Текст книги "Гадкие утята"

Научный метод так и соблазняет себя опровергнуть. Чего не хватишься, ничего нет! Мы, конечно, не можем предъявить Вассерману Бога, но можем предъявить противоречия в природе. Начнём: в Канаде в 19 веке имела место «длинная ночь», это явление попало в канадские газеты: «В течение всего дня горели в небе звезды, в конюшнях ржали лошади». Более того, это было двойное противоречие в природе. Ночь не кончилась только на ограниченной территории земного шара. В остальных частях света было всё нормально, а ночь не кончилась. Газеты врать не станут. Это – не Библия: «Стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день». (Иисус Навин).

Разумеется, я читал о «длинной ночи» не в канадской газете за позапрошлый, век, а в современной книжке. Там было ещё про зеленых человечков. В какой-то германский город (по другой версии в Англии) пришли мальчик и девочка зеленого цвета. На расспросы, кто они такие, дети отвечали, что живут на другом берегу широкой реки. Такую реку никто не знал. Дети также сказали, что у них дома всегда сумерки. Они только видят солнечный мир. Через некоторое время кожа у них стала белой. Мальчик вскоре умер, а девочка жила долго и оставила потомство… Была в книжке и совсем достоверная история. Опять в каком-то городе в Германии появился мальчик по имени Каспар. Он имел с собой письмо, в котором сообщалось, что его отец – гусар, а мать умерла при родах, его тоже предлагалось сделать гусаром и рекомендовалось жестоко наказывать. Каспар далеко видел в темноте, легко находил спрятанные предметы, но не вырос. Он остался маленьким: о своей прошлой жизни вспоминал что-то странное. Будто, всё время сидел, скорчившись и прижавшись к трубе дымохода. Уже взрослым Каспар любил гулять в парке, но там его несколько раз пытались убить какие-то злоумышленники. В конце концов, им это удалось. Одно время считалось, что Каспар – родственник Наполеона, с этим связаны превратности его судьбы, но генетический анализ останков Каспара не подтвердил эту версию.

Пожалуй, к нам вхож параллельный мир, а мы – к ним. Представляю себе этого гусара, напившегося до зелёных чертей и изнасиловавшего маму Каспара. Стоит он там с мутными глазами:

– Идея?

– Какая идея?

– Иде я?!

– Где ты?!

Баба Марфа говорила неоднократно, что в тёмных комнатах живет бабай, интонация её голоса не позволяла понять: шутит она или говорит серьёзно. Я, разумеется, заглядывал в тёмную комнату: – Почему бабая нельзя видеть?». – На этот вопрос баба Марфа хранила загадочное молчание. Но однажды у бабы Нюры в комнате без света я сам увидел под кроватью маленького, пламенного, шахматного коня со старческим, глумливым лицом. Этот конёк мелодично что-то пиликал. Я хотел залезть к нему под кровать, но подумал, что это может быть бабай… и обрадовался: «Теперь он никуда не денется!». Я побежал в освещённые комнаты с криком: «Там бабай! бабай!». Никто даже не подумал пойти со мной, никто не поверил. Я вернулся один в тёмную комнату. Под кроватью никого не было. Я осмотрел весь пол по периметру, залез под кровать и вдохнул никем не тронутую пыль… Комната стала скучной. Надо было сразу лезть под кровать!

