Текст книги "Наука в курьезах. Истории о необычных открытиях"

Доверяй, но проверяй

Всякими феями легко ввести в заблуждение какого-нибудь наивного обывателя. Но только не солидного профессора Вюрцбургского университета!

Иоганн Берингер, помимо своих прямых занятий – преподавания философии и медицины, имел хобби, собирал всякие ископаемые древности. Так славно бывало прогуляться по берегу реки или к подножию горы: вдруг повезёт найти что-нибудь интересненькое среди обломков известняка… А ещё Берингер очень верил в Творца. И когда профессору принесли посмотреть недавно найденные камни причудливой формы со странными рисунками, он чуть не подпрыгнул.

Да, это без сомнения были они – эскизы, по которым Творец создавал наш бренный мир! Ведь земная твердь появилась раньше человека. На камнях красовались довольно отчётливые вырезанные контуры животных и растений: то вдруг попадётся рисунок рыбы, то птицы, то какого-нибудь моллюска. А то вдруг луна, солнце или даже комета с пышным хвостом!

Целый год Берингер скупал изумительные находки. Кое-что удалось отыскать самому, и тогда он вёл своих студентов на место, где свершилось великое открытие.

В 1726 году из Вюрцбургской типографии вышла роскошная книга. Автор, Иоганн Берингер, подробнейшим образом описал все находки, а иллюстратор выполнил гравюры. Объёмистый, содержательный том, готовый донести великую мысль до читателей-невежд, был разослан в университеты Европы.

На том, как книга широко обсуждается, нахваливается, и закончить бы всю эту историю. Но нет. На своё несчастье, Берингер решил продолжить поиски рисунчатых камешков. Очередной находкой оказался булыжник, на котором было недвусмысленно нацарапано: «Берингер дурак».

Фальшивые окаменелости

Нет, Творец так пошутить не мог! С булыжником наперевес в качестве вещественного доказательства (а может, и орудия мести) оскорблённый профессор помчался в университет. Он устроил расследование, в ходе которого и была установлена вина двух его молодых коллег. Не только последний камень, но и остальные, все до одного, оказались их проделками. Целью розыгрыша было всего лишь немного сбить спесь с заносчивого Берингера. Надо отдать должное, профессору всячески намекали: точно ли он уверен в своих выводах? Берингер никого не слушал…

Но, подумать только: серьёзные люди, а дразнятся, как мальчишки! Всё-таки и учёным не чуждо ничто человеческое. Есть одна история уже из советского прошлого: когда известный английский физик Дирак читал семинар в России, в Институте физических проблем, сидящий в первом ряду Лев Ландау бубнил – тихо, но внятно: «Дирак – дурак, Дирак – дурак». Дирак неожиданно повернулся и громко по-русски ответил: «Сам дурак!». Аудитория сотряслась от смеха…

А доверчивый профессор Берингер свою дальнейшую жизнь посвятил поиску и изъятию экземпляров книг из злополучного тиража, разошедшегося по всему свету. Через двести тридцать лет вышло её второе издание. Видно, как минимум один экземпляр автор так и не нашёл.

Кто и шутя и скоро пожелает…

Каждый охотник желает знать, где сидит фазан.

Мнемоническое правило

Охотник ещё только желает знать, а мы уже знаем – все цвета радуги расположены строго по этой поговорке! Похожие строчки-запоминалки применять очень удобно. В том числе и для того, чтобы под рукой всегда было готовенькое значение Пи.

Число Пи – отношение длины окружности к её диаметру – привлекало к себе внимание ещё в незапамятные времена. Какого бы размера ни была окружность, это отношение не менялось! Это явление одновременно удивляло, восхищало и приводило в отчаяние.

Вначале поступили просто: заметив, что Пи больше двух, но меньше четырёх, сошлись на том, что оно равно трём. Это было очень приблизительно, но до поры до времени всех устраивало. До той поры, пока развитие наук не позволило сделать более точные вычисления.

