Текст книги "Настоящее сокровище"

Глава 9

Он взял ее штурмом.

Сначала было только любопытство, во всяком случае, со стороны Тори. Уж слишком сильное впечатление произвела на нее их первая встреча на балу, слишком сильные ощущения пробудили в ней его поцелуи.

За прошедшие два дня она только и спрашивала себя, что случилось с ней в ночь того памятного бала.

Может быть, на нее так подействовали грохот и разноцветные огни фейерверка или напоенная ароматом влажных роз летняя ночь?

Ночью розы пахнут совсем по-другому. Тогда почему поцелуй мужчины не может ощущаться иначе? Не просто какого-нибудь мужчины, а именно этого мужчины.

И хотя тридцатилетняя Тори удивлялась тому, что так легко поддалась на уговоры незнакомца, в глубине души она знала, что логика и здравый смысл умолкают, когда на сцену выходит ее величество страсть.

С минуту она стояла, прислонясь к стеллажу, прижимая к груди книгу о королеве Виктории, и смотрела, как Митчелл медленно наклоняется к ней.

А в следующую минуту он уже целовал ее. И она целовала его.

Боже, как ей нравилось ощущать его губы на своих губах, чувствовать, как они прижимаются к ней то сильнее, то слабее, то еще сильнее. И еще.

Ей нравилось его сильное тело, нравилось, как он одной рукой обнимал ее талию, а другую положил на затылок, слегка поглаживая его пальцами.

Она испытывала наслаждение от того, как сдавились ее груди, прижатые к его твердой груди, и от того неоспоримого факта, что она возбуждала его. Что он хотел ее. А она хотела его. И от того, что влечение их было так безрассудно, прекрасно и взаимно.

Но ей хотелось большего.

И он дал ей больше.

Она захотела еще большего.

И он позволил себе еще больше.

Он коснулся ее губ кончиком языка, потом продвинул его глубже, еще глубже, исследуя ее рот, и она уже не знала, кто из них берет, а кто отдается.

Он терзал ее своими губами, зубами и языком. Она была готова отдаться в его власть полностью. Пусть он возьмет ее всю, и тогда она станет его плотью и кровью.

Он зарылся лицом в ее волосы, и ей показалось, что он назвал их шелковыми, а может быть, это ей только послышалось.

Его горячие руки ласкали ее плечи, талию, бедра; ему хотелось, чтобы она была к нему как можно ближе; он требовал от нее слиться с ним еще теснее, приподнимая ее и раздвигая ей бедра.

Их разделяли только его голубые джинсы и ее легкие льняные шорты и совсем тоненькие шелковые трусики. Тори чувствовала, как он горит и жаждет ее. И сгорала от страсти сама.

От неутоленного желания на глазах ее выступили слезы, терпкие, соленые.

Вдруг она услышала, как он произносит ее имя. Так он не произносил его еще ни разу: нежно, мучительно, страстно; так, словно в одном этом слове заключались и вопрос, и ответ одновременно, и этим словом было ее имя – Виктория.

Днем или ночью, не имело никакого значения. Когда бы он ни целовал ее, это было так же рискованно, как подносить к соломе зажженную спичку. Он загорался мгновенно, и Тори вместе с ним.

Осторожность, здравый смысл, его хваленое самообладание – все исчезало в ту же секунду, как он накрывал ее рот своим.

Какая ирония!

Какую нелепую шутку сыграла с ним судьба: он совершенно не владел собой, когда дело касалось этой женщины.

Он произнес ее имя и не узнал своего голоса:

– Виктория.

– Мичел, – прошептала она.

Не «Митчелл», как звучало его имя в современном языке, а «Мичел» – на старом шотландском наречии.

Черт, должно быть, ему послышалось. Тем более что все его внимание сейчас сконцентрировалось на том, что она делала, а не говорила.

