сочтемся по-тихому, и никакого скандала…

– Ты озверел, Бумажник? – прошипел Волк. – Давай-ка я тебе расскажу, как все обстоит на самом деле. Сейчас ты разбрасываешься обвинениями, которые иначе как провокациями не назвать, да еще суешься в политику, пытаясь стравить нас с красными. То есть нарушаешь свои сталкерские кодексы. А если кодекс нарушил – мы тоже от обязательств свободны. Поэтому запросто можем посадить тебя и твоего ушастого дружка пожизненно в карцер, а то и вздернуть…

– Ты должен помочь! – вдруг сказал Странник.

– Я тебе, креатура, ничего не должен! – недобро прорычал гауляйтер. – Ты и на полноценного-то не слишком похож, если присмотреться… Я бы тебя замерил сейчас штангенциркулем на предмет генетической полноценности…

– Ты штангенциркуль себе засунь знаешь куда?! – поднялся со стула Сергей. – И замерь там как следует, гнида!

– Маломальский, – осклабился гауляйтер, – а тебе-то что замеров бояться? Ты же не мутант – родился еще до Катаклизма. А может быть, в тебе крови грязной намешано? Что за фамилия такая – Маломальский? Уничижительная, а? Признайся, холопская, да? Из рабов предки? Или ты вообще не знаешь, откуда взялся?

Сергей сжал кулаки:

– Был в Петербургской губернии кузнец Федоров. Богатырского роста и неимоверной силы человек. Одним ударом кулака быка с ног сбивал, а его маломальская оплеуха любого здорового человека отправляла в нокаут. Вот откуда берет начало моя фамилия. И прадед у меня такой же был. Кстати, в немецком плену побывал и там вербовщиков от Власова послал по матушке. Потом бежал с товарищами, при этом голыми руками забив четверых охранников. А потом в Берлине, на этом вашем Рейхстаге, написал то же, что сатрапам фашистским сказал тогда в лагере: «Хер вам в гланды, а не Русь!» Я-то знаю свою родословную.

– Эх, Серега, Серега! – вздохнул Волк. – Никогда я не уставал восхищаться твоим благородством и твоим даром следопыта, способного проходить через тот ад, что наверху. И всегда жалел, что ты не с нами. Сколько моих парней осталось бы в живых, будь ты их наставником. Слушай, – он скрестил руки на груди и подался вперед, – а может, коль уж ты здесь, подумаешь и сделаешь правильный выбор? Ты ведь сразу получишь высший чин и все сопутствующие привилегии. Всеобщее уважение. Красивую и чистую плодовитую женщину со всеми достоинствами. И подумай о перспективе. Когда наш крохотный Четвертый рейх примет под свои знамена всех представителей истинного человечества и преобразится во всеобщий, последний, потому как вечный, глобальный Пятый рейх… Подумай, какими благами ты будешь обладать! А если даже и не ты, то твои дети, рожденные чистой и здоровой самкой.

Сергей нахмурился и какое-то время молча смотрел на гауляйтера. Затем тоже подался вперед и пристально взглянул в его ждущие ответа глаза.

– И ты предлагаешь такое мне, русскому человеку?

– Так ведь именно поэтому и предлагаю! – Волк широко улыбнулся.

– Вот как? – хмыкнул Маломальский после недолгой паузы. – А ведь ты это много кому мог бы предложить. И русскому, и немцу, и хорвату, и латышу, и грузину, и эстонцу, и армянину, и украинцу, и чеченцу, и татарину. Да вообще кому угодно. А знаешь почему? – Он хлопнул по столу томом «Майн кампф». – Потому что это заразно. Очень заразно. Что может быть проще? Ненавидь врагов и бойся хозяев. Придумай и объяви виноватых, а потом убивай их. Не думай и не стыдись, потому что за тебя думают и решают другие. Один рейх, одна раса, один фюрер. Один решает за всех. Один движет всеми. Судьбы всех – лишь стратегия одного. И нет человека. Нет личности. Есть безликая масса, в исступлении тянущая руки. Идущая во имя цели на смерть. Уничтожающая во имя цели все вокруг. И на всех один МОЗГ.