А совсем недавно маленький мальчик, припадая головой к груди дородной мамки на улице, обхватывал её ногами за живот и хныкал. Мамка повторяла, как громкоговоритель: «Тетю Сяку видел? Напугала! Ах, она такая!». Ещё знакомая мне рассказывала, как шла среди бела дня по площади. Такие места с памятником безлюдны и открыты на пятьдесят метров вокруг. Сзади привязался какой-то парень: «Девушка, хотите участвовать в женских боях?». Наконец, она повернула голову, чтобы отчитать наглеца. Отчитывать было некого, он как сквозь землю провалился за какую-то секунду, а сзади спрятаться негде. Другая знакомая рассказывала, как вернулась домой, открыла дверь и увидела в комнате старичка, маленького, как ребёнок. Он побежал от неё и спрятался за штору… потом объём фигуры за шторой исчез. Так что противоречий только «в природе нет». Научный метод, скорее, нас приведёт к вере в Бога, если противоречия в природе есть. Научный метод и сам имеет поползновение превращать свой эмпиризм в веру. Над этим глумился ещё Гегель: «Говорят, что мозг вырабатывает внутри себя мысль, как печень желчь. Тело ещё кое-что внутри себя вырабатывает, но это тоже лучше оставлять внутри. Когда это оказывается снаружи, все затыкают нос и убегают». Опыт всегда ограничен, научный опыт – тоже. А наука рассматривает свой опыт, как чистый разум, превращает индукцию в дедукцию. Такая кривая логика свидетельствует о наличии в методе эмоций, но при этом вместо логики устанавливается логос, а это уже противоречие в методе. Конечно, конвенциональная истина существует, но она двоится, как ослепление и синергия. Чего в итоге окажется больше – синергии или ослепления – это проблематическое.

Свидетельств о чём-то невероятном можно встретить достаточно много. Леонид Мацих рассказывает о тундровых шаманах, которые на глазах у всех могут исчезнуть из яранги во время камлания. А потом снова зайти в дверь. Он считает это каким-то фокусом, но писатель Олег Горбовский приводит такой же случай. В начале 20-го века в России какая-то мама с дочкой ехала в поезде. Девочка спала в купе, но между двух станций исчезла. Поезд обыскали, потом остановили. Мама вместе с железнодорожниками пошла по шпалам назад. Девочку увидели мирно спавшей на склоне и укрытую своим одеялом. Её разбудили.

Оказалось, она просто видела сон, как играет с другими детьми… Они весело прыгали со стога сена вниз и съезжали по крутому склону. Кажется, доверие к сновидению помогло ей переместиться, телепортироваться. Доверие и сила эмоций отменили физическое пространство.

Какое-то чудо может произойти и в храме.

Спустя месяц после разговора с отцом Заполи, я увидел Заполю во сне. Мне захотелось поставить ему свечку. Я не верил в ритуалы, но раззуделась грудь. На работе разрешалось брать книги домой, и я пошёл в церковь, сунув «Эликсиры Сатаны» Гофмана в карман. Он был пришит для этих целей к внутренней стороне шубы. Я несколько поспешно сунул книгу, сделал это вверх ногами, заметил, но исправлять не стал, чтобы не поддаваться предрассудкам.

Всю дорогу в церковь я был какой-то расчувствовавшийся… Мы с Заполей когда-то утащили из этой церкви маленькую книжку с крестом на бархатной обложке. Она лежала там на столе вместе с бумажными иконками и показалась нам религиозной. За столом никто не следил. «По расписанию» книжку должен был брать я, Заполя прикрывать меня своим телом, но, казалось, огромные глаза смотрят мне спину, каждое движение моего пальца было у них под контролем. Пока я мешкал, Заполя сам взял книжку. Мы благополучно покинули церковь и дома у меня её рассмотрели. Она оказалась записной, церковной выделки из бархатной скатерти: вся в каракулях «за здравие», «за упокой». Я уже взялся за ручку широкой, железной двери, собравшись с силами, чтобы её потянуть, но тяжёлая створка пошла, как по маслу. Будто, мне и руку подталкивало. Дверь с обратной стороны, действительно, открывал длиннобородый старик. Ступив на крыльцо, он оказался между мной и дверью, вдобавок остановившись.

– Разрешите пройти! – наконец, сказал я.

– Зачем тебе проходить? – Его борода мирно двинулась.

Я вспомнил про книгу с именем Сатаны вверх ногами, ничего не стал добиваться и ушёл, на следующий день отправился в церковь, сунув уже Гофмана в карман правильно.