Тори выронила книгу в кожаном переплете, которой перед этим загораживалась от него. Книга со стуком упала к их ногам, но ни один из них не заметил этого. Потянувшись вверх, девушка обвила его шею руками. Их прохладное прикосновение было бальзамом для его разгоряченной плоти.

Митчелл жаждал ее ласк. Но ему было мало тех невинных касаний, на которые она осмелилась, зарывшись пальцами в его волосы и слегка погладив его шею.

Он хотел, чтобы ее руки были там.

Безумно.

– Тори, – умоляюще выдохнул он, – прикоснись ко мне.

– Я прикасаюсь к тебе, – пробормотала она, на мгновение оторвавшись от его губ.

Он слегка отодвинулся от нее и, долго и пристально посмотрев ей в глаза, повторил свою просьбу:

– Дотронься до меня. Пожалуйста.

– Где? – наконец спросила она. Внутри у него все перевернулось.

– Здесь. – Он приложил руку к груди повыше сердца. – Здесь. – Он провел рукой в области грудной клетки. – И здесь. – Его ладонь опустилась к животу.

Без малейшего слова возражения Тори выполнила его просьбу.

Сначала ее рука скользнула по его плечу, дальше вниз, вдоль руки до самых кончиков пальцев, потом она неторопливо провела пальцами по его груди и в нерешительности остановилась, ощутив твердый бугорок мужского соска под джинсовой тканью, затем, уже с любопытством, поискала другой.

Он вздрогнул.

Она начала ласкать его обеими ладонями, медленно и осторожно, стараясь охватить ими как можно больше пространства – о, какая сладкая мука! – перемещаясь от плеч к груди, затем ее руки опустились до уровня талии и замерли.

Они оба прекрасно сознавали, в каком возбужденном состоянии он находился. Этого нельзя было отрицать, этого невозможно было не заметить; жаркий и напряженный, он был между ними.

Напряженный?

Черт, он был тверд как скала.

Митчелл не смел попросить ее дотронуться до него там. Он знал, что не сможет произнести этого слова. И тогда он решил ответить ей той же лаской и, положив руки ей на плечи, начал медленно скользить ими вниз, повторяя контуры ее тела.

Его исследование подтвердило то, что он уже знал: у Тори было изумительное тело – стройное, подтянутое, нежное и упругое в тех местах, где это было необходимо. Как прекрасно было бы увидеть ее обнаженной и дотрагиваться до нее так, как ему бы хотелось и в тех местах, о которых сейчас он мог только мечтать!

Руки Митчелла покоились на ее бедрах, когда дверь библиотеки внезапно растворилась.

Тори резко повернула голову и посмотрела на часы над камином.

Шесть тридцать!

Черт!

– Йен и мисс Фрэйзер, – с остервенением протянул Митчелл, внезапно разозлившись и на нее, и на себя, и на весь свет.

Тори, продемонстрировав завидное присутствие духа, мягко поправила его:

– Йен и Элис.

Митчелл быстро повернулся лицом к стеллажам, схватил с ближайшей полки огромный фолиант, раскрыл и выставил книгу перед собой. Ничего другого в сложившейся ситуации ему не оставалось.

Никогда не стоит судить о книге по ее обложке, с сардонической усмешкой отметил он, прочитав несколько строк.

Тори проворно наклонилась и подобрала том о королеве Виктории, который изучала незадолго до того.

Оба были полностью погружены в чтение, когда до них долетел звенящий голос Элис Фрэйзер:

– А-а, вот вы где!

Митчелл бросил взгляд через плечо:

– Что, уже половина седьмого?

– Мы совсем потеряли счет времени, – зачем-то добавила Тори.

– Сейчас ровно половина седьмого, – подтвердила Элис.

Маккламфа прошелся по комнате и задрал голову.

– Ну как, вы нашли что-нибудь? Митчелл ответил вопросом на вопрос:

– А вы?

– Мы нашли, – сообщила Элис с довольной улыбкой.

– Где? – взволнованно воскликнула Тори.

