Текст книги "Конь ходит буквой «Ч». Приключенческий роман"

Глава 17

Это был тот самый домик, где когда-то проживала семья Тэна. Он был весьма невелик, стоял на самом берегу океана. Дом был продан прежним хозяином, и теперь сдавался внаём.

Фарли постучал в окно условленным стуком: удар – пауза – удар – пауза – два удара. Дверь ему открыла стройная молодая женщина в кружевном фартучке горничной, – темноглазая, с некрасивым, но живым и весёлым лицом. Она пропустила Фарли в крохотную прихожую.

– Добрый вечер, миледи, – тихонько сказал Фарли, поднеся к губам её руку, когда дверь за ним закрылась. – Принц у себя?

– Здравствуй, милый Фарли, – приветливо проговорила мнимая горничная. – Где же быть принцу, как не у себя?

Она распахнула дверь в гостиную. Там, в старом, глубоком кресле, одетый в кабинетный пиджак, сидел долговязый мужчина, довольно молодой, несмотря на глубокие залысины на лбу, с огромными чёрными усами, совершенно не идущими к его вытянутому лицу. Увидав Фарли, он вздрогнул:

– Что-нибудь случилось?!

– Здравствуйте, Ваше Высочество, – Фарли поклонился сидящему. – Не беспокойтесь, всё в порядке, ничего не случилось.

– Уф-ф, каждый ваш визит меня пугает. Проходите… Мэл, будь ангелом, принеси нам что-нибудь выпить…

– Ох, сама я ни за что не догадалась бы сделать это, – фыркнула Мэл и вышла соседнюю дверь, ведущую в кухоньку.

– Меня привёл к вам один вопрос, Ваше Высочество. Вам что-нибудь известно об острове Леонии? – спросил Фарли, присев на стул напротив принца Лоуленвиля и оглядывая убранство его временного жилища. Принц не умел быть аскетом, и убогое помещение было загромождено привычными принцу и совершенно неуместными в этой лачуге статуэтками, полотнами живописи, дорогущими вазами, кальянами, кинжалами в серебряных оправах… Этих вещей с каждым своим визитом Фарли замечал всё больше: их скупала Мэлани по просьбе супруга в прибрежной лавке. Если бы в это жилище вошёл посторонний, то, несмотря на грим, изменивший лицо принца, и простое платье Лоуленвиля, непременно заподозрил бы неладное: гостя поразила бы гремучая смесь роскоши и нищеты: потёртая, местами дырявая обивка старых стульев и – бархатные новые портьеры; тончайшая узорная скатерть и – сломанные, перемотанные верёвками, обшарпанные ножки стола; полуразвалившийся шкаф и – зеркальце в оправе из чистого золота на его полке… Эти несообразности выдавали принца с головой, красноречиво сообщая любому желающему, что в убогую хижину въехала и временно проживает в ней знатная, привыкшая к роскоши особа: именно то, что принц от всей души желал бы скрыть. На его счастье, никто, кроме посвящённых, не посещал Лоуленвиля в бывшем домике Тэна…

– Остров Леонии? – переспросил принц. – Ну да, знаю такой. Им владеет некто Деридж…

– Это прежний соратник герцога Ч*, – пояснила показавшаяся в дверях гостиной Мэлани. Она вошла с медным подносом, на котором стояли три хрустальных бокала и бутылка славийского виски. Поднос она поставила на стол и стала разливать виски по бокалам. – Во время войны 26-го года, когда герцог был разбит, Деридж с семьёй бежал на свой остров, – поведала она. – Островок небольшой, он где-то рядом с Фрилэндом, хотя искони принадлежит Люберии.

– Вашим Высочествам приходилось встречаться с этим Дериджем? Что он за человек? – полюбопытствовал Фарли.

– Убожество, – протяжно проговорила Мэлани.

– Занудный и неприятный клеврет герцога Ч*, – подтвердил принц, беря в руки бокал. – Такой большой, противный крот в пенсне… Жена у него умерла, а сын – пьяница, что с таким отцом вовсе не удивительно. А почему, Фарли, вас заинтересовал этот никчёмный Деридж?

– Этот ваш никчёмный Деридж, – сказал Фарли, – прячет на своём острове мою молочную сестру!

