Текст книги "Конь ходит буквой «Ч». Приключенческий роман"

***

– Удовлетворены ли вы столом, ночлегом? – спросил Умари Грига, когда того утром доставили во дворец.

– Вполне, – сдержанно сказал Григ. После вчерашнего разговора он имел вид подавленный и хмурый.

– Вы подумали о моём предложении?

– А если я откажусь? – прямо спросил Григ. – Что вы сделаете со мной?

Консорт смотрел на него внимательно и спокойно.

– Что бы вы сделали на моём месте?

Шпион задумался.

– Ну, наверное, искал способ принудить… Способов – масса.

– Например?

– Зачем вы спрашиваете, Ваше Высочество? Вы же сами прекрасно знаете всё способы, какими можно заставить человека делать то, чего он не хочет! Есть орудия пытки, или… если у человека есть кто-то дорогой, за кого он боится, – использовать эту привязанность…

– Пытку я исключаю, – сказал консорт. – Тот объем помощи, на который я рассчитываю, невозможно получить путем насилия. Второй способ тоже не годится: о вас я ничего не знаю, и получить информацию о ваших родных или близких – сейчас, когда идёт война, – довольно сложно…

– Почему вы так откровенны со мной? – удивлённо спросил шпион.

– Именно потому, что рассчитываю на вашу добровольную помощь.

– И всё же – если я откажусь?

– Погибнете вместе с нами, – сказал Умари, встал и принялся ходить по кабинету. – У врага две армии, у нас – одна. Мы обречены. Когда Лавэнну захватят, перед своей смертью я убью вас, клянусь; пока же вы останетесь пребывать в бездействии в тюрьме. Вот мой ответ на ваш вопрос. Вам, именно вам я обязан тем, что меня и королеву вывели из игры, – вывели на время, но это позволило герцогу стать властителем двух держав. Поэтому, если он захватит и мою страну – вы умрете… Послушайте, скажите мне правду – ну что вам герцог? Почему вы так привязаны к нему? – ответных чувств, как я понял, он к вам не испытывает…

– Ценю вашу искренность, – хмуро сказал внимательно слушавший его Григ. – Готов ответить на неё откровенностью. Причина моих сомнений – не приверженность его светлости. Причина иная. Я люблю женщину…

«Если речь снова об Энель, – подумал Умари, – то я начну переживать по поводу собственной слепоты: один я, что ли, ничего в ней не нахожу?»

– Её зовут Марчела, – продолжал Григ. – Вам знакомо это имя?

– Нет.

– Меж тем, фигура эта в Люберии весьма известная… Это – умнейшая и прекраснейшая женщина на всём белом свете… Если герцогу станет известно, что я работаю на вас, жизнь её в опасности…

– Совсем забыл сказать, – ведь я отпустил на свободу вашего брата, – как бы между прочим, сообщил Умари.

– Отпустили?!

– Да, и его заверили, что вам передадут его трогательную посылку…

Григ долго, в замешательстве, глядел на консорта.

– Значит…

– Да, герцог пребудет в полной уверенности, что вы мертвы. Ну, если не в полной, – всё же герцог знает, что не только он способен на розыгрыши и инсценировки, – то, во всяком случае, у него есть основания надеяться, что вы устранены, и в лапах врагов нету такого важного козыря против него.

Григ в раздумии смотрел на Умари, который стоял у большого окна, обернувшись к собеседнику.

– Если вы поможете нам, герцог будет разбит, – сказал Умари. – Его не станет, мир и покой вернутся на остров. Если откажетесь помочь, прольётся много крови, не будет ни Люберии, ни Славии, ни Вэтландии – остров Хаатро станет единым владением герцога. Я обещаю вам имя, славу, почёт, – если вы поможете мне. Вы говорите «да» – я предоставляю вам свободу и гарантирую безопасность. Вы говорите «нет» – вас уводят обратно в тюрьму, и вы пребываете там, – я уже объяснил, до какого момента. Поступить по-другому я не могу. Итак: «да» или «нет»?