– В картинной галерее в крыле принца Уэльского.

– Я знаю, где это, – сказала Тори.

Митчелл даже не пытался следить за ходом разговора, он просто был благодарен им за то, что они говорят. Мужскому телу нужно как минимум несколько минут, чтобы приспособиться к перемене «климата».

– Это здоровенная доска, – проговорил Йен и озадаченно почесал затылок: похоже, он никак не мог понять предназначение этого предмета.

– Это мемориальная доска, – разъяснила Элис. – Видимо, ее подарил прапрабабушке Тори принц Уэльский, когда останавливался в Сторм-Пойнте летом 1871 года.

– Подумать только, – покачал головой Митчелл.

– А вы что-нибудь нашли? – поинтересовалась Элис. Тори посмотрела на книгу, которую держала в руках, потом вскинула на них просиявший взгляд и объявила:

– Думаю, да.

– Да? – Удивлению Митчелла не было предела.

– Послушайте-ка. – Она начала читать: – У королевы Виктории были очень светлые волосы, чистая кожа и хороший цвет лица. Даже в преклонном возрасте она сохранила грациозную плавность движений, отчего создавалось впечатление, будто она передвигается на колесиках. Полагают, что у нее был только один недостаток: «…она слишком низкоросла для королевы».

Митчелл ждал, когда она дойдет до сути. Но Тори дочитала до конца, а он так ничего и не понял.

– Ну и что из этого следует?

Тори поставила книгу обратно на полку.

– «Низкоросла». Значит, мы должны искать маленькую королеву.

– Ну конечно же, как мы раньше не подумали об этом! – воскликнула Элис Фрэйзер.

– Потому что никто из нас не играет, – сказала Тори и начала спускаться по лестнице.

– Не играет во что? – спросил Митчелл, следуя за ней. Дойдя до середины лестницы, он вдруг сообразил, что забыл поставить на место книгу, но возвращаться не стал.

– В шахматы, – нараспев сказала Тори. – Ни я, ни Элис не играем в шахматы.

– Очень многие люди не играют в шахматы, – заметил ей Митчелл. Он опустил увесистый том на ближайший стол.

– Ты не помнишь, в каком они ящике? – спросила Тори у своего секретаря и подруги. Обе женщины не сговариваясь прошли в дальний угол библиотеки к столу Вандербильта.

Элис на минуту задумалась.

– Справа, второй ящик снизу.

– Ты просто чудо, – восхитилась Тори. Элис порозовела от удовольствия.

– Надеюсь.

– Вот они! – воскликнула Тори, доставая небольшую деревянную шкатулку, украшенную резным орнаментом.

Все сгрудились вокруг Тори и смотрели, как она нажала потайную пружину и открыла коробку.

– Миниатюрные шахматы, – сказал Митчелл, заглядывая ей через плечо. – Ах, черт побери! – вдруг вскричал он.

– Что такое, дружище? Митчелл выпрямился:

– Белая королева является скульптурным изображением королевы Виктории.

– Вообще-то она является королем, – поправила Тори. – А белая королева – принц-консорт Альберт. А черный король – Гладстон, который был премьер-министром целых четыре срока. Виктория его ненавидела. Если вы как следует вглядитесь в фигурки, то поймете, что эти шахматы представляют собой политическую сцену того времени.

– Однако для нас важнее всего то, что мы нашли еще одну «Викторию», – прагматично заметил Митчелл.

Тори была ужасно довольна собой.

– Теперь у нас уже пять «Викторий».

– Шесть, – уточнил Митчелл.

– Я насчитала пять. – Она начала загибать пальцы. – Садовая статуя, картина, бронзовая фигурка, мемориальная доска и шахматная фигура.

– Есть еще одна.

– Еще?

Неужели Тори, такая умная женщина, совсем забыла о себе?

– Вы и есть шестая «Виктория».

– Я? – отпрянула она.

– Да, вы, дорогая кузина.