 
Двадцать две совы скучали
На больших сухих суках.
Двадцать две совы мечтали
О семи больших мышах…
 

Этот стишок про дробь, равную двадцати двум седьмым, иллюстрирует уточнённое значение Пи, которое вычислил великий Архимед. Но всё-таки не ведал он пока, что число Пи такой дробью (и вообще какой-либо обыкновенной дробью) изобразить нельзя, потому что оно, как ни крути, иррациональное.

Прошло время, и появились 3,14… Всё точнее становились научные методы, и цифры после тройки выстраивались всё в более длинную колбасу. «Вот и знаю я число, именуемое Пи. Молодец!» – мог говорить теперь кто угодно. Потому что эта фразочка была специально предназначена для запоминания первых знаков: 3,1415927. «Кто и шутя и скоро пожелаетъ Пи узнать число – ужъ знаетъ!»… В математическом фольклоре сохранились самые разные варианты подобных подсказок, помогающих запомнить «хвост» подлиннее. Но в итоге и они оказались слабым утешением. Потому что число Пи оказалось бесконечным.

Кое-кому это совершенно не понравилось. Врач и любитель математики из Индианы Эдвард Гудвин в 1896 году пытался продвинуть законопроект, в котором число Пи признавалось равным 3,2. Подумать только, как просто, а главное, сколько на этом можно заработать! Жители Индианы, так и быть, смогут пользоваться этим новым знанием бесплатно, а вот остальному миру придётся «отстёгивать» авторские отчисления всякий раз, когда они упомянут Пи. Законопроект одобрили два комитета, и он двинулся было на рассмотрение в сенат, но, как назло, вмешался профессор Уолдо. Он назвал автора сумасшедшим, после чего сенаторы усомнились в проекте и отложили рассмотрение на неопределённый срок.

А рекорды по подсчёту количества знаков в числе Пи теперь ставят с завидной регулярностью. Если сначала это делалось с целью повышения точности, например, при расчёте орбит, то теперь это такое необычное хобби. По последним сообщениям в прессе, Николас Чже из Yahoo смог вычислить (страшно даже произнести) два квадриллиона цифр.

Есть и ещё одна веская причина для таких усилий, кроме любопытства. Последовательность цифр числа Пи не подчиняется никакой закономерности. Абсолютно никакой! Это означает, что однажды в ней может встретиться всё, что угодно: любой телефон, любой пин-код, номер любой кредитки. Это была хорошая новость. А теперь плохая: чтобы отыскать заветный набор цифр, нужно знать, где именно искать. А учитывая, что число Пи бесконечно…

Но надежда есть! Американский математик Улэм как-то раз, сидя на скучном мероприятии, начал чертить на клочке бумаги спираль в виде числа Пи. Потом обвёл простые числа в кружки – и с изумлением увидел, что кружки стали выстраиваться вдоль прямых. Следовательно, есть в этом хаосе какой-то порядок. Но велика пока ещё сия тайна.

У числа Пи есть настоящие фан-клубы, словно у заправской звезды. О нём снимают фильмы, поют песни и соревнуются, кто сможет запомнить больше цифр после запятой (особенно преуспели в этом японцы и китайцы; у студента Лю Чао на то, чтобы проговорить 67890 цифр, ушли целые сутки). А в Сиэтле установлен памятник числу Пи.

Понравилась история? Тогда обведите в своём календаре дату 14 марта – день, когда празднуется Международный день числа Пи! Лучшим подарком к этому празднику станет, пожалуй, новый стишок-запоминалка или портрет Альберта Эйнштейна (потому что это ещё и его день рождения). Но чтобы быть точными, начинайте поздравлять друзей 14 марта строго в 1 час 59 минут и 2653589793238462643383279502884197169399375105820974944592307816406286208998628034825342117067982148086513282306647093844609550582231725359408128481117450284102701938521105559644622948954930381964428810975665933446128475648233786783165271201… секунд.