– Мозз, – тихо, так чтобы его слышал один Сергей, шепнул Странник. Он хорошо понимал, о чем речь. Возможно, даже лучше, чем сам Сергей.

– Только знаешь, что думает об этом всем то русское, что есть во мне? – продолжал Маломальский. – То, что этих ваших рейхов и так уже было слишком до хрена. Повторяю еще раз: я знаю свой род. И предков чту, и историю помню. И что твой Гитлер с моим народом и моей Родиной сделать хотел. Это вы, гниды, забыли все и предали. Кому поклоняетесь? Чей у тебя за спиной портрет висит? Он нас недолюдьми считал! Хотел рабами сделать! Бессчетные миллионы жизней загубил! А ты только и мечтаешь, как бы ему сапоги вылизать. Да только он сдох, понял? Мы его в Валгаллу и отправили!

– Идиот! Это ты наш народ предаешь, с уродами якшаясь! – Гауляйтер зло зыркнул на притихшего Странника.

– А тебе что, до народа дело есть? Он же для вас просто человеческий материал! Оболваненная масса! Вам и враг-то нужен, только чтобы их проще подчинять было и в стадо сбивать! Нес я вам книжонку вашу, – Маломальский помахал перед носом Волка сакральным томиком нацистов, – думал, взятку дам. А теперь даже договариваться с вами тошно! – И он со злостью швырнул пухлую книгу в висящий на стене портрет.

Волк ахнул. Картина накренилась. Гауляйтер шмыгнул к ней, озираясь на дверь, поправил, подобрал с пола книгу, раскрыл и захлопал глазами.

– Ничего, погоди. Мы-то своего добьемся. Зачистим метро, устраним генетическую угрозу, убережем чистоту расы. И вот тогда выйдем на поверхность и установим подлинный, всеобщий, вечный Пятый рейх! Ты мог бы нам помочь, мог бы обучать наших штурмпионеров. Но ты предпочитаешь сдохнуть! Что же, ты сгниешь, и о тебе никто не будет помнить, когда мы железной поступью поднимемся на поверхность и станем…

– Он с поверхности! – оборвал Волка Странник. – Очень опасно. Надо искать его. Он больной. Зараженный.

– Кто?! – Рука гауляйтера, тянувшаяся к тревожной кнопке механического звонка, замерла в сантиметре от цели.

– Мы наткнулись на вашу группу, – нехотя начал объяснять Сергей. – Двое мертвы, убиты стигматами. Третий каким-то чудом остался в живых и убрался оттуда. Потом этот же человек пытался выследить нас и атаковал.

– Вы говорили про заражение? – прищурился Волк, глядя на Странника. – Этот человек болен?

– Так он здесь? – подскочил к нему Сергей. – Он еще жив?

Гауляйтер не отвечал.

– Он заражен, – сказал Странник. – Потом заразит другого, а сам умрет. Меняет того человека, который заражен. Очень опасно. Нам надо найти.

– И что же вы с ним сделаете, если найдете? – осторожно и вкрадчиво поинтересовался Волк.

– Сначала я должен быть уверен, что он тут и что он действительно заражен, – твердо произнес Странник.

– О да, – тихо проговорил гауляйтер. – Он заражен. И заражает других… Он срочно нуждается в лечении. Самыми жесткими методами.

– Мы должны найти этого человека, – сказал Странник. – И забрать его. Если он болен.

– И как же ты определишь, болен он или здоров, мой ушастый друг? – улыбаясь из-под густых усов, смерил его прозрачным ледяным взглядом Волк.

– Мне надо посмотреть ему в глаза, я пойму, – отозвался Странник.

– Удивительная болезнь. – Взгляд стеклянных глаз не двигался. – Но если вы его… вылечите… Я забуду обо всем, что произошло в этом кабинете. Это останется между нами. А это, – он погладил «Майн кампф» будто спящего бультерьера, – останется пока у меня. На ночь почитаю.