И Фарли поведал ошеломлённым супругам историю своего расследования. Мэлани просияла:

– Неужели Дерик видел её?!

– Да, – кивнул Фарли, – он видел королеву в замке своего отца собственными глазами.

– Ах, Фарли, какой ты умница! Остров Леонии! – как же мы сразу не подумали о нём? Деридж – преданный пёс герцога Ч*, тот не нашёл бы для королевы стража надежнее!

– Надо срочно поведать об этом верным слугам Ильчиэллы! – воскликнул принц.

– Уже написал им. Завтра, надеюсь, Ланс и его сподвижники будут здесь, – сказал Фарли. – Теперь я раздумываю, что же делать дальше?

– Как – что?! Нужно плыть на остров, напасть на Дериджа и освободить Её Величество!

– Не так-то это просто, – возразил Фарли. – Как только Деридж увидит, что к острову приближаются вэтландские корабли, он убьёт королеву и наследника. Не допустит он, чтобы пленники вырвались на свободу! Уверен, что приказ герцога именно таков: если тайник раскроют: всех уничтожить!

– Ах, чёрт! – сказала эмоциональная и, при своих, не стеснявшаяся в выражениях бывшая люберийская актриса. – Ты рассуждаешь верно, Фарли!

Фарли посмотрел на Мэлани очень внимательно.

– Повернитесь-ка, миледи, – вдруг попросил он. – Бочком, теперь спиной к нам… А скажите, вам никогда не говорили, что в фигуре и лице у вас много общего с госпожой Энель?

– Что-что?! – возмутился принц.

Мэлани поглядела на Фарли, и вдруг её тёмные глаза заискрились. Она горделиво откинула назад свою черноволосую головку, прищурилась и кокетливо произнесла, голосом, который был гораздо выше её собственного:

– Интересное наблюдение, мой дорогой мальчик! Вы делаете успехи!

– Гениально! – от всей души сказал Фарли. – Мэл, как много потеряла люберийская сцена, когда вы согласились отдать свою руку особе королевской крови…

– Позвольте, позвольте, – начал догадываться Лоуленвиль, – на что это вы намекаете?!

– На то, что если Мэл как следует загримировать, она блестяще сыграла бы Энель! Мы отправили бы на остров корабль под люберийским флагом… Мэл сказала бы Дериджу, что герцог требует привезти ему королеву и принца…

– Нет! – воскликнул Лоуленвиль. – Речи быть не может, чтобы моя жена так рисковала! Вы сошли с ума! Деридж прекрасно знает, как выглядит Энель!

– Да погоди ты, – недовольно перебила его Мэлани. – Фарли, ведь это же отличная идея!

В отличие от своего боязливого и осторожного супруга, Мэл была весьма рисковой молодой женщиной. За плечами у неё была бурная актёрская молодость, и, имея недюжинный талант, супруга люберийского принца обожала приключения и яркие эмоции, которых в браке с тихим Лоуленвилем ей порою сильно недоставало. Возможность «тряхнуть стариной», войти в образ, сыграть – и не на сцене, а в реальной жизни; блеснуть своим талантом во имя великой цели, – так её воодушевила, что возражения Лоуленвиля казались ей лишь раздражающей и легкоустранимой помехой. Однако, она ошиблась.

– Слышать ничего не хочу! Только тебя мне не хватало потерять, – мягкий по натуре, принц умел быть упрямым, когда дело касалось чего-то дорогого для него.

– Лоу, Лоу, погоди…

– Мэл, всё, довольно об этом! Деридж узнает тебя! Он – не слепой! – отрезал принц.

И тут Фарли, в раздумии наблюдавшего за спором супругов, вдруг осенило:

– Ваше Высочество, вы же сами сказали, что Деридж носит пенсне…

– И что?!

– Вероятно, он плохо видит! Пенсне можно ненароком разбить. – и Деридж слепой…

– Фарли, ты гений!! – Мэл захлопала в ладоши.

Вечером, в гостинице, Олеана, Феодар и Фарли взахлёб обсуждали предстоящую поездку.

