Текст книги "Настоящее сокровище"

Тори молчала.

– Там есть алтарь и могильный камень, обращенный к морю, – сказал старик и, помолчав, добавил: – В предании говорится, что после смерти Мичел и его люди превратились в огромные каменные глыбы, которые можно увидеть во время отлива.

Тори застывшим взглядом смотрела вверх, на часовню.

– И так она все время смотрит на него.

– В жизни и в смерти, навечно. Тори оглянулась:

– Спасибо за талисман.

– Не стоит, девушка.

– Я поднимусь в часовню прямо сейчас…

– Старый Тоби составит тебе компанию.

Девушка дотронулась до руки Старого Неда:

– Можно, я буду вас навещать?

– Ты всегда желанная гостья, девушка. В следующий раз приходи к чаю, и мы отведаем моих любимых «данди».

Тори начала подниматься по каменной лестнице. Потом остановилась и обернулась, чтобы помахать Старому Неду. Но он уже скрылся в доме.

Старый Тоби стоял рядом с ней повизгивая, словно спрашивал, подниматься ему дальше или нет.

– Идем, Старый Тоби, – сказала Тори, дружески потрепав его по загривку. – Давай поднимемся на вершину, к самому небу.

Глава 18

Перед часовней святой Виктории стояла грубо высеченная плита из того же серого камня, что и ступени, по которым Тори поднималась к вершине.

Пугающая безжизненность камня отчасти скрашивалась розами, приникшими к его холодной тверди; они оплетали неровную поверхность и продолжали свое движение вверх, веселя глаз буйством красок,-здесь были и пурпурные, и канареечно-желтые, и даже бледно-розовые розы, которые так любила Тори.

Внутреннее помещение часовни оказалось меньше, чем Тори его представляла. В небольшой нише находился простой каменный алтарь, напротив него возвышалась каменная гробница.

Рядом с гробницей стояли мраморные изваяния. Тори узнала эти фигуры, она встречала их в Бургундии, когда путешествовала по Франции. Их называли плакальщицами и устанавливали в знак вечной скорби на могилах дорогих людей.

Эти безликие бесформенные фигуры вызвали у девушки смутное беспокойство. Внезапно она почувствовала благодарность к яркому солнечному свету, струившемуся в открытое окно часовни. И как хорошо, что с ней был надежный Старый Тоби, преданно ожидавший ее у входа.

Единственным украшением мрачной часовни святой Виктории были цветные витражи на окнах, по два на каждой стене. Они были великолепны. Огромные, с тонким замысловатым рисунком и яркими насыщенными красками, они представляли собой настоящие шедевры древнего искусства.

На первом витраже изображались два рыцаря на одном коне. Латинскую надпись Тори не смогла разобрать, но под витражом обнаружила небольшую медную табличку, где на современном английском языке указывался год создания витража, имя мастера, ответственного за работу, и излагалось краткое объяснение сюжета.

Тори начала читать вслух:

– «Два рыцаря на одном коне являлись эмблемой тамплиеров и олицетворяли один из их обетов – обет бедности. Однако к концу тринадцатого столетия эти воинствующие монахи открыли банковские конторы по всей Европе и стали богаче и могущественнее королей».

Тори внимательно рассмотрела витраж, потом перешла к следующему.

На нем был изображен одинокий воин в доспехах на великолепном черном боевом коне. В одной руке он держал огромный серебряный меч, в другой – украшенную резьбой шкатулку. Внизу вилась лента с латинским изречением.

Табличка под витражом гласила, что имя рыцаря неизвестно. Затем почему-то шла цитата из Книги притчей Соломоновых: «Алчущий богатств будет повержен в прах».

Все более заинтригованная, Тори перешла к витражам на противоположной стене.

На третьем витраже она узнала герб клана Стормов: рука с молнией. Была здесь и традиционная веточка клюквы – знак принадлежности к клану; ее прикалывали к головным уборам все мужчины – члены клана. Внизу герба она прочитала девиз клана: «Мы не оставим зло безнаказанным ».

Она верила, что придет время, когда девиз клана станет девизом всей Шотландии.

Остановившись у последнего, четвертого витража, Тори долго изучала его сюжет.