Повисла глубокая пауза. Шпион, в залатанных сапогах и старом плаще, сидел в кресле и смотрел на свою изуродованную правую руку. Умари стоял у окна с выжидающе спокойным выражением лица. Тишину нарушало тиканье кабинетных часов над камином. Что-то было во всём происходившем мягкое, умиротворяющее, – и трудно было поверить, что где-то на границах льётся кровь, сражаются войска, грохочут пушки и гибнут люди. «Мир» – дорогое слово, и Григу никогда не хотелось ни этой, никому не нужной войны, ни человеческих жертв, да, собственно, хотелось лишь быть рядом с Марчелой и спокойно работать… А герцог… да, легко и просто, герцог едва не убил его…

– Да, – не глядя на консорта, проговорил Григ.

Глава 23

– Намедни был сумасшедший, Ваше Высочество, а сегодня – какая-то нищая монашенка, – доложил консорту его секретарь.

– Что за монашенка?

– Стража задержала её у ворот. Хочет видеть вас или королеву. Клянется, что имеет к вам дело чрезвычайной важности. Молодая. На сумасшедшую не похожа. Начальник стражи говорит, вроде бы, славийка. Возможно, тоже шпионка. Может быть, подослана убить вас? Начальник стражи ожидает ваших распоряжений.

«Вряд ли это Энель», – подумал Умари. Мысль о других молодых иностранках даже не приходила ему в голову.

Он вышёл из кабинета в приёмную.

– С чего вы взяли, что эта нищенка заслуживает внимания? – спросил консорт у начальника стражи. – Случай с немым навёл вас на эту мысль?

– Война, Ваше Высочество. Можно ждать любых неожиданностей. У этой монашенки славийский акцент, а лицо такое… ну, благородное, что ли…

– Ладно. Где она?

– В будке караульных.

– Ну, идёмте. И ты тоже, – сказал он секретарю.

На улице шёл ливень, консорт набросил капюшон на голову. Мокрые листья падали с деревьев и завалили всю центральную аллею.

– Распорядись расчистить это безобразие, – приказал консорт, обернувшись к промокшему в тонком мундире секретарю. – А почему ты без плаща? Простудишься, заболеешь.

– Не извольте беспокоиться, Ваше Высочество, – сказал дрожащий секретарь, слизывая с верхней, посиневшей губы дождевые капли.

За два месяца Нильц отвык от стремительности консорта и никак не успевал собраться, когда ему нужно было сопровождать своего господина.

– Иди обратно, – Умари не выдержал его вида. – Ступай, найди дворецкого, пусть расчистят аллею. И переоденься!

– Слушаюсь, – замёрзший парень поклонился, развернулся и побежал назад.

С командиром охраны консорт дошёл до сторожевой будки. Там сидели двое караульных, а между ними – высокая тоненькая девушка, одетая в чёрное монашеское платье, испачканным мокрым платком, видимо, только что снятым с головы, старалась вытереть с лица размазавшуюся по нему дорожную пыль. Густые мокрые спутанные волосы лежали на плечах. Вглядевшись в большие встревоженные глаза монашенки, консорт узнал её и остолбенел.

Девушка опустила взор на свой испачканный платок в длинных тонких пальцах, – привести лицо в порядок ей не удалось, от грязи и холода оно было землистого цвета. Она жалобно усмехнулась своим тщетным попыткам навести марафет и грустно взглянула на консорта. Опомнившись от изумления, Умари быстро подошёл к ней, взял её грязную руку, осторожно отобрал у гостьи платок, ставший похожим на половую тряпку, и поднёс её руку к своим губам.

– Миледи… – проговорил он по-славийски.

Услышав это обращение, монашенка разрыдалась, уткнувшись лицом консорту в рукав. Тот отложил платок и свободной рукой осторожно погладил её по волосам.

– Ну-ну, успокойтесь. Бога ради, успокойтесь. Какими судьбами, миледи?.. Идёмте, скорее идёмте со мной!