Памятник числу Пи в Сиэтле

Пи-пи-пи

«Пи» не всегда означает что-то глубоко математическое. Хотя без математики не было бы и того «пи», о котором сейчас пойдёт речь.

Есть одна известная шутка, как учёные изобрели противозачаточные таблетки для мужчин – на 99 % эти таблетки состояли из снотворного. Американка Маргарет Сэнгер многое отдала бы за такое средство! Её отец был вечно пьян, а мать рано умерла, не выдержав постоянных беременностей в условиях ужасной бедности. Неудивительно, что Маргарет сделалась ярой феминисткой и поклялась себе, что найдёт способ облегчить женскую долю.

Маргарет Сэнгер (1879–1966)

Революционные взгляды не помешали ей весьма удачно выйти замуж (дважды!). На борьбу были ох как необходимы средства, и она их получала.

Но в один миг решить этот вопрос тогда не могли даже большие деньги. Могли только учёные, которым эти деньги очень бы пригодились, только и учёных в этой области было раз-два и обчёлся. Ещё в 1932 году «дедушка гормональных таблеток» профессор Людвиг Хаберландт из Австрии покончил с собой – вот до чего довели его исследования. Он изучал гормон прогестерон и его действие на кроликов и, поняв суть процесса, взялся за создание контрацептива для людей. После выхода статьи с чересчур шокирующим по тем временам названием «Гормональная стерилизация женского организма» на учёного обрушилось всеобщее негодование. Оно оказалось такой силы, что смысл работать и даже жить дальше Хаберландт потерял.

Имя биолога Грегори Пинкуса пока ещё было никому не известно (да таким оно, в общем-то, останется, несмотря на все его заслуги). Но Маргарет Сэнгер услышала об этом человеке – как о специалисте в вопросах размножения животных.

Пинкус с коллегами согласились помочь – но деньги попросил вперёд! Сумма требовалась немаленькая, а Маргарет то ли находилась как раз «между» своими браками, то ли муж не согласился выкладывать деньги непонятно на что…

Средства нашлись – что логично – у другой женщины. Филантропкой оказалась миллионерша Кэтрин Маккормик. Её муж был болен шизофренией, собственная научная карьера не состоялась, и миссис Маккормик очень прониклась проблемой. Пинкусу был вручен чек на 40 тысяч долларов.

Группа женщин-энтузиасток записалась в добровольцы. По названию гормона прогестерона, который стал основой создаваемого препарата, вся эта история получила название «Прогестероновый проект Пинкуса». По-английски это звучало как «пи-пи-пи», и очень скоро в этом услышали pee-pee-pee, что значит «пúсать, пúсать и пúсать». Слишком уж много раз приходилось дамам сдавать мочу на анализ!

Но их усилия оказались не напрасны. Через пятнадцать лет первая гормональная таблетка была создана. И хотя спустя некоторое время выяснилось, что средство «загрязнено» другим гормоном – эстрогеном, но по сравнению с чистым прогестероном этот вариант оказался даже лучше, и с тех пор таблетки так и производят комбинированными. Прогестерон научились получать из ямса, а потом создали синтетический аналог.

Помня печальный опыт Людвига Хаберландта, таблетки «Эновид» выпустили на прилавки в качестве средства от боли животе, только среди их побочных эффектов указали «временное бесплодие». Женщины на удивление быстро разнесли эту новость через «сарафанного радио», и пришлось называть всё своими именами. «Эновид» был одобрен с одним условием: врач не мог назначать его пациентке больше двух лет подряд. Но пациентки оказались хитрее, и ничто не мешало им через два года менять одного врача на другого! В вопросах планирования семьи многое изменилось, и навсегда.

У Пинкуса, между прочим, тоже была жена. И в тот день, в день открытия, она как обычно встретила мужа с работы и поинтересовалась, как дела.