В центре была изображена молодая женщина, поднимавшаяся по длинной лестнице, упиравшейся в небо. Там, на облаках, женщину ждали крылатые ангелы. Лицо ее показалось Тори смутно знакомым, но она никак не могла вспомнить, где могла его видеть.

Самым странным в этом витраже было то, что некоторые места оставались пустыми, отчего картина казалась незавершенной. Внизу переплетались две известные фразы: «Не все золото, что блестит» и «Дорога в рай вымощена золотом».

Тори вздохнула и подошла к саркофагу леди Виктории. Там она сложила руки и прочитала про себя короткую молитву. Когда она снова открыла глаза, то вдруг заметила огромную каменную плиту, которая, по-видимому, служила крышкой саркофага. Девушка подошла ближе и рассмотрела ее. На одной ее стороне был вырезан герб клана Стормов – она узнала характерные знаки – и буква «В» с вензелем. На другой изображение было стерто временем, но Тори все же смогла разглядеть контур всадника в доспехах и букву «М».

Виктория и Мичел.

Этот камень должны были установить после свадьбы влюбленных у дверей их дома. Но свадьба не состоялась. Теперь он служил крышкой гроба леди Виктории – очевидно, такова была ее воля. Старый Нед сказал, что Виктория приготовила этот саркофаг задолго до своей смерти.

Судя по всему, Виктория из клана Стормов продолжала до конца дней любить своего рыцаря Мичела.

Тори остановилась у окна часовни. Вот так когда-то ее тезка стояла здесь и неотрывно глядела на море.

Вид был очень красивым, но, зная, как опасен этот пролив, Тори не могла им не восхищаться. Узкий выступ в скале, за которым шел отвесный обрыв высотой в несколько футов, и предательски тихие воды под ним вызывали у нее невольный трепет.

Вглядевшись пристальнее, Тори ясно увидела легендарные Камни между материком и островом Сторм.

Пока она стояла и смотрела, начался прилив. Девушка не знала, сколько времени так простояла, но, когда Камни начали уходить под воду, вдруг почувствовала, что по лицу ее потекли слезы.

Внезапно она поняла.

Не умом, а скорее сердцем. Она поняла, что чувствовала леди Виктория, когда стояла на этом самом месте и видела, как тонет ее возлюбленный. Но ужаснее всего было сознание того, что она сама погубила его, разбив тем самым свое собственное сердце. Потому что больше им не суждено было свидеться.

Тори плакала.

Она оплакивала леди Викторию и Мичела.

Оплакивала Митчелла и себя.

Любовь к Митчеллу Сторму тоже разобьет ее сердце, ибо через несколько дней или недель ей придется покинуть остров и она больше никогда не увидит своего возлюбленного.

В одной руке Тори сжимала талисман Старого Неда, в другой – свой медальон. Так она чувствовала себя в безопасности.

Вдруг Тори насторожилась: ей показалось, что она упустила нечто важное. Чего-то она не разглядела, не поняла, не узнала.

Это «что-то» лежало на поверхности, но она не замечала его.

Она настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала лай Старого Тоби, доносившийся с улицы.

Краем глаза девушка вдруг увидела – или ей показалось? – как одна из фигур плакальщиц, скрытая покрывалом, двинулась к ней.

Тори быстро повернулась и в ту же секунду почувствовала сильный удар и толчок в сторону открытого окна – окна, выходившего к скалистым утесам и предательски тихим водам внизу.

Она попыталась удержаться от падения, но не смогла и, падая, отчаянно прокричала только одно слово: «Митчелл!»

Глава 19

Митчелл неторопливо поднимался по склону холма к старой часовне, когда до его слуха донесся полный ужаса крик: «Митчелл!»

Кровь застыла в его жилах.

Он узнал голос Тори. Почти в то же мгновение Митчелл заметил, как из часовни выскользнула странная фигура в длинном одеянии и скрылась за углом.

Одним махом он преодолел остаток пути. Дверь часовни была приоткрыта. Рывком распахнув ее, Митчелл бросился в проем. Его глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку, царившему в крохотном помещении часовни.

Наконец он огляделся. Тори нигде не было.

Взгляд его упал на растворенное окно.

Митчелл похолодел. Господи, только не это!

В мгновение ока он оказался у окна. Выглянув наружу, он увидел Тори. Она висела, уцепившись обеими руками за каменный выступ окна.