Дверь пришлось открывать самому.. Я купил свечку, прошёл к подставке, на которой они горели, и полсотни светлых, золотых огонёчков приветливо наклонили ко мне свои горячие язычки. На сердце стало тепло и жутко. Мою дружбу с Заполей признавал потусторонний мир. В действительности, Заполя стал моим первым разочарованием в Нарциссах, но я сам это не очень хорошо осознавал. И меня, будто, переспросили.

В том, что мы выражаем, случайность принимает только прямой смысл. Заметив её нравственный характер, я мыслю её, как чудо. Сартр заметил обыденность случайности, и это поселяет нас вообще в волшебный мир.

Видимо, размышления о личном Бытии Бога заставили Делёза написать: «Множество не может быть включено в себя, как один из своих членов». Действительно, внимание ничего такого не фиксирует, логика, как функция внимания, даже не допускает этого, но нам известен фрактал, который включает самого себя.

Нравственное расписание случайности прямо толкало бы нас в объятия Бога, если бы появился ещё один претендент на роль Творца. Эмоции, так или иначе, существуют достоверно. А случайность и эмоции действуют совместно.

Если девочка переместилась из вагона на косогор под воздействием эмоций, а Иисус Навин остановил заход солнца, то почему кто-то в Канаде не мог остановить его восход? Эмоции, задетые Сваном у какой-то кухарки, могли запустить процесс его судьбы. Бытие эмоций – загадка. Возможно, эмоция, скрутившая Свана, поселилась в самой сонате Вентейля. Для такой «зарядки» сонаты могла послужить дочь Вентейля. Соната настраивала на любовь к чему-то падшему. Для эстетически чувствительного Свана это оказалось неотразимо. Случайно рядом сидела Одетта. В любовной коллизии интеллектуальные силы Свана покинули, как при инграмме, только на один момент у него наступило просветление: «Как же так: я убил несколько лет жизни, я хотел умереть только из-за того, что всей душой любил женщину, которая мне не нравилась, женщину не в моём вкусе!». С эмоциями связан и случай Кабирии. Эмоции играют без правил. Вопреки сознанию, она «сотворила» свадьбу вокруг себя.

Кьеркегор пишет, что, ведя своего единственного сына к горе Мориа, Авраам скрывает свои эмоции. При чём от всех. От верного слуги, от Сары, от самого Исаака (Ицхака). Он может только молчать о том, что собирается сделать. По мнению Кьеркегора, его слова сыну: «Бог сам усмотрит себе агнца», – являются иронией.

Почему они находят агнца, запутавшегося рогами в терновнике? Это – не по правилам, не поддаётся анализу, – но ирония в словах была опущена. Не может человек сотворить агнца словами. А переместиться из вагона на косогор вместе с одеялом? А мстить, как Жак де Моле, триста лет королям после своей смерти? Это – тоже за пределами здравого смысла, как и длинная ночь в Канаде. Авраам не одинок. Случайности было бы просто сотворить запутавшегося рогами в терновнике агнца. Пафос Кьеркегора вполне уместен и по отношению к случайности: «Авраама никто не мог понять. В самом деле, чего он достиг? Он остался верен своей любви. Но тому, кто любит Бога, не нужны никакие слёзы, никакое восхищение, он забывает свои страдания в любви; да, он позабыл их так основательно, что после не осталось ни малейшего намёка на ту его боль, если бы Бог сам не напомнил ему об этом; ибо Он видит тайное и знает нужду, и считает слёзы, и ничего не забывает».

