Текст книги "Гадкие утята"

Арто – единственный, кто достиг абсолютной глубины в литературе, кто открыл живое тело и чудовищный язык этого тела, исследовал инфра-смысл, всё ещё не известный сегодня. Мы не отдали бы и одной страницы Антонена Арто за всего Кэрролла».

Таким образом, «парадоксальный элемент», «тело без органов» и «чистый разум» оказались неопределёнными описаниями неизвестно чего, что должно являться началом мышления. Мы предлагаем определённый ответ на этот самый загадочный вопрос классической философии. Это – эмоции.

Философское начало

«Проблема начала в философии всегда считалась очень деликатной. Чистое «я» в «я мыслю» представляется началом только потому, что оно относит все допущения к эмпирическому «я». Таким образом, подлинного начала в философии нет. Речь идёт о том, чтобы эксплицитно выявить в понятии то, что было просто известно без понятия, имплицитно. Форма субъективного или имплицитного допущения: «всем известно…». Всем известно до понятия и дофилософским способом. Всем известно, что значит мыслить и быть… так что, когда философ говорит «я мыслю, следовательно, существую», он может предположить имплицитную общеизвестность своих посылок. Всем известно, никто не может отрицать – форма представления и речь представляющего. Философия противопоставляет «идиота» – педанту, Евдокс противостоит Эпистемону, добрая воля – слишком развитой рассудочности, человек, наделённый только своим естественным мышлением – человеку, испорченному общественными истинами своего времени. Философия встаёт на сторону идиота. Это человек без допущений. На самом деле, Евдокс и Эпистемон – один и тот же обманщик. Евдокс имеет не меньше допущений, чем Эпистемон, только у них «частная», а не «публичная» форма.

Форма естественной мысли позволяет делать вид, что философия начинает без допущений, изображать невинность – ведь она ничего не сохранила, правда, кроме главного, то есть формы речи. Философ полагает общеизвестным лишь форму представления, но у этой формы есть стихия. Эта стихия состоит в представлении мышления как естественного проявления способности. Мысль способна к истине, естественная мысль соприкасается с истиной в двойном облике доброй воли мыслителя и правдивой сущности мышления. Таким образом, самая распространённая форма представления заключена в стихии обыденного сознания как правдивая сущность и добрая воля. В этом смысле имплицитным допущением концептуального философского мышления является дофилософский, естественный, почерпнутый из чистой стихии обыденного сознания образ мышления. Согласно этому образу, мышление близко к истине, формально обладает истиной и материально желает истины. Мы можем назвать этот образ мышления догматическим или ортодоксальным; образом моральным. Когда Ницше задается вопросом о самых общих допущениях философии, он говорит, что они в основном моральные, поскольку только Мораль способна убедить нас в том, что у мышления правдивая сущность, а у мыслителя – добрая воля; только Добро может основать предполагаемое родство мышления и Истины… Если отказаться от дофилософского образа мышления, от формы представления, как элемента обыденного сознания, то у философии в союзниках останется только парадокс. Парадокс показывает, что нельзя разделить два направления, единственно возможный смысл не может быть установлен.

Узнавание и различение

Догматический образ мышления предполагает добрую волю мыслителя в качестве доброй природы мышления и считает только ошибку – принимать ложное по природе за истинное по своей воле – своим злоключением. Но разве сама ошибка не свидетельствует, что одна единственная способность не может ошибаться? Нужно хотя бы две, действующие совместно, когда объект первой совпадает с другим объектом второй. Что такое ошибка как не всегда ложное узнавание? Следует оценить трансцендентальную модель, включённую в имплицитный образ мышления. Это модель узнавания. Один и тот же объект можно увидеть, потрогать, вспомнить, вообразить, задумать. Тождественность объекта требует обоснования единством мыслящего субъекта, чьими модусами должны быть все остальные способности. Таков смысл cogito как начала: оно выражает единство всех способностей субъекта. «Я мыслю» – наиболее общий принцип представления.

Такая ориентация для философии очень досадна. Она уже не имеет никакой возможности осуществить разрыв с доксой. Очевидно, что акты узнавания занимают большую часть нашей повседневной жизни: «это стол», «это яблоко», но кто поверит, что, узнавая, мы уже мыслим? Мышление здесь наполнено только своим собственным образом. Оно узнаёт себя тем лучше, чем лучше узнаёт вещи: «это палец», «это стол». Но когда не узнают или затрудняются узнать, разве при этом не мыслят по-настоящему?

