Текст книги "Конь ходит буквой «Ч». Приключенческий роман"

***

– Для людей искусства и, тем более, великих музыкантов мой дом всегда открыт!

Рудер широким жестом пригласил Фарли располагаться поудобнее в любом из кресел его шикарного кабинета. Меценат был невысок, худощав; черты его узкого лица были довольно приятными, умные глаза щурились, тонкие губы улыбались под усами. На нём был домашний бархатный шлафрок.

– Я преданный почитатель вашей игры на органе: специально приезжал в Лавэнну, чтобы послушать вас. Верьте, ждать осталось недолго – орган для фрилэндской консерватории уже заказан… Однако, чем могу служить?

– Благодарю, господин Рудер, благодарю, – отвечал Фарли, оглядывая убранство кабинета. – У меня к вам небольшое дело. Оно касается Олеаны Мэй…

– О-о! – Рудер закатил глаза. – Имел счастье быть на последнем концерте. Верите, господин Фарли, три вещи убеждают меня в том, что жизнь имеет смысл: великая литература, божественная музыка и – голос Олеаны Мэй. Кстати, правда ли, что я слышал: именно вы открыли миру этот необыкновенный талант?

– Вы и об этом знаете? – удивился Фарли. Рудер самодовольно усмехнулся.

– Искусство – моя конёк, я должен знать о нём всё!

– Господин Рудер, – начал Фарли, – среди подарков Олеаны мы нашли чудесные украшения. Там была ваша визитка…

Рудер довольно потупился:

– Надеюсь, несравненной Олеане был приятен мой маленький презент?

– Безусловно, – подтвердил Фарли. – Но хочу задать вопрос, за который заранее прошу прощения. Там был один перстень… Я объясню вам причину своего любопытства, но прежде, – не сочтите за нахальство – не смогли бы вы рассказать мне, как этот перстень к вам… где вы приобрели его?

Фарли боялся, что мецената вопрос рассердит, но ошибся. Тот отозвался весьма охотно:

– Не правда ли, тончайшая работа? Специально для божественной Олеаны я заказал этот перстень Томаусу, лучшему ювелиру нашего острова. Камни – из моей коллекции, алмаз я купил у люберийских горняков и огранил…

– Простите, господин Рудер, – возразил Фарли, – не хотел бы ставить вас в неловкое положение, но мне доподлинно известно, что ювелир, изготовивший этот перстень, давно умер.

Он достал из кармана камзола заветную вещицу.

– Видите эту полустёртую гравировку? Здесь было написано «Прелестнейшей дочери мира». Это – фамильная драгоценность люберийских королей… Перстень когда-то был подарен королём Люберии королю Вэтландии для принцессы Ильчиэллы…

Рудер нахмурился. Он долго, пристально изучал Фарли, пытаясь понять, чем обернется для него теперь щедрый подарок. Потом он со вздохом склонил голову:

– Да, господин Фарли, я уже говорил себе не раз: мое хвастовство меня погубит. Попутал бес, и я решил приврать. Мне сказали, что этот перстень привезён из-за моря… Я не сомневался в его ценности, но никак не мог предположить, что он – из королевской сокровищницы…

– Откуда он у вас, господин Рудер?

– Мне продал его мой компаньон… Надеюсь, господин Фарли, – настороженно уточнил меценат, – вы не собираетесь привлекать к этому делу полицию?

– Ну что вы, господин Рудер, конечно нет, – заверил Фарли, не упоминая о том, что обращение в полицию для него самого было бы губительно. – Мне лишь важно выяснить, как этот перстень попал к вашему компаньону…

– Теперь мне самому интересно это выяснить! – хмуро заявил Рудер и неожиданно затряс колокольчиком, вызывая лакея. – Платье и экипаж мне, быстро! – распорядился он. – Оставайтесь здесь, господин Фарли. Я намерен съездить к своему компаньону!

Рудер решительным шагом вышел из кабинета. Фарли вначале сидел неподвижно, потом принялся изучать висевшие на стенах полотна. Рудер предпочитал портретную живопись. «Неужели, подлинники?» – думал Фарли, разглядывая оживленные внутренним светом автопортреты Рубенса, полнотелых красавиц Тициана, строгие лица придворных, писанные Остендом…

Рудер вернулся не один. Он пропустил вперёд себя девушку, и Фарли показалось, что с холста сошла тициановская Флора, только одетая более скромно: в простое, но аккуратное платье, фартучек и бурую накидку. Блестящие русые волосы украшал цветок георгина. На милом личике был испуг, который красавица старательно прятала под невозмутимостью.