В «Науке логики» Гегель писал: «Если точка начинает двигаться, возникает линия, движение линии создаёт плоскость, движение плоскости создаёт объём». Это стремление точки вытянуться в линию возникало не только в воображении Гегеля. Ницше определяет его, как желание сущего себя преодолеть. Если пространство возникает, как следствие движения плоскости, на которой, по Делёзу, разворачиваются и волнуются события, то почему не может быть двух движущихся плоскостей? Как могут быть и две движущихся линии, а точка вытягивается в обе стороны и остаётся в центре… В итоге пространство – то же самое, что и точка, только не имеющее границ. А амбивалентный характер такой модели прямо указывает и на смысл, который приходит первым. Модель голографической вселенной проиллюстрирована её создателем тоже на примере двух видеокамер. Они направлены на ближнюю и дальнюю стенку аквариума с одной рыбой. Непосредственно видеть рыбу мы не можем, видим её через видеокамеры, как двух рыб. Их размеры увеличиваются и уменьшаются. Изменения в размерах и движении рыб синхронно связаны, но формы созерцания мешают понять, что это одна рыба.

Нашему представлению о пространстве соответствует бесконечная пустота. Значит, амбивалентному представлению о пространстве будет соответствовать бесконечная пустота + бесконечная плотность. «Чёрные дыры» в космосе уже доказаны. Тёмный предшественник засвидетельствовал дыру и пустоту, как одно и то же. Вербально «дыра» и «пустота» сходятся по смыслу.

Чёрная дыра, по мнению физиков, ещё и плоскость. Если чёрные дыры – двухмерный объект, то и галактики, сформированные вокруг них, тоже объекты в длину и в ширину. Их высотой можно пренебречь в космическом масштабе. Почти двухмерный объект – природа, – как плёнка, растянута по планете. А все плоскости похожи на диск. На него можно записать, что угодно, и он будет это играть. «Чёрная дыра» под действием гравитации, вдавливающая в точку всё, что угодно, могла бы послужить причиной возникновения парадоксального смысла, как принципа всего сущего.

Если ядро атома увеличить до пяти копеек, электрон будет вращаться от него на расстоянии в двадцать километров. Если атом становится размером с солнце… Мы получаем солнечную систему. Не только материя наполняет пространство, но и пространство наполняет материю. Принцип не зависит ни от чего. «Макро-микро» – пространственные характеристики и формы созерцания. Итак, материя наполнена пустотой, пустота материей. С этим принципом не совпадает ни вид пустоты, ни вид материи. Они – формы созерцания смысла, который приходит первым. Этот смысл прячется за личинами. Пространство и время – средства его выражения и какая-то ложь.

Сначала все зародыши развиваются, как девочки. Потом у одной половины снаружи оказывается то, что у другой остаётся внутри. Если внутри остаётся «пустота», то у второй половины уже снаружи будет материя. Форма меняется местами. Материя и пустота взаимозаменимы для смысла, который приходит первым. После какого-то пространственно-материального поворота смысл у этой взаимозаменимости остаётся простой и тот же самый. Всё это довольно сексуально. Потом у девочек вырастет грудь, у мальчиков на поверхности будут только соски.

Размен наблюдается и в плане психики. Реакции моего сына со временем стали прямолинейными, из них исчезли тонкие эмоциональные подробности, которые были сначала, но мне случилось наблюдать свою маленькую сестру, которую привезли из другого города, когда ей был год, а мне двадцать.

Я пришёл в гости к бабе Нюре, чтобы увидеться с ними. Малышку купали в ванне. Это была наша первая встреча. Насколько ей была знакома баба Нюра, я не знаю. На меня малышка никак не отреагировала, безмолвно сидя в пене. Мама и бабушка хлопотали рядом, но не трогали её. Она тоже ничего не делала. Неподвижные щеки ребёнка выдавали, что он ещё не умеет говорить. Но меня впечатлил её лютый взгляд. По крайней мере, я не стал с ней сюсюкать и скоро ушёл, чтобы не мешать им. Во второй раз я встретил сестру в её двенадцать, что ли, лет. Она опять приехала к бабе Нюре. Я узнал об этом, пошёл в гости. Мне казалось, что я встречу ребёнка с узкими, бесстрастными зрачками и т. д.

