Текст книги "Наука в курьезах. Истории о необычных открытиях"

Мелочь пузатая

Все мы когда-то были маленькими. А едва немного подрастали, тут же начинали шокировать взрослых каверзными вопросами на тему «откуда я взялся»?

Весьма исчерпывающие ответы на эти вопросы давала школа (в лице более просвещённых одноклассников). Но вот, наконец, наставало время во всём убедиться научно: мы дорастали до серьёзного предмета – анатомия. И уж там разбирали человеческое тело буквально по косточкам! Некоторые иллюстрации навсегда остались в памяти – например, та, на которой крохотные черепашка, саламандра, цыплёнок и ещё кто-то из мира животных изображали разные стадии развития зародышей. Малюсенький человеческий «детёныш» был от них практически неотличим.

Рисунок этот принадлежал кисти немецкого естествоиспытателя Эрнста Геккеля, одной из самых ярких и самых противоречивых фигур в науке девятнадцатого века. Геккеля всегда тянуло к прекрасному. В начале карьеры он даже хотел стать ландшафтным дизайнером (или как там это раньше называлось), но разглядев однажды прекрасное в живых организмах, остановиться уже не мог. Он защитил докторскую диссертацию по орнаментам радиолярий; много путешествуя, искал красоту на Мадейре, Корсике, Сардинии, Цейлоне, Тенерифе, в Норвегии, Сирии, Египте. И одним из первых поддержал Дарвина и его теорию, сочинив к ней красивое «продолжение»…

Называлось продолжение биогенетическим законом. Проще говоря, законом о том, как развивается эмбрион человека, повторяя все стадии эволюции и становясь похожим то на рыбку, то на черепашку, то на собачку, а самые крохотные зародыши разных земных обитателей – ну просто братья-близнецы. Этакие жалкие скрюченные мальки. В качестве доказательства и предъявил свои зарисовки.

Продумал он и причину такого поразительного сходства. По мнению Геккеля, если все мы от кого-то и произошли, то отнюдь не от обезьян, а от одного общего предка по имени гастрея. Гастрея имела овальное мешковидное тело с двухслойной стенкой и ротовым отверстием. Наружный слой был кожей, а внутренний – стенкой кишечника. Вот этот прожорливый организм и насоздавал потом и рыбок, и черепашек, и птичек… И нас с вами заодно.

Развитие живых существ по Геккелю

Рисовал Геккель весьма недурно. Впечатляли и завораживали его акварели (но не пейзажи то были и не натюрморты, а всё те же радиолярии и прочие амёбы). А его иллюстрированная книга «Красота форм в природе» вообще была в любом состоятельном доме и её можно было подолгу разглядывать всей семьёй и с гостями. По-видимому, талант художника и подстегнул Эрнста Геккеля изобразить зародыши, слегка их приукрасив.

Проверить правдивость рисунка долго не представлялось возможным. Но потом, что называется, «техника дошла» и возможность появилась. Появились фотографии – снимки зародышей животных. А потом и снимки крохотных человечков, уменьшенных копий новорождённых младенчиков, совсем не похожие на тех червячков.

И был скандал, и было разоблачение. Да, немного подрисовал. Да, где-то укоротил, где-то увеличил. Но так верил в своё дело…

Это были первые попытки пролить свет на эту новую область знаний. В своих трудах (а их было немало, и не только по зародышам) Геккель задал много вопросов, на которые нашли ответы уже другие. А уж за признание учения Дарвина он боролся прямо не на жизнь, а на смерть! Боролся в печати, в аудиториях, на заседаниях. Дарвин писал ему даже: «Вы делаете себе врагов ненужным образом – горя и досады довольно на свете, чтобы стоило ещё более возбуждать людей». За научные достижения его наградили почетной медалью Карла Линнея. Среди его учеников был знаменитый Миклухо-Маклай. А ещё Геккель первым придумал слово «экология», которое сейчас не сходит с уст.

Теперь уже никого не удивляет возможность как следует «рассмотреть» будущего ребёнка задолго до того, как он появится на свет. Удивляет почему, несмотря на это, картинка с хвостатыми зародышами начала исчезать из школьных учебников лишь относительно недавно.

Зов предков

Ну и задачку подкинул человечеству Дарвин! Растерялось, испугалось человечество, венец эволюции. И бросилось изо всех сил искать свои корни, в буквальном смысле роясь в собственном прошлом.

