Текст книги "Валашский дракон"

– Так ты сам бился при Васлуе?

– Нет, – с лёгкой досадой проговорил король, – но я послал туда своих людей, и они очень помогли Штефану. Знаешь, многие монархи безрассудно лезут в любую схватку, опасаясь упустить свою славу. Я не таков. Я знаю, что слава моя от меня не уйдёт, потому что она основывается на умении выбирать слуг и давать им поручения соответственно талантам.

– В чем, по-твоему, заключается мой талант? – спросил Влад.

– В ссорах с турками ты преуспел, как никто! – заулыбался Матьяш. – Султан не примет тебя под своё покровительство, даже если ты сам станешь просить об этом. Именно такой человек нужен мне сейчас – человек, который не отправится на поклон к султану.

– Кузен, твои нужды мне понятны, – сказал Влад, взяв, наконец, свой кубок со стола, – но разве я такой человек? Двенадцать с половиной лет назад ты подозревал меня в намерении покориться туркам. Ты говорил, что, несмотря на тяжкие оскорбления, которые я нанёс султану, я стремился к миру с нехристями. Я ведь вроде бы вёл с султаном переговоры… Разве не за это я сидел в темнице?

«Помалкивал бы лучше. Ведь ты всё ещё под арестом», – советовал разум, но Влад, как обычно, не смог сдержаться. Даже долгое заточение не изменило язвительную натуру, однако король не разгневался. Или он ожидал подобного вопроса?

– Как я теперь полагаю, это обвинение было ложное, – ответил Матьяш. – Брашовяне ввели меня в заблуждение, – однако этот разговор был монарху всё же не очень приятен, и Его Величество поспешил заговорить о другом: – Знаешь, кузен, меня очень удивляет, что ты спрашиваешь о своих землях, как будто у тебя не осталось больше ничего. А как же твой сын, к примеру?

– О его судьбе что-нибудь известно? – встрепенулся Влад.

– Кузен-кузен, за кого ты меня принимаешь! Конечно, известно. Причём мне известно лучше, чем кому бы то ни было. Ведь я позаботился о твоём отпрыске, о его воспитании, даже устроил на временную должность здесь, при дворе, пусть не болтается без дела.

– Когда я могу увидеть моего сына?

– Тебя проводят, – махнул рукой король и добавил. – Ты уж не обижайся, кузен, но стража будет сопровождать тебя повсюду вплоть до того дня, когда состоится обговоренная нами свадьба. Женишься на моей кузине, и тогда наш с тобой договор окончательно вступит в силу, а пока мои люди присмотрят за тобой. Знаешь, воздух свободы имеет свойство пьянить, а во хмелю даже умный человек порой совершает глупые поступки.

…Все эти годы в отцовской памяти жил немного робкий, но любознательный мальчик шести лет, который хорошо говорил по-румынски, но начинал сыпать турецкими словами, если рассуждал о чём-то для себя новом и непривычном. Конечно же, этот «турчонок» давно исчез. Вместо него перед родителем должен был предстать незнакомый юноша. Нынешней весной юноше исполнилось девятнадцать. Воспитывали его чужие люди. Наверное, к нему и обращаться следовало только по-венгерски? Другой язык он бы вряд ли понял.

Пока Влад размышлял так, его ввели в большую немного сумрачную комнату, всю занятую столами, на которых стопками лежали книги – сотни и сотни. Особый зал близ часовни только достраивался, поэтому королевская библиотека временно хранилась по другим местам, в том числе здесь.

Библиотекарям было не до отдыха. За последние несколько лет у короля заметно прибавилось фолиантов, и всем им требовался уход, поэтому служители с утра до вечера смахивали пыль, чинили переплёты, переплетали некоторые книги заново или выполняли другую необходимую работу.

В комнате, куда вошёл Влад, некий престарелый хранитель, перелистав очередной том, как раз вкладывал в середину между страницами небольшой отрезок тоненькой полупрозрачной кожицы с золотистой чешуёй. Змеиные шкурки – лучшее средство от книжных червей. На столе стоял поднос со множеством таких шкурок. Ещё много десятков книг нужно было осмотреть и вложить «закладку».