– Нам дадут свободный коридор из Рейха? – уточнил Сергей.

– Если вы нас от него избавите, – кивнул гауляйтер. – Совесть приказывает мне вас вздернуть, но политика требует компромисса. Может быть, в другой раз.

– Хрен я еще к вам сунусь, – буркнул Маломальский.

Волк снял трубку со старинного черного телефона и произнес:

– Заберите этих двоих. И соедините меня с фюрером.

Глава 15
Смена ролей

Толпа вскидывала руки и истошно вопила, однако тут же кто-то, едва дав людям выпустить воздух из легких, буквально одним движением руки заставлял их замолчать. Крики тут же стихали, и слышался только гортанный голос оратора, скрытого спинами десятков мужчин, женщин и теперь уже даже детей. После каждого всплеска эмоций толпы он начинал говорить тихо и размеренно, но через несколько фраз сам переходил на крик. Из оборудованных в арках станции жилищ выглядывали люди. К толпе они присоединиться почему-то не решались, но вслушивались в возгласы, жутковатым эхом отражающиеся от свода и летящие в туннель.

– Что за карнавал? День рождения Адольфа, что ли? – усмехнулся Сергей. – А Девятое мая вы празднуете?

Огромный бритоголовый эсэсовец, не знающее улыбок лицо которого было словно грубо вырублено зубилом, медленно повернул голову и глубоким, словно идущим прямиком из необъятных недр его грудной клетки голосом пророкотал:

– Ты, сталкер, говори, да не заговаривайся.

Эсэсовца звали Борманом, и служил он в личной охране фюрера. Детали: аккуратная борода, бронежилет, надетый поверх мускулистого голого торса, и свастика, вытатуированная чуть ниже левого виска. Справа, симметрично ей, – татуировка в виде АК-47, а на огромном левом бицепсе – еще одна свастика, образованная изображением трех согнутых в локте рук, сжимающих друг друга за запястья.

– Это юмор, – вздохнул Маломальский. – Ты, земляк, не напрягайся, а то бронежилет лопнет.

Борман ничего не ответил и толкнул Странника локтем.

– Слышь, костлявый. Ну, разглядел что?

– Плохо. Ближе надо. Я не вижу, – ответил Странник.

– Ближе? – Борман нахмурился и почесал бороду. – Стойте тут и не рыпайтесь. Я сейчас приду. Штольц! Эй, Штольц! – Он слегка стукнул второго эсэсовца кулаком по стальной каске. – Не спи, обморок!

– Чего? – недовольно буркнул едва не упавший Штольц.

– Я сейчас приду, присмотри за этими дурнями. Ни шагу в сторону и не высовываться. Ясно?

* * *

Гауляйтер, стоявший в переходе, сжимал пальцами самокрутку, держа ее прямо перед лицом вытянувшегося по стойке «смирно» штурмовика.

– Ты сожрать это не хочешь?! – рявкнул Волк. – Кто еще не знает, что я сигаретного дыма не выношу, а?!

– Простите, господин гауляйтер, – пробормотал штурмовик. – Очень захотелось. Нервы…

– У тех, кто служит в штурмотрядах, должны быть не нервы, а стальные тросы, мразь!

– Больше не повторится, господин гауляйтер!

Волк еще какое-то время сверлил его злым взглядом, затем швырнул окурок подальше и отвернулся. Штурмовик тут же кинулся за сигаретой – в нынешних условиях эта отрава сделалась настоящей роскошью.

Пройдя мимо отряда бойцов, гауляйтер остановился, когда в проходе показалась громадная фигура Бормана.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Волк.

– Господин гауляйтер, эти придурки хотят ближе к нему подойти.

– Мой фюрер, это опасно! – воскликнул за спиной Гейдрих.

Волк вздрогнул и обернулся. Прямо к нему шагал сам рейхсканцлер.