Сомнительное не заставляет нас отказаться от точки зрения узнавания. Есть вещи сомнительные и точные. Точные вещи предполагают добрую природу мышления, понятую как идеал узнавания – мнимое сходство с истиной. В мышлении о них не хватает власти абсолютной необходимости, то есть первичного насилия над мышлением, способного вывести его из естественного оцепенения, странности, враждебности. Существует только невольная мысль, совершенно необходимая, возникающая из случайного. Нечто, заставляющее мыслить – объект основополагающей встречи. Растёт насилие того, что заставляет мыслить. Все способности сорвались с петель. Но что такое петли, если не форма обыденного сознания, заставляющего все способности двигаться по кругу и совпадать? Вместо совпадения всех способностей, способствующего общему усилению узнавания объекта, налицо расхождения, когда каждая способность поставлена перед лицом «присущего» ей в том, что к ней сущностно относится. Разноголосица способностей, цепь натяжения, бикфордов шнур, когда каждая из них наталкивается на свой предел и получает от другой (или передаёт ей) только насилие, сталкивающее её с собственной стихией, как несвязанностью или несоответствием…

Cogito Канта (и Делёза).

Психология считает доказанным, что мыслящий субъект не может созерцать самого себя, но вопрос не в этом, а в том, чтобы знать, не является ли сам мыслящий субъект созерцанием, не является ли он созерцанием в самом себе, а также можно ли научиться сформировать своё поведение иначе, чем созерцая. После того как центр внимания переместился с потерпевших неудачу Сущностей (платоновских идей) на понятие смысла, философский водораздел, по-видимому, должен пройти между теми, кто связал смысл с новой трансценденцией, с новым воплощением Бога и преображёнными небесами, – и теми, кто обнаружил смысл в человеке и его безднах, во вновь открытой глубине и подземелье. Новые теологи туманных небес (небес Кенигсберга) и новые гуманисты пещер вышли на сцену от имени Бога-человека и Человека-бога как тайны смысла. Их порой трудно отличить друг от друга, но если что-то сегодня и препятствует такому различению, то прежде всего наша усталость от бесконечного выяснения, кто кого везёт: то ли осёл человека, то ли человек осла и себя самого. Более того, возникает впечатление, что на смысл наложился некий чистый контр-смысл; ибо всюду – и на небесах, и под землёй – смысл представлен как Принцип, Сокровищница, Резерв, Начало. В качестве небесного Принципа он, говорят, забыт и завуалирован, а в качестве подземного принципа – от него совершенно отказались и упоминают с отчуждением, но за забытьем и вуалью мы призваны усмотреть и восстановить смысл либо в Боге, который не был как следует понят, либо в человеке, глубины которого ещё далеко не исследованы. Сам Делёз выбрал сторону «гуманистов пещер».

Плод в утробе матери окружают звуки: «В глубине шумно: хлопки, треск, скрежет, хруст, взрывы, звуки разбиваемых вдребезги внутренних объектов, кроме того – нечленораздельные и бессвязные спазмы-дыхания тела». Звуки, как мы знаем, имеют смысл. Плод с самого начала погружён в смысловое поле. По мысли Мелани Клейн, на исследования которой Делёз ссылается, бессознательные комплексы формируются в материнской утробе. Тут мы должны оговориться, что смысл не связан строго с утробным бульканьем, может возникать как-то ещё: «Наука, творчество и повседневное мышление невозможны без аналогий. Считалось, что аналогии проводят только люди и человекообразные обезьяны, затем к списку добавили гвинейских павианов Papio papio. Недавно специалисты Биологического факультета МГУ и университета Айовы (США) доказали, что выявлять сходство по аналогии способны, и серые вороны Corvus cornix». Птицы, как известно, развиваются из яиц, что имеет мало общего с утробой матери, но можно согласиться, что глубина организует поверхности и сворачивается внутри поверхностей.