– Вот, – сказал Рудер, тяжело дыша. – Эта официантка, – она заложила вашу вещицу ростовщику, а тот сплавил её моему компаньону.

Вошедшая обернулась к своему спутнику:

– Какую вещицу, господин? Я не делала ничего плохого…

Фарли улыбнулся: девушка ему понравилась.

– Тебя никто ни в чём и не упрекает, – успокоил он. – Как тебя зовут, крошка?

Вошедшая внимательным взором блестящих глазок изучила молодого человека: живой, кудрявый, обаятельный Фарли явно приглянулся ей больше, чем её спутник. Она кокетливо улыбнулась, потупилась и проговорила:

– Уна…

Рудер велел ей сесть в кресло, оба мужчины расположились напротив, и Фарли принялся расспрашивать гостью:

– Ты где служишь, птичка?

– В «Старом клоуне», у Минка.

Уна быстро освоилась в незнакомой и непривычно роскошной обстановке и заговорила безо всякого смущения, с полным сознанием своей правоты:

– До этого я работала в Лавэнне, в одной таверне, но хозяин приставал ко мне, и я сбежала. Минк, мой новый хозяин, не пристаёт, и не то, что тот скряга – не заставляет чистить котлы… Руки мои хотя бы стали на что-то похожи, – она гордо продемонстрировала маленькие белые ручки с пухлыми подушечками выше запястий. – Я довольна теперь.

– Скажи, милая, – попросил Фарли, показывая девушке заветное украшение, – как попало к тебе это колечко?

Уна наморщила лобик, узнала перстень и, ничуть не смущенная, заявила:

– Мне подарил его один… ну что ли поклонник… Но у меня с ним ничего нет! – быстро пояснила она. – Не то, чтобы он совсем мне не нравился, но… Нет, если бы он женился на мне, тогда… Но так – ни за что! Он слишком много пьёт… К тому же, он любериец.

– Любериец? – переспросил Фарли.

– Ну да, он иностранец.

– Давно это было – он подарил тебе перстень?

– Недели две тому назад… Я приняла, но это вовсе ничего не значит! Нет, я ничего ему не обещала. У меня в деревне больной отец, его разбил ин… в общем, такая болезнь, когда сам не можешь ложку ко рту поднести. Я посылаю им деньги – маме с отцом. Вот потому-то я сразу и отнесла перстень ростовщику…

Фарли любовался щебечущей девушкой, одновременно соображая.

– А ты давно знаешь его? Этого люберийца? Что он делает во Фрилэнде?

– Ну, он часто ходит к нам, и клеится ко мне… Он, вроде, живёт на острове, недалеко где-то… Отец у него богатый, но денег ему почти не даёт.

– Уна, солнышко, а ты не знаешь, где сейчас этот любериец?

– Ну, как же не знаю, – отозвалась Уна, – сидит у нас в харчевне и допивает третью бутылку «Чёрной Магии»… Нет, – вздохнула она, глянув на каминные часы, – теперь уже, верно, четвертую…

– Сидит в харчевне?! – Фарли возбуждённо вскочил. – Господин Рудер, я бесконечно признателен вам за помощь. Дальше я раскручу эту историю сам! Уна, летим в твою харчевню!

– Возьмите мой экипаж, – отозвался Рудер, – и удачи вам, господин Фарли…

Сидя с Уной в богатом экипаже Рудера, Фарли уточнил:

– Ведь ты не говорила своему люберийцу, что продала его перстень, не правда ли?

– Нет конечно!

– Тогда действуем так…

Фарли взял пухленькую ручку спутницы и надел кольцо королевы на безымянный пальчик Уны.

– Солнышко мое, ты познакомишь меня с твоим кавалером. Он обрадуется, увидев, что ты носишь его подарок… Нам с тобой – любой ценой – нужно выведать у него, где он взял это кольцо…

– А зачем это вам? – решилась полюбопытствовать смелая Уна.