Он скинул свой плащ, набросил на волосы и плечи монашенки, пропустил её к выходу и, с непокрытой головой, последовал за нею по аллее ко дворцу. Слёзы лились ручьем у гостьи, пока она шла, бедняга не могла вымолвить ни слова: плач потихоньку переходил в истерику. Консорт мокрой рукой обнял её за плечи.

– Астанда, возьмите себя в руки. Успокойтесь, милая. Вы у своих…

Путь был очень далёк и очень труден, – и она уже даже не понимала, как на него решилась. Невозможно сосчитать, сколько миль ей пришлось пройти пешком… Кое-где сердобольные люди подвозили её от села до села на телеге. Один добрый человек усадил её с собой на лошадь – жаль, что ехал он лишь до соседней деревни. Кучер почтового дилижанса сделал божескую милость и довез её от Оуица до Лавэнны. Весь остальной путь она проделала пешком. Изорвавшиеся башмаки пришлось выкинуть. Приветливая хозяйка, приютившая её в деревне Греми, дала ей какие-то старые плетеные туфли, – но от них уже тоже ничего не осталось. По Лавэнне Астанда шла босиком…

Ночевала она пару раз в хатах у добрых людей, один раз – в заброшенной мельнице, остальные ночи провела в лесу, на голой земле, под еловыми ветками. В монастыре, из которого сбежала, она прихватила запас хлеба и вяленой рыбы, – но всего этого хватило ненадолго. Переправа через Оуиц была самым ярким воспоминанием её путешествия: бедняге пришлось преодолевать реку вплавь на каком-то бревне. К счастью, в этот день светило солнце, – пусть октябрьское, но оно позволило ей просохнуть после плаванья и не подхватить воспаление лёгких. Сначала она пыталась грести палкой, но было так сложно, что палку пришлось бросить, лечь ничком на бревно и работать, работать руками, окоченевшими в холодной воде. К счастью, Оуиц в месте её переправы был хоть и широк, но не столь быстр, как в Лавэнне… Однако, всё равно, её снесло по течению, наверное, не на одну милю к юго-востоку. Она не верила, что выгребет. Но каким-то чудом достигла нужного берега…

Наверное, Бог хранил Астанду, чтобы, узнав о возвращении королевы Вэтландии на престол, супруга Силлона могла добраться до неё и попросить о помощи своему королю. Кто же, кроме Ильчиэллы, мог ей теперь помочь, если родная мать, околдованная герцогом Ч*, напоила её и Силлона снотворным? Астанда проснулась далеко от Неосона, в монастыре, а он… О судьбе супруга несчастная женщина узнала не сразу; по секрету ей поведала об этом настоятельница: бедный Силлон был прикован к стене в том же подземелье, в той же клетке, где когда-то держал пленённого им Роана. И всё это случилось именно в тот день, когда король Славии устроил большое пиршество перед началом войны, объявленной им Люберии, – которую теперь возглавлял его враг, ненавистный герцог Ч*. Вот в этот-то самый вечер и был осуществлён коварный замысел, и Генна вернула себе престол, а Силлон оказался ею пленён и закован. И во всём виновато это чудовище, этот оборотень…

Хотя, справедливости ради стоило отметить, что отношения с племянником у Генны были скверными с самого первого дня его правления. Тридцать лет просидевшая на троне, Генна считала, что зять то и дело поступает неправильно: решения его или слишком кардинальны, или чересчур опрометчивы, а манера себя вести – крайне несдержанна, резка, неуважительна, а порою, напротив, слишком лояльна тому, с кем следовало быть пожестче… Она старалась мягко вразумить неопытного племянника, а Силлон только из уважения к памяти покойного Флаолина впрямую не приказывал тёще заткнуться. Скрипя зубами, выслушивал король «этот бред», как после называл её замечания Астанде, – а делал всё по-своему. Генна с досадой осознавала, что слова её не достигают силлоновых ушей, а сама она, со своим тридцатилетним опытом правления, для зятя – пустое место. К тому же, бывшая королева видела, что Силлон вовсе не любит её девочку, что женился он в пику Энель, и без конца обижает её дочь. Самой-то Астанде было довольного того, что любимый – с нею… Ни холодности, ни резкости, ни грубости супруга она попросту не замечала. Каждое слово, каждое желание Силлона было для неё свято, редкая его улыбка и ласка доставляли ей бесконечную радость, она была счастлива, и Генна переживала напрасно. Но мать не понимала этого…