Баба Нюра послала её мне открывать. Мы увидели друг друга в воротах. Можно сказать, это была наша первая сознательная встреча. Я, конечно, понял, с кем имею дело, но у сестрёнки был мягкий взгляд, излучающий доверчивое любопытство, губы нежно улыбались. От неожиданности я поцеловал её в эти губы, ещё сказал, что – её дядя. Я просто запутался… Вообще-то, целоваться с роднёй у нас не принято. Это была эмоция.

Кажется, пока маленькие дети не умеют говорить, их «внутреннее» находится на поверхности. По Юнгу, у девочек это – внутренний мужчина, «анимус», а у мальчиков – внутренняя женщина, «анима». Может быть, поэтому мы испытываем не ослабевающий соматический интерес друг к другу после детства. Возможно, мужчины выражают «анимус» – внутреннюю душу женщины, а сами видят в них выражение своей «анимы»?

Это может быть в сознании и даже отчётливо: нужно только встретить того, кто тебя выражает.

Если жить долго, «второй пол» проступает у каждого человека. Движение к андрогинну вызывает чувство печали и прибавляющихся лет. У мужчин мышцы становятся какими-то округлыми и женственными, хоть и остаются мощными. Женщины обретают усики. Пол – это образ. Мы воспринимаем мужчин или женщин, скорее, по привычке видеть образ, подчиняемся фиксированному представлению. А, если кто-то сильно отличается от того, что ему положено, можно даже почувствовать эстетическое негодование. Отсутствие образа – это некрасиво. Пол – красив и определён. Но «половина» – это опять какая-то ложь.

Если в модели Гегеля плоскость является «причиной» пространства, создаёт пространство своим движением, то сама она создаётся линией, которая, в свою очередь, создаётся точкой. Линию может быть связана с представлением о времени, но лучше, если такой вывод возникнет сам с неизбежной логикой.

А с каким представлением можно связать начальную точку и причину её движения?! Движение в нашем мире – тоже безусловность, – как и материя, и пространство. Случайность невозможно себе представить статичной, хотя она может доказать, что угодно, в том числе и свою статику. Движение присуще точке. Это делает её определённость сразу же размытой. Точка в пределе своих превращений в линию и плоскость станет пространством – опять точкой, но уже без границ.

Наилучшим образом всё объясняет замысел. Мы не ломаем себе голову: произошёл ли пятиэтажный дом от двухэтажного, потому что замысел может развиваться и дальше. Если угадали, каков замысел, – не надо ломать и голову, кто возник первым – человек или обезьяна? В органах свиньи и человека тоже много общего… Части замысла могут комбинироваться по-разному. Это не является бессмыслицей. По Делёзу, это – нонсенс. Он производит смысл в избытке.

Творение – тоже какой-то нонсенс. И чудо – нонсенс. И девочка не может переместиться из вагона на косогор вместе с одеялом, и солнце не может не взойти или остановиться на небосводе.

Нонсенс создаёт многовековую культуру, сам выражая свой смысл. При этом выраженный смысл выглядит, как совершенная ложь.

Наше мышление не выражает правду. Творение – ложь, и эволюция – ложь. Я ничего не могу сказать, не солгав. Любое моё представление – выраженная прямая линия и ложь. «Случайность есть проявление сознания Бога!». – Мои заявления не лишены какой-то прямой линии и волюнтаризма.

Мироздание и мышление так устроены, что мы бесконечно имеем дело с логикой одного полюса А=А или с логикой двух полюсов A~A. Внутренние созерцания в форме времени вносят неопределённость и лишают мышление одного основания. Полярность одновременно допускает, как определённость, так и неопределённость. Каждый отдельный полюс определён. Вместе они – неопределённость. Наши представления стремятся к отчётливости, как у одного эмоционального полюса, но полюса существуют вместе. Это даёт возможность двух разных ответов на один и тот же вопрос.

