Текст книги "Наука в курьезах. Истории о необычных открытиях"

Как Ломоносов Москву покорял

Василий Ломоносов, отправляя сына учиться в Москву, дал ему с собой обоз рыбы – на взятки.

Анекдот

Кому маячила перспектива сделаться первым парнем на деревне на северном Курострове, а то и на всём поморье? Конечно, Михайло Ломоносову! С его способностями да с отцовским наследством, а если ещё и выгодно жениться… Но парня в столицу потянуло.

Стоп, что за ерунда, скажете вы. Какое наследство, какие перспективы? Все слышали про этого беднягу, который сбежал из глуши и прошагал до Москвы едва ли не босиком вслед за рыбным обозом, сжимая подмышкой грамматику!

Но, как иногда оказывается, не всё так очевидно. История этой, как сказали бы сейчас, головокружительной карьеры, полна загадок. И даже для тех, кто посвятил немало времени исследованию его биографии, Ломоносов остаётся фигурой непростой.

Чем больше загадок, тем больше желающих явить миру сенсационную отгадку. Кто-то пустил слух о том, что Михайло – родной сын самого Петра Великого, но только подтверждений этому не нашлось никаких. Ломоносов-старший, который вопреки расхожему мнению далеко не бедствовал – всё-таки приходился будущему гению истинным отцом.

Василий Ломоносов владел большой усадьбой, двухмачтовым судном на 90 тонн, жертвовал на строительство храма, в общем, был не последним человеком в своих краях. Так что несчастный сын темного поморского рыбака – это такой романтичный литературный образ.

Но знаменитые способности к учению у Михаила действительно проявились в раннем детстве: он быстро сделался лучшим чтецом в приходской церкви, клянчил у знакомых книги и раскрыв рот внимал дьяку Сабельникову, говорившему: «Для приобретения большого знания и учёности требуется знать язык латинский, а ему не инде можно научиться, как в Москве, Киеве или Петербурге, в сих только городах довольно книг на том языке».

И снова перед нашим мысленным взором – деревенский мальчик, бредущий три недели сквозь зимнюю стужу к знаниям, к свету… Но если уж быть точными до конца, то в Москву отправился девятнадцатилетний парень, довольно крепкий, закалённый северным морем и ветрами.

Ломоносов ушёл из дома тайно. Однако известно, что отец знал, где он, потому что Михаил Васильевич писал, как из дома неоднократно приходили требования воротиться. Сын не подчинился, и они с отцом больше никогда не виделись. Только ли тяга к знаниям удерживала Ломоносова вдали от дома или был серьёзный конфликт? Известно про злую и неласковую мачеху, но и отец оказался неласков: так и не прислал сыну ни копейки. Михаилу не хватало даже на перья – он дёргал их у гусей на московских прудах!

В Славяно-греко-латинской академии ему пришлось назваться дворянским сыном. Обман, конечно, был скоро раскрыт, но терять такого способного ученика, по-видимому, не захотели.

М. В. Ломоносов в химической лаборатории (гравюра Н. Наговицына)

А дальше судьбу этого человека рисуют такой, будто он катался как сыр в масле, пользуясь благосклонностью самой императрицы! Но и это не совсем так. Даже став академиком, написав тома трудов, совершив много поистине великого, он встречал всякое – и посмеяние, и анонимки, и отказы. Вот прошение Ломоносова в академию наук, датированное 1743 годом: «Минувшего 1742 г., в генваре месяце подал я, нижайший, в Академию наук предложение о учреждении химической лаборатории, которой еще при Академии наук не было, где бы я, нижайший, мог для пользы отечества трудиться в химических экспериментах; однако, на оное мое прошение не учинено никакого решения». А решение красуется на самом документе: «Адъюнкту Ломоносову отказать».

«Что о дураке жалеть, казну только разорял и ничего не сделал», – заявил десятилетний наследник престола Павел I, получив известие о ранней смерти Михаила Васильевича Ломоносова. Интересно, кто вбил ему в голову такие суждения? Не те ли, кто с издёвкой подшучивал над дырявым кафтаном академика: «Что это у вас, господин академик, ум из кафтана выглядывает?» (на что Ломоносов не оставался в долгу: «Нет, это глупость туда заглядывает»).