Когда и как сердце Генны удалось завоевать проклятому герцогу, – Астанда не знала. Люберийка по происхождению, принцесса Генна вышла замуж за славийского короля и покинула родную землю, когда Гез Ч* ещё был подростком. Никому тогда и в голову не могло прийти, что настанет день, и Генна потеряет голову от своего четвероюродного брата. И вот теперь, после смерти Флаолина, в свои почти пятьдесят, она лишилась рассудка! Она собиралась вступить в брак с этим проклятым Гезе, сделать его королём Славии!..

Астанда не догадывалась, что Генна и новоявленный король Люберии переписываются, видятся, – и никогда бы не поверила, поднимая восьмого сентября кубок за удачу Силлона, что в нем, в этом кубке, – подсыпанное матерью снотворное… Та, после всего случившегося, приезжала к дочери в монастырь, каялась, оплакивала бедную Кастусю, твердила, что смерть средней дочери – наказание за грех, просила у Астанды прощения, – но об освобождении Силлона и слышать ничего не хотела… Астанда простила, молилась за душу ушедшей сестры, за спасение душ своих врагов… – но мысль о том, что любимого морят в темнице голодом, не давала ей смириться с судьбой и отдаться целиком и полностью Божьей власти. Надежда воскресла в ней вместе с возвращением Ильчиэллы на трон, – и Астанда решилась отправиться в свой далёкий и мучительный путь…

Глава 24

Портьеры ласкового ванильного цвета, с кистями, прикрывали огромные окна музыкального зала. Горели свечи, их огни отражались в блестящих трубах органа. Фарли услаждал слух двух королев фугой ля минор.

Бледная измождённая Астанда в тёплом бархатном платье сидела в центре зала, на почетном королевском месте, а возле неё, в одном из кресел с алой обивкой, примостилась королева Вэтландии. Обе были тихи и задумчивы.

– А почему Его Высочество не с нами? – тихонько поинтересовалась Астанда, наклонившись как можно ближе к Ильчиэлле.

– Он занят. Он ужинает у родных, – также тихо отозвалась королева. – Семья его сестры живёт здесь, в столице. Он поселил у них одного человека… на помощь которого мы рассчитываем. Сегодня они встречаются… Скоро он должен вернуться.

Обе замолчали. Орган завораживающе гудел. Звуки разливались по залу: медленные, тягучие, торжественные… Внезапно дверь зала скрипнула. Вошёл консорт. Он прошагал вдоль рядов кресел, поклонился обеим высоким особам и присел возле жены. Ильчиэлла повернулась к нему: выражение лица Умари было загадочно и серьёзно, но он приложил палец к губам и кивнул на органиста.

Последний аккорд фуги повис в воздухе и протяжно погас. Раздался голос Фарли:

– Топаете вы, Умари, своими сапогами, как слон, – недовольно проворчал музыкант, не оборачиваясь.

– Извини, – сказал консорт. – Иди сюда, есть важные новости.

Фарли выбрался с места органиста и стоял, выжидательно глядя на своих слушателей. Астанда первая догадалась зааплодировать, и Фарли, довольный, раскланялся. Потом он подбежал к сидящим:

– А какие блестящие импровизации были в третьей части, вы уловили?

– Уловили, – сказал Умари.