Эволюция и творение могут быть одновременно верны, либо они верны только одновременно.

Надо сказать, что мы попадаем в некоторое затруднение с созерцанием времени, но мыслить его всё равно придётся амбивалентно. Способ видеть время – хоть циклическое, хоть прямолинейное, – симуляция. Это – всегда описание, пространственное созерцание. Наблюдая какого-то человека много лет, мы замечаем, как он изменяется с течением времени, это воспринимается, как ряд его образов, мгновенно схваченных в пространстве. Они располагаются на линии, но всё-таки линия – пространственная присущность. Мы видим по памяти изменившегося человека, а не текущее время. Вроде бы, доподлинно известно, что у времени есть стрела, которая движется от прошлого к будущему и совпадает со стрелой энтропии, но принцип амбивалентности определения должен включать и отсутствие стрелы. Это и вызывает затруднения. Как спекулировать отсутствие стрелы у времени?! Будем надеяться, что тёмный предшественник дал для времени без стрелы слово «вечность».

Сложно представить время без стрелы, но, как говорил Делёз: «смыслом обладает даже квадратный круг». Представим, что события бесконечно протекают за ноль времени, будущее раньше прошлого… Вечность можно понимать и, как «ноль времени». Представление о времени без стрелы предлагал физик Больцман. Он считал, что нельзя выделить стрелу времени для всей Вселенной: «Она возможна только в индивидуальных мирах в отношении заданного внутри таких систем настоящего».

Вообще, нельзя прямо указать на время: вот оно! Ещё нельзя прямо указать на электричество. Я сейчас не имею в виду «способ говорить», описывать или даже использовать электричество. Разность потенциалов в сети позволяет передавать электрический ток. Известны и способы переводить потенциальную или тепловую энергию в электрическую. Но бег электронов в проводнике, призванный в нашем представлении материализовать электричество, не позволяет этого сделать. Сколько не гони электроны из проводника, их там меньше не становится. Хотя описания работают. «Не влезай – убьёт!». Это мы точно знаем об электричестве, но что оно такое? Заряд? «Загнал заряд я в пушку туго». В данном случае, пока заряд не взорвался, он что-то материальное – одновременно событие и его плоскость, которую можно воспринять, потрогать материальное тело. Мы можем видеть световую энергию молнии, но это явление тоже не сообщает нам ничего об электричестве. Как появление морщин на лице ничего не сообщает о времени. Да, морщины появляются со временем.

Электричество и время можно описывать, как события, а события – это сверхбытие, – как вязкость глины – сверхбытие глины. Морщины на лице наряду со множеством других явлений – тоже материальная плоскость регистрации времени, но самую фундаментальную плоскость времени мы не видим. Если вязкость и твёрдость глины – события на поверхности глины, способ её бытия, то и текущее время – способ бытия некой плоскости. Сама плоскость фундаментальней – и может содержать время без стрелы, как глина может существовать без вязкости. События, они – то есть, то нет, то опять есть! Дерево то зеленеет, то нет, то опять зеленеет. Время исчезает для частицы, несущейся со скоростью света. Та прилетит на другой конец вселенной за миллион лет для нас, но для себя это сделает мгновенно. Время замедляется и возле больших масс материи, и в пределе тоже исчезает, как событие. Материя имеет пространственно-временные характеристики в виде вращения в пустоте электронов вокруг атомов. Это, хотя бы теоретически, измеримо. Все формы и состояния материи темпоральны. Время – событие на поверхности чего? Материи? Сама материя является частью амбивалентного определения пространства. Время «въелось» в половину определения пространства, как «въелась» вязкость в глину.

Всё в мире разделено пополам, имеет образ. А время и электричество не разделены со своей плоскостью и являются для нас неизвестными, либо они нам известны, как события, и никак не материализуются, время – это не материя. Материя не уничтожима, а события то являются нам, то не являются и измеряются числами. Время тоже то течёт, то не течёт, и измеряется.