Чуть поодаль проводилась ревизия. Ревизор, склонившись над исписанными листками, что-то помечал на них грифельком. Двое помощников по очереди подносили ему фолианты и, вслух зачитав название, несли по разным углам. Один из помощников был совсем юным, младше всех в этой комнате. Казалось бы, в таком возрасте не очень интересно день-деньской посвящать библиотечным делам, но нет – юноша выглядел довольным. Он увлечённо занимался ревизией книг и каждому новому названию радовался, словно открытию новой страны.

– Так… это что у нас? – бормотал ревизор.

– Пиетро Паоло Верджерио! – провозгласил молодой хранитель. – Де ингениус морибус ак либералибус студиис.

– Неси к философам.

Хранитель отправился к указанному месту, но положил свою ношу не в одну из стопок, а на край стола – наверное, чтобы после окончания работы изучить книгу повнимательнее.

«Неужели это и есть плоть от плоти моей? Скромность, почтительность, исполнительность. Откуда они взялись?» – подумал Влад, а сопровождавший его королевский слуга подошёл к юноше и что-то сказал.

Наблюдая издалека, отец подмечал: «Сын не удивлён, но озадачен. Наверное, его предупредили заранее, но не сильно заранее. Радости особой не заметно, неприязни тоже».

Встреча предстояла короткая, потому что король, отпуская Влада к сыну, особо отметил это:

– Вы ещё успеете наговориться вдоволь. Когда женишься, я отпущу твоего сына, чтобы он мог переехать в твой дом.

Что можно успеть сказать за полчаса или около того, стоя почти на виду у всех, близ окна, и к тому же зная, что разговор хорошо слышен?

– Ну что ж… Вот мы и встретились, сынок.

– Да, отец.

– Ты, наверное, сердит на меня? Ведь из-за моей глупости ты вынужден был все эти годы заботиться о себе сам?

– Нет, отец. Мне никогда не приходило в голову сердиться. И обо мне было кому позаботиться. Я не могу ни на что жаловаться.

– Хорошо, если так. А тебе не было стыдно за меня? Ведь ты же слышал россказни про Дракулу? Ты верил им?

– Сначала я не знал, верить или нет, – простодушно ответил юноша. – Я надеялся когда-нибудь спросить у тебя. А затем мне попалось сочинение римского оратора Квинтилиана, который учил, что лучше потерять друга, чем острое словцо. И тогда я понял, что на свете есть мало историй, поражающих воображение, которым в самом деле можно верить.

– Ты говоришь про сочинение римского оратора? Выходит, ты знаешь латынь?

– Да, отец, и, как говорили мои учителя, я знаю её весьма неплохо.

– А кто тебя обучал?

– Сначала меня поручили заботам Яноша Витеза, который когда-то был наставником для самого короля Матьяша. Мне говорили, что я счастливец и что благодаря Витезу стану таким же учёным, как Его Величество.

– Решили сделать из тебя подобие Матьяша? Понятно… – проговорил Влад, но замолчал, чтобы не смущать сына, а тот продолжал:

– В то время Витез занимал должность епископа Надьварадского, но через два года оставил её, потому что стал архиепископом Эстергомским. Витез не взял меня с собой в Эстергом, а передал своему преемнику – тому, кто стал новым епископом Надьварадским. Я сначала огорчился. Мне тогда было всего восемь лет, и я думал, что меня бросили, но теперь я думаю, что Бог устроил всё к лучшему, ведь Витез оказался заговорщиком, и если б я продолжал воспитываться у Витеза, то неизвестно, как повернулась бы моя судьба. А так гроза прошла стороной.

– Ты помнишь что-нибудь из раннего детства?

Сын задумался:

– Тебя помню. Я бы тебя узнал, даже если б меня не предупреждали, что ты сейчас ко мне подойдёшь.

– А женщину, которая тебя воспитывала, ты помнишь? Ты не называл её матерью, но всё равно любил.

– Ммм… я помню её очень смутно.