Глава 10

– Он пригласил тебя в Шотландию, верно?

Тори следовало знать, что рано или поздно Элис догадается. Ее личный секретарь и верная подруга имела слабое зрение и, возможно, именно поэтому замечала гораздо больше, чем остальные люди.

Тори обхватила себя руками.

– Да. Он попросил меня поехать вместе сним в Шотландию… на несколько недель.

Один удар сердца, другой.

Элис Фрэйзер принялась за обычный утренний ритуал: положила пачку писем на письменный стол, сняла верхний конверт и ловкими точными движениями вскрыла его при помощи индийского ножа, который когда-то принадлежал Эндрю Сторму Первому и последние пятьдесят лет использовался для вскрывания конвертов. Элис подняла глаза и посмотрела на Тори:

– И вы едете?

– Я еще не решила.

Прошло еще секунд двадцать—тридцать, в течение которых Элис просматривала письмо.

– И когда вы должны дать ответ?

– Сегодня.

Элис резко вскинула голову:

– Сегодня?

– Днем. Он будет здесь примерно через час.

– Так скоро… – пробормотала Элис, медленно опускаясь в рабочее кожаное кресло.

– Ему пора возвращаться домой.

– Я понимаю, что им нет резона задерживаться здесь дольше, чем этого требует простая необходимость, – с неожиданной грустью сказала Элис. Оперевшись руками о стол, она с трудом поднялась, словно силы вдруг оставили ее, и подошла к окну кабинета. – Но так скоро…

– Мы обшарили весь дом сверху донизу, но больше ничего не нашли. Ни одной «Виктории», – напомнила ей Гори.

– А шестая… – Элис на секунду обернулась. – Пять уже упакованы и готовы к отплытию на остров Сторм.

Тори подошла к Элис и, обняв подругу, тоже стала смотреть в окно. День был пасмурный, хмурый, серое небо сливалось с серой водой, плотный туман опускался на землю.

– Если я все же решу ехать в Шотландию, то скорее всего мы отправимся в путь не раньше чем через неделю после их отъезда – нам ведь нужно успеть собраться и сделать необходимые распоряжения на время моего отсутствия.

– Нам?

– Хотя какие особые распоряжения?.. Диккенс и слуги сами знают, что нужно делать. – Тори легко рассмеялась. – Иногда мне кажется, что наш дорогой старый Диккенс считает этот дом своим. Правда, он живет здесь дольше, чем я. Его взяли помощником дворецкого за десять лет до моего рождения.

– Да, я знаю.

– Я помню, как родители шутили между собой, когда думали, что Диккенс их не слышит. Отец смеялся и говорил матери; «Мы-то с тобой знаем, кто здесь настоящий хозяин, Мэрилин». А моя мать – она очень хорошо разбиралась в людях и лучше всех знала человека, который был ее мужем, – ласково похлопывала его по руке, а иногда могла и ущипнуть и говорила: «Но у меня всегда был и будет только один хозяин, Эндрю».

– Нам? – Реплика Элис Фрэйзер показала, что она не слышала ни единого слова из того, что говорила Тори.

– Что нам?

– Вы хотите сказать, что я тоже поеду в Шотландию?

– Ну конечно, Элис. – Тори накрыла ее ладонь своей. – Ведь я всегда беру тебя с собой, разве не так?

– Так.

– Разве я могу обойтись без тебя? Элис не отвечала.

– Ты мне совершенно необходима. И прекрасно знаешь об этом.

Она действительно знала.

– Тогда как я могу уехать и оставить тебя здесь? Ненакрашенные губы Элис слегка шевельнулись:

– Я как-то не думала, что вы захотите взять меня с собой в Шотландию.

– Ты что, не хочешь ехать?

Прошло добрых полминуты, прежде чем Элис Фрэйзер ответила:

– Я просто не думала об этом.