«Для тел и положений вещей есть только одно время – настоящее. Среди тел нет причин и следствий. Тела сами причины друг для друга. Тела причины друг для друга, но причины чего? Они причины особых вещей совсем иной природы. Такие эффекты не тела, они «бестелесны». Они не являются ни физическими качествами, ни свойствами. Это не вещи или положения вещей, а события. Когда скальпель рассекает плоть, одно тело придаёт другому не новое качество, а атрибут. Этот атрибут всегда выражен глаголом, подразумевающим не бытие, а способ бытия: «быть порезанным». Такой способ бытия находится где-то на грани, на поверхности того бытия, чья природа не способна к изменению». Далее он отрицает, можно сказать, сделанное приблизительное определение. Оно требовалось, чтобы обозначить предмет речи. «Становление само является идеальным и бестелесным событием. Событие соразмерно становлению, а становление соразмерно языку. Между событиями-эффектами и самой возможностью языка имеется существенная связь». Другими словами, события глубоко проникают в природу вещей и в природу самого времени. Мы воспринимаем время, имеющим стрелу, идущую от прошлого к будущему. На самом деле, прошлое и будущее «делят каждое настоящее до бесконечности каким бы малым оно ни было. Точнее сказать, такое время не бесконечно, потому что оно никогда не возвращается назад к себе. Оно – чистая прямая линия, две крайние точки которой непрестанно отдаляются друг от друга в прошлое и будущее.

Поверхность, на которой разворачивается смысл, имеет бесконечное количество тонко материальных и просто материальных проявлений. В качестве примера можно привести глину, которая материальна, а её вязкость – нет. Вязкость – событие на «поверхности» глины. В связке «вязкость – глина» фундаментальней глина. Её можно обжечь, и на поверхности будет другое событие. Свойства, приобретаемые и теряемые на время, тоже события: «краснеть», «зеленеть».

По Делёзу, событие – это не бытие, а сверхбытие, и бытие двоится, как смысл, который приходит первым. Событие – это способ бытия. Иммунитет не существует, как что-то материальное, кровяные тельца существуют. Иммунитет – событие. Материальные корни идеального порядка – плоскость сверхбытия, на этой плоскости свернулась какая-то глубина. Материальные корни имеет и метаболический вихрь. Это – бесконечный ряд событий внутри тела. Тело – вихрь – всего лишь регулярное событие. У него есть сингулярная плоскость, по крайней мере, должна быть. В некоторых случаях можно утверждать, что движение идёт от регулярного к сингулярному; но невозможно определить, в чём состоит безусловность – в бытие или в сверхбытие. Данная проблема преследует всякое мышление вообще. Галактики тоже похожи на вихри звёзд и нередко имеют плоскую форму. Космос – событие, но на плоскости чего?

Плоскость выступает в чистом виде, как поверхность игральных карт, рун, монеток для гадания Ицзин, а для Делёза поверхность, это, прежде всего, «поверхность регистрации». В качестве неё он приводит капитал – нечто непотребляемое и непроизводящее, но организующее процесс производства. Целью этого процесса, его божественной предпосылкой является производство самого капитала (прибавочной стоимости). Капитал является поверхностью, которая регистрирует соединение друг с другом машин и агентов. Деньги прекрасно поддаются счёту, но капитал, как «тело без органов», стремится осуществить переход от производства производства к производству регистрации, то есть самих денег – это его недостаток. Но другие основания производства, (или поверхности), которыми, в частности, являются тиран или Бог, тоже не лишены их. Как поверхности регистрации материальных процессов, они не поддаются столь прекрасному счёту, и это заводит в тупик само производство. Считается, что проблемой социализма является не столько трудность планового расчёта, сколько произвольное ценообразование. Это приводит к колоссальным затратам труда впустую: в качестве примера Беломоро-Балтийский канал.

Способность к деторождению – тоже плоскость. Бесконечный ряд регулярных точек актуализирует её существование, совпадает с ней, как согласные звуки совпадают с гласным Ы – их сингулярностью. Мамки, как регулярные точки, делают бытие сингулярности событием, а, может, это она делает их своими событиями, трудно сказать, но фаллос точно наделяет смыслом способность мамок к деторождению, действует, как парадоксальный элемент. Но является ли сингулярность причиной мамок или они – причина сингулярности – это проблематическое. Проще сказать, здесь перестают прослеживаться причинно-следственные связи, прослеживаемые мышлением рефлекторно. Что было раньше: курица или яйцо?