– Кажется, мы открыли потивозачаточную таблетку, – спокойно ответил супруг.

Ответ жены был вполне предсказуемым:

– Боже мой, почему ты не сообщил мне об этом раньше?!

Не успела воспользоваться преимуществами новинки и сама её инициаторша, Маргарет Сэнгер. В 1960 году, когда «Эновид» начал продаваться в аптеках, ей уже пошёл девятый десяток. Собственных детей у Маргарет было трое.

Ангельская внешность

Каждое мгновение умирает человек,

Но 1,16 человека рождается.

Чарльз Бэббидж, интерпретация стихов Теннисона

В компьютерном фольклоре есть шутка о том, что самое абсурдное словосочетание на свете – это «женщина-программист». Но не обижайтесь, прекрасные дамы! Вам есть что возразить обидчикам. Потому что первым в мире программистом была… именно женщина. Но и это ещё не всё. Она придумала программу для компьютера в те времена, когда компьютера ещё попросту не существовало!

Женщину звали Ада. Ада Лавлейс, в девичестве Байрон. Да-да, её отцом был поэт Джордж Гордон Байрон, который навсегда покинул и жену, и дочь, отправившись бороться с мировой несправедливостью. Поэтому в семье было запрещено даже упоминать его имя, все его книги были изъяты из домашней библиотеки, а мать с содроганием ожидала, когда в девочке проявятся ненавистные гены её отца и она выдаст на-гора какой-нибудь сонет. И девочка выдала, только не рифмованные строки, а чертёж какого-то крылатого летательного аппарата. Её выбор пал на технические науки.

Несмотря на это, Ада выросла прелестной. Не пустышкой в рюшах и бантиках, а весьма эрудированной леди с изысканным вкусом и ангельской внешностью. Она не могла не пользоваться популярностью: в светских гостиных только-только сделались нормой всякие околонаучные разговоры и каждый стремился блеснуть умом и образованностью. Мужчины пали к ногам леди Байрон, а завистницы распустили слух, что она занимается какими-то мистическими штучками и умеет общаться с дьяволом…

Ада Лавлейс (1815–1852)

Техническая выставка собрала весь цвет общества. Именно там и были представлены друг другу Ада Байрон и Чарльз Бэббидж, математик и изобретатель. Это в его мечтах уже рождалась та самая вычислительная машина, для которой Ада скоро возьмётся создавать программу. А пока она выслушала рассуждения Бэббиджа о том, что можно избавить человечество от бесконечных расчётов, производимых вручную (и это в те дни, когда даже средством передвижения ещё была лошадь) и сразу поняла, насколько это богатая мысль.

Поначалу Чарльз Бэббидж создавал «дифференциальную машину». Правительство выделило денег – с тем, чтобы через три года всё было готово. Но проект не удавался, и Бэббидж попросту забросил его. Новая идея – другого, усовершенствованного агрегата овладела им. «Аналитическая машина» должна была не только уметь считать, но и управлять ходом собственной работы.

Вы уже, наверное, догадываетесь, что и эта машина тоже была построена Бэббиджем только на бумаге. Денег на её воплощение требовалось ещё больше, чем на первый замысел. Где же достать их? Надо рассчитать систему выигрыша на скачках! Ада Лавлейс, которая уже была для Бэббиджа верным союзником в его работе над машиной, помогла и тут, но система подвела и они здорово проигрались (из-за чего Ада даже продала семейный жемчуг). Тогда надо написать роман! Но складывать слова – это вам не задачки щёлкать. А правительство, однажды уже «накормленное» обещаниями, тоже не спешило спонсировать новое «неизвестно что»… И напрасно! Ведь Бэббидж продумал все основные элементы, которые по сути оказались в сегодняшних компьютерах: накопитель информации, арифметическое устройство, устройства для ввода и вывода данных. Вычисления должны были программироваться с помощью перфокарты.

