Текст книги "Наука в курьезах. Истории о необычных открытиях"

Благодетель человечества

Вот Луи Пастера жаждали заполучить в свои ряды и физики, и химики. Ему наперебой предлагали кафедры и выгодные места, уговаривали выдвинуть свою кандидатуру в академию наук. Разумеется, Пастер немало для этого потрудился, но узнали о нём когда ему было всего-то ничего – двадцать шесть лет.

В его двадцать шесть Луи уже пригласили в Страсбург занять должность профессора университета. Ректор лично встретил его и даже позвал к себе на обед – познакомиться. Юноша понравился ректору; правильно, тогда ещё у Пастера не было привычки разглядывать в лупу каждый поданный к столу деликатес и перемывать овощи и фрукты кипяченой водой, опасаясь микробов! Но понравился Пастер не только хозяину дома. Одна из его дочек, Мари Лоран, начала украдкой посматривать на молодого профессора, да и молодой профессор не остался в долгу: девушка была симпатичной.

В общем, спустя всего две недели ректор получил письмо, в котором Луи просил руки его дочери. «Жених» писал, что хоть не имеет никакого состояния, но обладает здоровьем и добрым сердцем, а остальное, как говорится, приложится. Свадьба была сыграна!

Честно говоря, здоровье Пастера оказалось не таким хорошим, как он думал. Но это не помешало ему делать открытия для здоровья других. Но начал Пастер не с людей, а… с гусениц!

В южной французской провинции неизвестная болезнь поразила гусениц тутового шелкопряда. Не справившись сами, шелководы начали звать на помощь науку. Наука поспешила – в лице Пастера, который имел о насекомых довольно слабое представление, занимаясь вообще-то кристаллической химией. Но, видно, это его доброе сердце отозвалось на чужую беду, и Пастер вместе с супругой отправились сортировать червей.

Он потратил годы, но всё-таки определил виновника – бактерию; научился сам и научил «хозяев» шелкопрядов, как распознать больного червя и как заставить здорового не жевать заражённые листья. Мало-помалу болезнь искоренили, за что правительство не знало как Пастера и благодарить, а жители вообще хотели воздвигнуть ему памятник из чистого золота!

Если уж за шелкопряда готовы ставить памятники, то что говорить о другом деянии Луи Пастера – вакцине от бешенства. Просто он начал проникаться к бактериям справедливой ненавистью! После гусениц Пастер по возрастающей переключился на кур и петухов. Из его лаборатории с восходом солнца каждый день доносилось кукареканье: профессор изучал птичью холеру.

Плодотворно поработав и выяснив, что болезнь вызывает очередная мерзкая бактерия – холерный вибрион, Пастер впервые за долгое время решил передохнуть и уйти в отпуск, оставив пробирки с микробом в термостате. К его возвращению культуры успели прийти в негодность и не подействовали даже на самых маленьких цыплят. Но дальше случилось непредвиденное: когда этим же цыплятам вкололи заведомо опасную дозу, им снова было хоть бы что!

Так появился совершенно новый способ профилактики инфекций – вакцина, попросту прививка. Пастеру вначале просто не поверили. С академиком Гереном они по этому поводу так повздорили, что тот прислал секундантов (правда, дуэль не состоялась: ни один из противников не умел стрелять).

Апофеозом стало открытие Пастером лекарства против бешенства. Не зря его назвали благодетелем человечества!

Укусы бешеных животных обрекали их жертв на верную смерть, но и колоть препарат с возбудителями болезни, пускай и ослабленными, тоже поначалу было боязно (а вдруг эта миленькая собачка была вовсе и не бешеная?). Девятилетний школьник Жозеф Мейстер был первым, кому спас жизнь такой укол. И скоро все академики-дуэлянты замолчали: укушенные люди выздоравливали один за другим.

Вирус бешенства

Однажды едва ли не пешком добрались в Париж со Смоленщины покусанные волком крестьяне: русский врач, будучи не в силах помочь им, отбил телеграмму буквально «на деревню дедушке», точнее, «в Париж Пастеру». Но волшебника по фамилии Пастер уже знала каждая собака (особенно бешеная), и телеграмма пришла по адресу. В Париже выздоравливающим крестьянам понравилось, только с едой оказалось туговато: все так заботливо несли им разные изысканные закуски, что пациенты запросили хоть немножечко чёрного хлеба и соленых огурцов.