Шутить с ним было делом неблагодарным. Но под «горячую руку» попадали только те, кто действительно его допекал, особенно хитрые засидевшиеся в академических креслах иностранцы. Вот и случались скандалы: де в прошлом 1742 году при оной академии адъюнкт Михаило Ломоносов во всю бытность при академии показывал себя во многих поступках не по надежде их профессорской и, часто пьянствуя, делал многие непорядки и драки… А сего де 1743 году апреля 26 дня перед полуднем он, Ломоносов, напившись пьян, приходил с крайней наглостью и бесчинством в ту палату, где профессоры для конференции заседают, в которое де время профессорского собрания хотя и не было, однако же находился там при архиве конференции профессор Вицгейм и при нём некоторые прочие служители. Причём де оный Ломоносов, не поздравя никого и не скинув шляпы, мимо их прошёл в географический департамент, а идучи мимо профессорского стола, остановился и весьма неприличным образом бесчестный и крайне поносный знак руками против них сделал. Сверх того грозил он профессору Вицгейму, ругая его всякою скверною бранью, что он ему де зубы поправит, а советника Шумахера называл вором».

Тем «крайне поносным знаком» оказался самый обычный кукиш. Но Ломоносов был высок, крупен, с большими руками, и размер кукиша поразил впечатлительных иностранцев до глубины души.

Приручивший молнию

На купюре в сто американских долларов изображено мудрое лицо Бенджамина Франклина. Государственный деятель и видный учёный, он не только в своей стране снискал популярность и признание.

Портрет Бенджамина Франклина на денежной купюре

Громоотвод, конденсаторная батарея, электрическая полярность, бифокальные очки и даже Гольфстрим – это только часть его детищ. Особенно интересовало его атмосферное электричество. А начиналось всё, можно сказать, с игрушки – с воздушного змея.

Изучая электрическую природу молнии, Франклин ставил эксперименты и по итогам выдал статью, поразившую всех. То, что статья Франклина вышла в газете, выпускаемой на деньги Франклина – что ж такого, мало ли совпадений бывает на свете?

А суть материала заключалась в следующем. Француз Томас-Франсуа Далибард придумал в 1750 году одну занятную штуку. Далибард извлёк из тучи «электрический огонь», используя для этого очень высокий острый металлический шест.

Франклин пошёл дальше и произвёл гораздо более эффектный опыт и, как он утверждал, повторить его смог бы абсолютно любой! Для этого потребуется всего-то один шёлковый платок.

Было дано подробное описание, как натянуть платок на тонкие скрещенные кедровые рейки. У вас получится отличный воздушный змей – главное, платок возьмите понаряднее! Затем привязываете к змею обыкновенный дверной ключ. А дальше змей должен воспарить к небесам, да не куда попало, а в грозовое облако. При этом ключ притянет искровой разряд – «электрический огонь», как называли тогда.

С помощью своего британского друга Франклин сумел ознакомить со статьёй членов Лондонского Королевского общества, и вскоре про его электрического змея узнала не только Америка, но и Европа.

Через несколько лет в Европе Франклин подружился с Джозефом Пристли, священником, впоследствии химиком. И до того заинтересовал он Пристли своими электрическими опытами, что тот увлёкся ими и уже скоро сумел написать монографию «История и современное состояние электричества». Естественно, змею Франклина была посвящена в ней целая глава, и Франклин её лично редактировал. В этой главе проскользнула одна короткая фраза. Фраза о том, что запуск электрического змея был произведён втайне – чтобы не вызвать насмешек в случае возможной неудачи.

Теперь, спустя столетия, учёные не раз анализировали всё связанное с этим громким экспериментом. И пришли к выводу, что… никакого полёта в действительности не было.

Если сконструировать воздушного змея строго по описанию Франклина (а оно, как мы помним, было весьма детальным), то змей, возможно, и отправится в полёт в ветреную погоду. Но вряд ли сможет утащить на себе ключ, весящий около полукилограмма, какими запирались в те времена двери. Для этого понадобился бы платок гораздо большего размера!

Кроме того, во время эксперимента учёный рисковал погибнуть от сильнейшего электрического заряда, который прошёл бы по мокрой от дождя бечёвке. Похожим образом уже был убит разрядом немецкий учёный Георг Рихман.