В любую секунду она могла сорваться вниз. Времени на раздумья не оставалось. Схватив запястья рук Тори, Митчелл втащил девушку в окно. После этого он еще долго сидел, прислонившись спиной к стене и изо всех сил сжимая Тори в объятиях.

Больше он никогда не отпустит ее от себя!

Тори била сильная дрожь, но постепенно девушка успокоилась в его руках. Лишь изредка слышались тихие всхлипывания.

Митчелл решил, что это хорошо: от слез ей должно стать легче. Подумать только, она едва не распростилась с жизнью!

Митчелл не задавал ей пока никаких вопросов. Он молча сидел, держа ее в своих объятиях. Все вопросы можно будет задать потом.

Наконец всхлипы прекратились, Тори подняла заплаканное лицо и посмотрела Митчеллу в глаза.

– Ты спас мне жизнь. Он не мог поступить иначе.

Готова ли она к тому, чтобы ответить на его вопросы?

– Что здесь произошло? – наконец спросил он. Тори облизнула сухие губы. Потом наморщила лоб, пытаясь восстановить в памяти происшедшее.

– Я ходила по часовне и рассматривала витражи, потом остановилась возле окна и стала наблюдать за началом прилива. Мне вспомнилась легенда о святой Виктории и Камнях, которую рассказал Старый Нед.

– Старый Нед знает многое из того, чего не знает никто. Продолжай.

– Кажется, я плакала. – Причину своих слез Тори не назвала. – Смутно припоминаю, как залаял Старый Тоби и кто-то с силой толкнул меня к раскрытому окну… – Помолчав немного, Тори добавила: – Мне показалось, что это была одна из плакальщиц, стоявших у гроба. Возможно, кто-то прятался за мраморными фигурами?

– Вполне вероятно. Когда я поднимался к часовне, то видел, как кто-то выбежал из нее. Фигура человека была скрыта длинным одеянием.

– Кто же это мог быть?

– Не знаю. Но хочу выяснить это, и как можно скорее.

У их ног раздалось негромкое поскуливание.

– Старый Тоби, – ласково проговорила Тори, опускаясь на корточки и обнимая пса за шею. – Старый добрый Тоби. – Она поцеловала его в морду.

Митчелл почувствовал, что завидует Старому Тоби.

– Я хочу осмотреть часовню. Может быть, подождешь меня у входа?

Девушка вскинула на него испуганные потемневшие глаза:

– Лучше я останусь здесь, с тобой.

– Хорошо.

Осмотр часовни ничего не дал Митчеллу. В сущности, там и обследовать-то было нечего.

– Вернемся в замок, – решительно сказал Митчелл. – Я попрошу миссис Пайл приготовить тебе чашку ее знаменитого чая.

– А чем именно он знаменит?

– Изрядной толикой виски, – сообщил ей Митчелл. Потом потрепал старого пса по голове и сказал: – Идем, Тоби, все позади. Пора возвращаться домой.

– Какой-то сукин сын, Йен, пытался ее убить! – воскликнул Митчелл, взволнованно расхаживая взад-вперед по охотничьей комнате, стены которой были увешаны пиками, копьями, старинными арбалетами, луками и стрелами и другими предметами охотничьего снаряжения прошлых лет.

Йен в который уже раз выслушивал подробнейший рассказ о покушении на жизнь Тори. Еще. ни разу не видел он Митчелла таким разъяренным. Сегодня Сторм оправдывал свою фамилию.

– Вы сердитесь, милорд, и у вас есть на это право, – заметил Маккламфа. – Но сейчас вам нужно успокоиться и выработать план действий.

Митчелл задержался у большой витрины с ружьями, занимавшей почти полстены, минуты две постоял молча, потом повернулся к Йену и процедил:

– Ты прав, конечно.

– Ты говоришь, что видел, как некто в длинном одеянии выбегал из часовни?

Сторм кивнул.

– Можешь ли ты по каким-нибудь деталям определить, мужчина это был или женщина?

Сторм подумал и покачал головой:

– Нас разделяло слишком большое расстояние. – И вдруг добавил: – Но если бы это был мужчина, я, наверное, сказал бы, что он был ниже ростом, чем ты или я.

