Текст книги "Валашский дракон"

За последние годы на юге заметно прибавилось жителей. Здесь осели румыны, пришедшие из Трансильвании и получившие от Влада землю, однако мирными поселянами их назвать было нельзя. В походах эти люди кое-чему научились, поэтому теперь, когда Влад перестал поддерживать мир с султаном, румыны близ Дуная начали делать то, что прежде делалось турками, – грабили соседей по ту сторону реки. Бей Никопола приглашал румынского государя приехать в крепость Джурджу, чтобы побеседовать об этом.

Турки беспокоились ещё и потому, что румыны теперь считали Дунай своим и всё, что по нему плавает, тоже, в том числе турецкие торговые суда. Бей Никопола хотел установить границы по реке и полагал, что сейчас, пока зима и судоходства нет, самое удобное время.

– Значит, бей Никопола приглашает меня в Джурджу? – спросил Влад по-румынски, а когда толмач перевёл, то в ответ послышалось:

– Именно так.

– Что ж… я приду.

Грек поначалу выглядел довольным, но затем оказалось, что румынский государь намерен явиться под стены Джурджу, собрав всё имеющееся войско, за последний год ставшее ещё многочисленнее и вооружённое лучше, чем прежде.

– При моём отце крепость Джурджу принадлежала румынам, поэтому я намерен вернуть её, – сказал Влад греку, после чего велел посадить посланца в темницу, и Юнус снова увидел солнце лишь тогда, когда пришло время отправляться вместе с румынским государем в поход.

Джурджу стояла на открытом месте, на берегу Дуная, сейчас замёрзшего, занесённого снегом, как и всё вокруг. Лес отступал от крепости далеко. Оно и понятно – застава на то и застава, чтобы никто не подобрался к ней незаметно, поэтому бей Никопола увидел приближающееся большое войско заранее и поднял мост. Напрасно просил Юнус, который со связанными за спиной руками топтался на другой стороне крепостного рва:

– Впустите меня!

Румынский государь вместе с конницей находился неподалёку и наблюдал.

Нынешний бей Никопола, Хамза-паша, воевавший вместе с султаном и под стенами Константинополиса, и в Морее, не боялся христиан, однако предпочитал избегать лишних опасностей и поэтому моста не опускал. Прикинув расстояние, которое должна преодолеть вражеская конница, чтобы достигнуть ворот, турецкий военачальник понял: Влад и сам сомневается, успеет ли влететь в крепость на хвосте у Юнуса. Враг словно предлагал Хамзе сыграть в азартную игру. Однако поле битвы – не место для азартных игр. Тут лучше действовать наверняка.

Когда грек, очень расстроенный, повернулся и пошёл восвояси, то услышал, как над головой засвистели каменные ядра, – из крепости начали обстреливать неприятеля. Юнус воспрянул духом и, путаясь в длинных полах шубы, даже потеряв тюрбан, кинулся к воротам, но оказалось, что румынская конница, уходя из-под обстрела, поскакала не прочь от стен, а наоборот, приблизилась. Осаждённые по-прежнему не дерзали опускать мост ради одного человека, пусть и высокопоставленного, но не оставляли надежды отогнать врага подальше, поэтому, коль скоро каменные ядра уже не могли никому повредить, настала очередь стрел.

Правда, турецкие лучники не слишком следили, куда летят их стрелы, поэтому недавний посол сильно испугался, когда справа и слева от него с противным звуком начали втыкаться в сугроб оперённые палочки, становящиеся очень похожими на засохшие стебли травы. Юнус упал, прижался к земле и, наверное, уже не знал, которому богу молиться – христианскому или магометанскому.

Тем временем конница во главе с Владом начала отступать, а к стенам подошли румынские лучники с большими щитами из ивовых прутьев, почти непроницаемыми, и начали в свою очередь обстреливать турок, собравшихся на стенах.

Тогда в крепости решили, что незачем тратить стрелы понапрасну, и бой стих, а Юнуса, всё-таки оставшегося невредимым, румынские воины приволокли к Владу и бросили возле копыт княжеского коня.