«История начинается с самого ужасного: она начинается с театра жестокости. В этом театре грудной младенец с самого первого года жизни сразу является и сценой, и актёром, и драмой. Оральность, рот и грудь – изначальные бездонные глубины. Грудь и всё тело матери не только распадаются на хороший и плохой объекты, но они агрессивно опустошаются, рассыпаются на крошки и съедобные кусочки. Интроецирование этих частичных объектов в тело ребёнка сопровождается проецированием агрессивности на эти внутренние объекты и ре-проецированием этих объектов на материнское тело. Интроецированные кусочки подобны вредным, назойливым, взрывчатым и токсичным субстанциям, угрожающим телу ребёнка изнутри и без конца воспроизводящимся в теле матери. В результате – необходимость постоянного ре-проецирования. Вся система интроекции и проекции – это коммуникация тел в глубине и посредством глубины. Естественным продолжением оральности является каннибализм и анальность. В последнем случае частичные объекты – это экскременты, пучащие тело матери так же, как и тело ребёнка. Частицы одного всегда преследуют другое, и в этой отвратительной смеси, составляющей страдание грудного ребёнка, преследователь и преследуемый – всегда одно и то же. В этой системе рот-анус, пища-экскременты тела проваливаются сами и сталкивают другие тела в некую всеобщую выгребную яму. Мы называем этот мир интроецированных и проецированных пищеварительных и экскрементальных частичных внутренних объектов миром симулякров».

По Делёзу, внутриутробные метаморфозы отличаются подвижностью и достигают некоего этического порога: «Линия, которую фаллос прочертил на поверхности – через каждую частичную поверхность, – является теперь следом кастрации, где рассеивается сам фаллос, а вместе с ним и пенис. У органа пениса уже довольно долгая история, связанная с шизоидной и депрессивной позициями. Как и все органы, пенис познал приключения глубины, где его расчленили, где он жертва и агрессор и отождествляется с ядовитыми кусками пищи или с извергаемыми экскрементами. Но ему не менее знакомы и приключения высоты, где он – будучи благотворным и хорошим органом – несёт любовь и наказание, одновременно удаляясь с тем, чтобы сформировать цельную личность или орган, соответствующий голосу, то есть объединённому идолу обоих родителей. Эдип рассеивает инфернальную власть глубины и астральную власть высоты и взывает теперь только к третьему царству: поверхности. Фаллос не врезается, а скорее, – подобно плугу, вспахивающему плодородный слой земли, – прочерчивает линию на поверхности. Эта линия, исходящая из генитальной зоны, связывает вместе все эрогенные зоны, обеспечивая, таким образом, их соединение и „взаимообмен“ и сводя вместе все частичные поверхности в одну и ту же поверхность на теле ребёнка. Именно в эдиповой фаллической фазе происходит резкое различение двух родителей: матери, взятой в аспекте повреждённого тела, которое нужно залатать, и отца, взятого в аспекте хорошего объекта, который надо вернуть. Следовательно, нужно представлять себе Эдипа не только невинным, но и полным рвения и благих намерений… Появление – в случае Эдипа – намерения как этической категории имеет большое позитивное значение».

Появление этической категории на основе внутриутробных симулякров – это сомнительно утверждение. Сингулярная плоскость безусловней, чем внутриутробные симулякры, но и она не имеет смысла без парадоксального элемента. Нравственность не может возникнуть из значений, которые несёт в себе внутриутробное бульканье, но достоверно можно утверждать, что после внутриутробного развития ребёнок появляется на свет со сформированной эмоциональностью. Доверие ребёнка к миру является тоже достоверностью. Оно – нравственно. Кажется, агрессивный мир внутриутробных симулякров не способен сформировать к себе доверие. Внутриутробные симулякры должны породить, скорее, страх, и мы в него погружены, по Делёзу, с самого начала, как в смысл. Доверие требует какого-то объяснения. Возможно, оно возникает зеркально. Младенец в утробе матери, как подводник, учится доверять каждому звуку рекламы, и в итоге мы получаем нравственность из безнравственного страха. Эмоции —нравственность и безнравственность одновременно, а сам страх потом культивируется, как «витамин души».