– А кто-то считает меня трусом? – тонко и мерзко, будто вели гвоздем по стеклу, взвизгнул фюрер.

Волк отдал честь. Глава Рейха сухо кивнул, встал рядом, нахмурился, напрягая зрение и вглядываясь в толпу тех, кто его предал.

Руководство Четвертого рейха так и не решилось начать карательную операцию: все упиралось в ограниченные человеческие ресурсы. Стоило сейчас спустить на толпу СС или штурмовые бригады, и полягут не только бунтовщики. А ведь у штурмовиков наверняка есть родные среди мятежников… Плюс к тому – в уме надо держать и враждебное окружение. Всюду ростовщические режимы генетически сомнительного происхождения, всего в двух станциях – буржуазная Ганза, с другой стороны – заклятый враг фашизма, большевики.

Ганс продолжал орать, надсаживая горло. Трудно было поверить, что один человек может одним только красноречием привести людей в такое исступление. Но этот невзрачный, малоприметный штурмовичок вдруг оказался именно таким человеком. Харизматиком, который смог околдовать и подчинить себе толпу. Бешеный. Зараженный.

Пусть эти двое попробуют забрать его, как обещал Волк. Но если не выйдет? Нужен запасной план.

И потом, что сталкеры собираются сделать с Гансом? Застрелить его? Схватить? Он же просто натравит на них толпу, и тогда начнется то самое, чего фюрер пытался избежать. К тому же, если этого сталкера – судя по депеше, гражданина Ганзы и члена сталкерского братства, – растерзают у него на станции, может случиться дипломатический конфуз. Это при условии, что фюрер удержится у власти и его еще будут тревожить подобные проблемы. Ведь если бездействовать и дальше, верхушка Рейха забеспокоится. Все эти прихвостни, что его окружают, следят за каждым шагом своего фюрера. Стоит любимому вождю оступиться или проявить слабость – сожрут.

Как же рассечь этот узел?

Фюрер вернулся в проход и окинул взглядом столпившихся там людей – эсэсовцев, штурмовиков, руководителей рейхсканцелярии и ждущего ответа великана Бормана.

– Комендант! – позвал он.

– Да, мой фюрер!

– Немедленно убрать посты из туннеля, который ведет в сторону Лубянки. Чтоб ни одного человека не было на пути в туннель. Снимите проволочные заграждения и растяжки.

Комендант вытаращил глаза и огляделся, а затем снова уставился на вождя.

– Как? Но там же Советы!

– Выполнять приказ! – заверещал фюрер. – Даю три минуты!

– Слушаюсь! – Недоумевающий комендант бросился прочь.

– Гейдрих! Эй!

– Да, слушаю, – словно из-под земли вырос тот.

– Возьми за горло этих бездельников из дипломатического корпуса, дай им охрану и немедленно отправь в Полис. Там они должны будут встретиться с представителем большевиков и предупредить их. Писать нет времени, пусть передадут на словах. Запомни, что надо сказать, и вдолби им в головы вплоть до интонации. Мы, Четвертый рейх, верны букве нашего договора с Красной линией о мире и ненападении. Однако группа провокаторов и террористов, желающих войны между нашими великими государствами, подняла вооруженный мятеж. После его подавления часть из них сбежала от нашего правосудия в туннель, и их нападение на пограничников в районе станции Лубянка не имеет никакого отношения к политике и намерениям Четвертого рейха. Это не объявление войны, поскольку банда политических преступников не представляет Четвертый рейх. Мы не возражаем, чтобы, в случае их пленения, судьбу негодяев решал военный трибунал Красной линии. Ты все запомнил?

Гейдрих опешил, и его реакция на сказанное практически ничем не отличалась от недавней реакции коменданта.

– Какое нападение на Лубянку?

– Понимание воли вождя есть акт веры, а не логических умозаключений. – Фюрер хмуро посмотрел на помощника. – Сомневающиеся сейчас стоят там и слушают этого ренегата Ганса. Ты заявил, что штурмовой легион предан нам до конца. А сам?