Глядя на своего пленника, румынский государь с напускным возмущением воскликнул по-турецки:

– Куда это годится, уважаемый посол! Бей Никопола сам меня пригласил, но не даёт мне попасть в крепость. Отправляйся снова и проси, чтоб мост опустили.

– Умоляю тебя, Влад-бей, не заставляй меня, – почти заплакал Юнус.

– А вдруг в этот раз удастся, – пожал плечами Влад.

Ответ оказался неожиданным:

– Я должен предупредить тебя, Влад-бей, что в крепости гораздо больше воинов, чем ты думаешь. Там есть даже конница, – торопливо заговорил грек, а румынский государь удивился:

– Откуда в крепости конница?

– Так было задумано, – признался Юнус. – Мы с беем Никопола хотели заманить тебя сюда и поймать, однако не ожидали, что ты приведёшь всё своё войско. Бей Никопола полагал, что ты возьмёшь в поездку малое количество людей, примерно равное численности крепостного гарнизона Джурджу. Бей Никопола сказал мне: «Когда Влад-бей подъедет совсем близко, из крепости выйдут мои воины, которых окажется в несколько раз больше, чем у нашего гостя, а дальше сам знаешь». Но ты, Влад-бей, проявил мудрость и дальновидность, и теперь получается так, что твоих людей больше.

– Ах, вот оно как! – воскликнул румынский князь, оглянувшись на Молдовена и Войко.

– Никто не откроет тебе ворота, – продолжал рассказывать грек. – Бей Никопола понимает, что у него не достаточно сил для нападения, но достаточно, чтобы успешно обороняться. Ведь у тебя нет пушек.

– Такую крепость можно взять и без пушек.

– Можно, но трудно, Влад-бей. Ты хочешь взять Джурджу, используя меня как приманку, и это очень умно, но всё же я позволю себе кое-что предложить, хотя и понимаю, что такой хитрый человек, как ты, не сильно нуждается в моих советах.

– С чего это ты льстишь мне? – усмехнулся румынский государь.

– Здесь нет лести, Влад-бей, – горячо заверил его Юнус. – Я готов идти и просить, чтоб меня впустили, но не сейчас. Если хочешь сохранить жизни многим своим людям и мне заодно, – грек тяжело вздохнул, – лучше дождись ночи и сделай вот что…

Зимние ночи обманчивы. Вглядываешься в даль и кажется, что вокруг видно хорошо и что на белом снегу невозможно спрятаться. Кажется, что всякий, даже будучи белым, выдаст себя движением или тенью, однако это не так. Зимние ночи обманчивы, а человек доверчив. Он всерьёз полагает, что белизна отгоняет темноту. На самом же деле вдали всё расплывается, и если кто-то медленно и осторожно движется по полю, хранящему следы дневной битвы, истоптанному и изрытому, он останется незамеченным. На снегу много неподвижных теней, среди которых легко затеряться другим теням, подвижным. Ночью даже яркий огонь обманывает человека. Человек думает, что если зажжёт огни, то станет лучше видеть происходящее вдалеке. На самом же деле всё наоборот – сидя в полной темноте, разглядишь куда больше.

Стража на стенах Джурджу этого не знала и потому не заметила, как ночью два десятка румынских воинов, облачённых в длинные пастушьи плащи из белых овечьих шкур и в такие же белые шапки, подошли к крепости.

Двадцатым в этом отряде стал Влад, потому что уж очень ответственное предстояло дело, но князь сейчас выглядел как простой воин и, покидая свой лагерь, сказал греку, который тоже должен был отправиться к крепости:

– Смотри, Юнус, не глупи. У ворот Джурджу не вздумай тыкать пальцем в мою сторону и кричать, что я – это я. Если ты вознамеришься так поступить, тебя придётся убить. Сейчас я не государь, запомни это.

– Как же так, Влад-бей? – спросил грек. – А если дело у ворот обернётся для тебя плохо и ты окажешься в плену, то разве не скажешь Хамзе-паше, кто ты есть? Ведь в плену лучше быть знатным человеком, а не простым.