Палеонтология – просто кладезь научных сенсаций и научных подлогов. И без того нелегко определить, в правильном ли направлении копаешь, а тут ещё многочисленные авантюристы. Как отыскать, где собака зарыта?

Когда палеонтологи находят что-то и ещё что-то, между этим «чем-то» образуются недостающие звенья, которые ещё только предстоит найти. Недостающее звено между ящером и птицей – архаерораптора – «обнаружили» чёрные археологи, склеив кости динозавра и какого-нибудь какаду, и заранее предвкушая сенсацию. Профессор фон Зайтен был изгнан из Франкфуртского университета за подделку промежуточного звена между неандертальцем и хомо сапиенсом. Японец Шиничи Фуджимура был вообще прозван Рукой Бога – такое количество всяких «звеньев» он находил! Правда, накануне он сам же и закапывал их в землю.

Немало появится таких желающих разбогатеть и прославиться любой ценой. Но вначале появится пилтдаунский человек…

Словно мозаику, словно паззл, по крупицам восстанавливали хомо сапиенсы свою историю. Нашли питекантропа – обезьяночеловека возрастом около миллиона лет. Нашли гейдельбергского человека – немного помоложе (600 тысяч лет исполнилось парню). Всё чаще находили неандертальцев – те были, можно сказать, совсем малышами (всего-то по 200, по 100 тысяч лет). Постепенно картина родословной прояснялась.

Большинство находок принадлежало Германии и становилось предметом всё возрастающей зависти англичан: неужели на их родине не найдётся ни одной завалящей косточки?

Особенно сильно переживал геолог-самоучка Чарлз Доусон. Нет, он вовсе не был каким-нибудь провинциалом-выскочкой, он просто раз и навсегда влюбился в эти раскопки и поиски. Настолько, что попросился в Королевское геологическое общество, и несмотря на юный возраст, его приняли!

Везунчики нужны везде, а Доусону, похоже, везло. Дом его быстро наполнятся находками и становился всё больше похож на музей. По мере того, как росла коллекция древностей, росла и известность Доусона. Джентльменом удачи называли его за плодовитость и возлагали на него робкую надежду, дескать, однажды не только палка-копалка ему попадётся.

Не таков был Доусон, чтобы разрушить надежды нации! В один прекрасный день, вернувшись с раскопок близ Пилтдауна, он спешно отрапортовал в геологическое общество: найдены зубы гиппопотама, несколько кремней явно со следами обработки и… пять обломков черепа как будто от гейдельбергского человека.

На место действия выехали коллеги и добрые приятели нашего героя (чтобы не наделать шуму раньше времени, отправились маленькой компанией – Вудворд и де Шарден в сопровождении одного рабочего-землекопа). Едва они приступили к работе, как тут же попались новые сюрпризы: де Шардену – зуб южного слона и каменное рубило, Вудворду – новый кусок человеческого черепа из затылочной части. Но больше всех повезло снова – догадайтесь, кому? – джентльмену удачи Доусону! Из гравия был торжественно извлечён кусок нижней челюсти с двумя коренными зубами.

Через месяц самозабвенного поиска на руках у друзей был целый набор предметов. Как и полагается, снаружи они были покрыты темно-коричневым налётом от соседства с железистым гравием.

Ну что ж, Англию можно было поздравить! Останки ещё одного переходного от обезьяны к человеку звена были найдены здесь, в Пилтдауне.

«Изучение» пилтдаунского человека

Это, безусловно, было сенсацией. Форму черепа восстановили и поразились: голова явно имела форму человеческой, но… с обезьяньими челюстями. Определили примерный возраст существа – он соответствовал миллиону лет. Но если учесть, что при нём был обработанный камень, стало быть, пилтдаунский человек гораздо умнее своих потомков.

Отличало его от них и ещё одно: обезьяньи челюсти явно говорили о раннем этапе «очеловечивания», самом раннем! Можно сказать, заря человечества была открыта под Пилтдауном, поэтому существу дали красивое имя «эантроп», или «человек зари».

Теперь на раскопки устремились десятки специалистов (и неспециалистов). Сам Артур Конан Дойль, работая над книгой «Затерянный мир», консультировался с Доусоном.

Но, как всегда, нашлась и кучка оппозиционеров. Им казалась странной такая комбинация черепа и челюсти. Объяснением мог бы служить вариант случайного нахождения костей двух разных существ в одном месте, но эта случайность тоже была какой-то уж очень удивительной.