– Ты предпочитаешь остаться здесь? Или в Нью-Йорке? – Мысль казалась абсурдной, поскольку Тори было очень трудно представить себе человека, который захотел бы остаться на лето в Манхэттене, имея возможность избежать этой пытки.

– Нет.

– Я надеялась, что ты не откажешься провести лето на острове, расположенном вблизи западного побережья Шотландии. – Тори решила, что пора наконец задать вопрос прямо. – Ты хочешь поехать со мной в Шотландию или нет?

Элис сделала едва заметное движение головой, и Тори так и не поняла, согласна она или нет.

– Ты сможешь навестить Фрэйзеров, ведь это должно быть где-то рядом.

– Клан Фрэйзеров жил когда-то в графствах Пиблсшир и Ист-Лотиан, но во времена правления Брюса перебрался на север, – без запинки ответила Элис.

– Я думаю, перемена обстановки нам обеим пойдет на пользу, – продолжала уговаривать 1 ори свою подругу и компаньонку.

Элис вздернула подбородок:

– Полагаю, что так.

– Откровенно говоря, мне страшно надоело разыгрывать из себя светскую львицу и заниматься благотворительностью, посещать вернисажи новомодных художников, нуждающихся в моем покровительстве, присутствовать на ленчах в честь выдающихся политических и общественных деятелей, надоело все… – она глубоко вздохнула, – …все, что должна делать Виктория Сторм.

– Это называется усталостью.

– Значит, я устала, Элис. – Она усмехнулась. – Даже праздным богачам иногда нужен отдых.

– Никто не работает больше твоего, – сурово оборвала ее Элис. Она никому не позволяла говорить о Тори плохо, даже самой Тори.

– Спасибо тебе, дорогая.

Она знала, что всегда может рассчитывать на Элис. Таких людей в ее жизни было немного.

Элис повернулась и испытующе посмотрела в глаза Тори:

– Почему лорд Сторм… Митчелл… почему он хочет, чтобы вы поехали вместе с ним в Шотландию?

– Я же шестая «Виктория». – Девушка понимала, что это звучит чистым безумием, и потому добавила: – Митчелл почему-то считает, что я и есть ключ к разгадке его тайны.

– Хм-м.

– Тебе это кажется странным, Элис?

Элис Фрэйзер открыла рот, но так ничего и не сказала. Тори сама ответила на свой вопрос:

– Конечно, это должно казаться чистым безумием. Да и вообще вся эта затея больше похожа на авантюру.

Она начала ходить по комнате.

– Столетняя вражда между двумя ветвями одного рода. Один брат-близнец отомстил другому. Обманул его. Обокрал. Оболгал. Полный список пропавших «Викторий». Какие-то сокровища, в существовании которых никто по-настоящему не уверен. Шепот умирающего человека. – Тори остановилась. – Дед Митчелла наверняка бредил, бедняга. – Она повернулась к подруге: – Столько вопросов и ни одного ответа, верно?

– Да, конечно. – Но Элис была верна себе и желала знать самое главное. – Я думаю, что из всех вопросов ты должна ответить себе только на один, самый важный для Виктории Сторм.

Элис еще ни разу не называла ее полным именем. Тори поняла, что разговор становится серьезным.

– Какой вопрос? – помедлив, спросила она.

– Ты любишь его?

– Кого?

Элис приподняла одну бровь и сказала:

– Я думаю, мы обе знаем, о ком идет речь.

Она не могла обмануть Элис. Никогда. Ее просто невозможно было обмануть. Да и не могла Тори стоять перед ней, смотреть ей в глаза и лгать.

– Ну да, я увлечена им, – едва слышно прошептала она.

– И наверное, могла бы влюбиться в него. Тори заломила руки и с пафосом воскликнула:

– Хорошо, я готова признаться в этом! Мне кажется, я полюбила Митчелла Сторма.

– Он знает об этом?

Тори побледнела. Она молила Бога, чтобы он не узнал об этом.

– Думаю, нет. Я и сама поняла это только вчера.

– Он не похож на других мужчин, – заметила Элис.