– Попадать в плен я не намерен, – ответил румынский князь, – но если попаду, я всё равно не раскрою туркам своего имени. Так моим людям будет проще взять крепость и освободить меня. Они не уйдут, пока не возьмут её. Но ты, Юнус, запомни, что если дело у ворот обернётся плохо, тебе не жить. Ведь ты сразу выдашь меня, если попадёшь к своим.

Подобравшись к воротам на расстояние двух полётов стрелы, двадцать румын стали проявлять особую осторожность, продвигались ползком и очень медленно, замирая всякий раз, как на башнях раздавались голоса. Пятнадцать воинов залегли во рву под воротами и боялись даже дышать, а пятеро остались чуть в отдалении, спрятались за снежные кочки, заросшие травой, и держали наготове луки, чтобы использовать их против турок или против Юнуса, если он не сдержит данного обещания.

Как и было договорено, грек приблизился к воротам, вымазанный кровью и уже не со связанными руками. Он не прятался, а шёл, выпрямившись во весь рост, и делал вид, что тяжело дышит, как после долгого бега:

– Люди! Эй! Откройте! За мной гонятся! Аллах проявил милость и помог мне вырваться из плена! Неужели вы, мои братья по вере, не смилуетесь?! О, Аллах, нет проку в том, что Ты услышал меня, если уши правоверных глухи к мольбам правоверного!

– Ты один? – спросил голос со стены.

– Один! Но скоро здесь будет целая толпа! Прошу вас! Не дайте мне умереть!

– Как ты сбежал? – спросил голос.

– Я убил спящего гяура, который охранял меня! Я задушил его вот этими руками, так что он даже не сумел закричать!

– А почему на тебе кровь?

– Это моя собственная кровь! Влад-бей, да обрушится на него гнев Аллаха, велел своим людям бить меня и издеваться. Влад-бей вымещал на мне злобу, потерпев неудачу сегодня днём.

Всё-таки чуя подвох, люди в крепости начали светить факелами вниз, но увидели под стеной лишь беглеца, который поминутно оглядывался, потому что ожидал погоню. Она и вправду приближалась – далеко в поле показались огни.

– Вон моя погибель! – завопил грек. – Скорее впустите меня!

Огни появились сразу, как воины в крепости стали бегать с факелами туда-сюда, но турки слишком увлеклись, слушая вопли Юнуса, и потому не обратили внимания на это странное совпадение.

Тем временем на стене появился Хамза-паша.

– Юнус, – крикнул он, – сейчас мы спустим верёвку, которой ты обвяжешься, и мы втащим тебя наверх!

Грек уже спустился в ров и совершил все приготовления, когда услышал у своих ног угрожающий шорох. Стоило верёвке натянуться, беглец громко ойкнул и принялся высвобождаться из пут:

– Нет, нет. О, Аллах, за что мне это! Нет, лучше уж мне остаться здесь и умереть! Сколько всего я сумел вынести, а последнего испытания вынести не могу!

– В чём дело? – спросил Хамза-паша.

– Проклятые гяуры сломали мне ребро или два! Как только вы принимаетесь тащить меня наверх, мне начинает казаться, что я низвергнулся в ад!

Турки продолжали подозревать подвох, несмотря на то, что слова Юнуса подтверждались. Он стоял под стеной один, а погоня и впрямь была, но защитникам крепости всё равно что-то не нравилось.

Хамза-паша, человек осторожный, уронил факел в ров, чтобы окончательно убедиться в отсутствии засады. Огонь, оказавшись в сугробе, горел всего несколько мгновений и погас, однако позволил убедиться – под стеной лишь лёд, засохшие камыши и кучи снега.

Влад, ничком лёжа в сугробе на дне рва и слушая разговор, мысленно подбадривал никополского бея: «Ну же, Хамза! Опускай мост! Что ты медлишь? По-твоему, речь Юнуса звучит как обман? Но ведь ты хорошо знаешь пройдоху-грека и должен уже заметить, что в устах человека, который привык много врать, даже правда звучит как ложь. Если бы Юнус действительно сбежал, его слова звучали бы так же. Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты проявил достаточно осторожности. А теперь опускай мост!»