– Ты поплывёшь с нами и будешь играть пажа Энель, – сообщил Фарли сыну капитана пиратов. Тот пришёл в неописуемый восторг:

– Я так толкану этого типа, что он улетит прямо в море! Я ему покажу, как прятать королев!

– Остановись! – засмеялся Фарли. – Ты должен его лишь чуть-чуть подпихнуть… Так, чтобы пенсне свалилось у него с носа…

Глава 18

Оправившись от изумления, королева вдруг поняла, что Деридж не разыгрывает её, а всерьёз считает Мэлани сестрой герцога Ч*. Ильчиэллу это поразило. Следовало отдать супруге Лоуленвиля должное: она бесподобно играла свою роль, и всё же подвижное лицо актрисы, хоть и тщательно загримированное, хоть и прикрытое вуалью, было совсем не похоже на правильное, тонкое лицо Энель.

Решив подыграть неожиданной визитёрше, Ильчиэлла сурово сказала:

– Извольте соблюдать этикет. Ваш тон здесь совершенно неуместен!

– Прошу оставить нас вдвоём, – объявила Мэлани своему спутнику.

«Надеюсь, не подерутся», – подумал Деридж, торопливо выходя.

Он стоял за дверью, стараясь расслышать, что происходит в кабинете, но кроме время от времени прорывавшихся высоких гневных ноток в голосах обеих женщин, не мог разобрать ничего. Диалог же в кабинете происходил следующий:

Ильчиэлла (громко):

– Что вам угодно от меня?! (Тихо и очень удивлённо): Мэл, откуда вы взялись? Что всё это означает?!

Мэлани (громко):

– Вас ожидает мой брат, и сейчас мы поплывём к нему в Славию. (Тихо): Ваше Величество, я прибыла за вами. На корабле нас ждут Фарли и генерал Ланс. Я выведу вас из замка…

Ильчиэлла (громко):

– Вы думаете, после всего, что вы сотворили, я ещё буду разговаривать с вами или с вашим братом?! (Тихо, радостно): Неужели?.. но как же они узнали, что я здесь?

Мэлани (шёпотом):

– Это долгая история… К Фарли попал ваш перстень…

Королева (тихо):

– Боже мой… Но Деридж… что с ним произошло?.. Почему он не узнаёт вас?

Мэлани (с лёгким смешком):

– Мы разбили ему пенсне… Он ничего не видит… (Громко): Не в вашем положении, госпожа Ильчиэлла, выбирать, что делать! Не забудьте: у вас ребёнок!

Ильчиэлла (громко):

– Как вы смеете угрожать мне?! (Шёпотом): Мэл, скажите мне, где Умари?.. Этот негодяй вот уже второй месяц не отвечает мне на вопросы о нём… (Громко): Говорите сей же час, что вы сделали с моим мужем?! Иначе я не двинусь с этого места!

Мэлани (тихо):

– Ваше Величество, Умари в тюрьме… Мы надеемся, что вы успеете освободить его… (Громко): Об этом вы узнаете у брата! Я не намерена удовлетворять ваше любопытство!

Ильчиэлла (тихо):

– Мэл, вы гениальная актриса!.. Но здесь, в замке живёт некая Руби, экономка. Она когда-то служила у герцога, и знает Энель едва не с пеленок… (В полный голос): В таком случае, я никуда не поеду!

Мэлани (тихо):

– Чёрт! Наверное, это она поздоровалась со мной в коридоре. Но ничего, у ворот замка ждут наши люди… Они справятся с Дериджем и его охраной, даже если меня разоблачат… Главное – дойти до ворот… (Громко): Госпожа Ильчиэлла, довольно пререкаться! Если вы не пойдете добровольно, вас поведут силой! (Тихо): Готовы?

Королева (тихо):

– Да…

Мэлани:

– Ну, с Богом…

Дверь распахнулась, едва не стукнув Дериджа по лбу, и Энель быстро вышла:

– Соберите их – ребёнка, служанку и эту скандалистку. Они уезжают со мной!

Ильчиэлла была бледна, разговор с сестрой герцога Ч* утомил и обессилил её.