– Ну а наш с тобой родной язык?

– Почти не помню.

Беседа велась по-венгерски, поэтому даже Владу его собственная румынская речь показалась немного чужой:

– Ну э дракул аша дэ нэгру кум сэ спунэ, – произнёс он. В переводе на венгерский язык это означало – дьявол не так чёрен, как о нём рассказывают.

Младший Влад улыбнулся:

– Ты имеешь в виду себя, отец?

Сын остался во дворце, а отец всё так же, под конвоем, отправился обратно в Пешт и ещё долго раздумывал о том, чего же опасался король: «Зачем ему требовалось так стеречь жениха своей кузины и даже к алтарю вести с сопровождающими?»

XIV

В Пеште почти всё время приходилось сидеть взаперти. Позволялось ходить только на соседнюю улицу в православный храм, построенный сербами, бежавшими от турок и обосновавшимися здесь. Присутствуя на церковной службе и вслушиваясь в знакомые слова, произносимые священником на славянском языке, Влад чувствовал себя почти на родине, в Румынии.

Бывало, и после службы он продолжал стоять в храме перед иконостасом, не замечая времени, но рано или поздно отворялась дверь и раздавалась венгерская фраза, такая чуждая здесь:

– Господин Дракула, пора.

Давнишний знакомый, отец Михаил, в прежние времена ездивший из Пешта в Вышеград, по-прежнему оставался духовником Влада, но рассказывать по-прежнему было нечего.

– Отче, я всё ещё взаперти, поэтому грешу мало.

– А в мыслях?

– Ты о плотском желании, отче?

– Держи мысли в узде и не впадай во грех даже мысленно. Думай лучше о своей скорой свадьбе.

Опять появились у Влада уже давно забытые подозрения, что отец Михаил говорит с чьей-то подсказки – подсказки Матьяша, ведь королю было бы крайне выгодно, чтобы кузен думал только о невесте и ни о ком другом. Наверное, для той же цели Матьяш удалил из дома, где содержал жениха, всю женскую прислугу – пусть жених думает не о сторонних женщинах, а лишь о той, с которой скоро сыграет свадьбу.

Расчёт оказался верным. Иногда Влад чувствовал себя так, будто влюблён, а ведь он ещё ни разу не видел свою наречённую. Правда, иногда туман мечтаний рассеивался, наступало отрезвление, и тогда Влад думал не о женитьбе как таковой, а о последствиях женитьбы. «Давным-давно, – говорил он себе, – в далёкой стране, лежащей между высокими горами, широкой рекой и великим морем, жил-поживал славный государь, и было у него три сына. Страна эта – Румыния, государь – мой отец, но сказка у нас с самого начала не задалась, ведь сказки рассказывают о младшем сыне, а я – средний. Но если начало ещё можно принять, то концовку слушатели уж точно не одобрят».

Сказка всегда заканчивается свадьбой. Вот и средний сын после многих мытарств наконец-то, с большим запозданием, женится. На ком положено жениться государеву сыну? Конечно, на прекрасной золотоволосой девушке, которую зовут Иляна Косынзяна. Живёт она в волшебном царстве, в своём дворце, и богатств у неё видимо-невидимо. Многие румынские сказки говорят о ней. Только вот незадача – в нынешнем повествовании невесту зовут не Иляна, а Илона, кудри её не золотого цвета, дворец находится не в волшебном царстве, и она к тому же католичка! Это последнее обстоятельство пришлось бы совсем не по вкусу православным румынам. Даже будь невеста хоть злой феей, они и то возмутились бы меньше!

Если сын православного государя женится на католичке, то неизбежно пойдут недобрые слухи. Раз жена католичка, то неужели главный герой сказки, ради возвращения себе свободы и трона, сделался католиком, а?