– Я знаю.

– И он шотландец.

– Он прожил в Шотландии всего несколько месяцев. Его умирающий дед умолял его вернуться на родину.

– Можешь мне поверить: он шотландец до мозга костей, – мрачно сказала Элис.

– Ну и что из того?

– Он не просто шотландец. Он глава одного из древнейших и прославившихся своей жестокостью кланов западных островов.

– Я думаю, жестокость присуща всем шотландским кланам.

– Да, иначе они не выжили бы в тех условиях. Им вечно приходилось воевать: с норвежцами, с англичанами и даже между собой.

– Ты считаешь, что некоторые кланы до сих пор находятся в состоянии войны?

– Да.

Тори задумчиво смотрела на подругу.

– Митчелл предупреждал меня об этом.

– О чем именно?

– Он сказал, что истинный сын Шотландии живет и умирает с оружием в руках, – неохотно ответила девушка.

– Это правда.

– А еще он сказал, что в душе каждый шотландец – воин, – с трудом сохраняя ровный тон, добавила Тори.

– Полагаю, и это правда. – Элис скрестила руки на груди.

Тори почувствовала, как лицо ее заливается краской.

– А я ответила ему на это: «Кто предупрежден, тот вооружен».

Элис нахмурилась.

– И как он на это отреагировал?

Сердце Тори билось тяжелыми болезненными толчками, руки стали влажными.

– Он сказал, что никакого предупреждения не будет.

– Он был честен с тобой.

– Я знаю.

– Они пойдут на все, чтобы получить то, что им нужно, – тихо проговорила Элис.

– И это я знаю.

– И, зная все это, ты тем не менее хочешь уехать с этим человеком.

– Хочу.

– Тогда вот что я скажу тебе, Виктория Сторм: ты настоящая шотландка.

Элис боялась за Викторию и гордилась ею. И все же она сочла своим долгом сделать последнее предупреждение:

– Ты знаешь, как зовут его члены клана? Тори покачала головой:

– Я знаю, что у него множество имен и титулов.

– Я назову тебе имя, которым он дорожит больше всего, во всяком случае, так мне сказал Маккламфа, а я думаю, он знает, что говорит. Это имя вселяет страх в сердца всех, кому оно знакомо, ибо официальный титул Митчелла звучит так: «Глава имени, клана и рода Стормов».

– Я не вижу в этом ничего угрожающего, – с нерешительной улыбкой заметила Тори.

– На протяжении тысячелетия и даже больше, во времена Столетней войны и древних дальриадских королей, во времена, когда жили Уильям Уоллес, Брюс и Роб Рой Макгрегор, в годы битв под Стерлинг-Бриджем и Баннокберном и жестокой Каллоденской битвы, когда кровь текла рекой, человека, носившего этот титул, все называли просто Стормом77
  Сторм (storm) в переводе с английского означает: гроза, буря, шторм.


[Закрыть].

«И что мне делать с этим Митчеллом Стормом?» – уже в который раз спрашивала себя Тори. Она вышла из дома через боковую дверь и пересекла зеленые лужайки, оставив позади себя поместье.

Но она направлялась не в сторону океана, как можно было предположить. В этом случае она непременно сбросила бы сандалии и шла бы босиком по нагретому солнцем песку, время от времени наклоняясь и поднимая понравившиеся ракушки. Временами она замедляла бы шаг и смотрела вдаль на однообразный и вечно меняющийся океан, и слушала ритмичный шум волн, набегающих друг за другом на берег.

Нет, Тори отправлялась к океану, когда хотела расслабиться и обрести душевное равновесие, но не тогда, когда ей требовалось принять важное решение.

В этот день даже сады не могли принести ей успокоения – они были слишком упорядоченными, слишком правильными, а краски и запахи цветов мешали сосредоточиться.

Было только одно место, куда она могла пойти в этот день, а именно: в Стоакровую чащу, как она назвала ее еще в детстве.