– Я ищу одну женщину, – сказал Фарли. – Знаю наверняка, что это – её перстень…

– Подру-ужка? – протянула Уна.

– Нет, – улыбнулся Фарли. – Она замужем, у неё – ребенок… Сестра!

– А! – Уна почему-то успокоилась. – А она что, сбежала?

– Нет! Её похитили!

– Ужас какой! А муженёк-то её где?

– Сидит в тюрьме, – вздохнул Фарли.

Был поздний вечер. «Старый клоун» встретил Фарли огнями и весельем. Харчевня эта принадлежала бывшему артисту, когда-то успешно увеселявшему публику на арене фрилэндского цирка. Теперь он, подмигивая посетителям, смешивал коктейли за стойкой своего заведения.

– Уна! – закричал он, увидев свою официантку, вошедшую вместе с Фарли. – Куда тебя увезли от меня?? Вон скучает твой обожатель! Иди, забери у него бутылку!

Поклонник Уны сидел за столиком один. У него было тонкое приятное лицо, изящный вздёрнутый нос и большие, покрасневшие от непрестанных возлияний глаза. На нём была красиво вышитая жилетка, рубаха с незастёгнутым воротом – шёлковая и когда-то белая; на открытой груди болталась цепочка с медальоном. Холёные руки с тонкими, артистическими пальцами, нежно обнимали пустую рюмку, на дно которой он поглядывал с тоской. На столе, рядом с ним, стояла порожняя бутыль из-под крепкого вина «Чёрная Магия».

Он увидел Уну в сопровождении хорошо одетого молодого человека, и лицо его вытянулось:

– Уна?! Ты мне изменила?!

– Я не могла тебе изменить, потому что я не твоя, – невозмутимо напомнила Уна, усаживаясь рядом с ним. Фарли занял место напротив. – Дерик, познакомься с моим братом!

– Твой бра-ат? – протянул любериец и уставился на Фарли. – У тебя есть брат, который одевается, как лорд?! Никогда не слышал о нём от тебя!

– Он работает в Коразоне, – сообщила Уна. – Он служит у самого губернатора! Вот.

– Служит у губернатора, – подтвердил Фарли, – и ему очень интересно: кто это здесь соблазняет его сестру, а жениться не собирается?..

– Ну, ну, ну, ну, – нахмурился Дерик. Он поднял пустую бутыль, перевернул над своей рюмкой, потряс, потом попросил красавицу:

– Золотце мое, наполни мой бокал-л…

– А тебе не хватит? – полюбопытствовала Уна.

– Нет, я только начал, – заявил Дерик, хотя по всему было видно, что «начал» он давно. – И… брату своему налей, и я объясню ему, как люблю… Ох, объясню, как люблю тебя… А-а, ты наконец-то надела мой подарочек, – он взял ручку Уны и поднёс к губам. – Дерик женился бы на тебе, моя прелесть… Но он не может… Он нищ! Беден, как сапожник в Африке! Деридж-младший! – беден, как сапожник в Африке… Сын владельца целого острова – нищий оборванец! Мне некуда привести тебя, любовь моя: он выселил меня и не пускает на остров! Видите ли… простите, как вас?..

– Меня зовут Реми, – проговорил Фарли.

– Реми… – да, очень приятно. А меня зовут Деридж-младший… Вот она, – говоривший попытался обнять Уну за плечи, но та возмущённо отстранилась, – она зовет меня Дерик. Так о чём бишь я? А. Так вот, Реми… Отец уморил своим занудством мою мать, а после – выжил меня из дому. Мне некуда привести вашу сестру, поэтому я не могу жениться на ней!

– Где же вы сами живёте? – спросил Фарли.

– Сначала он выселил меня в избушку, там же на острове, подальше от своего замка… А теперь – велел убираться с глаз долой и больше никогда – понимаете, Реми – не появляться на острове! Я – изгнанник!

– А как называется ваш остров? – как бы между прочим спросил Фарли.

– Остров наш, мой милый Реми, носит имя святой Леонии…

– За что же отец вас так?

– За что?.. – Дерик поглядел на Фарли, сосредоточенно вспоминая. – За что. А! Много пью… До чего вы приятный человечек, однако, – неожиданно заметил Дерик. – Вы мне ужасно нравитесь… Золотко, – обратился он к предмету своего обожания, – бутылку «Чёрной Магии» и ещё один бокал!