– Откровенно говоря, я даже рада, – холодно сказала она Дериджу. – Я покину этот проклятый остров, – и слава Богу! Собираться недолго, здесь у меня ничего нет. Позовите Марту, пусть возьмёт Ильдара, и – прощайте навсегда, я надеюсь…

Деридж проводил своих пленников до ворот, где их ожидали прибывшие с люберийской принцессой слуги и стража. Процессия шла в таком порядке: впереди, решительно, Мэлани, за нею медленно, как будто усталая, брела королева, за ними кормилица Ильдара, Марта, несла малыша на руках, Деридж замыкал это шествие. Шестеро охранников: двое с обнажёнными шпагами, четверо – с арбалетами наизготове – сопровождали процессию с двух сторон.

Ворота замка отворились. За ними стояла карета Дериджа, готовая отвезти королеву на корабль. Возле неё, выстроившись в два ряда от ворот к карете, стояли вооружённые стражники Мэлани – переодетые бойцы армии генерала Ланса.

Кучер Дериджа соскочил с козел, распахнул дверцу, и королева с Мартой направились к экипажу. Мэлани пропустила их вперёд. Деридж стоял у ворот, щурясь, провожал Ильчиэллу взглядом. И тут к нему тихонько подползла его экономка…

Круглыми злобными глазками изучив отвернувшуюся от неё Мэлани, она произнесла своим хрипловатым, скрипучим голосом, негромко, но абсолютно уверенно:

– Господин Деридж, я впервые вижу эту женщину…

Хозяин острова осознал услышанное.

– Не пускать их в карету! – внезапно крикнул он кучеру, и, указывая на актрису, дрожа от гнева, приказал своим людям:

– Взять её!

Охранники Дериджа бросились было к Мэлани, но стража актрисы не подпускала их. Один из бойцов Ланса отшвырнул кучера от дверцы экипажа, второй помог Ильчиэлле и Марте с испуганным малышом сесть в карету…

– Стреляйте! – закричал Деридж своим, оттиснутым от экипажа, охранникам. – Стреляйте!!

Уже стоя на подножке кареты, Мэлани почувствовала страшную боль в плече и чуть было не рухнула вниз, но сильные руки вэтландских бойцов подхватили её и подсадили в карету, где она, истекая кровью, упала на плечо королевы. Один из вэтландцев уже сидел на козлах. Он свистнул, рассёк воздух кнутом, и карета рванула вперёд.

– Стрелять!!! – в бессилии кричал Деридж.

Сопровождаемая градом стрел карета помчалась к морю… Внутри неё Ильчиэлла, всхлипывая, осматривала рану Мэлани, а та мужественно улыбалась:

– Пустяки, Ваше Величество, пустяки… Главное – мы ушли от них!..

***

Карета летела по улицам Лавэнны; из уст в уста шёпотом передавалась счастливая весть: «Её Величество жива!»

В три часа пополудни накануне торжественного дня коронации Роана, карета шестернёй подлетела к воротам королевского парка.

– Её Величество королева Вэтландии! – крикнули из кареты страже.

Изумлённые, стражники настежь распахнули ворота, и карета, не останавливаясь, пролетела по аллее парка и встала у парадных дверей дворца. Со всех сторон к ней бежали удивлённые, взволнованные, растерянные придворные, лакеи, охранники.

К Роану в кабинет влетел перепуганный Тимур:

– Ваше Величество! Там… там прибыла Её Величество!

Внутри Роана всё задрожало. Он в страшном волнении поднялся из-за стола. Неприятный холодок струился по телу, но он, преодолевая себя, вслед за Тимуром вышел на парадную лестницу, сбежал вниз и, нос к носу, столкнулся с Ильчиэллой на широком крыльце.

Королева – без короны, с уложенной вокруг головы золотистой косой, в платье, перешитом рукодельницей Мартой из старого плаща Дериджа, – была великолепна: тонкая талия, царственная осанка, гордое достоинство, сверкающий взгляд. Со всех сторон крыльцо окружили придворные и охранники.

Не более нескольких секунд смотрела Ильчиэлла в глаза растерявшемуся кузену. Без колебания, обратившись к охраннику, стоявшему к ней ближе других, указав на Роана, она решительно и коротко приказала:

– Немедленно арестовать самозванца!