Есть небольшое несоответствие и в датах эксперимента. Если электрический змей был действительно запущен в июне, то почему Франклин молчал об этом несколько месяцев? И вообще, не в характере Франклина было бояться насмешек и прятаться от публики.

Нет, сомнений в том, что Бенджамин Франклин явился автором эксперимента, нет. Да и эксперимент как таковой всё же был. Но только мысленный!

Скорее всего, учёный продумал план опыта, произвёл расчёты и даже точно предсказал и описал результат. Вот только змей расправил крылья и взлетел лишь благодаря воображению автора.

Что ж, фантазиям нужен высокий полёт.

Голову на отсечение

Фантазия способна увести далеко. Бывает, один придумает разные невероятные вещи на бумаге, а второй прочтёт и воплотит невероятное в жизнь. Бывает и наоборот: начинает второй, а первый вдохновляется…

Известный роман Беляева о голове профессора Доуэля появился на прилавках в тридцатых годах прошлого века. Но даже современного читателя впечатляют злоключения оживлённой человеческой головы. С трудом верится, но замысел этот был подсказан вполне реальными опытами.

Первая голова почти волшебным образом ожила под руками физиолога Алексея Кулябко. Голова была рыбьей. Через сосуды пропустили физиологический раствор, и несколько часов она функционировала отдельно от тела. Окрылённый успехом, Кулябко повторял опыт многократно, а потом, снова первым в мире, смог оживить ещё и человеческое сердце. Это был рывок!

Приняв своеобразную эстафету, советские биологи и медики взялись за любые попытки продления жизни. Да с такой смелостью, с таким размахом, что результаты и правда стали напоминать научную фантастику…

Город Москва, проспект Мира, дом № 51. На скромной мемориальной доске выбито имя Сергея Сергеевича Брюхоненко. В 1928 году на съезде физиологов этот скромный человек шокировал всех собравшихся: перед участниками предстала живая голова собаки. Главную роль в этом шоу сыграл аппарат искусственного кровообращения – автожектор, который Брюхоненко тоже сконструировал сам. Голова реагировала на звук, свет, запахи. Зал замирал.

Аппарат искусственного кровообращения (схема С. С. Брюхоненко)

О достижении хирурга стало известно за рубежом. Даже Бернард Шоу откликнулся, в своей манере – то ли в шутку, то ли всерьёз: «Я испытываю прямо-таки искушение дать обрезать голову мне самому, чтоб я впредь мог диктовать пьесы и книги так, чтоб мне не мешали болезни, чтоб я не должен был одеваться и раздеваться, чтоб мне не нужно было есть!».

Другой блестящий хирург, Владимир Демихов, уже не только отрезал, но и пришивал. В его маленькой темной лаборатории чудеса рождались одно за другим. Сначала собака с двумя сердцами по ней бегала, а потом появилась и вовсе двухголовая! «Двойной» щенок Гришка лаял и лакал молоко обеими головами, сам пугаясь этого. За пятнадцать лет из-под ножа Демихова вышло двадцать таких собак, а выхаживал он их вместе с женой у себя дома, в коммунальной квартире.

Ещё во времена Крымской войны случился такой эпизод. В полевой госпиталь к хирургу Николаю Ивановичу Пирогову притащили на носилках обезглавленного солдата. Голову несли следом. На возмущение дежурного («Куда вы его несёте, он же без головы!») вояки отвечали совершенно искренне: «Ничего, господин Пирогов как-нибудь привяжет, авось ещё пригодится наш брат-солдат».

Пирогов, само собой, за это дело не взялся. Но совсем недавно, в конце двадцатого столетия, пытаться «привязывать» головы начал хирург Роберт Уайт из Огайо. Начал сразу с наших родственничков – с обезьян. Говорят, когда первая «пациентка» очнулась и поняла, что с её телом что-то не так (а точнее, всё не так, чужое оно!), она тут же попыталась укусить нехорошего доктора. После такой ошеломляющей операции Уайт надеялся проснуться народным героем, но к тому времени уже вовсю заговорили о моральной стороне вопроса. Где же это видано, чтобы головы меняли?

Уайт не остановился. Обезьяны были лишь первым шагом на пути к его главной цели – провести такую операцию на человеке. Нашёлся даже доброволец, прикованный к инвалидной коляске – он дал согласие пришить свою голову к другому, но операция так и не состоялась.