«Ой, сколько же объяснений придётся давать, когда вернусь в Румынию», – думал Влад. Он и сам был удивлён, когда ему рассказали, что благодаря унии, заключённой во Флоренции между католической и православной церковью лет тридцать назад, стало возможно то, о чём раньше никто и помыслить не мог – так называемые «смешанные браки». Правда, не все православные страны признавали унию, и Румыния до сей поры не признавала, но Влада убедили в том, что смешанный брак это сейчас лучший выход, чтобы ни одна из сторон не чувствовала себя ущемлённой. Влад не стал бы переходить в католичество, а невесте перейти в православие не позволили бы родственники, да она и сама не хотела.

Венчание должно было пройти по латинскому обряду. Детей, рождённых в этом браке, следовало «делить» между церквями: сыновей воспитывать в вере отца, а дочерей – в вере матери.

Влад сперва настаивал, чтобы и дочери воспитывались в православной вере, но затем уступил, когда узнал, что семья, из которой происходила невеста, ему хорошо знакома. По правде сказать, он не ожидал, что тестем его станет тот самый Ошват Силадьи. Тот самый, с которым они вместе били турок в Болгарии.

Пятнадцать лет прошло с тех пор, но если раньше Ошват считал Влада другом, то теперь смотрел на будущего зятя косо. Влад же стремился восстановить дружбу, вернуть расположение Ошвата уступками и примирительными разговорами.

– Что это ты, Ошват? Неужели до сих пор в обиде на меня за то, что я много лет назад отказался идти с тобой ловить Махмуда-пашу? Мне самому жаль, что мы его не поймали и что твоего брата казнили, но ведь ты знаешь, что я не мог пойти с тобой. Мне нужно было позаботиться о своих людях.

– Ты всегда делаешь то, что выгодно тебе, – ворчал Ошват, который, постарев, ещё сильнее напоминал своего старшего брата Михая, но только по виду, а не по речам.

– Да брось, – улыбнулся Влад.

– В прошлый раз ты воспользовался моими воинами для своих целей, а теперь ты поступаешь так же в отношении моей дочери.

– Матьяш сам предложил мне её в жёны. Разве я могу отказаться? Да и твою дочь никто не принуждает.

– Матьяш наплёл ей невесть чего. Сказал, что она обязана тебе помочь, просто по-христиански, а она согласилась, потому что всегда была добрая душа. Будь моя воля, я бы никогда не отдал мою Илону тебе. Даже если то, что говорят про твои дела, враньё, ты слишком стар.

Из-за этих слов Влада одолевали сомнения: «Не кажусь ли я дураком?» Принято считать, что жениться после сорока – плохо. Уж сколько пословиц говорят о старых мужьях – и не перечесть. Румыны обычно говорили, что в двадцать лет мужчину женят родители, в тридцать он женится сам, а в сорок лет его женит бес. «Помнишь ту пословицу? – спрашивал себя Влад. – А теперь ты сам под конец пятого десятка ввязался в такое дело. И придётся объяснять каждому встречному, что дело здесь в политике, а не в бесе».

Знакомство с невестой случилось незадолго до свадьбы. Илона сильно робела. Стоило Владу взглянуть на неё, тут же утыкалась в вышивание. После свадьбы она осмелела, и робость на поверку оказалась скромностью, а ещё проявились терпение и доброта. Правда, недавний узник отчего-то не слишком радовался добросердечной жене. К мужу она относилась, словно к безнадёжно испорченному ребёнку, – не сердилась, напрямую не перечила, а только уговаривала. Например, уговорила посещать купальни, находившиеся недалеко от города, – дескать, туда ходит вся придворная знать, и там можно завести полезные знакомства, да и вода целебная, помогает от боли в суставах и ещё от чего-то.

Приходилось покоряться, потому что супруга давала дельные советы, а если просила о чём-то, то ради общего блага: «Это человек важный. Давай пригласим его к обеду». И всё же было досадно, что супруга порой знает больше тебя и водит, как поводырь слепого. Иногда Влад намеренно переставал следовать советам, но Илона не отступала, уговаривала и уговаривала.

Лучше бы жена оказалась вздорная – вздорной жене можно без всяких церемоний указать её место. А попробуй повоюй со снисходительной, которая старается не замечать раздражённый тон мужа и мысленно повторяет: «Господи, прости неразумца».