– Я, Умари, адресовал свой вопрос не вам, – сдержанно сказал органист. – Мы непременно потолкуем с вами о музыке, но только после того, как вы научитесь отличать мажорный аккорд от минорного…

Ильчиэлла расхохоталась:

– Фарли, мы очарованы импровизациями. Дай, пожалуйста, Умари сказать: он честно молчал всю третью часть. Говори, Умари.

– Я случайным образом узнал одну неожиданную вещь, – сказал консорт. – Энель-то, оказывается, вовсе не сестра герцогу Ч*!

– Как так? – удивлённо спросила Ильчиэлла.

– Это племянники ваши вам поведали? – невинно поинтересовался у консорта органист.

– Фарли, однажды ты договоришься, – я просто возьму и щёлкну тебя по носу, – прищурившись, предупредил консорт.

– Ну, конечно, – возмутился Фарли, – давайте все будем щелкать меня по носу, пользуясь тем, что я не дворянин…

– Так ведь и я не дворянин, – сказал Умари, спокойно откинувшись в кресле.

– Ах да, я и забыл! – радостно вскричал Фарли. – Тогда, Умари, если вы щёлкнете меня по носу, я знаете что сделаю? Щёлкну вас по лбу!

Эти небольшие перепалки между Умари, обычно таким суровым и серьёзным, и молочным братом Ильчиэллы были столь неожиданными и забавными, что Астанда тихонько рассмеялась, на минуту позабыв тяготившие её горести. Но королева вернула разговор в серьёзное русло.

– Откуда ты узнал об этом? – спросила она мужа.

– От Грига, – отозвался Умари. – Зашёл у нас разговор об этой паре, и он сообщил, что Энель герцогу не родня. Этот, якобы, брат взял её из приюта, когда она была уже подростком…

– Но откуда Григу известны такие подробности?

– Любимая женщина Грига, некая Марчела, воспитывалась в том же приюте, что и Энель, – объяснил Умари. – Отец герцога Ч* этот приют содержал, и в юности сын часто бывал у воспитанниц. Они развлекали юного Гезе. После смерти отца и матери герцог взял Энель к себе, – на воспитание… Он выдал её за сестру, чтобы не компрометировать – ведь они жили вдвоём… Он любит её… Вот в чём секрет того, что он до сих пор оставался холостяком!

– Боже… – прошептала Астанда. – Бедная мама!

– Предполагаю, их план изначально был таков: Энель выходит замуж за Роана и становится королевой Вэтландии, а герцог женится на Генне – и Славия в его руках. Потом оба ненужных супруга потихоньку устраняются, остров превращается в единое государство, герцог объявляет себя властителем Хаатро, а Энель – королевой.

– Какой ужас, – прошептала Астанда. – Он просто обманывает маму… А она ему верит, ведь она ради него… Надо рассказать ей правду! Я поеду…

– Куда, миледи? – воскликнула Ильчиэлла. – После всего, через что вы прошли – снова отправиться в Славию?! К тому же, вы так слабы…

– Но как-то нужно раскрыть ей глаза, – прошептала Астанда.

– А вы ей письмо напишите, – предложил Фарли.

– Это стоит сделать, – подтвердил Умари. – Во всяком случае, есть надежда, что она сможет взглянуть на герцога трезво. Мне представляется, что тогда она освободит из плена Силлона…

– О! – сказала Астанда. Она была крайне взволнована. – Я напишу ей! Но кто доставит письмо?

– Я! – вызвался молочный брат Ильчиэллы.

– Фарли, это очень опасно. Очень. Война, – проговорила королева.

– Ваше Величество, если не я – то кто же? Пока герцог в Люберии, штурмует крепость Ашкерот – нужно воспользоваться его отсутствием!

– Согласен, – кивнул Умари. – Момент самый подходящий. Я поехал бы сам, но нельзя бросить Грига одного: операция у нас очень важная…

Ильчиэлла в смятении посмотрела на него и на Фарли.