Йен невесело усмехнулся: на острове можно было по пальцам пересчитать мужчин, которые могли бы равняться с ними по росту. В числе подозреваемых оставались сотни.

– «Мы здесь для того, чтобы узнать врага». – Йен изогнул кустистую бровь и посмотрел на Сторма. – Это твои слова, приятель. – Заметив в глазах Митчелла удивление, рыжий великан напомнил: – Ты их сказал в тот день, когда мы впервые появились в поместье Виктории Сторм.

– Всякий человек – враг до тех пор, пока не докажет обратное, – пробормотал Митчелл, повторяя свое собственное философское изречение.

– Мы можем доверять только себе.

– Только себе.

Голос Митчелла стал твердым, как закаленная сталь:

– У него больше не будет шанса причинить Тори зло, хотя я и уверен в том, что он следит за ней и постоянно находится рядом, готовый в любую минуту совершить злодеяние.

– Наверняка.

– Мы будем сторожить ее по очереди.

– Есть еще один человек, – нерешительно заметил Маккламфа, – которому мы можем доверить Тори.

Митчелл ударил себя ладонью по лбу:

– Ну конечно, Элис Фрэйзер!

– Она любит Тори как родную дочь. Если будет нужно, Элис пожертвует для нее своей жизнью.

– Ты расскажешь ей?

– Я все расскажу моей Элис. Митчелл изумленно приподнял бровь:

– «Моей Элис»?

– Да, моей Элис.

– Ну ладно, пойду взгляну, как там Тори. Элис, наверное, с ней; я передам ей, что ты ждешь ее здесь.

Йен Маккламфа стоял в дверях охотничьей комнаты. Его массивная фигура почти полностью заполняла собой дверной проем.

– А ты догадываешься, кто покушался на жизнь Тори? – спросил он.

Митчелл коротко кивнул:

– Да, я знаю, кто это.

– Тогда почему бы не выкинуть их к чертовой матери из замка?

Глаза Митчелла угрожающе потемнели, но голос его звучал совершенно бесстрастно:

– Лучше иметь врага там, где ты можешь следить за ним. Главное, чтобы он не догадывался, что ты вычислил его.

У Йена по спине побежали мурашки. Сторм оправдывал свое имя.

– Если враг еще раз посмеет поднять на Тори руку, то дорого заплатит за это.

Все они считают ее дурочкой. Но она далеко не глупа.

Может быть, и не очень умна, но уж точно не дура. У нее ловкое гибкое тело. Она всегда отличалась способностью быстро бегать, проникать в самые труднодоступные места и потом ускользать из них никем не замеченной.

Она обследовала замок и знала теперь его как свои пять пальцев. Ничто не ускользнуло от ее пытливого взгляда. Возможно, она изучила его даже лучше, чем постоянные обитатели замка, не говоря уж о ее возлюбленном.

Он был такой красивый, высокий, но сейчас почему-то очень сердился.

А рассерженный мужчина опасен.

Придется какое-то время держаться от него подальше. И подальше от нее. Да и от всех остальных.

Она поймет, когда можно будет снова выйти на сцену. Она всегда умела точно выбирать время. Всегда.

А до тех пор она затаится и будет улыбаться им всем своей рассеянной улыбкой, благодаря которой Роджер назвал ее как-то «милой девчушкой».

И будет наблюдать.

И строить планы.

В этом она достигла совершенства. Она поймет, когда наступит ее время, и будет знать, что нужно делать.

Разве тогда, с мамой, она не знала?

Интересно, сегодня Роджер опять потащится в комнату «бабушки», чтобы залезть к ней в кровать, раздвинуть ей ноги и входить в нее до тех пор, пока оба они не покроются потом, а простыни и подушки не сползут на пол?

Если так, то она спрячется в своем любимом местечке и будет наблюдать за ними.

Это немного скрасит вынужденное ожидание.

Для другого дела время еще не пришло. Она была достаточно сообразительна, чтобы понимать это, и умела ждать.

Глава 20

– Что ты здесь делаешь? – удивилась Тори, выйдя из ванной комнаты и обнаружив в своей спальне Митчелла.

Он сидел в большом мягком кресле возле столика, заваленного книгами в кожаных переплетах, и читал при свете настольной лампы.