А Пастер отныне только и делал, что боролся с коварными «маленькими животными». Заставлял стерилизовать инструменты в больницах. И пил молоко только… пастеризованное! Потому что сам и придумал этот способ: нагревание продуктов до определённой температуры, чтобы они не портились.

В полевых условиях

Открытия Пастера вызвали ажиотаж. Этак ведь можно все болезни стереть с лица земли максимум через пару лет! Автор купался в славе, остальные – в радужных мечтах. Только время шло, а чуда всё не происходило.

Микробы стали человечеству главными врагами. Их искали, ловили и клеймили позором. Вот и на этот раз: «Ищите микроба!» – сказал своим подчинённым глава «Вашингтонского бюро скотопромышленности»: среди рогатого скота разразилась эпидемия техасской лихорадки. Болезнь, таинственнейшим образом передающаяся от коров из южных штатов коровам-северянкам, повергала американских фермеров отчаяние.

Сотрудников в этом крохотном бюро было четверо, включая руководителя по фамилии Салмон, впоследствии ставший известным. Каждый из «могучей кучки» представлял собой личность неординарную: молодой медик Теобальд Смит, которого больше тянуло к теории, а не к практике, некто Кильборн, интересующийся ветеринарией, и престарелый помощник Александр, который приступал к своим обязанностям только в случае какого-нибудь форс-мажора. Главным героем всей этой истории станет Смит. Именно в его чердачной комнатёнке с тараканами (другой лаборатории для молодого специалиста не нашлось) и начало разворачиваться действо, которое перенеслось потом на вольный воздух, в сельские просторы.

Техасская лихорадка действовала коварно. Если фермеры с севера страны решали прикупить себе рогатого скота на юге и выпускали увеличившееся стадо попастись, случалось непоправимое. Примерно через месяц коровы пастбища переставали есть, слабели, у них начинался жар, и спасти бурёнок не мог уже никто. Зачинщицы, южные коровы, от этой заразы не страдали, но стоило северным особям погулять там же, где они, прогулка оказывалась фатальной.

Стояло лето 1889 года, была страшная жара. Фермеры несли убытки, жаловались, враждовали между собой. В Департаменте здравоохранения поняли, что медлить больше нельзя, и направили на борьбу с болезнью лучшие умы. Сами же скотоводы такими умами не обладали. Но, обладая простыми взглядами на простые вещи, заметили кое-что. А именно маленькое насекомое – клеща. Пошли слухи: клещ, клещ… Болезнь от клещей…

Наука в полуграмотные сплетни не верила. Фермеров подняли на смех: какой-такой страшный клещ? Все болезни от микробов, это ясно, как день! Виновных микробов находили тучи и спорили, спорили, какой же из них виновнее. А скоту от этого не становилось легче.

Итак, Теобальду Смиту тоже было приказано найти микроба. Для этого в лабораторию были заказаны коровьи селезёнки, но пока их доставили, селезёнки испортились. Так не годится, решил Смит. Надо перебираться ближе к тем местам, где разыгрывалась трагедия. И этот городской житель отправляется к земле, строить экспериментальные загоны для коров.

Видимо, там он и услыхал о клещах от местных фермеров. Но, в отличие от многих, не засмеялся…

Скоро загон, разделённый на «комнаты», был готов к приёму гостей с юга. Несколько коров, сошедших с корабля, были просто усыпаны клещами, и гостий нарочно поселили вместе с животными с тамошней фермы. Интуиция не подвела Смита: обрадованные клещи взяли чистеньких коров штурмом и моментально освоились на новой жилплощади. Начался отсчёт месяца – месяца, который должен был всё решить.

Теобальд Смит (1859–1934)

Чтобы скоротать время, Смит вместе с Кильборном взялись за дело, не очень достойное учёных, как сочли бы многие. Хорошо, что начальник, Салмон, не слишком утомлял своим руководством, иначе парни получили бы нагоняй, занимаясь вместо поимки микроба поимкой клещей, сосущих кровь южных коров.