Фарли незаметно кивнул Уне, чтобы та принесла требуемое.

– Так ваш отец – владелец этого острова? – продолжил он вопрошать люберийца.

– Угу. Уна, детка, куда ты пошла? – остановил он официантку, пошарив в карманах. – Я пошутил: у меня не осталось ни копейки…

– Я угощаю, – сказал Фарли.

– О, Реми, вы святой человек! – вскричал Дерик. – Вот на кого можно положиться!

– Уна, ещё ананасов захвати и груш, – велел Фарли.

– Ну, будем шиковать, – пробормотал Дерик. – Да, он – мой отец, понимаешь, Реми, я его наследник. Но он переживёт меня… Уна, наливай. Я выпью брудер… брудершафт с твоим братом. Реми!

– Дерик!

– Будем друзьями! – новые знакомые чокнулись, проглотили вино и обнялись через стол. – Да, я унаследую остров Леонии и тогда женюсь… Но нет. Никогда не смогу жениться. Отец переживёт меня.

– Дерик, – Фарли неожиданно заговорил по-люберийски, – не могу верить, что ты так беден, как пытаешься убедить меня. Ты подарил моей сестре перстень…

– Ты знаешь люберийский, – констатировал Дерик. – Ты – образованный человек… Да, перстень, – он вдруг опечалился. – Этот перстень… Реми, я подлец! Я обманул одну женщину…

Фарли удвоил внимание:

– Дерик, о чём ты?

– Да, я обманул… Реми, друг, я расскажу тебе, потому что мне совестно… Расскажу тебе правду…

Уна, услыхав, что её соседи заговорили на непонятном ей языке, спокойно встала:

– Пока вы тут болтаете, я пошла. Мне надо работать!

– Иди, детка, – вздохнул Дерик и снова перешёл на родной язык:

– Отец даёт мне мало денег, – признался он. – Когда я зашёл к нему последний раз, он отказал мне. Я брел к выходу из его замка, и вдруг навстречу мне вышла дивной красоты женщина…

Фарли замер.

– Белокурая красавица, – проговорил Дерик. – На ней было зелёное платье… Высокая, белокурая леди… «Молодой человек, – сказала она, – мне нужна помощь». «Всем, чем могу», – отозвался я, – не умею говорить «нет» таким красавицам… И она протянула мне письмо – и вот этот перстень… «Вы можете доставить письмо в Лавэнну?» – спросила она. «Конечно», – ответил я, и она назвала адрес… «Это очень важно, а мне нечем отблагодарить вас. За услугу возьмите себе это кольцо… Спрячьте!» – вдруг воскликнула она, – в коридоре показался мой отец. Ничего более не сказав мне, она гордо прошла мимо него и скрылась в одной из комнат. Отец потащил меня к себе… «Что она дала тебе?» «Кто эта женщина?» – спросил я. Он страшно разозлился: «Не твое дело! Я видел у тебя в руках бумагу! Быстро покажи её мне!» Я достал письмо. Он отобрал его у меня, после чего сунул мне денег – много денег! – и приказал больше никогда не появляться на острове Леонии. Слуги его проводили меня на корабль… Я не мог вернуть ей перстень… А отцу я не сказал о перстне ничего. Я украл его, Реми! Получается, я просто украл его…

– А что же, раньше ты никогда не видел в замке отца эту женщину?

Любериец отрицательно покачал головой:

– Я редко там бываю…

– Дерик, а какой адрес назвала она тебе?

– Лавэнна, улица Виктории… Дальше я позабыл…

И Фарли вдруг ясно-ясно представил себе хрупкую Ильчиэллу в зелёном платье, протягивающую юноше письмо, – последний шанс сообщить друзьям, что она ещё жива… Конечно, она адресовала письмо в самое надёжное место: в дом бывшей квартирной хозяйки Умари – для Наоми или самой госпоже Ави, – не в захваченный же дворец ей было писать! А негодяй-тюремщик отобрал это письмо у своего сына… Сердце у Фарли сжалось. «Бедная!.. Как она там?..»

«Эх, как не вовремя Умари загремел за решётку!» – повторил он про себя.