– Что я здесь делаю? – переспросил Митчелл, тщательно выговаривая каждое слово. Он явно тянул время, обдумывая ответ. – Читаю. – Он схватил первую попавшуюся книгу, раскрыл ее где-то на середине и начал читать.

– Митчелл, я спрашиваю серьезно: что ты здесь делаешь?

Он изобразил подобие улыбки:

– Дежурю.

– Зачем?

– Мы так решили.

– Кто это «мы»?

– Элис, Маккламфа и я. Мы сошлись на том, что ночью тебя должен охранять я.

– В качестве ангела-хранителя? Митчелл усмехнулся:

– Что-то вроде этого.

– Или в качестве телохранителя? Лицо Митчелла осветилось радостью.

– Да. Я буду твоим телохранителем.

– Значит, будешь охранять мое тело. Он кивнул.

– Будешь беречь его от посягательств. Он снова кивнул.

– И все это после того, что произошло со мной сегодня в часовне? – спросила она. – Ты думаешь, я ничего не заметила? Кто-нибудь из вас троих все время находится рядом со мной. Похоже, вы решили не выпускать меня из виду ни на секунду.

– Верно. Виктория вздрогнула.

– Значит, ты полагаешь, что тот, кто пытался столкнуть меня в окно, попытается убить меня снова?

– Он не пытался столкнуть тебя в окно, он сделал это, Тори. Просто ты не упала и не разбилась о скалы, как рассчитывал этот человек. – Митчелл с шумом выдохнул воздух. – Я не хочу пугать тебя, ноя действительно считаю, что твоя жизнь подвергается серьезной опасности.

– Но зачем кому-то понадобилось убивать меня?

– Не знаю.

Она плотнее закуталась в шелковый халат.

– Не думай, что я очень наивна, Митчелл. Когда растешь в такой богатой семье, какая была у меня, то начинаешь бояться за свою безопасность с самых пеленок. Родители старались не акцентировать на этом мое внимание, но я постоянно чувствовала, что за мной следят несколько пар глаз, обеспечивая мою безопасность. Я никогда не исключала вероятности того, что меня похитят и будут удерживать, требуя выкупа, – о богатстве Стормов знает чуть ли не вся Америка. Я всегда относилась с недоверием к незнакомым людям. И даже к знакомым, если уж на то пошло. – Виктория развела руками. – Но я никак не ожидала, что здесь, на острове Сторм, мне может что-либо угрожать.

Митчелл провел рукой по спутанным волосам.

– Я бы ни за что на свете не пригласил тебя сюда, если бы мог предположить…

– Пригласил? – В голосе Тори слышалась ирония.

– Да, конечно, – с досадой проговорил Митчелл, – это трудно назвать приглашением. Но я никогда бы не стал настаивать на твоем приезде в Шотландию, если бы не был уверен, что здесь все спокойно и тебе не грозит никакая опасность.

Тори подошла к креслу и положила руку ему на плечо.

– Довольно изводить себя упреками. Тут нет твоей вины. Ты не мог этого предвидеть.

Да, только что же все-таки это было?

– Уже поздно, – объявил Митчелл, взглянув на настольные часы.

– Это намек?

– После такого трудного дня, я думаю, тебе уже пора быть в постели. – Это прозвучало настойчивее, чем совет, но мягче, чем приказание.

Тори согласилась, но не представляла себе, как сможет заснуть в такой обстановке. И выразила свои сомнения в простых и ясных словах:

– То есть ты хочешь, чтобы я разделась, забралась в эту прекрасную старинную кровать, датируемую примерно семнадцатым веком…

– Шестнадцатым, – уточнил он.

– …шестнадцатым веком, натянула на себя одеяло, взбила подушки, закрыла глазки и спала себе спокойным сном, в то время как ты будешь всю ночь напролет сидеть в кресле и смотреть на меня?

– Не смотреть на тебя, а охранять.

Разница невелика, подумала Тори, но не позволила втянуть себя в спор.

– Нет, так не пойдет, – решительно заявила она.

– Почему?

– Потому что я буду чувствовать себя виноватой, лежа в уютной постели и зная, что ты всю ночь маешься в этом тесном кресле.

На лице Митчелла отразилось сомнение.

– Разве оно такое тесное?