Снисходительность к чужим недостаткам – одна из главных христианских добродетелей, и эта добродетель обезоруживает, крепко придавливает к земле – не продохнуть. Временами хотелось бежать, бежать куда-нибудь, где добродетелью и не пахнет.

В венгерской столице, расположенной по другую сторону Дуная, наверняка было много домов, где гостей принимают, а имени не спрашивают. Не случайно Его Величество предупреждал: «Смотри, кузен, веди себя пристойно. Помни, ты породнился с королём, и я не желаю слышать жалоб на тебя ни от кого». Лучше всяких предупреждений сдерживало отсутствие денег. Жениться на богатой ещё не значит самому стать богатым – не разгуляешься.

«Да, супруга властвует над тобой, но и ты можешь властвовать над ней, если завладеешь её мыслями», – говорил себе Влад. Первые две недели после свадьбы ему казалось, что он сумел, несмотря на свои годы, приятно удивить молодую женщину, волею судьбы оказавшуюся рядом. Однако со временем стало понятно – мысли, предметом которых он пробовал стать, уже заняты чем-то или кем-то другим.

Временами, забыв про вышивание, жена подолгу сидела молча и смотрела в одну точку. Могло показаться, что взгляд направлен в окно, но нет.

– Куда ведут дороги, по которым ты только что путешествовала? – спрашивал Влад.

Мечтательница отмалчивалась либо отвечала что-то невразумительное.

Что касается младшего Влада, то, как только дом в Пеште перестал служить местом временного пребывания под стражей, сын поселился у отца. Правда, юноша не стремился навёрстывать упущенное время, проведённое без родителя, а болтался по городу. Винить в этом следовало старого знакомца – Джулиано.

В один из дней молодой флорентиец неожиданно появился на пороге. Пришёл без приглашения, но аккурат к обеду:

– До меня дошли слухи, что господин Дракула обрёл свободу и тут же в некотором смысле её потерял, добровольно попав в самый приятный плен из всех существующих на свете. Как только я узнал, то поспешил сюда – поздравить и с освобождением, и с пленением…

Узнав, что за гость пожаловал, Илона, конечно, пригласила его остаться, а тот во время трапезы тонко льстил «хозяйке жилища» и мимоходом заметил, что его учитель охотно нарисовал бы её портрет.

Ухищрения гостя оказались напрасны, и тогда, поняв, что заказ получить не удастся, флорентиец решил закрепить выгодное знакомство иным способом – узнав про интерес младшего Влада к библиотечному делу, заговорил о типографии Андрея Хесса:

– Она находится почти рядом с моим домом и выходит окнами на площадь Девы Марии, где рыбный рынок. Неужели молодой господин там не был? Удивительно! Этот немец, Хесс, вот уже два года как наладил своё дело. Многие ходят туда посмотреть на производство печатных книг и говорят, что это просто чудо. Я понимаю почему. Ведь на всё королевство типография единственная!

Конечно же, младшему Владу тоже захотелось посмотреть. Джулиано любезно вызвался проводить, раз уж по дороге, а заодно предложил показать другие интересные места в городе.

– Я могу показать молодому господину всё, что ни есть интересного во всей округе!

Илона, несмотря на свои добродетельные правила жизни, вдруг отчего-то решила, что пасынку сейчас нужен такой провожатый:

– Молодым людям, наверное, скучно гулять по городу, если кошелёк пуст? – спросила она и без дальнейших промедлений дала денег.

Да, дала денег, причём много, а затем полушутя предупредила, чтобы младший Влад не спускал всё в один день.

– Госпожа, не беспокойтесь! Я знаю много способов получить самое лучшее за разумную цену и с удовольствием поделюсь этим знанием! – воскликнул Джулиано, на глаз оценив тяжесть кошелька, а Владу оставалось лишь с завистью смотрел вслед уходящим гулякам.

Конечно, юношам нужны деньги. А если ты тоже в глубине души продолжаешь ощущать себя юным? Что толку, когда никто вокруг, даже твоя супруга, не разделяет твоего убеждения.