Чтобы рассмотреть, как эмоциональная сфера функционирует после рождения ребёнка, обратимся к Хаббарду:

«Идея, с которой началась дианетика, была идея эволюции. Клетка – это „единица жизни“, которая стремится выжить и только выжить. Человек – это структура из клеток. Оптимальная модель поведения для выживания была сформулирована и исследована на предмет исключений, но исключений не оказалось. Насмешки над человеческой натурой, которые часто приходится слышать, порождены тем, что люди не в состоянии отличить нерациональное поведение, вызванное некачественной информацией от нерационального поведения, имеющего другие, гораздо более серьёзные истоки… Реактивным умом наделён каждый. Этот ум выключает звуковой рикол. Он устанавливает в уме звуковые контакты. Он делает людей глухими к звуковым тональностям. Он заставляет людей заикаться. Он вызывает то, что можно обнаружить в любом списке психических заболеваний. Может наделить человека артритом, бурситом, астмой, аллергией, гайморитом, сосудистыми заболеваниями, повышенным давлением и так далее по списку психосоматических заболеваний, с добавлением тех, которые находятся за пределами этого списка, как, например, обычная простуда».

По Хаббарду, реактивный ум – настоящий творец, но творит какие-то гадости, и они возникают, будто, ниоткуда. Сделать хотел грозу, а получил козу, – и лишай в придачу.

«В банках памяти аналитического ума мы обнаружим все возможные виды ощущений. В банках памяти аналитического ума есть и чувство времени. Оно точное, как будто организм имеет отличные часы, но и странное – с провалами. Кажется, что в отдельные моменты в банки ничего не вкладывалось. Эти провалы образуются в моменты «бессознательности» – того состояния, которое вызывается наркозом, наркотиками, травмами или шоком. Если вы исследуете под гипнозом память человека об операции, которую он перенёс, сведения о ней будут единственными, которых вы не найдёте. Существует два вида записей, которые, казалось бы, должны находиться, однако отсутствуют в стандартном банке памяти: болезненные эмоции и физическая боль… Существуют некоторые доказательства в пользу электрической теории нервной системы. Когда человек испытывает боль, нервы находятся под серьёзной перегрузкой. Возможно, мозг поглощает чрезмерно сильные импульсы. Действие аналитического ума прекращается в моменты интенсивной боли. Это обстоятельство невозможности выживания. Могло ли случиться, чтобы организм оставил эту проблему неразрешённой? Биологически проблема очень сложна, и решение, возможно, было не лучшим, но оно позволяет получить серьёзную поддержку в те моменты, когда организм оказывается в бессознательном состоянии. Клинические исследования доказывают научность следующих фактов: 1. на протяжении всей жизни организма ведутся записи на определённом уровне сознания, 2. записи доступны: полного отключения ума не происходит, пока человек жив. Существует некая часть ума, с которой невозможно установить контакт на уровне сознания, но которая, тем не менее, содержит информацию…

Реактивный ум устроен очень грубо. Реактивный банк не сохраняет воспоминаний в том виде, как мы их себе представляем. Он записывает инграммы. Эти записи похожи на кинофильмы, если бы те содержали все ощущения света, звука, запаха, вкуса и т. д. Инграмма может быть постоянно подключена в любую цепь организма, ведёт себя, как особое существо. В лабораторных исследованиях было установлено, что инграммы обладают «неисчерпаемым» источником власти над телом. Независимо от того, сколько раз инграмма проявляется, мощность свою она сохраняет. На самом деле она становится тем сильнее, чем чаще реактивируется. Вот пример инграммы: женщине наносят удар, она падает «без сознания». Её пинают ногами, говорят, что она плохая, что у неё вообще семь пятниц на неделе. Кто-то опрокидывает стул в это время. Вода течёт из крана на кухне. Под окном проезжает машина. Инграмма содержит движущуюся запись всего: света, звука, вкуса, запаха, осязательных, органических, кинетических ощущений, того, что женщине хочется пить и в каком состоянии находятся в данный момент её суставы. Реактивный ум восхительно прост. Он оперирует только одним уравнением: А=А=А=А=А. Вспомним, как китайцы с ума сводили. Капли воды падали на лысую голову в одно и то же место: Кап = кап = кап = кап.