Работы продолжались. Отыскали ещё один зуб и пару костей эантропа. А потом – весьма симпатичную дубинку из кости со следами явного сверления. Что же это получается: человек зари уже и сверлить умел?

До чего же хотелось верить в английского эантропа… С него уже ваяли скульптуры, его рисовали и печатали в книгах, а на месте находки установили памятный знак.

В 1916 году скоропостижно скончался Доусон. И с той поры – как отрезало, ни одной находки, связанной с эантропом! Прошло ещё три десятка лет, на вооружении у учёных появились новые методы, новые средства, и к костям человека зари вернулись снова.

Даже относительно неглубокий анализ поверг в шок. Никакой не миллион, а самое большее 50 тысяч лет – вот возраст предметов, собранных во время пилтдаунской эпопеи. Но если эантроп был так юн, то какое же он недостающее звено? И при чём тут челюсть обезьяны? Не означает ли это, что в ледниковый период по Англии было полным-полно макак?

Снова поехали в Пилтдаун копать. И снова ничего.

Окончательно же «убило» эантропа исследование радиоуглеродным методом. Что и требовалось доказать: всего-навсего 500 лет оказалось обезьяньей челюсти, и 600 лет – черепу человека. Остальная же коллекция находок была такой разнородной по возрасту и по истинному месту добычи, что это казалось просто смешным.

Все эти «ценности» до единой были аккуратно выкрашены в коричневатый цвет. Костяную дубинку кто-то вырезал стальным ножом, а зубы эантропа подточил металлическим напильником.

Человек зари оказался не просто мистификацией, не просто подделкой, а дешёвой подделкой. Несколько десятилетий всем искусно морочили головы.

Срочно требовались виновные. И, естественно, покойный Доусон больше всех попал под подозрение. Вроде бы даже вспомнили, как кто-то когда-то застал его за окрашиванием костей (это якобы укрепляло их от разрушения). Вдова Доусона нашла дома ещё несколько подделок и сдала куда следует. Но сам «джентльмен удачи» уже не мог ничего ни подтвердить, ни опровергнуть.

По другой версии, Доусон сам оказался всего лишь жертвой, пешкой в чужих руках. Но истинные мотивы остаются неизвестными. Всё-таки человек – самая большая загадка природы.

Мартышкин труд

У американских супругов-биологов Уинтропа и Люэллы Келлог родился сынишка. Малютку Дональда с первых дней окружили заботой и любовью. Но наука взяла своё, и счастливое родительство не смогло заставить эту пару отвлечься от своих исследований даже дома.

Немного раньше зоопсихолог из России Надежда Ладыгина-Котс проводила опыт, воспитывая у себя шимпанзе по всем правилам «человеческого детёныша». Обезьянка жила в её доме, но так и не показала признаков «человечности». Этот эксперимент, а ещё появляющиеся в газетах публикации о брошенных детях, воспитанных животными, навели супругов Келлог на одну мысль… И у Дональда появилась сестрёнка.

Помните мультик: «она иностранка, она интуристка, она обезьянка по кличке Анфиска»? Шимпанзе Гуа не была интуристкой, её доставили из соседнего питомника, из Йеля. Почти ровесница девятимесячному Дональду, она стала для него подружкой по играм и прогулкам, соседкой по обеденному столу – настоящей сестрой! Понравились они друг другу сразу и с благословения «родителей» начали делать всё только вдвоём.

Гуа тоже носила одежду, ей тоже выделили кроватку, одеяло и матрац (от матраца она вообще была в восторге и никому его не отдавала). Ела она, сидя в таком же детском кресле, как и Дональд, тоже пользовалась чашкой и ложкой, и меню её ничем не отличалось от детского: молоко, пудинг, овощное пюре, фрукты, соки… «Мама и папа» воспитывали обоих совершенно одинаково и записывали все свои наблюдения. Скоро выяснилось, что Гуа понимает слова, сначала простые, например, «нет», потом более сложные фразы – «дай руку», «ужин готов». Стала часто передвигаться на двух ногах. Под видом игр супруги устраивали опыты: кто из «детей» быстрее догадается, как достать печенье, подвешенное на нитке, угадает с закрытыми глазами, откуда идёт звук? Такие задания для Гуа были плёвым делом, и она легко обходила Дональда. Зато мальчуган быстрее сообразил, для чего нужны карандаш и бумага, первым освоил игру в «ладушки» и без труда узнавал знакомых людей в другой одежде.