В будущем, глядишь, каждый захочет приделать себе голову поумнее или покрасивее. Вот начнётся охота за головами! Зато в школе учителя больше не смогут попрекать за забытую тетрадку: «А голову ты не забыл?»

Кто остался с носом?

Красота всегда была чьей-нибудь «головной болью». Почему это у одного нос греческий, а у другого картошкой? Но обиды, нанесённые природой, наука научилась компенсировать.

В старину лишение носа было распространённым способом наказать преступника – чтоб на всю жизнь запомнил. Но то, что один смог отрезать, другой вполне может пришить на место. Сегодня хирургия красоты – пластическая хирургия – совершает настоящие чудеса как нечто обычное, повседневное.

Удивительно, но первыми клиентами хирургии красоты стали мужчины. Только форма носов их не очень волновали, потому что случилось это ещё в Древнем Риме, а с носами там было всё в порядке. Спросом пока пользовалось удаление шрамов со спины. Видите ли, шрамы говорили о том, что воин просто отвернулся от противника и позорно бежал. Ради сокрытия следов этого проступка и не на такое пойдёшь!

Индийская медицина, как уже доказано, тоже знала пластические операции с древности. Врачи умели восстанавливать любые части лица, повреждённые каким-либо образом. Но европейцы считали унизительным учиться у индусов…

В шестнадцатом веке итальянец Гаспар Тальякоцци написал о реставрации носов первый трактат. «Мы лечим и восстанавливаем части тела, данные природой, но отнятые роком. Мы делаем это не для приятности глаз, а для того, чтобы поддержать надежды получившего травму человека и помочь его душе», – вот что писал этот человек. Он очень любил свою работу, но… коллеги не оценили. Им показались противозаконными такие операции, неправильными по отношению к природе.

И только в начале девятнадцатого века хирург Джозеф Карпю из Лондона выполнил операцию по ринопластике по индийскому методу. Когда спустя несколько дней настал момент снять повязку с лица пациента и посмотреть, что же под ней, свидетели в один голос утверждают – Карпю в удивлении воскликнул: «Бог мой, да это же нос!».

С тех пор и началось развитие этого направления семимильными шагами. Прошли времена, когда пластические операции были привилегией одних звёзд. Сейчас исправимо всё – и когда слишком мало, и когда слишком много. Даже придуман конкурс «Мисс искусственная красота». Неважно, мисс вы или уже миссис: к участию допускаются женщины, перенесшие как можно больше пластических операций. А интересно, что будет «нарушительницам» с натуральными частями тела?

Но не спешите ложиться под нож, заметив в себе какой-нибудь мелочь. Вон астроном Тихо Браге почти всю жизнь проходил с золотым носом. Как это получилось? Да просто повздорил со своим знакомым. Спорили о какой-то математической формуле, в итоге дошло до дуэли, где соперник и отхватил Тихо часть носа. Не унывая, пострадавший заказал муляж из сплава золота, серебра и меди. Нос был сделан так мастерски, что выглядел почти как настоящий (правда, приходилось без конца его подклеивать – отваливался из-за собственной тяжести!). А со своим соперником Браге потом навсегда помирился.

Тихо Браге с накладным носом

Наркомания

Вряд ли кому-нибудь пришла бы в голову мысль улечься под нож хирурга (хоть ради красоты, хоть ради здоровья), если бы не было обезболивания! Анестезия, мечта всех врачей и пациентов, стала настоящим прорывом в медицине. Прорывом случайным и в то же время долгожданным.

Примерно в 1800 году в Англии появился новый вид развлечения. Кто-то однажды вдохнул один из недавно открытых газов – закись азота – и был немало удивлён, получив необычные ощущения: приятное возбуждение, прилив сил и веселья. Новость распространилась мгновенно, и на следующие полвека газ, прозванный веселящим, стал популярнейшим наркотиком. Особенно оценила новинку молодежь…

Гемфри Дэви увлекся химией. Впоследствии он сумеет открыть калий, натрий, изучить процесс электролиза, сконструировать шахтёрскую горелку, побывать в должности президента Королевского общества и вообще оставить большой след. Но пока ему было всего девятнадцать, и избежать дурного влияния не удалось. А дурно влиял на парнишку ни много ни мало его научный руководитель доктор Томас Беддо!