Наконец мост заскрипел и опустился; Юнус ступил на него, а в следующее мгновение на деревянный настил взобрались, на ходу скидывая с себя овчину, пятнадцать воинов. Теперь поднять мост стало нельзя – он сделался слишком тяжёлым. Подъёмные цепи не выдержали бы и лопнули, поэтому турки выбежали из крепости и попытались согнать непрошеных гостей. Не тут-то было! Из темноты в турок полетели стрелы!

Румынским воинам требовалось продержаться совсем не долго, пока подоспеет конница Молдовена, привлечённая условным сигналом, пронзительным свистом Влада, и вломиться в открытые ворота. Турки тоже это понимали и дрались отчаянно, а румынский государь и его воины, отбиваясь от них, уже не имели возможности следить за греком, который не стал ждать, чем закончится битва, а бросился прочь.

Позже оказалось, что Юнус припустился к Дунаю, ведь на другом берегу, чуть выше по течению, совсем близко, находился город Рущук. Однако река была широкая. К тому же Юнусу приходилось пробираться через торосы.

Дунай полностью покрывался льдом не каждый год, но если уж покрывался, то льдины, прежде чем накрепко смёрзнуться, сбивались в кучи, наскакивали одна на другую, и это затрудняло путь всякому, кто шёл по реке непроторенной дорогой.

Крепость Джурджу уже была взята. Румыны праздновали победу, а грек всё шёл и шёл. Небеса совсем просветлели, когда Юнусу удалось увидеть крыши Рущука и высокий деревянный частокол оборонительных стен. Тогда же грек обнаружил, что меж торосов тянется ровная тропа от города к неизвестной деревушке на противоположном берегу.

«О, счастье!» – должно быть, подумал Юнус, но тут он оглянулся и увидел погоню – пять тёмных точек-всадников на белой равнине. Преследователи знали, что такое торосы, и потому не спускались на лёд раньше времени, двигались вдоль берега, выглядывая свою добычу. Лишь добравшись до тропы, они ринулись к одинокому путнику.

Вне всякого сомнения, в Рущуке слышали, как кричал грек, но что могла сделать городская стража, если не знала сути происходящего. Стража лишь увидела со стены, как некие всадники настигли бегущего человека, окружили, затем обвязали ему ноги верёвкой и, снова сев на коней, поволокли за собой обратно к тому берегу.

Юнуса доставили к Владу очень напуганного, ожидавшего страшной казни, но румынский государь в благодарность за помощь с Джурджу пока сохранил пройдохе жизнь. Тех пятерых, что поймали грека, князь хорошо наградил, ведь благодаря их расторопности никто в Рущуке раньше времени не узнал о приходе вражеского войска. Это было важно, ведь с взятием Джурджу поход не окончился, он только начался, и Рущук являлся следующей целью.

Находясь в своём шатре, румынский государь смотрел на карту и опять представлял себе шашечную доску. «Я взял Джурджу, но это лишь первая шашка», – повторял себе Влад, глядя на турецкие крепости, которые располагались на правом и левом берегах Дуная, как фишки на доске друг за другом с промежутком в одну клетку. В игре за один ход можно было взять много таких фишек, перескакивая через них. Примерно так и должна была «перескакивать» от крепости к крепости румынская армия.

Дунай замерзает не каждый год, и потому это редкая удача, когда для переправы не нужны лодки. Вот почему, взяв Джурджу и оставив там малую часть войска, Влад перешёл реку и, следуя вдоль болгарского берега на запад, одну за другой захватил целый ряд турецких крепостей.

Войско, двигаясь короткими переходами, взяло Рущук, Свиштов, затем Никопол, чей гарнизон сдался, узнав, что Хамза-паша пленён. Рядом был взят Сомовит. Ещё один переход – и взят Гиген. Ещё один – взята Рахова, называемая местными жителями Оряхово. Эти крепости, состоявшие из деревянных башен и частокола, румынский государь «пощёлкал» очень быстро и предал огню. Около крепости Видин пришлось задержаться, потому что она имела прочные каменные стены. Влад, помня замечание грека, взял с собой из Джурджу пушки, которые полегче. Под стенами Видина эти пушки сослужили хорошую службу, однако победу не принесли.