Это была ещё та работёнка! Насекомые ни в какую не желали отрываться от своего угощения, зарывались в шерсть, лопались… До истечения месяца оставалось всё меньше и меньше дней. Ежедневно Смит или Кильборн посещали полевую лабораторию, наблюдая за коровами, а заодно собирая тех клещей, которые на момент глобальной ловли были совсем детьми. Как только решили, что всю мелочь выловили, бывших клещеносных коров тоже подселили к здоровым соседкам.

Час икс настал. Коровы заболели. Всё сложилось просто идеально (если не считать жертв – бурёнок, пострадавших ради спасения соплеменников). Где были клещи, появилась и зараза; где клещей уничтожили – заразы не было. В крови больных коров действовали тёмные грушевидные бациллы; микроб был найден, но не ему принадлежала главная роль.

Непонятым оставалось одно: как же клещ переносит заразу, если он не умеет летать, не перепрыгивает с одной коровьей спины на другую, а проводит всю свою короткую, но вредоносную жизнь на одном животном?

Тогда Смит подумал и заказал с полей юга побольше травы. Да чтобы непременно с клещами! Травка была предложена здоровым коровам на обед. Сжевали они её за милую душу, и ничем плохим это для них не обернулось. Ладно, решил Теобальд, увеличим концентрацию! И сварил из толчёных клещей суп. Это блюдо понравилось его подопечным ещё больше.

Разгадка крылась в чём-то другом… И нашлась внезапно. Поскольку клещи уже были для Смита едва ли не спутниками жизни, он научился даже выращивать их на стеклянных блюдцах. Крохотных «деток» и энергичных «подростков», которые страшно хотели есть, он просто так решил усадить на здоровую, упитанную корову. Она заразилась, и только теперь стало ясно: опасен не взрослый клещ-папаша и не мать-клещиха, а их потомство. Оно, юное и шустрое, уже из яиц выходит носителями бацилл!

Так закончилось расследование дела о возбудителе страшной болезни. Её искоренили простым способом: регулярным купанием коров. Чистота снова оказалась залогом здоровья.

Но о Теобальде Смите, к сожалению, теперь почти забыли. Или он сам не гнался за популярностью? Знаете, даже всем известная бактерия сальмонелла, которая вызывает кишечную инфекцию, тоже была открыта именно им. А названа… Да, в честь его руководителя Салмона, получившего все лавры.

Кто смеётся последним

Одно очень действенное и очень недорогое лекарство долгое время оставалось незаслуженно забытым. Его просто-напросто считали несерьёзным, потому что это лекарство – обычный смех.

С журналистом и редактором Норманом Казинсом случилась беда. Он всегда был полон сил и энергии и всё успевал, но однажды внезапно почувствовал себя плохо. Поднялась температура, заломило всё тело. Уверенный в том, что всего лишь простудился, Казинс поначалу не придал этому значения, но его состояние ухудшалось так стремительно, что уже через некоторое время стало трудно ходить, поворачивать голову, шевелить руками.

Диагноз, поставленный врачами, даже название носил ужасное – анкилозирующий спондилоартрит. Ещё ужаснее был прогноз: болезнь поражает всю костную систему и вылечивается только в одном случае из пятисот.

Казинс был потрясён. Медленно и мучительно умирать – что может быть страшнее? Лучшие медики занялись им, но всё было напрасно. Даже разомкнуть челюсти для того, чтобы поесть, и то стало возможным с огромным трудом. Целыми днями Казинс лежал, отвернувшись к стенке больничной палаты, и отказывался даже принимать родных. Медики записали его в безнадёжные.

Лёжа днём и ночью без движения, чего только не передумаешь. И Казинсу вспомнилось прочитанное когда-то: страх, уныние, депрессия угнетают иммунитет и действуют на организм разрушительно, а положительные эмоции, наоборот, способствуют оздоровлению. Так-то оно так, да где же на его месте этих положительных эмоций набраться? Но терять всё равно нечего: лекарства-то не помогают!

И, несмотря на боли, несмотря на то, что Казинсу давно уже не до смеха, он решает… посмеяться над своей болезнью. Не слушая протесты докторов, он заставляет их выписать его из клиники и перевезти в отель, где ничто не напоминало бы о недуге. Оставшись под присмотром только своего личного врача и сиделки, Казинс просит установить в номер кинопроектор и принести лучшие комедийные фильмы и много-много юмористических книжек.