– Ваше Величество! – удивлённо воскликнул подоспевший к ним Стельп. – Но ведь он же…

Стельп хотел было вступиться и объяснить, что Роан был законно призван к власти после её мнимой гибели, но королева перевела взгляд на первого министра, и тот, в ужасе, прикусил язык.

– Немедленно, – негромко повторила Ильчиэлла.

Повинуясь её привычно-властному голосу, стражники подошли к Роану и надели на низложенного короля наручники.

– Всех его сообщников, – продолжила Ильчиэлла, не моргнув глазом, – всех! – арестовать немедленно! – словно не сомневалась, что охране известно, кто именно является сообщниками.

– Почему я не вижу своего секретаря? Где он?

– Ваше Величество, он…

– Немедленно прислать ко мне моего секретаря!.. Уведите заговорщика, – отдавая этот приказ, королева даже не удостоила Роана взглядом… Ни на секунду не задерживаясь, в окружении тех, с кем прибыла: генерала Ланса, Фарли, никому не знакомого мальчика в костюме пажа и Марты, которая несла сонного наследника, – она стала подниматься по лестнице в свой кабинет. Среди её спасителей не было только Мэлани: раненая актриса осталась во Фрилэнде, на руках у безутешного супруга, в отчаянии твердившего: «Я так и знал!» Врачи говорили, что рана опасна, но надежда есть…

На ходу Ильчиэлла уточняла у сопровождавшего её Стельпа:

– Где мой врач? Где придворные дамы? Где камергер?

– Они – в тюрьме, Ваше…

– В тюрьме? Что это значит?! Немедленно освободить их всех! Немедленно! А где мой муж? Где консорт?..

***

Умари лежал на сером байковом одеяле в камере для политических заключенных и смотрел в белый, мазанный масляной краской потолок. Нетронутый тюремный ужин стоял на столике рядом с ним. Услышав тройной поворот ключа в двери, консорт сел на кровати. Вошёл начальник тюрьмы. Он появился перед Умари впервые с момента его заключения.

Это был невысокий человек, с головою, ушедшей в плечи, и чёрными тонкими усиками. В лице его было что-то то ли волчье, то ли собачье – сегодня, скорее, второе. Голова у него совсем вжалась в плечи. Просительно глядя на арестанта, первым долгом он проговорил:

– Ваше Высочество, я не виноват в том, что вас взяли под стражу…

«Что с ним?» – недоумённо подумал Умари.

– Вы явились, чтобы сообщить мне об этом?!

– Никак нет, Ваше Высочество… Мне поручено доложить вам, что Её Величество, в добром здравии, вернулась во дворец, и…

– Её Величество вернулась во дворец?!!..

Умари почувствовал, что у него перехватывает дыхание, каждая жилка в теле ликует, готовая в любую минуту порваться; что он в состоянии выдернуть из каменного пола ввинченный в него столик и подбросить его в воздух… На лице начальника тюрьмы появился страх: видимо, ему показалось, что Умари сейчас набросится на него; но тот только тяжело дышал, стараясь овладеть собой, справиться с распиравшей его радостью. Опомнившись немного, он быстро спросил:

– А принц?

– И принц в добром здравии…

– А с Роаном что?

– Он арестован, Ваше Высочество…

– Начальника стражи ко мне – быстро, и приготовить коня! – властно распорядился консорт, в одно мгновение превратившись из арестанта-смертника в Главу Департамента…

Командира стражи он встретил уже в коридоре, стремительно шагая к лестнице. Тот, удержавшись на своём месте при новом правительстве, теперь боялся, что ему придётся отвечать за помещение консорта в тюрьму, поэтому был встревожен и подавлен, но Умари разговаривал с ним довольно спокойно.

– Сей же час найдите Блэйка, – велел консорт. – Если он уехал из Департамента, – отправляйтесь к нему домой. У меня есть все основания предполагать, что он намерен покинуть столицу, вы обязаны помешать ему это сделать. Где бы вы не нашли его, приказываю сразу же взять его под стражу. Если он уйдёт из ваших рук, отвечать за всё, содеянное им, будете вы, лично. Вам ясно?!

– Да, Ваше Высочество! – командир стражи взял под козырёк, радуясь, что если успеет задержать своего прежнего начальника, на того падёт весь груз ответственности.