Удивительное дело: когда потомки воссоздали машину Бэббиджа по чертежам, она заработала. Это был первый функционирующий компьютер.

Но что же тогда создала леди Лавлейс для несуществующей ЭВМ? Между Адой и Бэббиджем шло оживлённое обсуждение, и ни семейная, ни светская жизнь не могли этому помешать. Двадцатисемилетняя особа с лицом ангела, часами трудясь в своём кабинете, не только написала алгоритм для вычисления чисел Бернулли, чтобы машина могла делать это «без предварительного решения с помощью головы и рук человеческих». И после этого она сообщила Бэббиджу, что его изобретение способно на гораздо большее: машина сможет проектировать, писать литературные произведения и даже сочинять музыку.

Так оно, в общем-то, потом и оказалось впоследствии. И, несмотря не то, что Ада Лавлейс больше ничего и создать-то не успела (она рано ушла из жизни), но своё имя в историю вписала навсегда. В том числе и названным в её честь языком программирования «Ада».

И шах, и мат

Представляете, каково жилось без компьютеров? Тяжкие были времена. И тем более не слыхивали люди про такое чудо, как робототехника. Но не все! Отдельные «продвинутые» личности не только предсказывали появление умных машин, но и мастерили первые прототипы своими руками…

В восемнадцатом веке интеллектуалам был брошен вызов. Автомат выглядел внушительно, пугающе и забавно одновременно: за деревянным столом-ящиком, раскрашенным в чёрно-белую шахматную клетку, восседала механическая фигура в человеческий рост, напоминающая турка (по крайней мере тем, что была в тюрбане и турецких одеждах). Вольфганг фон Кемпелен, придворный советник и изобретатель с гордостью представил собственноручно изготовленного «гостя» собравшимся в венском дворце.

Предназначена была эта великолепная игрушка для игры в шахматы – утончённой забавы самых-самых. Кемпелен вопрошал: кто рискнёт помериться силами в шахматной партии с Турком-автоматом?

Собравшиеся удивлённо переговаривались. Турок молчал и сидел неподвижно. Наконец отозвался один вельможа, имеющий репутацию неплохого игрока. Тогда Кемпелен достал ключ, завёл Турка и… завращав глазами, Турок медленно поднял руку и сделал ход пешкой.

В той партии под всеобщие охи и ахи игрок-доброволец оказался начисто разгромлен. Шах был объявлен тройным кивком механической головы в тюрбане. «Чудо инженерной мысли!» – восторгались одни. «Мистика…» – суеверно выдыхали другие. «Точнее сказать, мистификация», – поправляли третьи, не имея, правда, никаких тому доказательств, но в чудеса не веря. Что мешает этому пройдохе Кемпелену посадить внутрь заправского шахматиста?

Кемпелен не возражал. Он просто предлагал всем желающим во всём убедиться самим. Первым делом желающие заглядывали вниз, под «стол» – не торчат ли оттуда чьи-нибудь ботинки? Но не было ничего, кроме роликов, при помощи которых автомат передвигался по полу. И тогда Кемпелен торжественно открывал дверцу… Шестерёнки, валы, пружины, какие-то ещё неведомые детали составляли начинку Турка, и очевидцы разводили руками: ничегошеньки подозрительного. Тут и кошка не поместится, не то что человек.

Восточный шахматист под чутким руководством своего создателя начал своё победное шествие по Европе. В Вене и Париже, в Берлине и Лондоне он в пух и прах разбивал лучших мастеров. Он не знал усталости и плохого настроения: после каждых десяти-двенадцати ходов Кемпелен снова заводил Турка, и тот вновь был полон сил. Учёные, инженеры ломали головы…

При жизни Кемпелена тайна так и оставалась тайной. Потом автомат перешёл по наследству к австрийскому механику Мельцелю, и в 1809 году даже сыграл с самим Наполеоном (когда император сделал очередной неверный ход, Турок «нечаянно» сбросил все фигуры на пол).