Чтобы не тратить сил понапрасну, армия сняла осаду и, всё так же следуя вдоль Дуная, повернула на север, разорила крепость в Ново-Село, а затем пересекла реку. Крепость Северин, с недавних пор принадлежавшая туркам, с ходу не сдалась, и Влад отказался от намерения вернуть её венграм, потому что не был готов к длительной осаде.

«Ай лэ-лэ, Влад-бей! – мог бы воскликнуть султан. – Ты со своим войском ушёл так далеко на запад, а восточные границы некому защищать. Ты, наверное, ожидал, что на тебя двинется армия из сербских земель, и поэтому шёл на запад? А если я сейчас ударю с востока?»

Раз уж из сербских земель никто не выдвинулся, румынский государь повернул в обратном направлении и начал делать на востоке то же, что делал на западе, – «щёлкать» турецкие крепости. Сначала сгорели Облучица, Картал и новое селение по соседству, затем была разорена Енисала, которая стояла почти у самого моря. Далее сгорел ряд мусульманских поселений в придунайской области, называемой Дуростор. Последним в походе стало взятие Туртукая.

«Ай лэ-лэ, Влад-бей! – мог бы воскликнуть султан. – Ты рано празднуешь победу. Эта партия закончится только летом. Вот тогда и посмотрим, кто выиграл».

Влад думал об этом уже тогда, когда его войско, взяв крепость Туртукай, расположилось подле неё лагерем. Деревянные укрепления, сожжённые накануне, всё ещё продолжали тлеть и распространять тепло, однако Влад не имел возможности греться от этого костра. Как и полагается, шатёр государя стоял в центре лагеря, поэтому больше всего повезло тем, кто находился в карауле.

Чтобы нагреть внутренность княжьего шатра, посередине поставили мангал, в который время от времени досыпались горячие угли. Полог над входом пришлось опустить, но мангал не только обогревал, но и освещал пространство, выступая подспорьем для обычных светильников, развешанных на опорных столбах.

За столом, обратив спину «к печке», сидел пожилой княжеский письмоводитель, звавшийся Раду Фарма, и разбирал то, что пересылала Владу букурештская канцелярия.

Бумаги были уже распечатаны, ведь пересылалось только самое важное, а чтобы определить важность письма, его нужно прочесть. Выбранное клали в кожаный футляр, сделанный в форме трубки, и гонец надевал его себе на спину, как колчан, а теперь письмоводитель вытряхивал из этого футляра содержимое на стол, в то время как князь сидел напротив:

– Ну? Кто мне новости шлёт? Небось, опять латинские письма есть?

– Эх, староват я уже для походов, – жаловался Раду.

– Что ж поделать, если ты в моей канцелярии лучше всех разумеешь латынь, – привычно отвечал Влад. – Я давно говорил, что если ты найдёшь мне человека помоложе, который по учёности сравнится с тобой, я перестану брать тебя на войну, однако таковой человек пока не нашёлся. А тебя я берегу, в седле трястись не заставляю, вожу на саночках. Так что будь доволен.

– В саночках всё равно плохо, господин. Мороз в этом году лют, аж чернила мёрзнут! – продолжал вздыхать Раду, рассматривая письма.

– Скажешь, и кровь твоя, подобно чернилам, замерзает?

– Истинно так, – кивнул письмоводитель.

– Ничего, дома отогреешься, – махнул рукой князь и потянулся к одному из писем. – Вот это послание чьё?

– Брашовское.

– Тогда отложим. А вот это?

– Это важное, – ответил Раду. – Я только собирался сказать, что имеется послание от Его Величества Матьяша.

– Читай.

– Дозволь, господин, – попросил письмоводитель, – я сперва сам прочитаю, ведь с листа переводить трудно. А ты пока вот это можешь посмотреть. Тут мой перевод не требуется, – он протянул князю плотно скрученную бумагу небольшого размера, которая, в отличие от остальных, была запечатана. На красном воске, скреплявшем её, виднелся глубокий след от перстня, но не от перстня-печатки, а от изящного женского украшения.