Дональд и Гуа

Шли месяцы. Дональд, как и положено ребёнку, должен был начать говорить. От Гуа, конечно, этого не ждали (но втайне надеялись – на то он и эксперимент!). Вот только к своим полутора годам мальчик знал всего три слова, почему-то предпочитая по-обезьяньи взлаивать. Родители испугались. Похоже, вовсе не обезьянка настроена учиться у людей, а совсем наоборот!

Как ни жаль, пришлось брата и сестру разлучить, а опыт прекратить. Вдруг ребёнок необратимо отстанет в развитии, нахватавшись животных манер? Гуа уехала в свой питомник и больше о ней не слышали. На память Дональду остались одни фотографии…

Ещё одна шимпанзе, Вики, прославилась тем, что её «удочерили» супруги Кит и Кэтрин Хейс. Она попала к ним совсем крошкой – в трёхдневном возрасте – и дожила до своего семилетия. Пара была бездетной и очень привязалась к Вики. А посему баловала её: обезьянка ела с ними и с их гостями за одним столом, отмечала Рождество и день рождения (и обожала собирать подарки). За Кэти она буквально ходила по пятам, многому у неё обучаясь: пользоваться расчёской, пудриться, красить губы и даже шить!

«Обезьянничая», Вики помогала мыть посуду, выбегала по утрам за газетой, садилась в кресло и, держа газету перед собой, изображала чтение. Она очень полюбила играть с картинками и фотографиями: сначала просто перебирала, а затем придумала раскладывать их на кучки. Но не как попало, а по принципу: людей в одну сторону, животных в другую (почти как «умные направо, красивые налево»). Своё собственное фото Вики торжественно водрузила поверх портрета леди Рузвельт.

Иногда всем казалось, что эта шимпанзе сможет заговорить. С Вики много занимались, в итоге трёхлетняя обезьянка стала произносить три слова: «мама», «папа» и «чашка» (по-английски «кап»). Произношение у неё было весьма недурным, но по смыслу она употребляла только «кап» – когда хотела кушать. А мамой, увы, Вики могла величать вообще кого угодно.

Постепенно всеобщая любимица стала превращаться в настоящего избалованного ребёнка. Она не отпускала хозяйку от себя, поднимая крик и хватая её за ноги, портила вещи, била посуду, если что-то было ей не по нраву. Проказы очень раздражали, но с обезьянкой семья всё равно не рассталась. По своим дневникам Кэтрин Хейс написала книгу «Обезьяна в нашем доме», вышедшую в 1952 году в Нью-Йорке.

Потом был «проект Уошо». Супруги по фамилии Гарднер целенаправленно обучали шимпанзе Уошо языку жестов, и она делала громадные успехи. Сначала «говорила» отдельными знаками, потом соединила их в предложения, потом научилась и шутить, и ругаться.

Всё это было воспринято как обычный цирковой трюк. Не так-то легко решиться взглянуть на четвероногих по-новому. «Человек всегда считал, что он разумнее дельфинов потому, что многого достиг… в то время как дельфины только тем и занимались, что развлекались, кувыркаясь в воде. Дельфины же, со своей стороны, всегда считали, что они намного разумнее людей – именно по этой причине». Это сказал писатель Дуглас Адамс, большой любитель животных.

Весёлый зоопарк

Животные – тема для науки особая. Они любую стройную теорию способны разрушить. Ведь вот рассчитали ученые, что для жизни млекопитающего ему обязательно нужно весить не меньше двух с половиной граммов. Иначе никак не сможет работать его обмен веществ! Но это в теории. А в природе всё возможно, и одна крохотулька взяла да всю теорию и перечеркнула.

И снова мыши начинают и выигрывают! Эта удивительная крохотулька – этрусская мышь. Почти два века назад итальянский натуралист нашёл малюсенький мышиный скелетик в совином гнезде. Но вряд ли сова таким обедом насытилась, потому что, оказывается, весит этот зверёк всего полтора грамма. Максимум два (это мышь, которой уже пора на диету). С той поры многие зоологи гонялись за мышонком, и только в 70-х годах прошлого века биолог Адельгейда Хорте из Германии поймала-таки этрусскую мышь на острове Сардиния.

Малютка удивила всех. Она ела, ела и ела! Ела непрерывно и с завидным аппетитом. За сутки она проглотила корма вдвое больше, чем весила сама. Даже поспать бедной было некогда!