Но начать веселиться ни с того ни с сего не так-то легко. Первое время больной угрюмо взирает на экран. Затем горько усмехается: надо же было затеять подобную глупость! Но постепенно, постепенно отвлекается от своих грустных мыслей и втягивается в процесс: сначала начинает улыбаться, потом хихикать, потом хохотать! Когда он просмеялся десять минут подряд, то к своему удивлению, смог после этого поспать целых два часа, не испытывая боли.

И снова сиделка включает кинопроектор или читает Казинсу смешные истории, день за днём. Больной докладывает врачу о том, что боли стали слабее. Врач удовлетворённо кивает – смейтесь на здоровье – и начинает делать Казинсу анализ крови до и после сеанса веселья. Показатели хоть чуть-чуть, но улучшались!

На фоне «смехолечения», конечно, продолжался и приём лекарств. Но первое, что Казинс перестал принимать – это снотворное. Спалось ему теперь почти хорошо, ведь он так уставал смеяться.

Казинс уверенно шёл на поправку и, наконец, наступил день, когда он смог встать с постели и начал заново учился ходить и управлять своим телом. Подвижность суставов увеличивалась просто на глазах, руки и ноги снова слушались. В итоге Казинс смог вернуться к занятиям теннисом, верховой ездой и игре на органе, а главное, к любимой работе. Лет через десять он встретил одного из врачей, которые занимались им в клинике. Узнав пациента, врач был совершенно обескуражен.

Нормана Казинса назвали человеком, рассмешившим смерть. А науку, которая с той поры начала пристально изучать возможности смеха – гелотологией.

Больничные клоуны

Быть оптимистом вообще никогда не повредит, особенно в сложных ситуациях. Но, оказалось, смех способен улучшить не только настроение, но и самочувствие. И дело не только в выработке эндорфинов – «гормонов счастья», но и в ощутимой физической нагрузке! Искреннее веселье сравнимо с занятиями фитнесом, потому что одновременно работают восемьдесят групп мышц. Современная медицина уверяет, что хохотушки и весельчаки гораздо меньше болеют; а может, они просто не всегда обращают на свои болячки внимание?

Смехотерапия бывает индивидуальной и групповой (смех – штука заразительная), появилась специальная йога смеха и даже специальная профессия – медицинский клоун. Доходит, извините за каламбур, до смешного: обезболивание смехом предлагают будущим мамочкам во время родов.

Из всех живых существ на Земле смеяться умеет только человек. Главное – подойти к этому делу со всей серьёзностью!

Улыбнитесь Моне Лизе

Когда не хочется хохотать, настроение поднимет и обычная улыбка. Особенно если эта улыбка создана гением.

Тайну полотна, с которого загадочно улыбается Мона Лиза, только и делают, что «раскрывают», регулярно и каждый раз совершенно окончательно. Кто-то объявляет, что у Джоконды нет передних зубов, что она страдает астмой, что это не «она», а «он» – сам живописец в женском обличье, и вообще, что Джоконда вовсе даже не улыбается, а глядит злобно. При этом героине приписывают то паралич лицевого нерва, то симптомы идиотизма, то беременность. Но вопреки общей погоне за сенсациями, тайна картины так и остаётся тайной. Как и сам её создатель!

Леонардо из Винчи (а именно так переводится его «фамилия», точнее, прозвище по названию городка) не учился на художника. Он был у художника подмастерьем. Однако свой первый шедевр сотворил, по легенде, ещё в детстве: расписал щит, изобразив голову Медузы, такую ужасающе-отвратительную, что все шарахались. Но так как именно такой ей и полагалось быть, то талант был налицо.