Румынский государь пробежал глазами послание и решил поделиться новостью:

– Пишут мне, что маленький Влад наконец-то приучился есть ложкой, хватает её в начале обеда без напоминанья.

Раду улыбнулся:

– Позабавил ты меня, господин, а вот мне тебя позабавить нечем. Письмо от Матьяша весьма серьёзного содержания. Король пишет, что узнал о твоём походе и потому просит рассказать, куда ты ходил и что делал.

– То есть Матьяш хочет, чтобы я отчитался? – нахмурился Влад.

– Я вижу лишь слова, а что касается значений, тебе видней, господин, – ответил письмоводитель.

– Если поход окончится удачно, то Матьяш, конечно, расскажет об этом папе римскому, – задумчиво произнёс государь. – Выходит, королю нужен отчёт для папы.

– Матьяш желает узнать всё как можно точнее, – продолжал переводить Раду.

– Чтобы выставить себя главным устроителем всего дела…

– Не знаю, господин, – письмоводитель вздохнул. – Что прикажешь ответить на письмо?

Влад усмехнулся, наблюдая, как Раду, кряхтя и вздыхая, кладёт перед собой чистую бумагу, а затем берёт в руку остро отточенный грифелёк – чернила и вправду замерзали на морозе.

– Значит, Матьяшу нужна точность? – пробормотал румынский государь, а затем повелел: – Тогда расскажи Матьяшу о причинах похода так, как я тебе это не раз рассказывал. Ты сам знаешь, как лучше всё изложить, а затем составь список, где будет точно указано, сколько мы изничтожили турок.

– А разве мы их считали? – удивился Раду.

– Нет, – пожал плечами Влад, – но ведь Матьяш желает точности, и он её получит. Напиши, что было убито двадцать три тысячи… эээ… восемьсот восемьдесят три человека.

– Господин, но ведь этого же не было, – снова удивился письмоводитель.

– А ты полагаешь, что Матьяш станет сам пересчитывать убитых нами турок? – спросил румынский государь. – В том то и дело, что в поход ходил я, а не Его Величество, поэтому я могу назвать любое число, и Матьяш будет вынужден поверить. Тому, кто сам не ходил в поход, ничего другого не останется.

– Но обманывать Его Величество… – начал письмоводитель.

– Я буду даже рад, – перебил князь, – если он явится сюда, к Дунаю, чтобы узнать, насколько точное число я указал, но Матьяш не явится. Значит, мы можем говорить всё, что угодно. Кстати, сколько я только что назвал?

Раду, прилежно записывавший на листе все пожелания государя по поводу будущего послания, напомнил:

– Двадцать три тысячи восемьсот восемьдесят три.

– Так вот, – продолжал Влад, – напиши, что в Облучице и Енисале было убито тысяча двести пятьдесят человек, а ещё в трёх крепостях Дуростора было убито шесть тысяч восемьсот сорок. В Хэршове пусть будет триста сорок три, в Вектреме – восемьсот сорок, а здесь, в Туртукае, – шестьсот тридцать. В Рущуке напишем, что двести десять. Кажется, я назвал все крепости, которые мы взяли в округе. Остались только дальние, которые на западе.

– Если господин упомянул о Рущуке, тогда следует упомянуть и Джурджу, – сказал письмоводитель.

– Ну конечно! Джурджу! – воскликнул румынский государь. – Напиши, что в Джурджу с обеих сторон погибло шесть тысяч четыреста четырнадцать человек.

– С обеих сторон? – покачал головой Раду – А не много ли? Ведь в твоём войске, господин, сейчас около семи тысяч воинов, и если бы ты потерял убитыми даже тысячу…

– Вот и посмотрим, помнит ли об этом Матьяш.

Затем Влад придумал числа для взятых и сожженных крепостей на западе. Раду всё аккуратно записывал и одновременно подсчитывал что-то в уме, а когда князь закончил говорить, то письмоводитель заметил:

– Господин, итоговая сумма не сходится с тем числом, которое ты назвал вначале. Нам нужно ещё где-то набрать примерно три тысячи восемьсот убитых.

– Ну и пускай не сходится, – махнул рукой Влад.