В действительности «чаща» представляла собой небольшой лесок, состоявший из лиственных деревьев, среди которых попадались плодоносящие вишни и яблони, разросшиеся кусты сирени, куртины дикой ползучей глицинии и лаванды. Рощицу окаймляли раскидистые ели и некое подобие живой изгороди.

А в глубине, в самом центре «чащи» росло ее дерево. Оно было старым. Очень старым. Самым старым деревом в округе. У него был толстый сучковатый ствол и корявые ветви. Самые нижние из них росли так близко к земле, что в конце концов пустили корни, итеперь у дерева было три отдельных ствола.

У дерева Тори были плотные зеленые листья, которые с наступлением осени приобретали ярко-красный цвет. Дерево служило приютом для многих лесных обитателей: птиц, белок и даже филина. Однажды Виктория, поздно возвращаясь домой, услышала его уханье.

В пяти-шести футах от земли толстые ветви росли горизонтально и образовывали широкое удобное сиденье, где было хорошо сидеть и наблюдать за жизнью Стоакровой чащи. Тори, изучившая дерево как свои пять пальцев, с легкостью взбиралась по сучьям на свой лесной трон, прислонялась спиной к стволу, протягивала ноги на соседние ветви и, слегка покачиваясь, размышляла. Летом густая листва полностью скрывала ее убежище от посторонних глаз, и девушка чувствовала себя там в полной безопасности.

Таким было дерево Тори.

Только Элис знала о существовании и местонахождении этого дерева. Однако у нее хватало деликатности никогда не ходить туда.

Это было место Виктории.

Вот куда направлялась сегодня Тори – взволнованная, нерешительная, сомневающаяся. Она вдруг осознала, что ей уже тридцать лет и всю свою жизнь она жила не так, как ей хотелось.

Может быть, она просто повторяла жизнь своей матери?

Мэрилин Сторм умерла в сорок пять лет от внезапной тяжелой болезни. С тех пор прошло уже десять лет, но Тори все еще тосковала и грустила по ней.

А может быть, она живет жизнью своего отца?

Эндрю Сторм Четвертый до конца дней своих служил идеалам, принципам ицелям, поставленным Эндрю Стормом Первым: сохранить род и фамильное состояние для будущих поколений. Он умер через два месяца после преждевременной смерти жены от сердечного приступа.

Так, может быть, она просто продолжала дело своих родителей?

Она жила в том же доме, ее окружали та же мебель, те же картины, и даже дворецкий был тот же, что служил при ее родителях. Она продолжала возглавлять благотворительный фонд, организованный ее матерью, и финансовую империю, созданную отцом.

Она вращалась в том же кругу, что и ее родители; виделась с теми же людьми и встречалась с молодым человеком – милым надежным Питером, – которого выбрали ей родители.

Она вела тот образ жизни, который должна была вести по представлениям тех людей, с которыми общалась.

Не пора ли начать жить своей жизнью?

Правда, Виктория Сторм не знала, какой она должна быть – ее жизнь.

– Но у меня еще есть время узнать это, – пробормотала она, взбираясь на дерево. Ловко ухватившись за ветку, она подтянулась, опустилась на импровизированное сиденье и устроилась поудобнее, как уже делала сотни и даже тысячи раз за последние двадцать с хвостиком лет.

Тори исполнила обычный ритуал, который включал ласковое похлопывание по стволу и негромкое, чтобы слышали только она и дерево, приветствие: «Привет, это я, Виктория».

Она не сомневалась, что дерево ее слышит и по-своему тоже приветствует ее.

Потом Тори прислонилась головой к стволу в том месте, где кора была гладкой, и по своему обыкновению стала наматывать на палец цепочку с висевшим на ней медальоном.

Сегодня она взяла медальон в руки и, осторожно открыв его, всмотрелась в лицо, запечатленное на миниатюрном портрете. Портрет изображал молодую светловолосую женщину, ее длинные светлые волосы имели золотистый оттенок, и Тори подумала, что он становился особенно заметным при ярком солнце.