– Да.

– Почему же ты раньше не сказала об этом экономке, или дворецкому, или кому-нибудь из прислуги? На худой конец, мне? Это кресло заменят на другое с первым же лучом солнца.

Тори издала тяжелый вздох.

– Послушай, в конце концов дело даже не в кресле.

– Я знаю, – мрачно ответил он. Тори не знала, смеяться ей или плакать.

– Ну что мне с тобой делать? Он искоса посмотрел на нее:

– Представь, что меня здесь нет.

Это предложение заставило ее расхохотаться.

– Представить, что тебя нет в моей спальне? Тебя? Он перешел на менторский тон:

– Это вопрос самодисциплины. Разум должен торжествовать над плотью.

– Ты говоришь о первичности сознания?

– Да. Ляг в постель, закрой глаза и представь, что находишься где-нибудь в другом месте. Ну, скажем, сидишь на своем любимом дереве.

Неожиданно в глазах Тори заблестели слезы. Она быстро смахнула их тыльной стороной ладони. Но Митчелла было не так-то легко обмануть.

– Я расстроил тебя?

Она молча покачала головой, боясь выдать свои чувства.

Он заговорил мягче и нежнее:

– Ты скучаешь по дому? Она опять покачала головой.

– Ты не хочешь сказать мне, чем я расстроил тебя, любимая?

– Дело не в тебе, Митчелл, – заверила его Тори. Она отвернулась, достала из ящика стола салфетку и вытерла слезы. Он хочет знать. Наверное, можно и сказать ему. – Ты подарил мне такое же дерево, какое у меня было дома. Значит, ты все понимаешь.

– Что понимаю? То, что твое дерево символизирует для тебя покой, безопасность, небо?

– Да.

– Разве я единственный, кто это понимает? Она покачала головой:

– Когда я была ребенком, этого никто не понимал. Когда я выросла, единственным человеком, знавшим, как много для меня значит это дерево, была Элис.

– Элис Фрэйзер – хорошая женщина. Тори печально вздохнула:

– Если б ты знал, как буду скучать по ней!

– Скучать?

Она засмеялась тем загадочным женским смехом, который обычно сбивает мужчин с толку.

– У меня есть подозрение, что Элис Фрэйзер не вернется в Штаты.

Митчелл был поражен:

– Ты хочешь уволить ее?

– Уволить Элис?! – воскликнула Тори. – Да я скорее отрублю себе правую руку. О Боже, как ты мог такое вообразить! Я говорю о Маккламфе.

– Элис и Йен.

– Элис и Йен, – повторила она.

– Так вот почему он сказал сегодня «моя Элис». А я-то удивлялся! Ну и ну! – Он хлопнул себя по колену.

– А меня это не удивляет, – сказала Тори. – Кстати, моя потеря для тебя – приобретение. – Она подошла к окну и подняла штору, которую уже опустили на ночь. – Как мне всегда хотелось, чтобы она встретила настоящего мужчину, верного спутника на всю жизнь! – Девушка вздохнула. – Я думаю, она сама удивлена, что это случилось с ней.

– Я полагаю, для Йена это тоже сильное потрясение.

– Они прекрасно смотрятся вместе.

Митчелл немного подумал и глубокомысленно заключил:

– Главное, что они кажутся прекрасными друг другу.

– Если бы у нас сейчас была бутылка шампанского, я бы, пожалуй, выпила бокал за наших друзей, – сказала Тори, опуская штору.

– Только скажи, и через несколько минут нам принесут бутылку охлажденного шампанского и пару фужеров, – с готовностью предложил Митчелл.

Тори покачала головой:

– Лучше в другой раз. Когда счастливая пара сделает официальное сообщение.

– Ну что ж, в таком случае ложись спать. Уже поздно.

– Это я уже слышала.

– Иначе мне придется уложить тебя насильно.

– А вот этого ты еще не говорил.

Вдруг она заметила, как странно изменилось лицо Митчелла. Он рывком поднялся с кресла и направился прямо к ее постели. Остановившись у ее изголовья, Сторм спросил с выражением легкого замешательства на красивом лице:

– Это что еще такое, черт побери? Тори проследила направление его взгляда:

– Это талисман, подарок Старого Неда. Митчелл состроил гримасу:

– Но зачем ты повесила его здесь?