Глава 16

Был прохладный, ясный день; океан был синим и спокойным. Огромный четырёхмачтовый бриг, на мачте которого развевался лимонно-белый люберийский флаг, на всех парусах шёл к острову Леонии. Страж, охранявший пристань, увидел флаг и скорее отправил сына к милорду Дериджу, хозяину острова.

– Скажи, что причаливает люберийский корабль. Спроси, что нам нужно делать?

Сам он последовал к швартовавшемуся судну. Капитан корабля – военный моряк в люберийской форме – крикнул ему:

– Где господин Деридж? Прибыла сестра короля Люберии, Её светлость госпожа Энель!

Страж в испуге так и сел на пристань. Сама госпожа Энель?! Как вовремя он послал сына к хозяину!

Вскоре из прибрежного хвойного леса выехал и остановился на песчаном берегу экипаж Дериджа. Хозяин острова, в сопровождении нескольких слуг, вышел из кареты и направился к причалу. Охранник уже торопился к нему навстречу с важной новостью.

– Скорее, – приказал ему Деридж, – беги к артиллеристам – пусть пальнут из пушки!

Сам он поспешил на пристань. Капитан брига откозырял ему. Матросы спустили трап. Из каюты брига выскочил высокий синеглазый мальчик-паж в широкополой шляпе, а потом показалась и сама виновница переполоха: в шляпке с вуалью и котиковом жакете. Прогремел выстрел из пушки. Мальчик-паж, встав на верхнюю ступень трапа, торжественно объявил:

– Её светлость госпожа Энель!

После этого он живо сбежал по трапу вниз, снял шляпу, отвесил Дериджу низкий поклон, отошёл немного в сторону и почтительно замер.

Люберийская принцесса ножкой в изящном ботинке ступила на трап, но, видно не ожидая, что мостик неустойчив, ахнула и пошатнулась.

Увидев это, паж сломя голову бросился обратно к трапу, чтобы помочь госпоже сойти. То же самое хотел сделать Деридж, и мальчик на полном ходу влетел во внушительную фигуру хозяина острова. От толчка у того с носа слетело пенсне и упало на дощатый причал. Бедняга-паж растерялся, не зная, то ли спасать госпожу, то ли поднимать вещь, оброненную по его вине, неловко засуетился и случайно наступил на пенсне каблуком своего сапога. Несчастный прибор захрустел и погиб. Тем временем Энель успела обрести устойчивость и, ловко сохраняя равновесие, спустилась с корабля, навстречу растерянному, лишённому своего прибора Дериджу и пажу, убитому собственной неуклюжестью. Мальчик лопотал извинения, хозяин острова сообразил-таки протянуть руку, помог Энель ступить на пристань и почтительно поклонился ей.

– Здравствуйте, господин Деридж, – с кокетливой усмешкой произнесла Энель. – Клинс, ох, как же ты неловок! Ты лишил уважаемого Дериджа такого важного аксессуара!

– Пустяки, – щурясь, сказал хозяин острова. – Верю, что молодой человек не нарочно…

Паж был пунцов от стыда.

– Не сердитесь на него, – обезоруживающе улыбаясь, сказала Энель. – Мальчик служит у меня недавно, ещё совсем неотёсан… Клинс, марш на корабль, и сиди жди! Когда я вернусь, ты будешь наказан!

– Не надо, – морщась, сказал Деридж. – Не наказывайте его, Ваша светлость.

– Клинс, ты слышишь? Господин Деридж прощает тебя. Поблагодари его и – бегом на корабль!

Паж неловко поцеловал у Дериджа руку, поклонился и, с виноватым видом, полез по трапу назад на судно.

– Прошу, Ваша светлость! – Деридж подал люберийской принцессе руку и, время от времени спотыкаясь, повел её к экипажу. За ними потянулись слуги Энель и её охрана.

– Очень рад видеть вас на острове Леонии, миледи. Жаль, вы не предуведомили нас: праздничный ужин может немного запоздать…

– Не до того, – поморщилась Энель. – Собственно, приехала я по просьбе брата, всего на пару часов. Забираю ваших пленников!

– Неужели? – ахнул Деридж. – А что такое?.. О, простите, неуместный вопрос…

– Так и быть, удовлетворю ваше любопытство. Отчасти, – бросила Энель. – Случилось то, чего и опасался брат…

– У них с королём Вэтландии вышла размолвка?