Достигнув тридцатилетия, Леонардо понял, что пора, наконец, делать карьеру. В 1482 году миланский герцог Лодовико Сфорца получил такое необычное письмо, что просто поразился хвастливости автора, который всячески рекламировал… самого себя. Он утверждал: «Владею способами постройки очень легких и крепких мостов, которые можно без всякого труда переносить и при помощи которых можно преследовать неприятеля, а иногда и бежать от него»; кроме этого, обещал придумать средство, чтобы «жечь и рушить мосты неприятеля», способы «отводить воду из рвов» в случае осады, устраивать осадные мосты, изготовлять «кошки» и лестницы, разрушать укрепления, недоступные для артиллерии, и пушки, «которые кидают мелкие камни, словно буря, и наводят своим дымом великий страх на неприятеля». «Также устрою я крытые повозки, безопасные и неприступные, для которых, когда врежутся со своей артиллерией в ряды неприятеля, нет такого множества войска, которого они не сломили бы». В общем, всё для фронта, всё для победы – на случай если Сфорца надумает воевать. Дальше в письме говорилось: «Во времена мира считаю себя способным никому не уступить как зодчий в проектировании зданий, общественных и частных, и в проведении воды из одного места в другое. Также буду я исполнять скульптуры из мрамора, бронзы и глины. Сходно и в живописи – всё, что только можно, чтобы поравняться со всяким другим, кто б он ни был». И много-много обещаний в таком же духе.

Герцог заинтересовался: кто есть этот «и швец, и жнец, и на дуде игрец»? И пригласил хвастуна ко двору!

Леонардо явился с подарком – с необычной серебряной лирой в виде конской головы, собственноручно сделанной. Играть на ней тоже предстояло именно Леонардо – без сомнения, он умел и это. А ещё устраивать увеселительные мероприятия, декламировать баллады собственного сочинения, изготавливать какие-то хитрые приспособления для хозяйства, расписывать фрески, жарить мясо удивительной вкусноты и среди всего прочего ваять статую, изображающую герцога верхом на коне. Сфорца был доволен (хотя платил за всё это не так уж много). Только одно смущало герцога: брался Леонардо за всё и сразу, но доводить до конца как-то не спешил…

Рисунки Леонардо да Винчи

Дело в том, что да Винчи был увлечён практически всем. Записные книжки, испещрённые ужасно неразборчивым зеркальным почерком левши (справа налево), зато прекрасно иллюстрированные, сохранили огромное множество безумных проектов и идей. Для того времени они и вправду были безумными: танк, парашют, водолазный костюм, подводная лодка, пароход… Ткацкий станок, машина для изготовления иголок, подъемный кран, системы осушения болот, мосты и сооружения… Автомобиль, вертолет, пулемет, планер, дымовая завеса, прожектор, катапульта… Нет такой области знаний, в которой Леонардо не предложил бы что-нибудь новенькое.

И тем не менее фантастическая плодовитость этого удивительного человека сегодня под сомнением. Из всех его изобретений и задумок при его жизни получило распространение… только одно – колесцовый замок для пистолета. Все остальные оказались в те дни слишком «продвинутыми». Виной этому было и то, что закончить какое-либо дело для Леонардо означало это дело «похоронить». И если бы он попытался соорудить действующие модели, его затеи скорее всего не увенчались бы успехом.

Свои художественные полотна вообще он писал годами, в результате чего они портились, хранясь кое-как, но художник словно нарочно не исправлял повреждений: пусть жизнь сама внесёт коррективы. По сравнению с инженерными проектами, живописных произведений у него совсем немного. Но от этого они не становятся менее прекрасными. А всё его наследие – менее удивительным.

Не избежал Леонардо и классической «болезни» изобретателей: в течение нескольких лет с упорством пытался сконструировать вечный двигатель. Но хотя он не имел понятия о законе сохранения энергии, открытом намного позже, да Винчи всё равно пришел к выводу, что вечный двигатель собрать невозможно. Так что и не пытайтесь!

Вечный вопрос

Ещё в 1775 году Парижская академия наук вынесла решение: отныне рассматривать проекты вечных двигателей не будет. Но это не помогло. Даже сейчас, спустя два с лишним века ничего не изменилось: как изобретали умельцы по всему миру Perpetuum Mobile, так до сих пор изобретают.

Мечта создать механизм, который безостановочно двигал бы сам себя да ещё с пользой для других, столь же красива, сколь и недостижима. По крайней мере, до тех пор, пока действуют законы термодинамики. Это как поиски философского камня или эликсира жизни – идея овладевала умами представителей самых разных эпох, умами учёных и шарлатанов, инженеров и пенсионеров. Иной раз всё начиналось с радужных надежд, иной раз с хитроумного замысла; кто-то благородно желал явить миру неиссякаемую энергию, а кто-то просто разбогатеть и прославиться. Одни проектировали двигатель только на бумаге, другие пытались собрать действующий образец. В итоге всё одинаково заканчивалось разочарованием и обидой на весь белый свет.