Если бы аналитический ум раздумывал о яблоках и червях, это, наверное, выглядело бы таким образом: одни яблоки червивы, другие нет; откусив яблоко, можно наткнуться на червя, черви оставляют в яблоках дырки. Реактивный ум, раздумывая о червях и яблоках, рассуждал бы так: яблоки являются червями, и откусыванием, и дырками в яблоках, а все черви – это яблоки, и они надкусаны…

Расчёты реактивного ума женщины, которую пинали ногами: боль пинка =боли удара = перевёрнутому стулу = проезжающей мимо машине = крану на кухне = тому факту, что она притворяется = тому факту, что она нехорошая = тому факту, что она меняет свою точку зрения = тону голоса мужчины. Это сумасшествие? Совершенно верно!

Давайте рассмотрим пример работы реактивного ума на более низком уровне. Некая рыбка заплыла на мелкое место, где вода солоноватая, жёлтая и имеет железистый привкус. Она только что схватила креветку, но большая рыба напала на неё и повредила ей хвост. Рыбёшка сумела улизнуть, но испытала физическую боль. Обладая крайне незначительными аналитическими способностями, рыбка полагается на реакцию в выборе своих действий. Хвост поправился, рыбка продолжает жить, но её снова атакует большая рыба, и опять незначительно страдает хвост. Что-то случилось, что-то внутри говорит рыбке, что она стала не осторожной в выборе своих действий. Расчёты рыбки на уровне реактивного ума следующие: отмель = жёлтому цвету = привкусу железа = боли в хвосте = креветке во рту. Повреждение хвоста во второй раз «кий-ин» инграмму. («Кий-ин» – момент, когда окружение бодрствующего человека напоминает содержание спящей инграммы). После этого маленькая рыбка, опять заплыв в солоноватую воду, начинает немного «нервничать». Однако продолжает плыть, и когда обнаруживает, что вода к тому же стала желтоватой, всё равно не поворачивает назад. Хвост начинает немного побаливать, но она продолжает плыть. Внезапно она чувствует привкус железа в воде. Боль становится очень сильной. Рыбка исчезает со скоростью молнии, хотя никто за ней не гнался. Может быть, там было много креветок, но она всё равно уплыла. Опасное место! Этот механизм в какой-то степени помогает выживанию. Для рыбки, может быть, в нём и есть смысл. В случае с женщиной, которая была сбита с ног, вода, текущая из крана, может не подействовать на неё слишком сильно, но вода из крана плюс проезжающая мимо машина могут привести к смутному неудобству в ушибленных местах. К текущей воде и машине за окном мы добавим внезапное падение стула, и она испытает слабый шок. Теперь добавьте запах и голос человека, который её пинал – боль начинает усиливаться. Механизм говорит ей, что она находится в опасном месте, что ей надо уйти. Но ведь она не рыба, а разумное существо, и женщина остаётся. Рыбка, которая была ударена и получила инграмму, не отказалась навсегда от креветок. Полная надежды жизнь может перевесить очень большое количество боли.

Инграмма, полученная женщиной, содержит невротическое внушение. Ей сказали, что она притворщица, что она всегда меняет своё мнение. Когда инграмма рестимулирована, женщина теперь будет часто менять своё мнение. Можно привести ещё несколько подобных случаев. Одну женщину несколько раз сильно избили, каждый раз обвиняя, что она распущена и спит, с кем попало. Её привёл отец (она развелась к тому времени), который жаловался на то, что она страшно низко пала и неделями предаётся распутству. Она всё это подтвердила, хотя не могла понять, почему так получается. Это её сильно беспокоило. Она даже решила, что тут ничего не поделаешь. Изучение инграмм в её реактивном уме выявило длинную серию избиений с подобным содержанием. Для активизации инграммы необходим «кий-ин». Когда женщина была усталой, мужчина угрожал снова ударить её и всячески обзывал. Это она воспринимала на сознательном уровне, в исследованиях это обнаружилось как «душевно болезненный» для неё опыт. Он был таковым по той причине, что под ним невидимо существовала настоящая физическая боль, она и подключалась на сознательном уровне. Этот инцидент называется «лок» (замок). Здесь действует память из стандартных банков, но действует новым способом. Реактивный ум не утруждает себя точностью отсчёта времени. Когда происходит «кий-ин», этот ум не видит разницы между возрастом в один год и в девяносто. (Р. Хаббард, «Дианетика»).