– Тогда – выполнять!

За воротами тюрьмы консорта ждал оседланный конь. Перекинув ногу через седло, Умари галопом рванул с места. Уже через несколько минут перед глазами его появился королевский парк. Ему казалось, что сейчас он пришпорит коня и перелетит через решётку, но стража распахнула перед ним ворота, и Умари помчался по аллее. Смеркалось, он видел свет в окнах королевской приёмной. Отдав коня первому встреченному им лакею, он бросился вверх по дворцовой лестнице, потом – по коридору, сквозь анфиладу позабытых им залов, не видя тех, кто расступался перед ним, кланялся, смотрел на обросшего бородой консорта в прорванном плаще испуганно или удивлённо… В приёмной никого не было, и Умари, чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди, рывком распахнул дверь королевского кабинета.

Ильчиэлла сидела за своим столом. Возле неё, понурив голову, стоял Стельп. Оба обернулись на раскрытую дверь…

– Ступайте, Стельп, – тихо сказала королева первому министру, не глядя на него. – Продолжим завтра…

Стельп, проходя мимо Умари, низко поклонился ему и затворил за собой дверь.

Умари, застыв как столб, стоял и смотрел на свою жену, которая улыбалась ему так знакомо, а лицо её было тёплым и замершим…

Глава 19

Уже в одиночестве тюремной камеры, заново переживая сцену встречи с кузиной, Роан осознал, что стоя напротив королевы, лицом к лицу, – должен был сделать то, что сделала она – крикнуть: «Кто впустил сюда самозванку? Арестовать её!» Тогда исход встречи не был бы столь предсказуем. Возможно, началась бы резня с людьми Ланса, но стражники поддержали бы его, Роана… А он проворонил момент, не сообразил, не решился и – упустил свой шанс. Двенадцать лет – и два месяца у власти – вот разница. Двенадцать лет сыграли свою роль: Ильчиэлла выбрала единственно верную тактику, а он – Роан – не сумел догадаться, что погибнет, если не сделает того же, не опередит. Разумеется, окажись на его месте герцог – тот опередил бы…

Вот, собственно, и всё. Вчера – король, сегодня – заключённый, завтра – смертник. Такова участь власть имущих, точнее, власть обретших и утративших. Но, как ни странно, в тюрьме он чувствовал себя немногим хуже, чем в королевском кабинете. Там – изводила тоска, сомнения и страх – что же я делаю?! Здесь тяготила неизбежность конца и разлука с Энель, но тоска прошла… Вожделенное чувство триумфа, упоения властью, победой над врагами, которого он ждал всё время своего правления – оно ведь так и не пришло… Лишь в объятиях Энель ему было хорошо, но плата за эти объятия: смерть жены, страдания сестры и её мужа, гибель Аэленда и терзания Силлона, порабощение герцогом двух свободных стран и вот, наконец, – жизнь самого Роана – не слишком ли высока она, эта плата?

Об этом он думал, когда за ним пришли стражники, чтобы отвести его на допрос. Мысли о неизбежной встрече с консортом повергали его в смятение, но когда появились стражники, он вдруг успокоился: он успел решить, что должен сказать и сделать, и знал, что способен на это.

В комнате для допросов было только два человека: писец в углу и консорт за большим столом. Роан ещё не видел Умари с тех пор, как тот исчез. Он не узнал супруга Ильчиэллы: борода, осунувшееся, словно постаревшее лицо; консорт как будто стал приземистее, шире в плечах. Взгляд Роана упал на его руки, которые, как всегда, украшало кольцо консорта: руки были покрасневшие, огрубевшие, натруженные.

Консорт смотрел сквозь Роана, равнодушно ожидая, когда того усадят, прикуют наручниками к кольцу в стене, когда выйдут те, кто его привёл. Но и после того, как дверь за ними закрылась, консорт продолжал молчать и глядеть в сторону. Наконец, так и не взглянув на заключенного, он устало произнёс:

– Мне совершенно безразлично, будете вы что-нибудь говорить или нет. Ваша участь предрешена, ваша связь с герцогом Ч* и участие в заговоре против Её Величества доказано. Хотите – говорите, нет – молчите.