– Я с вами с самого начала!

Вождь схватил бригаденштурмфюрера за отворот его черного мундира и притянул к себе, вниз.

– Тогда выполняй приказ! – зашипел он. – А поймешь ты все позже.

– Так точно, – неуверенно кивнул Гейдрих.

Проводив его взглядом, фюрер нетерпеливо поманил рукой дожидавшегося своей очереди гауляйтера.

– Слушай меня внимательно, – тихо заговорил он. – Расставь стрелков с пулеметами за пилонами. Если толпа кинется на этих двоих, пришлых, бойцы должны будут отсекать их огнем и прикрывать, пока те не окажутся в безопасности. Людей с оружием там, в толпе, меньшинство, и надо только дать сталкерам фору. В остальных случаях огонь не открывать и толпу не провоцировать, но и не позволять ей растекаться по Рейху. Они должны будут все уйти в туннель.

– Вы хотите натравить на Маломальского ублюдков, перешедших на сторону Ганса? Но как?

– Что-то мне подсказывает, – негромко ответил фюрер, глядя на Ганса, – что этот парень вовсе не хочет, чтобы его лечили. Что это за сумки?

– Вещи сталкеров. Оружие.

– Вернуть. И смотри, чтобы магазины были полные. Начинай расставлять людей. Борман!

Место щелкнувшего каблуками гауляйтера занял громила-эсэсовец.

– За сталкеров отвечаешь головой. Если они хотят подобраться к Гансу поближе, дашь им возможность сделать это. В случае опасности твоя задача – защитить их, понял? Защитить любой ценой. Ублюдок может спустить на них свою свору, и ты должен дать им уйти. Ты понимаешь, что это означает?

Борман не изменился в лице. Просто стоял и молча взирал на своего господина. Затем тихо произнес:

– Я готов отдать жизнь за вас. За Рейх. Но за этих недомерков…

Волк схватил амбала за бронежилет и встряхнул.

– Это то, что сейчас больше всего нужно Рейху. В этом спасение нашей нации. И это – мой тебе приказ. Я надеюсь на тебя.

Борман дернул головой и вытянул правую руку, нависшую над гауляйтером в нацистском приветствии, как перекладина виселицы.

– Хайль фюрер!

* * *

Ганс окинул взором толпу, в исступлении орущую и тянущую руки после очередной тирады. Она стала больше. Все больше людей подчинено его воле и страсти. Вон и еще четверо хотят присоединиться к толпе. Ганс, стоя на импровизированном пьедестале в виде деревянного ящика, улыбался, чувствуя себя избранным для великой миссии и ощущая, что его господин доволен результатом. Хорошо. Очень хорошо!

– Наши идеалы и устремления преданы забвению! Нас кормили пустыми обещаниями! Нам сулили грядущее! Но где оно?! Запомните: судьба будущего решается здесь и сейчас! В этот самый момент и именно вами! Вы кузнецы настоящего, железного, вечного Рейха! В ваших руках есть сила взять то, что принадлежит нам по праву! И я не обещаю что-то вам дать, как это обещали предавшие нашу идею марионетки – фюрер и его банда, изнеженные мнимой безопасностью после сговора с врагами! Ждать исполнения обещаний и ожидание милостыни – удел слабых и недостойных! Я ничего вам не собираюсь обещать! Я лишь скажу вам – ВОЗЬМИТЕ! Сокрушите слабых! Обратите заблудших! Этот мир принадлежит нам по праву избранных! Так нечего ждать, когда нам что-то дадут. Жизнь есть борьба! И лишь в борьбе мы урвем жизненное пространство и ресурсы, которые по дикой, несправедливой воле низшего отребья и мутантов, а также по причине инертности и бездеятельности наших трусливых начальников принадлежат сейчас не нам! Так возьмите это! Вы сильны и несгибаемы! Вы избранные!

И снова восторженные вопли, вскинутые руки и улыбки, словно от сладкого дурмана, на лицах людей, подвергшихся его гипнотическому воздействию.