Когда разоблачили автомат (а это было неизбежно), всем даже стало как-то грустно. Жаль было расставаться с таким необыкновенным гроссмейстером! Но к тому шло. Сначала вроде бы мальчишки подглядели, как из фигуры кто-то вылез. А потом неожиданное признание сделал один из «операторов» Турка, находясь сильно под градусом. Да, он сидел внутри и вёл игру. Он и многие другие!

Это было чертовски неудобно – в тесноте, в жаре и практически в темноте нужно было не только сидеть и управлять движущимися частями – руками, глазами и головой Турка, но и играть, да ещё и прятаться, сжимаясь в комок, как только «хозяин» приоткрывал дверцу перед зрителями. Шестерёнки и валики так искусно множились визуально при помощи системы зеркал, что наблюдающим казалось: внутри места нет.

И тем не менее, в Турке умудрялся скрываться даже не подросток и не карлик, а вполне среднего роста шахматист. Не видя ходов противника, ему приходилось отслеживать движение фигур по доске с помощью магнитов и металлических шариков…

Турок-шахматист

Сейчас игра с компьютером в порядке вещей, и это никакая не мистика. Но у Кемпелена и его фальшивого Турка появлялись и подражатели. Новых лже-роботов звали Аджиб и Мефистофель. В Аджиба проигравший соперник выстрелил из кольта и ранил сидящего внутри гроссмейстера, а Мефистофель (уже из соображений безопасности) приводился в действие снаружи – из соседней комнаты.

Формоза, земля мифов

Он появился в Европе ровно на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков, странноватого вида человек со странноватыми манерами. Он представлялся уроженцем далёкого острова, именуемого Формозой, что по-португальски значило «красивая». Звали человека тоже странновато – Джордж Салманазар.

Никто не знал, что привело его сюда. Да, честно говоря, никто особенно и не интересовался им, пока не прослышали, что он с Формозы. Остров, о котором европейцы не имели совершенно никакого представления, давно манил своей экзотикой и неведомостью. А тут такой подарок судьбы!

Естественно, начинались расспросы, ответы на которые гость давал с явным удовольствием и только на латыни (других языков помимо формозского он не знал). С его слов европейцам стали известны мельчайшие подробности о жизненном укладе формозцев, и к всеобщему потрясению, подробности эти оказались шокирующими.

Жизнь островитян никак нельзя было назвать заурядной. Езда на верблюдах, поклонение Солнцу и Луне – это ещё понятно. Модные предпочтения – забавны, конечно, но чего не бывает на свете: формозцы мужского пола ходили в чём мать родила, лишь прикрывая причинные места золотыми тарелками, в то время как женщины целомудренно заворачивались в ткани. Многожёнство островитян, в общем, тоже было объяснимо, хотя и вызывало недоумение. Чем богаче формозец, тем больше жён ему разрешалось завести (не потому ли ему самому даже на тунику не хватало?).

А вот некоторые традиции были, прямо скажем, хоть стой, хоть падай. Взять хотя бы повседневное меню: в нём присутствовало мясо в сыром виде, а самым вкусным считалось мясо змей. Поймав змею, следовало лупить её палкой до тех пор, пока она окончательно не разозлится (при этом весь яд уйдёт в голову, а голову отрежут). Ещё хуже дело обстояло у этих людей с системой правосудия. За убийство карали жестоко – подвешивали виноватого за ноги и превращали в мишень для стрел. Супруге формозца, которая оказывалась уличённой в неверности, доставалось по полной программе: муженёк имел полное право съесть благоверную на обед. Вообще, каннибализма эти люди не чурались. Да чего можно требовать от дикарей, если даже их божество не признавало иного жертвоприношения, кроме как по двадцать тысяч юных мальчиков в год? Сердца этих несчастных священники сжигали на алтаре.