Между временем и электричеством есть сходство ещё в том, что всё, что связано со стрелой времени, разрушается. Молния делает то же самое, только быстро. Дерево простояло бы долго, но когда-нибудь упало бы всё равно, а молния сваливает его за секунду. Время и электричество могут быть похожи и в том, что не убивают. Известно статическое электричество. Оно не убивает. Время без стрелы, по идее, тоже не должно убивать.

«Приходит день, и человек замечает, что ему тридцать лет. Тем самым он заявляет о своей молодости. Но одновременно он соотносит себя со временем, занимает в нём место, признаёт, что находится в определённой точке графика. Он принадлежит времени и с ужасом осознаёт, что время – его злейший враг. Он мечтал о завтрашнем дне, а теперь знает, что от него следовало бы отречься». (А. Камю).

Мы должны признать, что большую часть жизни совсем не думаем о своём возрасте. Мы не различаем время. Личное время, по впечатлению, не течёт. Мы замечаем его течение только иногда, как угрозу: «То чувство, что завтра уже сегодня, а ты ещё вчера». Если кто-то забыл, – дети тоже недовольны своим возрастом, им всегда кажется, что мало лет, и из-за неудовлетворяющего нас течения времени картина человечества – это картина встревоженности. Угроза времени – это эмоция. Мы либо хотим стать взрослыми, либо начинаем бояться прибавляющихся лет.

Возраст можно воспринимать только, как что-то внешнее по отношению к себе. Мы – внешний мир для себя. Это – какой-то дискурс: Я + мой возраст = кто-то «другой». Мы воспринимаем себя, именно как дискурс, когда думаем о своём возрасте: В пятнадцать лет моим святым убеждением было, что сексом можно заниматься лет до тридцати. Этот возраст определил фильм «Анатомия любви». Люди состояли в браке. Что они там делали? Я бы сильно раздвинул себе умственные горизонты, если бы сформулировал этот вопрос. Я предпочёл сделать поверхностный вывод и успокоиться. О, моя зашторенная юность! Могу сказать в своё оправдание, что у меня была целая жизнь впереди… Казалось, никогда не наступит тридцать лет. Я отделывался, таким образом, от времени, но зачем вообще сочинял его течение? Это морока – представлять себя в категориях времени. Ты, всё равно, никогда не народ! А если время стоит в сознании, это расслабляет. Его движение, в том числе, и для тебя, побуждает мыслить, а мыслить трудно».

Делёз пишет о мифическом времени древних: «Есть существенный элемент времени – прошлое, никогда не бывшее настоящим. Он не представлен, только настоящее представлено, как прошедшее или актуальное. Последовательность настоящих – проявление чего-то более глубокого. Уровни сосуществования предлагаются из глубины прошлого, которое никогда не было настоящим. Они – способ, которым каждый из нас восстанавливает свою жизнь на выбор. Эдип уже совершил своё действие, Гамлет – ещё нет. Но они проживают первую часть символа в прошлом, живут и отброшены в прошлое, так как чувствуют, что образ действия им несоразмерен». Мифическое прошлое Делёз связывал с принципом удовольствия: «Маленький ребёнок, имитируя процесс чтения, всегда переворачивает книгу корочками вверх. Он при этом не ошибается, потому что воспроизводит только фрагмент прошлого на основе принципа удовольствия». Мифическим прошлым для Делёза является и время, в котором живёт алкоголик: «Судя по всему, алкоголизм – это поиск особого эффекта, последний в основном состоит в необычайной приостановке времени… Я, бывало, напивался». В беспечном состоянии, когда течение времени теряет остроту, пребывают любовники: «счастливые часов не наблюдают». Вообще, немало вариантов мифического времени можно привести: например, «служил в армии» и т. д. Нас привлекают события, где мы красивы, здоровы и полны сил. Много примеров мифического времени приводит Екатерина Шульман. По её мнению, прошлое на основе принципа удовольствия присутствует во всех идеологических скрепах. Правящая сила советского общества тоже вела себя, как маленькие дети или алкоголики. Кое-где зафиксированные фрагменты её истории на основе принципа удовольствия до сих пор сохранились в виде монументальной пропаганды. На самом деле, выложенный мозаикой, «декрет о земле» заменила совсем другая история, но красуется именно «декрет о земле», а вовсе не «коллективизация». «Фрагменты и срезы настоящих моментов жизни на основе принципа удовольствия» наполняют сознание, как один ответ на все вопросы.