– Господин, ведь ты сам говорил, что королю нужна точность, и он её получит.

– Я же пошутил, – улыбнулся румынский государь. – Пиши, как есть. Посмотрим, упрекнёт ли меня Матьяш в том, что я обсчитался аж на три тысячи восемьсот. А ещё нарежем Его Величеству турецких носов, сложим в мешки и отошлём вместе с письмом. Отчитываться так отчитываться. Посмотрим, спросит ли Матьяш, почему количество присланных ему голов и носов также не соответствует тем числам, которые указаны в письме.

– Господин, ты в самом деле собираешься собирать мешки?

– Да, но только не сейчас. Сделаем это, когда вернёмся в Джурджу. Не таскать же с собой этот поганый груз! А возле Джурджу осталось много трупов, которые хорошо сохранились в такой мороз. Так что с письмом не торопись. Отправим его не сейчас, а когда будем на своей земле.

Раду только покачал головой.

– Да что ты всё сомневаешься! – упрекнул его Влад.

– Как бы король не обиделся.

– Обещаю тебе, если Матьяш всё-таки обнаружит недостачу в убитых турках, я лично позабочусь о том, чтобы её восполнить.

– Позабавил ты меня, господин… – грустно сказал письмоводитель.

Прошло время, и румынский князь сильно пожалел о том, что отправил Матьяшу такое письмо, потому что, как оказалось, никто не увидел в этом послании шутки – всё было принято за чистую монету.

«Ну, вот как так может быть?! – думал раздосадованный Влад. – Ведь шутка очевидна! Если кто-то у тебя спрашивает, как прошёл день, а ты не хочешь отвечать, то всегда можно отшутиться: к примеру, сказать: «Я сидел и считал, сколько раз бегущие облака заслонили солнце. Заслонили семьдесят восемь раз». Если так сказать, собеседник поймёт, что ты не всерьёз».

А вот точное число убитых турок почему-то ни у кого не вызвало сомнений в серьёзности письма, и пусть мёртвые враги – не облака и не могут бесследно рассеяться, но ведь число убитых точно так же нельзя было проверить, как и то, сколько раз солнце оказалось заслонённым.

«Никто почему-то не задумался, что у меня в походе нет времени, чтобы заниматься математикой, – удивлялся Влад. – К тому же государь, когда ведёт войну, должен думать о вещах, которые превыше жизни и смерти отдельных людей. Он должен думать о победе и поражении, а убитых в своём войске подсчитывать лишь приблизительно. То же касается и мёртвых неприятелей. Пересчитать их даже с точностью до сотни некогда».

Разумеется, те, кто читал письмо, рассуждали так же и не могли себе представить, что кто-то станет скрупулёзно пересчитывать трупы. Однако, как оказалось, читатели письма полагали, что во всяком правиле попадаются исключения и что есть всё-таки человек, способный проявить скрупулезность даже в таком деле, – государь Дракула.

* * *

«Сколько же всего нужно для живописи! Пожалуй, в этом художники могут сравниться только с алхимиками. Половина времени уходит не на то, чтобы создавать нечто, а на то, чтобы доставать нужное для работы», – размышлял Джулиано. Вот и сейчас он ранним утром отправился на городской рынок добывать необходимое – куриные яйца, ведь краски разводятся на яичном желтке.

Конечно, можно было покупать яйца и на постоялом дворе, поскольку там имелся курятник, но ученик придворного живописца предпочитал брать их в другом месте, потому что случайно нашёл в городе одну торговку, у которой цена оказалась чуть-чуть ниже, а товар такой же. Если деньги появляются от случая к случаю, умный человек поневоле учится бережливости.

Яичного запаса хватало на неделю, а затем Джулиано снова отправлялся на рыночную площадь. По утрам там всегда царило оживление, а к полудню торговля уже сворачивалась, поэтому совершать покупки приходилось до посещения Соломоновой башни, а не после.

Сегодня флорентиец еле успел застать торговку, потому что был праздник Вознесения Господня и она засобирались домой раньше, чем обычно, потому что хотела попасть на праздничную мессу. Джулиано знал, что сам с учителем на мессу не пойдёт, а отправится к Дракуле, потому что старик с некоторых пор работал очень увлечённо, не пропуская ни одного дня, даже воскресного.