– Старый Нед рассказал мне о традиции вешать в доме деревянные талисманы, которые надежно защищают человека.

– И от чего они защищают?

– От всякого зла, конечно!

– И ты в это веришь? Она пожала плечами:

– Я обещала Старому Неду. – Тори посмотрела ему в лицо. – А я всегда сдерживаю свои обещания.

Он внезапно наклонился к ней, мягко заключил ее в объятия и привлек к себе. Потом зарылся лицом в ее волосы и прошептал:

– О Господи, Тори!

– Что, Митчелл? – глухо спросила она, уткнувшись ему в грудь.

– Когда я думаю о том, что ты могла погибнуть сегодня… – И несколько минут он не мог произнести ни слова.

– Я знаю, – прошептала Тори. Теперь она взяла на себя роль утешительницы.

– Я так испугался за тебя, – признался он наконец. – И за себя.

Что, если бы она упала тогда и разбилась о скалы? И ушла из жизни, так и не узнав, что такое любить и быть любимой.

– Я лучше пойду сяду в кресло и буду дежурить там, – сказал Митчелл, стараясь сдержать вспыхнувшее в нем желание.

– У меня есть идея получше. – Тори привстала на цыпочки и потерлась щекой о его щеку. Отросшая за день щетина оцарапала ей кожу, но она этого не заметила. – Почему бы тебе не подежурить здесь? – Она похлопала рукой по постели.

– Ты предлагаешь мне разделить с тобой ложе?

В том, как она ответила ему, не было и тени жеманства.

– Да, я предлагаю тебе это.

– Я не думаю, что это будет правильно.

– А ты всегда делаешь только то, что правильно? Митчелл тоже однажды задавал ей этот вопрос. И она ответила, что старается. И он ответил так же:

– Стараюсь.

– А кто может сказать, Митчелл Сторм, что в этой жизни правильно, а что – неправильно?

Тори вдруг заметила, какое усталое у него лицо. Ведь у него тоже был трудный день, подумала она. И может быть, на сегодня уже достаточно слов? Пора переходить к делу?

– Послушай, Митчелл, я хочу свернуться клубочком на этой большой кровати и спать рядом с тобой до самого утра. И еще я хочу, чтобы ты обнял меня и занимался со мной любовью.

Слова Митчелла звучали мягко, казалось, он ласкал ее своим голосом.

– Может быть, я скажу не то, что тебе хотелось бы услышать, но я знаю сейчас только одно: я хочу тебя, – сказал он.

Мужчины всегда хотели ее. Это не было для нее неожиданностью, и она была готова уступить Митчеллу, даже если в будущем ей придется пожалеть об этом.

– Я с радостью приму все, что ты захочешь дать мне… даже если это всего лишь безымянная страсть.

– У моей страсти есть имя, – быстро ответил он. – Ее зовут Викторией.

Его поцелуй, прикосновения, вкус, ощущение его тела – все было волнующим и знакомым.

Она начала расстегивать пуговицы его рубашки и вдруг заметила, что у нее дрожат руки. Ей никак не удавалось справиться с этими проклятыми пуговицами.

– Позволь мне, – отстранил ее руки Митчелл, но у него тоже ничего не получилось. В конце концов он просто разорвал рубашку.

Снять с нее шелковый халат не представляло труда: узенький поясок вокруг талии был завязан свободным узлом. Достаточно было только потянуть за его концы – и он слетел с нее и упал к ногам.

Митчелл сбросил туфли, и они полетели в угол спальни. За ними последовали носки.

Она осталась в прозрачной шелковой ночной рубашке бледно-розового цвета. Он – в джинсах.

И когда Тори расстегнула на них молнию, то обнаружила, что под ними нет даже узенькой полоски трусов.

– Вы все такие, шотландцы? – сулыбкой спросила она.

– Какие? – Митчелл затаил дыхание, потому что девушка потянула джинсы вниз и они начали медленно сползать на ковер.

– Вы все не носите нижнего белья?

Митчелл усмехнулся и, имитируя простонародный шотландский говор, ответил:

– Мы, шотландцы, считаем, что должны быть готовы в любую секунду, девушка.

– Да… я вижу, что ты действительно готов, парень… – Тори тоже перешла на народный говор.