* * *

В июле Матьяш серьёзно заговорил о том, чтобы помочь Владу вернуть румынский трон. Сидя всё на том же балконе, с которого открывался панорамный вид на город, король высказывал свои соображения:

– Знаешь, кузен, это дело весьма тонкого свойства. Ты успел основательно рассориться и с брашовянами, и с жителями Надьшебена, а ведь они мои подданные. Я в сложном положении, потому что намерен помогать человеку, причинившему им столько зла. Сам посуди, чем для них станет подобная новость. Вот почему я желаю, чтобы ты помирился со всеми, с кем успел рассориться.

– Кузен! Не ты ли сам говорил, что брашовяне оболгали меня!

– Нет, я говорил, что брашовяне ввели меня в заблуждение, но, возможно, они и сами пребывали в заблуждении.

– Кузен…

– Помирись с ними. Ведь это разумно – да и христианский закон велит нам прощать обиды. Сделай это, – настаивал король, – и тогда я разрешу тебе пользоваться доходами с золотого рудника в Оффенбанье, который находится под управлением городского совета Надьшебена. Ты всё жаловался, что у тебя нет своих средств. Так вот они появятся. Этого будет достаточно, чтобы содержать небольшое войско. Я сделаю тебя капитаном в моей армии. Видишь? Примирение тебе выгодно. Или ты хочешь, чтобы Брашов и Надьшебен тайно продолжали поддерживать Лайоту?

Скрепя сердце Влад поехал мириться. Дело оказалось очень простым. Король устроил всё заранее. Оставалось только следовать процедуре.

В городах, когда-то понесших большой ущерб от «изверга и разорителя», приём поначалу оказывали сдержанный, без цветов и флагов. Гость шёл в здание городского совета и там, словно обвиняемый на суде, должен был, сидя перед собранием местных старшин, выслушивать претензии. Свидетелями со стороны ответчика выступали люди из свиты князя, совсем небольшой, состоявшей из королевских чиновников. Там же присутствовал младший Влад. Все они, что бы ни услышали, сохраняли полнейшую невозмутимость.

В первые минуты обвиняемый пытался вникать в смысл речей, но очень быстро терял суть и лишь кивал. «Хоть бы поскорее закончить, – думал он, – выйти из душного помещения на воздух». Хорошо, что присутствие посторонних заставляло обвинителей не слишком увлекаться гневными тирадами, а то перечисление обвинений могло растянуться до вечера.

Когда в собрании, наконец, устанавливалась тишина, а ноги старшин переставали топать, «изверг и разоритель» вставал и говорил:

– Братья и друзья, ваши обвинения во многом справедливы. Однако я прошу вас поступить по-христиански и простить мне то, что было совершено много лет назад. Я желаю загладить вину и обещаю, восстановив свои законные права на престол, дать купцам этого города торговые привилегии, дабы со временем вы могли возместить убытки, что потерпели от меня.

За примирительными речами следовало подписание договора о намерениях, а затем стороны клялись на Евангелии. Влад клялся за себя, а избранные люди из городского совета клялись за себя и за своих подчинённых.

С этой минуты горожане становились дружелюбными, начинали улыбаться и даже похлопывали Влада по плечу. Всё собрание выбиралось на улицу, проходило шагов двести, сворачивало за угол, а вот там уже гостей встречали цветочные гирлянды, флаги. Из толпы, из окон, с балконов раздавались ликующие возгласы. Прямо на улице начиналось праздничное застолье. Влада вместе с сыном и Матьяшевых людей усаживали на почётных местах – среди старшин. Играла весёлая музыка. Народ пил, ел и плясал. Младший Влад присоединялся к танцам. Отец тоже, может, сплясал бы, но по рангу было не положено.

Уже к началу августа со всеми этими делами оказалось покончено. «Прощённый злодей» с сыном и другими спутниками отправился обратно, в венгерскую столицу, и остановился на ночлег в небольшом селении. Точного названия Влад не запомнил. Главное, там нашёлся постоялый двор.