В попытках воплотить эту химеру шло в ход абсолютно всё: вода, пар, ветер, магниты, ртуть… По своему устройству вечные двигатели бывают первого и второго рода. Но самый большой интерес для истории курьёзов представляет так называемый «третий род»! Он наиболее прост в исполнении, но… не имеет к двигателям (и не только к вечным) совсем никакого отношения. Такие штуки приводятся в движение людьми, тщательно скрывающимися где-нибудь в соседней комнате!

«Вечный двигатель» Орфиреуса

С помощью подобного гениального изобретения однажды едва не «развели на деньги» самого Петра Первого. Человек, устроивший этот грандиозный обман, звался Иоганн Бесслер, или Орфиреус, как он себя нарёк сам. Его махинация с перпетуум мобиле стала бы самой финансово успешной, однако, царь не дожил до развязки этой истории и заплатить не успел. А денег было запрошено Орфиреусом не просто много, а безумно много по тем временам – сто тысяч талеров. Наверное, его «самодвижущимся колесо» стоило такой суммы, но Пётр Первый хотел убедиться, что двигатель работает.

Орфиреус уже не раз демонстрировал свою машину, и до сих пор всё проходило гладко. Двигатель запускали, потом запирали комнату, где колесо вращалось, и даже охрану приставляли. Через несколько недель, открыв двери, убеждались, что оно действительно всё ещё крутится! После таких испытаний жулику выдали бумагу о том, что его вечный двигатель делает 50 оборотов в минуту, способен поднять 16 кг на высоту 1,5 м и может приводить в действие кузнечный мех и точильный станок. Царя Петра, интересующегося всеми техническими новшествами, не могли оставить равнодушными такие сведения, хотя его и предупреждали, что французские и английские учёные «ни во что почитают все оные перепетуи мобилес и сказывают, что оное против принципиев математических».

Сам Орфиреус не раскрывал секрета своей машины. Более того, при малейшем подозрении, что секрет хотят похитить, уничтожал все чертежи и уезжал в другой город. И только его семья знала разгадку тайны. Потому что самодвижущееся колесо приводилось в движение… служанкой Орфиреуса и его братом! Они прятались в другом помещении и незаметно дергали за тонкий шнурок, вот и всё.

Но там, где знают трое, знает весь свет. Однажды после какой-то домашней склоки служанка в отместку разболтала секрет Орфиреуса. «Никому невозможно верить», – возмущался гениальный изобретатель.

Сейчас вечные двигатели предпочитают называть псевдовечными или мнимыми вечными. Из высокой мечты они постепенно превратились в забаву. Была, например, в послевоенные годы популярная игрушка «пьющая утка». Стеклянная трубка с шариком и выступом вроде клюва весьма отдалённо напоминала пернатый прототип, но вызывала любопытство: стоило один раз окунуть клюв в стаканчик с водой, как утка начинала «пить», методично раскачиваясь вперёд-назад. Просто внутри трубки находилась испаряющаяся жидкость, которая то поднималась вверх, то опускалась вниз – главное, чтобы в стакане всегда была вода. Всего одиннадцать шиллингов стоила такая игрушка.

А вот какую игрушку подарил публике владелец одного из кафе в штате Калифорния: помня, что реклама – двигатель торговли, он решил сделать этот двигатель вечным! Толпы зевак собирались поглазеть на чудо, а заодно заходили в кафе полакомиться. Было абсолютное ощущение, что колесо двигают перекатывающиеся тяжелые шары, и что вращение не остановить. Даже технически подкованные клевали на эту удочку. Правда, однажды случилось непредвиденное: по всей округе надолго отключили электричество. И те, кто пришёл взглянуть на вечный двигатель в это время, узрели его прикрытым газетой…

Да, нелегка жизнь изобретателей. Веками над ними смеются и крутят у виска. А они смотрят свысока на своих хулителей и презирают соперников – таких же изобретателей вечного двигателя. Они пишут и издают книги, имея устройство, о котором пишут, лишь на страницах этих книг. Так было и так будет, наверное, вечно. Вечный двигатель – вечный вопрос.