Беддо вообще верил, что за применением газов для врачебных целей большое будущее. И, недолго думая, применял их. Его пациенты вынуждены были дышать газами от коровьих испражнений через трубки, проведённые в палату. И Беддо ничего не стоило возложить на своего подопечного Дэви «почётную» обязанность испробовать закись азота лично. А поскольку Дэви был прилежен и исполнителен, то не отказался.

«Этот газ заставил мой пульс подскочить на двадцать ударов в минуту, а сам я принялся плясать как сумасшедший по лаборатории», – такие ощущения испытал юный помощник доктора. Такое действие закись азота оказывала на всех дышавших ею. В театрах устраивались «вечера веселящего газа», где все желающие могли отведать этой штуки, а потом потешать публику своими нелепыми телодвижениями. За небольшие деньги веселящим газом можно было насладиться во время массовых гуляний – ярмарок, карнавалов. Люди хохотали, скакали и даже наносили друг другу побои. К тому же у закиси азота был один досадный побочный эффект: повышенная доза его могла вызвать обморок.

Кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы не дантист Хорас Уэллс.

Грешным делом Уэллс тоже пристрастился к подобным вечеринкам. Однажды один из его друзей, находясь под действием газа, поранился. Рана оказалась довольно глубокой, но мужчина даже не заметил её, ибо не чувствовал боли. Тут Уэллса и осенило.

Обезболивающее действие закиси азота врач решил проверить на себе. Приняв большую дозу газа, он потерял сознание, и коллеги удалили ему зуб. Когда Уэллс пришел в себя, боли не было. Дальше вдохновлённый медик провел пятнадцать операций по удалению зубов, и все они прошли успешно. Ну, всё, кажется, настал момент поделиться открытием с научной общественностью!

Уэллс нашёл добровольца, согласного расстаться со своим зубом публично. Созвал коллег и приготовился продемонстрировать первый в мире открытый опыт обезболивания. Но к великому своему несчастью, он не сумел рассчитать время наркотического воздействия закиси азота и его пациент вопил от боли.

Провал был оглушительным. Присутствующие единодушно назвали опыт «чепухой» и покинули зал. Доктор-неудачник впал в депрессию. Он пристрастился к более сильным наркотикам, чем этот газ. С ним случались припадки: однажды Уэллс выскочил на улицу, плеснул кислотой в проходящих мимо женщин и был арестован.

В 1864 году Американская ассоциация стоматологов официально признала открытия анестезии при помощи закиси азота за Хорасом Уэллсом. Но бедолага Уэллс об этом уже никогда не узнает.

А Гемфри Дэви? Неудивительно, что этот молодой человек тоже быстренько «подсел» на закись азота. Он начал употреблять её ежедневно, наслаждаясь весельем и галлюцинациями (правда, свою работу всё же не бросал). Он даже описывал действие этого вещества стихами, только вряд ли эти стихи были хороши.

Газовые вечеринки получили популярность и в Америке. Но там нюхали не закись азота, а эфир. Кроуфорд Лонг, молодой врач из штата Джорджия, тоже не чурался подобных посиделок. И тоже однажды почувствовал на себе обезболивающий эффект: вдохнув эфир, он упал, но тут же бодренько поднялся без каких-либо последствий.

Лонг решил проверить действие эфира на своих больных. Результат превзошёл все ожидания, пациенты оставались весьма довольны. Но что-то помешало ему обнародовать свое открытие тогда же. Только через тридцать лет Лонг решился сделать это, однако, опоздал. Другие специалисты тоже заинтересовались проблемой и неплохо преуспели.

Опыты с анестезией

16 октября 1846 года другой стоматолог, Томас Грин Мортон из Филадельфии, продемонстрировал перед публикой наркоз эфиром. Он удалил больному опухоль челюсти и убедил присутствующих, что безболезненная хирургия возможна.

Эфир тоже обладал не только приятными свойствами: при входе и выходе из наркоза вызывал возбуждение, больные кричали, вырывались и получали на операционном столе вывихи и растяжения. Кроме того, эфир воспламеняем, и у пациентов даже случались ожоги. Но, несмотря на недостатки, эфир, как и веселящий газ, довольно долго использовался хирургами для масочного наркоза.