Но почему она так проголодалась? Может, мини-мышке нужна какая-то особая пища, которой в природе не хватает?

Чем меньше теплокровное животное, тем интенсивнее его обмен веществ, и тем больше оно должно съедать. Большое (и горячее) сердце слона бьётся всего 27 раз в минуту, лошади – 55 раз, собаки – 120 раз. Но маленькая этрусская мышка и здесь рекордсменка: 1300 ударов в минуту. За одну секунду это получается около 22 раз.

Этрусская мышь

Тогда конечно, ей приходится черпать силы, постоянно перекусывая. Меню состоит из насекомых и ящериц, которые гораздо крупнее этой крошки по размеру. Если же ничего съестного поблизости не ползает, приходится следовать древней мудрости: «Кто спит, тот обедает». Мышонок сворачивается клубочком и укладывается на несколько часов вздремнуть. Но если пища не появится и после этого, то голодной смерти ему всё же не миновать. Не умеет этрусская мышь терпеть…

Но что это мы всё о мышах да о мышах? Маленькие звери – маленькие проблемы. Вот когда в 19 веке французский миссионер Арманд Давид привёз из Китая шкуру крупного белого животного с чёрными пятнами, каково было всеобщее изумление! Биологи никак не хотели верить, что шкура не сшита из кусочков талантливыми китайскими мастерами. Но ни стежков, ни следов краски не было видно.

Бей-шуань – так называли это животное на родине. С европейским названием определялись довольно долго, потому что никак не могли понять, кто это такой – медведь, енот, куница или вообще кошка… Сейчас большая панда (бамбуковый медведь) – символ Всемирного фонда дикой природы и находится под его охраной. Этих добродушных зверей осталось так мало, что учёные дрожат над каждым их детёнышем. Даже выкармливают малышей, облачившись в бело-чёрные костюмы панд. А на всякие идиотские вопросы скромно отвечают: «Мы просто работаем».

Так же, как в панду, учёные долго не верили в существование кенгуру и утконоса. Насчёт кенгуру полагали, что когда англичане спросили туземца о странном животном, тот ответил «не понимаю» (а по другой версии он вообще просто закашлялся и получилось «кхэ-нго-рху»). Недоумение вызвала и присланная в Британский музей шкура утконоса. Все без исключения качали головами: ну, явный подлог – клюв, хвост, мех… Неладно скроено!

И даже потом утконосу ещё долго пришлось убеждать учёных мужей, что он млекопитающее и яйцекладущее, а кенгуру – доказывать им свою сумчатость. В конце концов доказали, и совершенно без теоретических выкладок!

Фото на память

А отгадайте загадку: для чего Луи Жак Дагер таскал по всему Парижу чёрную палатку и прятался в ней? Может быть, играл в шпиона или охотника, или просто был заядлым путешественником?

Нет-нет, всё не так. Дагер всего лишь фотографировал исторические места. Но в 1838 году фотосъёмка воспринималась как настоящее чудо. Дагер вообще был известен как мастер творить чудеса своими руками…

Его энергия всегда требовала выхода. Он так «зажигал» в танцах, что ему аплодировали и даже приглашали танцевать в каких-то театральных постановках. Дагер обожал театр, но его больше привлекала обратная сторона действа – оформление сцены. Грамота у юноши была незавидная, потому что с детства рука тянулась только к кистям и краскам. Начав с должности помощника театрального художника, он скоро дорос до главного художника театра. Декорации – леса, водопады, улицы – у него получались такими роскошными, что газеты писали, мол, в этом театре нечего смотреть, кроме декораций господина Дагера.

Чувствуя в себе силы и повинуясь новому творческому порыву, он придумывает и создаёт новый вид зрелища – диораму. Находит компаньона, вкладывает деньги и не ошибается: смотреть диорамы народ валит валом. Посмотреть действительно есть на что – огромные полотна и причудливая игра света оставляли незабываемое впечатление, сравнимое с эффектом от сегодняшнего 3D. Может, Дагер видел предметы иначе, чем все остальные, но визуальное искусство точно было его призванием. Ему хотелось научиться запечатлевать прекрасное в этом меняющемся мире…

Камера Дагера

Одним из зрителей диорамы оказался однажды Нисефор Ньепс. Демонстрировался вид Эдинбурга в лунном свете и швейцарская горная деревушка; публика так и порывалась вскочить со своих мест и шагнуть в картину, настолько живым казалось изображение. Ньепс тоже ушёл глубоко впечатлённым, но диорама интересовала его не только как развлечение: он сам долгое время занимался изображениями, которые давала игра света и тени и даже придумал, как фиксировать такие изображения на металлических пластинках. Процесс был невероятно трудоёмок.