– Что-то в этом роде, – неопределённо подтвердила Энель. – Ну, как она себя чувствует? Ваша пленница?

– Да так как-то… – сказал Деридж, тоже неопределённо, разведя руками. – Всё больше молчит. С утра до ночи пишет заметки какие-то…

– Мемуары? – усмехнувшись, предположила Энель.

За приятной светской беседой, хозяин острова и люберийская принцесса и не заметили, как экипаж подкатил к замку Дериджа. В большой и светлой приёмной зале, с монстерами в огромных кадках и кружевными занавесями на окнах, Энель изящно опустилась в мягкое кресло, откинулась на высокую спинку и распорядилась:

– Давайте её сюда!

Деридж замялся.

– Может быть, вы изволите…

Он не знал, как сказать сестре люберийского короля, что пленница его вероятно сочтет ниже своего достоинства идти в приёмную залу, кто бы там ни ожидал её, и в особенности, если это – госпожа Энель…

– Может быть, лучше вы пройдете со мной в её комнату?..

– Я?! В её комнату?! – люберийская принцесса посмотрела на Дериджа так, словно он пригласил её прогуляться на птичник.

– Простите, миледи… Сейчас я приведу её.

…Пленница сидела в комнатушке, которую ему пришлось выделить ей под кабинет, в кресле, обитом потёртым крепом, и писала свои заметки. Её ребёнка не было в комнате – вероятно, гулял с кормилицей.

– Что вам угодно? – холодно проговорила она.

– Госпожа Ильчиэлла, – ему было запрещено называть её «Ваше Величество». Пленницу неизменно выводило из себя обращение «госпожа», но проявлялось это лишь едва уловимым надменным движением бровей. – Госпожа Ильчиэлла, там ожидает… прибыла Её светлость, госпожа Энель…

– Что?!

Лицо пленницы он видел весьма размыто, но заметил, что брови её сдвинулись.

– …и она требует… просит… – близоруко щурясь, Деридж запинался, подыскивая нужные слова, – просит вас пожаловать к ней в приёмную залу.

В ответ пленница сухо проговорила:

– Если госпоже Энель что-то нужно от меня, я позволяю ей прийти сюда, но не наоборот.

Деридж так и знал. И ведь ни одна из них не уступит! Он попробовал уговорить:

– Ну, госпожа Ильчиэлла, ну… – он даже хотел назвать её «Ваше Величество», но сдержался, – ну что вам стоит пожаловать в приёмную залу?..

– Это – моё последнее слово, – коротко сказала пленница, пресекая спор, и взялась за своё перо.

Деридж вышел, раздосадованный её упрямством, и направился обратно в приёмную. Услышав, что госпожа Ильчиэлла не желает выходить из своей комнаты, Энель гордо поднялась со своего кресла, поджала губы и топнула ножкой.

– Ну что же, я-то дойду до неё, раз уж брат просил, но она ещё пожалеет об этом!

Почти отпихнув от двери почтительно склонившегося перед нею Дериджа, люберийская принцесса стремительным шагом вышла из приёмной.

– Проводите меня к ней, – бросила она через плечо хозяину острова. Едва поспевая за гостьей, тот говорил:

– Прямо, миледи. Налево. Теперь направо.

Навстречу им из своей комнаты в полутёмный коридор вышла его экономка, госпожа Руби, маленькая пятидесятилетняя женщина. Она сразу же присела в реверансе перед высокой гостьей. Энель пронеслась мимо, не обратив на неё никакого внимания.

– Сюда, – угодливо сказал Деридж, когда гостья чуть не проскочила нужную дверь.

Энель влетела в кабинет Ильчиэллы. Та подняла голову от бумаг.

– Вам, госпожа Ильчиэлла, невмоготу дойти до приёмной залы: надо думать, безделие обессилило вас! Надеюсь, теперь ваше честолюбие удовлетворено, и мы можем спокойно потолковать о деле, по которому прислал меня брат?

Торопливо говоря это колким и раздражённым тоном, Энель едва-едва заметно подмигнула Ильчиэлле озорным глазом из-под густой вуали.

Та, остолбенев, смотрела то Дериджа, то на визитёршу, силясь понять, что означает этот розыгрыш…