Пока ужинали, окончательно стемнело. На первом этаже в зале для трапез догорал очаг. Люди, ещё недавно занятые игрой в кости, застольными песнями и разговорами, разошлись кто куда или мирно дремали по углам. Жена трактирщика собирала посуду.

– Ты славянскую грамоту учить забросил? – спрашивал отец у сына по-румынски.

– Нет, не забросил, – отвечал младший Влад. – Когда вернёмся, я снова возьмусь.

– Ну, смотри, а то скоро некогда будет учить. С ходу придётся схватывать.

Вдруг в дверном проёме возник вооруженный незнакомец. Затем ещё один, и ещё, и ещё. «Гостей в такое время не ждут. Может, Лайота прислал их?» – подумал Влад и, перекинув ногу через лавку, вылез из-за стола, потому что опасность лучше встречать стоя. Охрана королевских чиновников – немногочисленная, но бдительная – схватилась за мечи. Незнакомцы меж тем приближались, быстрым решительным шагом преодолевая лабиринт меж столов. И вдруг оказалось, что это вовсе не незнакомцы:

– Господин, я так рад! Так рад! – воскликнул Войко и, презрев всякие церемонии, полез обниматься.

Господин поначалу опешил, но почему бы и не обнять друга и соратника, которого не видел почти тринадцать лет. Приехали также трое других соратников, которые когда-то заседали у Влада в боярском совете. Они вели себя сдержаннее, чем Войко, наверное, не надеялись на дружеское приветствие, и потому тот, к кому они приехали, сам обнял их. Пусть не считают себя ниже по достоинству.

Охрана королевских чиновников, да и все остальные, ещё не вполне поняли, что случилось.

– Узнаёшь? – обратился Влад к сыну всё так же по-румынски, указывая на Войко.

Сын с сожалением помотал головой.

– А ты, друг, узнаёшь? – теперь Влад обратился к Войко и указывал на отпрыска.

– Неужто это наш маленький турчонок? Вырос-то как!

– Да, – ответил отец. – Я сам удивился, когда впервые увидел его у короля во дворце.

Теперь сын оглядел приезжих ещё раз, но совсем по-другому. Возможно, что-то вспомнил.

– Господа, – произнёс Влад по-венгерски, обращаясь к королевским чиновникам, – как видите, беспокоиться не надо. Приехали те, кто тринадцать лет назад состоял у меня на службе. Надеюсь, вы не сочтёте невежливым, если я стану говорить с ними на том языке, который вам непонятен?

Чиновники, судя по виду, не доверяли приезжим и считали, что кузен Его Величества поступает опрометчиво, так близко подпуская к себе слуг, которых давно не видел. Но ведь об этом не скажешь прямо.

– Желает ли господин Дракула, чтобы охрана осталась при нём, или наши люди могут идти спать? – спросил один из Матьяшевых людей.

– Пускай спят, – ответил Влад.

– С нами приехали наши люди, – добавил Войко по-венгерски, – так что если и впрямь кто-то заявится, дадим отпор.

Королевских чиновников это не убедило, а наоборот, ещё больше насторожило, но они подумали, что, если кузен Его Величества настолько доверяет чужакам, наверное, на то есть причины. Венгры почли за лучшее удалиться, а бывшие бояре-жупаны, повинуясь приглашающему жесту своего господина, расселись за опустевшим столом.

Влада почему-то очень тронуло то обстоятельство, что расселись все именно так, как сидели когда-то на княжеских пирах – в том же порядке. Сын посчитал себя лишним в этой компании и развалился на соседней лавке, вслушиваясь. Он с трудом вспоминал румынскую речь и сейчас, наверное, не хотел показывать это. Отец, когда говорил с вновь обретённым отпрыском по-румынски, старался произносить помедленнее. А тут все зачастили:

– Господин, мы слышали, ты снова в милости у Матьяша.

– Это правда, – ответил Влад.

– И что те давние обвинения сняты с тебя…

– Это тоже правда.

– А ещё мы слышали всякие бредни… Якобы ты сделался католиком и посещал мессу каждое воскресенье…

– Это неправда.