Время, которое никуда не течёт, присутствует в сознании разнообразно. Я знал, что Ленин умер 22 января, потому что сам родился в этот день, а в гостях у Сашки Атаманского даже утверждал его бабке, что как только Ленин умер, так я и родился. Бабка прижала меня, тогда я впервые обратил внимание, что существует даль времени.

На видном месте в детсадовской группе висела картина, где Ленин в окружении маленьких детей. Дети были одеты, как мы, а он жил, вроде бы, давно. Картина выглядела, написанной с натуры. Я стал сомневаться в его смерти. Дети рядом с ним наводили на мысль, что он до сих пор живой Реалистично написанная картина + детская доверчивость = удачная манипуляция моим сознанием в сфере мифического времени. «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить».

Неопределённость течения времени стала основой моей коллективной идентичности. При этом правду никто не скрывает: Ленин умер. Когда я выслушал в детском саду, что он победил всех помещиков и капиталистов, то проникся к нему вообще восторгом и попытался рассмотреть на картине его мускулы. Ленин имел физическое преимущество перед маленькими детьми, но мускулы под пальто специально не выделялись. Я решил поговорить об этом с матерью.

Мать оказалась прекрасно осведомлена о Ленине и его делах. Мне ничего не пришлось ей объяснять. Я почувствовал наше единение и, помнится, спросил во весь голос: «Как Ленин мог победить всех помещиков и капиталистов сразу? Их целые тысячи – тех и других. Может, он их по очереди, хотя бы, побеждал. Сначала помещиков, потом капиталистов. Победу по очереди тоже было трудно представить, но это было хоть какое-то объяснение. Между нами повисла пауза. Мать проявила заминку.

Отсутствие звукового сопровождения моим мыслям возникло только на секунду, но за это время в меня внедрилось какое-то опасение: я подвёл свою мать. Кажется, Ленин был секретом. О нём было нельзя говорить! Я тут же запутался – о нём говорили открыто. Нет, я не умолк! Я сам нашёл ответ: «За Ленина были рабочие и крестьяне! Они ему помогали!». Я с самого начала подозревал это, но ждал подтверждающий слов от матери. Их пришлось высказать самому. Мать вроде бы согласилась.

Вопрос с мышечной силой Ленина отпал, но общая юбилейность по поводу его победы над помещиками и капиталистами мне стала непонятна. Рабочих и крестьян было больше, чем помещиков и капиталистов… Почему они сами не победили?

Этот вопрос я не задал матери. Более того, её немое сопровождение темы Ленина стало отключать проверку информации, касающейся Ленина. «Мы живём прекрасно, благодаря Ленину». – Это стало логично. Что жизнь прекрасна сама по себе, как-то выпадало из поля зрения. Тогда в молчании матери возникла какая-то нулевая интонация. Благодаря этому у меня сложился условный рефлекс реагировать на несформулированную опасность. Кстати, очень полезный социальный навык.

Впечатление, что я подвёл свою мать, занырнуло куда-то… Я не делал в дальнейшем попыток высказываться самостоятельно на тему Ленина, просто молча переживал восхищение им. Совесть по отношению к матери оказала воздействие на логику в данной теме и отключала её в течение какого-то периода жизни. Чем это не инграмма?