Митчелл отбросил джинсы в сторону и предстал перед ней обнаженный.

– Боже милостивый! – не удержалась от восклицания Тори.

– Что такое? – Он вскинул на нее встревоженный взгляд.

– Ты… – У нее пересохло в горле.

– Что-нибудь не так?

– Ты великолепен, – ответила она.

Митчелл просиял.

Он протянул к ней руки и в одно мгновение освободил ее от ночной рубашки, которая полетела вслед за шелковым халатом. Теперь пришла очередь Митчелла рассматривать Тори. Отступив на шаг, он внимательно оглядел ее с ног до головы и объявил:

– Ты совершенна.

Это были именно те слова, которые ей так хотелось услышать в эту минуту. Потому что сейчас ей страшно не хватало уверенности в себе и в том, что она собиралась сделать.

Она облизала губы.

– Мне надо кое-что сказать тебе.

Митчелл взял ее на руки, положил на середину огромной кровати и лег рядом.

– Что ты хочешь сказать мне? – спросил он, потершись о ее шею.

Она засмеялась, и в ее смехе прозвучало нечто такое, что заставило Митчелла приподняться на локте и посмотреть ей в глаза.

– Так что ты хочешь сказать, Тори?

– Я ужасно волнуюсь, – выпалила она.

– Почему?

– Я не уверена, что у меня хорошо получится, – призналась она и сразу смутилась от своих слов.

– Чего ты боишься? – спросил он и, поскольку вопрос был чисто риторическим, сам же на него и ответил: – Ты боишься, что недостаточно хорошо целуешься ? Но позволь судить об этом мне. Я целовал тебя много раз и могу засвидетельствовать, что твои поцелуи сладостны.

И как бы в доказательство этого он наклонился и прикоснулся губами к ее губам. Это был нежный чувственный поцелуй, который моментально воспламенил ее и заставил откликнуться. Когда они наконец оторвались друг от друга, то некоторое время не могли отдышаться.

– Или ты боишься, что не знаешь, как нужно дотрагиваться до мужчины? Поверь мне, у тебя это получается. Еще ни одна женщина не ласкала меня так горячо и умело, как ты!

Митчелл взял ее руку и положил на свою горячую, твердую, гладкую как шелк плоть. Ей нравилось ощущать в своей руке символ его страсти. Нравилось дотрагиваться до него. Ей была приятна мысль, что она возбуждает его до такой степени, что он, не в силах больше сдерживаться, просит ее остановиться.

Митчелл склонил голову к ее груди. Рука его медленно спустилась к животу, погладила бедра и наконец коснулась сладкого жаждущего местечка между ног.

– Или ты боишься, что не знаешь, как нужно отвечать на мужские ласки? – пробормотал он. Дыхание его стало прерывистым, затрудненным, когда он прижался ртом к ее груди, сжал сосок зубами и начал терзать его, лизать и сосать, в то время как его палец проник во влажное ущелье, скрытое золотистыми завитками.

Тори громко застонала и инстинктивно приподняла бедра, стараясь, чтобы его палец вошел как можно глубже в ее тело. Она почувствовала, как тело ее начала сотрясать мелкая дрожь, сердце вдруг упало, и Тори в последнюю секунду перед взрывом успела выкрикнуть его имя: «Митчелл!»

Потом он убрал руку, посмотрел в потемневшие сине-зеленые глаза и вошел в нее.

Глаза Тори открылись еще шире, и его имя как молитва стало срываться с ее губ:

– Митчелл. Митчелл. Митчелл.

– Я с тобой, Тори.

Он стал входить в нее сильными, быстрыми, глубокими толчками.

– Это только первый раз. Но сколько их еще у нас будет! Я обещаю тебе, – сказал он и с победным криком упал на нее.

Она отдалась во власть Сторма.

«Будь проклято сознание! Пусть миром правит страсть», – мелькнуло у него в голове, после чего он в течение нескольких часов не имел вообще никаких мыслей.

Митчелл лежал, откинувшись на подушки и подложив руку под голову. Он чувствовал себя совершенно удовлетворенным и счастливым. И усталым, но это была самая прекрасная усталость в мире. Пожалуй, еще никогда за свои тридцать семь лет он не чувствовал себя лучше.