Ньепс и Дагер познакомились. Поняв, что их интересы пересекаются, они решили работать вместе и заключили договор. Дагер пришёл к мысли использовать серебряные пластинки, обработанные парами йода и «съёмку» при помощи камеры-обскуры. Ньепс предлагал свой метод, совершенно другой, потому что у Дагера пока получались только негативы.

На поиски решения ушли годы. Их ушло бы ещё больше, если бы не одна случайность…

Однажды неудачная пластинка с негативом была убрана в шкафчик. Но когда через несколько дней Дагер открыл дверцу, то с изумлением увидел, что на полированной серебряной поверхности пластинки появилось яркое изображение-позитив! Что-то на полках шкафа вызвало такой замечательный эффект, но что?!

Не придумав ничего лучше, Дагер каждый день вынимает из шкафчика по одному предмету (а реактивов внутри было полным-полно) и кладёт свежую пластинку. Только когда шкаф опустел, причина нашлась сама собой: несколько шариков ртути из разбитого термометра закатились в угол.

Именно ртуть, вступив в реакцию с йодидом серебра, изменила изображение. Дагер, конечно, был доволен. Но одновременно почувствовал, как сильно за эти годы устал. Кроме экспериментов, он не прекращал заниматься и своей диорамой, для которой требовались всё новые полотна, чтобы по-прежнему привлекать публику.

Ещё два года у Дагера и Ньепса ушли на то, чтобы научиться фиксировать изображение. В конце концов фиксирующий раствор оказался обычным раствором поваренной соли!

К сожалению, Ньепсу не привелось дождаться успеха: он до него просто не дожил. Договор оставался в силе, и компаньоном Дагера вместо покойного сделался его сын Исидор. Да и технология была разработана в основном Дагером, поэтому он не без гордости назвал её «дагеротипией».

Продать технологию оказалось нелегко. А раскрывать секрет в публикации или в докладе Дагер не спешил: этак каждый поймёт, насколько всё просто, и компаньонам не достанется ни процента. Но нашёлся человек, который помог решить этот вопрос немного неожиданным способом. Крупный учёный и политик Араго заинтересовался сам и сумел заинтересовать палату депутатов Франции; сошлись на том, что Дагеру и Ньепсу-младшему назначили приличные пожизненные пенсии – с тем условием, чтобы изобретение принадлежало всей Франции!

Доклад перед научным сообществом делал сам Араго, представив изобретателей публике. Сообщение было встречен с восторгом, его тут же растиражировала пресса, но в одной лейпцигской газете неожиданно воспротивились идее и написали: «Как показали тщательные немецкие опыты, уловить мимолётное изображение человека абсолютно невозможно не только с точки зрения техники. Такая попытка к тому же кощунственна. Человек создан по образу и подобию Божьему, а Божий образ нельзя уловить ни одним аппаратом, созданным человеком».

Но образы очень даже улавливались. Разумеется, процесс был ещё несовершенен, получались снимки только неподвижных объектов или людей, а если «модель» вздумала дёргаться, то оказывалась на дагеротипе без головы или без рук.

Для съёмок приходилось таскать всё оборудование с собой, но тем не менее дагеротипия мгновенно покорила людей. Если кто-то и не увлёкся этим делом, то уж получить свой портрет хотел непременно. Многие дагеротипы – первые фотографии – хранятся в музеях до сих пор.

Фотопластинки использовались ещё долго. Мало кто знает, но кроме своего прямого назначения они умели… предсказывать погоду! Чтобы сделать такой «предсказатель», на стеклянную фотопластинку нужно было экспонировать негатив какого-нибудь пейзажа, проявить и опустить пластинку в раствор азотнокислого кобальта. А потом подсушить и покрыть жёлтой гуашью. Если погода ожидается сухая, то небо на фотопластинке становится голубым, а кусты зеленеют, но если наметится дождик, то картина изменится и станет совсем унылой: небеса посереют, а листья кустов пожелтеют. Секрет кроется в том, что поведение нанесённого слоя зависит от влажности воздуха.