– Ну, опасно, но мы все живем сейчас под мечом Дамокла! – продолжал убеждать королеву молочный брат. – Ну кому же поверит Генна, кроме вашего покорного слуги? Ведь мы с ней едва не стали родственниками… Её младшая дочь, правда, смертельно обижена, что я последнее время не ищу нежных встреч с её высочеством, – он усмехнулся, – но мать, не смотря ни на что, всегда меня привечала. Если письмо Астанды не убедит Генну – я поговорю с ней сам. Больше ехать некому. А Силлон, бедняга, умирает в темнице от голода! Каждый день может стать для него последним!

Астанда вздрогнула и с мольбою посмотрела на всех.

– Ехать тебе одному? – продолжала сомневаться Ильчиэлла.

– Ну, Феодара с собой возьму. Если он с лошади не свалится…

Попав в Лавэнну, сын капитана пиратов забыл и про живопись и про музыку. Он обучался верховой езде и не вылезал из конюшен. Пираты не ездили на лошадях, и Феодар изо всех сил старался наверстать упущенное и научиться управляться с конем.

– Парень уже неплохо катается, – доложил Фарли. – Доскачем, я думаю. А кортиком он заправски владеет…

Глава 25

В Славии ещё было совсем тепло, и листья на деревьях только-только начинали желтеть. В столице ничто не напоминало о войне. Королевский двор жил прежней жизнью, Генна была гостеприимна и приветлива, встретила вэтландских визитёров тепло. Славийская королева словно расцвела, помолодела и похорошела, хотя где-то в самой глубине её глаз чуткий Фарли заметил затаённую печаль, – то ли Генну огорчало, что Гезе не с нею, а в Люберии, ведёт в бой свои передовые войска, то ли она была не вполне уверена в том, что всё, сделанное ею, правильно… Или боль от гибели Кастуси и вина в страданиях старшей дочери тревожили её сознание… Тем не менее, она была рада гостям, и представленный ей Феодар, который был в восторге от того, что видит уже третью – третью! – королеву за свою недолгую жизнь, был ею обласкан.

– С кем там моя внучка? – спросила Генна, всплакнув о Кастусе. – Как бы я хотела забрать её, чтобы она жила в Славии, со мною… Надо же, три дочери – ни одного мальчика, и в следующем поколении – снова девочка! Я бы хотела иметь хотя бы одного сына, вот такого красивого, как этот молодой человек, – своей холёной, полной рукой она потрепала гордого Феодара по волосам.

Фарли не хотел при своём спутнике начинать тот разговор, ради которого прибыл, и рассеянно слушал болтовню вдовы Флаолина. Они сидели в гостевом зале королевского дворца. Фарли думал о Силлоне, умирающем где-то в подземелье от голода… Гордого племянника Генны Фарли недолюбливал и частенько перемывал ему кости в беседах с Роаном, но сейчас искренне сочувствовал пленённому королю. Однако, ему было жаль и приветливую тюремщицу Силлона, которую, с минуты на минуту, ему предстояло жестоко разочаровать.

– Я переживаю, что судьба теперь поссорила нас с Ильчиэллой, что мы воюем с Вэтландией, – говорила Генна. – Я всегда любила вашу королеву, Фарли, и Умари мне тоже нравится… Где, кстати, он был всё это время?

На этот вопрос чуть было не ответил Феодар, поражённый тем, что королеве Славии неизвестны злоключения Умари, но Фарли заметил, что его спутник порывается что-то сказать, и приложил к губам палец.

– Феодар, – проговорил он, – тут в парке есть отличная площадка для стрельбы из лука. Там живые мишени, они начинают двигаться, когда по ним стреляют. Иди, дружище, потренируйся, – погода разгулялась.

Феодар неохотно встал, поклонился Генне и поплелся к выходу.

– Миледи, – сказал Фарли, проводив его глазами, – вы, действительно, не знаете, где полтора месяца был консорт Вэтландии?

Генна отрицательно покачала головой и встревожено поглядела на Фарли.

– Ваш будущий супруг, миледи, с помощью пиратов, похитил его и продал в рабство. На галеры.