Устойчивость инграмм в течение максимального срока человеческой жизни не соответствует изменчивости чего угодно. Такое «божество», как инграмма требует к себе теоретического внимания. Хаббард указывает, что не претендует на создание теории, ему достаточно, что дианетика работает. Мы должны сами предпринять теоретические усилия. Надо сказать, что в вопросе теории Хаббард вполне здраво мыслит. На каком основании он, например, использует болезненные эмоции и физическую боль, как синонимы? Боль относится к соматике. Болезненные эмоции, все-таки, сознание. Кроме того, он связал инграммы с повторением одного и того же. Повторение встречается не только в инграммах. Всякое узнавание существует, как повторение. Думать не надо, пока мы узнаём. Надо думать, когда не узнаём, а думать трудно. Есть смысл узнавать. И, узнавая мир, мы чувствуем себя, как «рыбка» в воде. Другими словами, вся жизнь сознания похожа на атмосферу реактивного ума. А эмоции предвосхищают боль до её появления. Сформированное ими сознание опережающе отражает действительность, но, строго говоря, это оказывается воображаемой действительностью. Хаббард ввёл понятие вэйлансов, которое позволяет определять всякую личность, как множественную. Это будет нам полезно. Сделаем такое равнение: сознание обтягивает бессознательное, как кожа обтягивает организм. Эмоции, видимо, клетки для того и другого – сознания и бессознательного. В том числе и клетки для инграмм. Мы сделаем ещё допущение, что бессознательные эмоции выступают в роли творца, возведены в некую степень, которая позволяет творить физические и психические феномены. Пусть это – лишаи, паранойя и шизофрения. Из Хаббарда только это нам известно.

Известно, что эмоции полярны. Классический пример – радость сквозь слёзы, оба полюса эмоций в этот момент себя проявляют. Мы это наблюдаем в фильме Ф. Феллини «Ночи Кабирии». Когда вокруг неё возникла весёлая компания музыкантов, она улыбается и роняет слёзы одновременно. Только что Кабирия лишилась всего своего достояния, всех надежд на счастье и едва не лишилась жизни, только что отошла от обрыва, в который её хотел сбросить жених, чтобы завладеть её деньгами. Она надела на себя маску строгости, но свадьба – плод её желания, – и в этот момент проявляет себя то, на что никакую маску не наденешь. Доверием к своей свадьбе Кабирия сотворила «свадьбу» вокруг себя. Граница объективного и субъективного растворилась. Мир откликнулся на силу эмоций.

«Страсти – они, как карты». То ли это случайно, то ли закономерно, но на картах изображён двойной, перевёрнутый, зеркальный рисунок. Это – смысл, который приходит первым, и он воспроизводит структуру единого Голоса Бытия. Полярность эмоций также воспроизводит структуру единого Голоса Бытия. Это единство гласного и согласного. Полюса эмоций обладают со-Бытием, но обычно люди либо плачут, либо смеются. Эмоции выражают только один свой полюс. Это принято называть проявлением эмоций. Будто, это «ножницы» или «брюки» – всегда во множественном числе. Полюс, который выражен, повторяется: «Ха! – ха! – ха!». Резонанс рано или поздно затухает, но в момент предельного накала оба полюса могут проявить себя, как у Кабирии.

Причиной поведения рыбки тоже являются эмоции. Соматическую боль она не испытывает. Хвост болит, но никакой реальности это не соответствует. Впрочем, трудно утверждать, что и такая боль не реальна. Если всё-таки рассуждать строго, то рыбка отражает иллюзорную боль. Её молниеносное исчезновение – «драматизация», как у женщины, которую пинали ногами. Эта женщина кричит на других женщин и детей, драматизирует, как свой собственный, победный вэйланс мужчины, который делал с ней это. В этот момент она – множественная личность. Рыбка Хаббарда, которая, то есть креветок, то не ест, тоже ничем не отличается от множественной личности.

Мы стремимся здесь подчеркнуть, что эмоции – это фундаментально. В тот момент, когда женщина драматизирует победный вэйланс мужчины, она – множественная личность, но и рыбка, которая уплывает от креветок, хотя питается ими, тоже множественная «личность», выражаясь образно. Если бы рыбка только ела креветок, то ничем не отличалась бы, наверное, от грибов, которые поглощают для себя питательные вещества и выделяют мочевину, но, имея благоприобретённый рефлекс, рыбка, хотя бы, автомат. Она относится к зоологии, а вся «зоология» достоверно обладает эмоциями.