– А как ты ухитрился жениться на родственнице короля? Неужто Матьяш разрешил ей принять нашу веру? – спросил Войко.

– Она католичка. Я – не католик. Я держусь православной веры, как прежде.

– Кто же вас венчал?

– Католический епископ.

– А как это возможно? – удивлялись бывшие бояре.

– Говорят, – коротко объяснил Влад, – что уния, которую православные греки когда-то заключили с католиками, даёт такую возможность.

– А разве румынское духовенство признаёт эту унию?

– Нет, не признаёт.

– А как же тогда? Неужто ты заставишь нашего нового митрополита признать эту унию, чтоб сделать свою женитьбу законной?

– Сперва надо государем сделаться, – нехотя ответил Влад, – а после буду думать, советоваться.

Помолчав немного, он добавил:

– Я ведь понимаю, чем это грозит. Если во всеуслышание объявить, что румыны признали унию, в мою землю тут же набегут католические священники и давай проповедовать, и тогда простой народ точно решит, что я втайне ото всех сделался католиком, на мессы хожу и желаю всю Румынскую Страну склонить к католичеству… Это только говорится, что, Матьяш сделал мне большое одолжение, отдав за меня свою родственницу. А на самом деле ещё неизвестно, кому выгоднее моя женитьба – мне или католической церкви.

Господин внимательно оглядел остальных своих слуг:

– Ну, а теперь расскажите вы. Что делали без меня всё это время, и отчего вас так мало?

– Век человеческий короток, – отвечал Войко, – и его ещё больше укорачивают разные напасти. Все твои жупаны, кто остался, собрались здесь. Не хватает разве что двоих.

– А они где?

– Они сейчас в большой чести у Лайоты.

– А ты, Войко, я слышал, состоял на службе у моего брата?

– Да, – кивнул тот. – Когда стало понятно, что ты, господин, вернёшься нескоро, я присягнул Раду, но через два года оказался в стороне от больших дел.

– Наверное, подговаривал моего брата порвать с турками? – улыбнулся Влад.

– Не подговаривал, а убеждал, но не убедил. Теперь же я снова хочу служить тебе.

– И мы тоже, господин, – вторили остальные.

– Войко, – удивился Влад, – но ведь ты же присягал. Как ты станешь служить одновременно двум господам?

– Теперь у меня остался единственный господин, потому что брат твой умер недавно, – Войко вздохнул. – Прости, что я принёс эту скорбную весть.

И почему скорбные вести всегда застают врасплох? Влад молчал где-то с минуту, не зная, что сказать. Наконец вымолвил:

– Умер? Отчего?

– Ты, наверно, знаешь, что твой брат и Лайота одинаково пользовались благоволением султана. Но твой брат был этим очень недоволен и поехал к Мехмеду с дарами, желая перетянуть благоволение целиком на себя. Поехать-то поехал, а обратно не вернулся. Наверное, он прогневал султана, потому что бей Никопола и бей Видина получили письмо. Там говорилось, что Раду скончался, а Лайота теперь единственный законный правитель.

– Чем же Раду так прогневал султана?

– Наверное, просил войско, – предположил Войко, – а султан с тех пор, как его люди потерпели тяжкое поражение в Молдавии, близ Васлуя, очень раздражителен, когда ему говорят, что надобен новый поход.

Узнав о смерти брата, князь Влад резко поменял планы. С помощью младшего Влада – вот где пригодились его познания в латыни – были составлены два письма.

Одно предназначалось совету города Надьшебена. В этом письме недавний враг и разоритель просил разрешить ему построить в городе дом. Если уж выбирать из двух городов – Надьшебена и Брашова – то лучше было выбрать тот, где люди чище сердцем. В Надьшебене хоть и называли Влада разорителем, но никто по крайней мере не сочинял на него лживых доносов.

Второе письмо предназначалось королю. Отправитель говорил, что выполнил все условия, примирившись с трансильванскими немцами, и теперь вправе рассчитывать на обещанные деньги, причём эти деньги нужны скоро. Он также сообщал, что набирает себе людей в отряд и поэтому ближайшие недели проведёт в разъездах.