Повисла пауза.

– О, ужас… – выговорила, наконец, Генна – Неужели такое возможно?..

– Оказывается, да! Продал на галеры. Умари чудом выжил. Что ещё невероятнее – ему удалось сбежать оттуда. Он не очень любит распространяться об этой истории – знаете ли, консорт, и – такой поворот событий, – поэтому знают немногие, из уст в уста не передаётся… Но так всё и было, поверьте. Добавлю, что когда Умари везли в трюме связанного, ему солгали, что Ильчиэлла отдана в наложницы капитану пиратов. – (И без того округлившиеся глаза Генны едва не вылезли из орбит). – Вы себе можете представить, что должен чувствовать человек, когда слышит такое? К счастью, у капитана пиратов и в мыслях не было посягать на честь вэтландской королевы. Хотя, если вдуматься, ничто ему не мешало… Однако, миледи, я прибыл, чтобы поведать вам о другом. Приготовьтесь – эта новость действительно вас потрясет. («Куда уж больше – судя по её виду…» – отметил он про себя).

Генна села прямо и глубоко вздохнула.

– Ваша дочь, Астанда, бежала из монастыря, – объявил Фарли. – Сейчас она у нас, в Вэтландии – у королевы.

Генна посмотрела на Фарли беспомощно и прошептала:

– Но мне ничего об этом не сообщили… Почему?..

– Возможно, настоятельница боится, что не уследила за ней, – предположил Фарли, – или им не до того, – монастырь так близко к границе, а там…

– Да, военные действия…

Генна долго молчала, потом тяжко-тяжко вздохнула:

– Бедная моя девочка…

– Она семь суток шла пешком, – сказал Фарли.

Генна вздрогнула и посмотрела на него со слезами:

– Семь суток?! Ох…

– Она прислала вам письмо, – сказал Фарли, доставая из-за пазухи конверт.

Генна приняла письмо, руки её слегка дрожали и взгляд мутился.

– Семь суток, пешком… Ради чего?!

– Чтобы Силлону помогли Умари и Ильчиэлла. Больше ей не к кому обратиться…

– Я ужасная мать, – сообщила Генна, держа письмо в руках и ещё не вскрывая. – Фарли, я это признаю. Я достойна страшной кары. Но, Фарли, милый – ты-то ведь меня поймешь! Я люблю его…

Во взгляде Фарли была непримиримость. Он молчал. Генна отвела глаза и позвонила, чтобы принесли нож для разрезания бумаги. Пользуясь случаем, Фарли поднялся с места.

– Миледи, я выйду, – сказал он. – Вернусь через несколько минут.

Генна посмотрела на него с благодарностью: с письмом дочери и своими мыслями ей хотелось немного побыть наедине.

Когда молочный брат Ильчиэллы вернулся в гостевой зал, Генна сидела, глядя прямо перед собой. Распечатанное и прочитанное письмо лежало у неё на коленях. Она взглянула на Фарли, как на чужого.

– Вы знаете, о чём она пишет? – сухо спросила она.

– Да, – сказал Фарли.

– Вы тоже считаете, что это правда, – то, о чём она пишет?

– Это очень похоже на правду, – вздохнул Фарли, – и человеку, на которого ссылается Астанда, вроде незачем врать…

– Фарли, – с расстановкой, сухо и очень тихо сказала Генна, – рада приветствовать вас в Славии. Будьте… как дома. Вам. Предоставят удобные покои.

– Благодарю, – тихонько сказал Фарли, понимая состояние несчастной обманутой королевы. – Мы с Феодаром уже разместились в гостинице. Он – парень неотёсанный, куда ему жить во дворце…

– Тем лучше, – так же сухо произнесла Генна. – Спасибо за. Приятную беседу. Если не. Возражаете, оставлю вас для государственных дел. Ещё раз. Благодарю. Приглашаю отужинать. Вечером… – едва слышно договорила она.

Фарли поклонился и оставил королеву одну.