И всё же юноша чувствовал сопричастность празднику. Радость витала в воздухе. Казалось, что и небо сегодня ясное как раз по случаю Вознесения, поэтому ученик придворного живописца пребывал в хорошем настроении и снисходительно относился даже к своему непрошеному провожатому. С того дня как Джулиано вместе с мальчишками лазил по приречному склону возле крепости, дурачок Андраш неизменно сопровождал флорентийца в прогулках по улицам. Только за город, к Дунаю не ходил. Возможно, боялся потеряться.

Нынешним утром, когда Джулиано возвращался в трактир с корзинкой яиц в руках, Андраш опять шёл следом и… нёс подмышкой буханку хлеба. «Неужели он тоже что-то купил?» – удивился флорентиец, ведь у Андраша не хватало ума даже на то, чтобы как следует разговаривать. Этот дурачок по большей части молчал, а если говорил, то изъяснялся, как малый ребёнок. «Наверное, и о деньгах у Андраша не больше понятия, чем у малого ребёнка, – думал Джулиано. – Откуда же взялся хлеб?»

Андраш улыбался, наверное, довольный тем, что подражает флорентийцу в добывании провизии, однако дурачок уже не улыбался, когда вдруг побежал вперёд, перемахнул через довольно высокий деревянный забор и скрылся в кустах.

Джулиано обернулся и заметил дородную фигуру в серой францисканской рясе:

– А! Отец…

– Бенигнус, – подсказал тот, приближаясь.

– Доброе утро, достопочтенный отец, – сказал Джулиано, целуя тому руку, а взамен удостоившись крестного знамения.

– И тебе доброе.

– Достопочтенный отец, я не ожидал такой встречи, – признался флорентиец. – Я полагал, что монахам вашего монастыря присуще затворничество.

– Присуще, – кротко ответил Бенигнус, – но сегодня, в праздник Вознесения Господня, мы раздаём милостыню бедным и нуждающимся, которые собираются на базарной площади перед храмом.

– Понятно, – кивнул Джулиано, – но базарная площадь находится в той стороне, откуда вы идёте. Что же заставило вас покинуть площадь?

– Вот именно заставило, – вздохнул монах. – Я занимался раздачей хлебов вместе с другими братьями, когда заметил, что дурачок Андраш взял один из хлебов с нашей тележки и побежал прочь. Я побежал следом, но, к сожалению, не догнал и не узнал, для чего этой юной душе понадобилось воровать. Я только что видел его вот на этой улице…

Джулиано понял, что не сможет сказать, будто сам Андраша не видел.

– Ты видел, куда он побежал? – спросил Бенигнус.

Улица в столь ранний час оказалась пустынной, поэтому спросить монах мог только у Джулиано, и из-за этого флорентиец колебался. Выдавать дурачка, затаившегося в кустах, почему-то не хотелось, но и лгать – тоже. Ложь – грех, а ложь монаху или другому лицу, имеющему отношение к церкви, это грех вдвойне, но всё же дурачка было жаль. «А любопытно, – подумал флорентиец, – Андраш спрятался у меня на виду потому, что надеется на моё молчание? Или дурачок просто не подумал, что я могу выдать место, где тот прячется?»

– Он побежал дальше по улице, – сказал ученик придворного живописца, не глядя на кусты, но слыша, как во дворе, где затаился вор, заходится лаем цепная собака. – Андраш добежал до конца улицы, а затем свернул за угол направо.

Монах посмотрел в конец улицы, которая была довольно длинной:

– Так быстро добежал?

– Андраш удивительно быстро бегает, – заверил собеседника флорентиец и теперь позволил себе оглянуться на кусты.

Стало видно, что во двор уже вышел хозяин, встревоженный лаем собаки, но никак нельзя было понять, видит ли этот человек спрятавшегося Андраша. «Если видит, это досадно, – подумал Джулиано. – Эх, дураков так трудно выручать из беды, потому что дурак попадёт в беду даже там, где обычный человек легко выкрутится».