– Хочу говорить, – быстро сказал Роан. Лицо консорта не изменилось.

– Говорите, – сказал он равнодушно.

– Ваше Высочество, – робко произнёс Роан, не смея обратиться к консорту по имени, – мне не было известно… я не знал, куда… куда вас отправили.

Уже после ареста Умари, от Блэйка, Роан узнал, что консорт по его милости полтора месяца провёл на галерах, с веслом в руках и надсмотрщиком за спиной. Герцог Ч* лишь сообщил своему ставленнику, что Умари пока жив, но Роан никогда больше его не увидит…

– Почему вы думаете, что мне интересно, знали вы о том, где я нахожусь, или нет? – ровным голосом спросил консорт.

– Я… я должен был сказать это; и ещё: это я просил герцога, чтобы сестру и наследника оставили в живых…

– Герцог сохранил жизнь Её Величеству и наследнику не по вашей просьбе, – также равнодушно отозвался консорт. – Ему нужна была гарантия вашего послушания. Если бы вы отказались помогать ему, герцогу было, чем вас припугнуть.

– Ещё, – продолжил Роан, – я хотел сказать… я не прошу помилования или пощады, я знаю, что заслуживаю ожидающую меня участь… но, поверьте, Ваше Высочество, – он говорил, не стесняясь присутствия секретаря, – мне стыдно. Я виню себя за произошедшее… я раскаиваюсь.

– Ваши эмоции мне совершенно безразличны, – холодно проговорил консорт. – Есть ли у вас, что сказать по существу?

– В моей спальне стоит бутыль выдержанного вина, – сообщил Роан. – Глиняная, закупоренная. Её нужно разбить, вино вылить, чтобы кто-нибудь его не выпил. Оно отравлено…

– Это для кого же она там стояла? – брезгливо усмехнулся консорт.

– Для меня, – признался Роан. – Я держал её на всякий случай…

– Всё? – спросил консорт.

– В общем-то, да, – печально сказал Роан. – Ваше Высочество, нельзя ли мне увидеть перед смертью дочку? И… смею ли просить… позаботиться о ней?

– Увидите. О ней позаботятся. Всё?

– Умари, – вдруг сказал Роан. – Если можете… Не держите зла!

Консорт посмотрел ему в глаза:

– Ну зачем? – спросил он негромко. – Зачем ты сотворил всё это?!

Умари впервые в жизни обратился к Роану на «ты», и это неожиданное обращение вызвало у последнего целую бурю эмоций. Погибшая Кастуся, Малинка, преданная им Ильчиэлла, Фарли и даже сам Умари вдруг показались ему такими родными, близкими; а те счастливые времена, когда он ещё не ступил на скользкий путь заговоров и интриг, – такими блаженными и далёкими, навсегда утраченными… Жизнь, вначале спокойная, как полноводная река, а после – полная водоворотов, мелькнула перед глазами: дружба, а потом вражда с Силлоном, любовь к юной жене, измена, страстная Энель; вечера, проведённые с Фарли за коньяком, игрой в рэкст и неспешными беседами; бал, на котором впервые танцевал с Энель; сырое подземелье, где когда-то томился… – воспоминания нахлынули, как-то все разом, – и Роан вдруг разрыдался.

Умари вздохнул. Ни галер, ни острова Акулы, ни переживаний за Ильчиэллу, ни дней, проведённых в бессильном ожидании казни, – не собирался он прощать этому ничтожеству; но почувствовал вдруг невольную жалость к низложенному королю. Он обернулся к секретарю и сделал знак принести кузену Ильчиэллы воды. Тот сходил за кружкой и подал её Роану в свободную руку. Арестованный, всхлипнув, кивнул, принял воду, глотнул, поставил кружку на стол, вытер слёзы. Ему не было стыдно, что он плакал, – это было теперь совсем неважно, – ему стало легко и светло. Он шмыгнул носом, ясно посмотрел на консорта и сказал:

– Простите меня. Простите. И передайте Ильчи – пусть она простит. Мне будет легче… там.

Умари смотрел на него молча и задумчиво.

– Бог простит, – сказал он, наконец, и вызвал стражу, чтобы Роана отвели в камеру.