От подобных речей становилось жутковато. Правда, чем больше возникало в рассказе таких подробностей, тем чаще звучали голоса скептиков. Но как же было не поверить этому человеку? Ведь он сам на глазах у всех ел сырое мясо! И спал, как утверждали соседи, только сидя, согласно обычаю острова…

Любопытство брало верх, и уже скоро Салманазар разъезжал с лекциями по просторам Англии. Во всех поездках его неизменно сопровождал новый приятель, священник по фамилии Иннес, который представлял Салманазара обществу. И загадочного выходца с экзотического острова стали принимать в лучших домах и высших кругах. Даже поговаривают, что и у королевы Анны он вызвал интерес. А уж какой интерес вызывали его лекции!

Рисунки Салманазара, изображающие жителей Формозы

Очень скоро оксфордский университет сделал нашему герою весьма выгодное предложение перевести на формозский язык несколько книг. А потом вышла в свет и его собственная книга воспоминаний, с длиннющим, как тогда было принято, названием. С латинского опус моментально перевели на английский, французский и немецкий. Доходы островитянина всё росли и росли…

Свои устные рассказы Салманазар начинал с того, как иезуиты при помощи обмана вывезли его с родного острова и насильно пытались обратить в католическую веру, но не смогли. Именно так он и оказался первым жителем Формозы, оказавшимся в Европе. Ход с иезуитами был беспроигрышным – протестантская среда их очень не одобряла.

Аудитория внимала лектору и осыпала его вопросами (иногда весьма каверзными!). Однажды на его лекцию, будучи в Лондоне проездом, попал иезуит отец Фонтанэ. Ему-то уже приходилось бывать в Азии, и он не мог не поинтересоваться, как же это житель востока может быть таким белокожим? Но Салманазар за словом в карман не лез: смуглы и темноволосы только простолюдины, а представители знати (к каким он и относится) прячутся от солнца в помещениях и сохраняют свою кожу нежной и белой. Ответ выглядел не вполне убедительным, но крыть было нечем. Ещё не изучили до конца, передаётся ли цвет гожи, волос и глаз по наследству.

Ещё хитрее оказался знаменитый астроном Галлей. Слушая такую же лекцию в Королевском географическом обществе, он поднял руку и спросил, случалось ли так, что светило на острове прямо в трубы домов? Салманазар поспешил ответить «нет» – и вдруг понял, что попал впросак. На Формозе, в тропиках, полуденное солнце стоит прямо над головой! Но объяснение нашлось и этому: непостижимые формозцы специально конструируют трубы скрюченными и загнутыми вниз!

И всё-таки… И всё-таки сомнение нарастало. Салманазар начинал путаться, особенно если дело касалось языка формозцев (когда его просили вслух перевести похожие отрывки, тарабарщина получалась каждый раз разной).

В итоге минута разоблачения настала. Точнее, саморазоблачения. Вначале Салманазар признался своим знакомым, а затем и публично: никакой он не формозец и отродясь в тех краях не бывал. Родом он из Южной Франции, имеет неоконченное школьное образование и неистребимую тягу к интригам и надувательствам. Имя ассирийского царя Салманасара понравилось ему своей необычностью и было взято как псевдоним. Ну, а дальше, как говорится, закрутилось.

Между прочим, тот самый Иннес, ставший его лучшим другом, был во все эти штучки посвящён. Но дикие и фантастические подробности о формозцах – это целиком плод выдумок одного Салм… или как там его звали на самом деле?

Нет, этот человек остался верен себе! Настоящего имени своего он так и не раскрыл. Даже в мемуарах, которые были напечатаны уже после его смерти и в которых он прямым текстом называл всю эту историю «открытой насмешкой над публикой» и «фальшивкой от начала и до конца», на месте имени красовались прочерки…

Единственное, что во всей этой истории не было подделкой, так это остров. Потому что Формоза – прежнее название острова Тайвань.