Кожа цвета слоновой кости, зеленовато-голубые глаза; женщина производила впечатление хорошенькой, но не красавицы в полном понимании этого слова, хотя, возможно, в том была вина художника, которому не хватило мастерства, чтобы передать живую прелесть лица незнакомки.

Тори не знала ни имени, ни возраста женщины. Волосы ее были заплетены в косы и закрывали уши. Ее прическа, а также манера письма художника говорили о том, что портрет был написан очень давно.

Тори нашла медальон в одной из комнат Сторм-Пойнта, куда никогда никто не заглядывал и где уже давно не убирались. Он лежал на дне старинного сундука в запыленной инкрустированной шкатулке.

В шесть лет девочка чувствовала себя немного одинокой, и женщина, изображенная на портрете, стала ее подругой. В жизни Тори было несколько случаев, когда грозившая ей опасность в последний момент отступала от нее, и с годами Тори начала думать, что молодая женщина с портрета – ее ангел-хранитель.

Девочка справедливо считала медальон своей собственностью и постоянно носила его на золотой цепочке рядом с сердцем.

– Ах, дерево, – с тяжелым долгим вздохом произнесла Тори и погладила его шершавые ветви, – я буду скучать по тебе. Надеюсь, и тебе будет меня недоставать.

Она подняла голову и посмотрела в просвет между листьями.

Он пришел раньше назначенного времени.

Ей было видно, как он шагает по росистому лугу, за которым начиналась ее «чаща». Он шел так, словно знал дорогу, хотя Тори была уверена, что Митчеллу Сторму не приходилось здесь бывать раньше.

Ветер трепал его волосы, и время от времени Митчелл, не замедляя быстрого шага, резко встряхивал головой, отбрасывая их со лба.

Он приближался.

Сердце девушки гулко забилось, но оно уже знало ответ. Как знали его дерево и женщина на портрете.

Вот он уже совсем близко.

И тихий шепот слетел с губ Тори. Это были строчки Роберта Бернса, но Тори надеялась, что великий поэт и романтик простит ей этот невинный плагиат.

Тори произносила слова так тихо, что слышали их только дерево и ее тайная подруга:

Кто видал тебя, тот любит, Кто полюбит, не разлюбит.

– Ну как? – спросил Маккламфа у Митчелла в тот же день, как только его друг вошел в отведенные им в Сторм-Пойнте комнаты.

– Что как?

– Не играй со мной в прятки, приятель. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Митчелл сделал глубокий выдох и спокойно проговорил:

– Я не играю с тобой в прятки, Йен. Я просто устал. Маккламфа бросил на него сердитый взгляд:

– Я думаю, не стоит спрашивать, почему молодой цветущий мужчина чувствует себя усталым в пять часов вечера.

– Хорошо, я скажу тебе, – обернулся Митчелл. – Я устал, потому что совершенно не высыпаюсь.

– Тоскуешь по родине.

Митчелл покачал головой и сухо ответил:

– Не думаю, что причина в этом.

– Значит, все дело в этой девушке?

На этот раз ответа не последовало. Да он и не требовался, вопрос был чисто риторическим.

– Так, значит, дело в ней.

– Возможно. – Митчелл достал чемодан и начал бросать туда вещи.

– Что сказала тебе эта девушка? – И, не дожидаясь ответа, добавил: – Ведь не могла же она ответить тебе «нет».

– В некотором роде она ответила «да». Йен просиял.

– Тогда почему у тебя такое вытянутое лицо? Надеюсь, чтобы добиться положительного ответа, тебе не пришлось применить свои чары?

– Нет, не пришлось. – Митчелл швырнул в чемодан джинсы. – Тем более что это вообще тебя не касается, черт побери!

– Нравится тебе это или нет, но меня касается все, что так или иначе касается тебя.

Маккламфа достал из шкафа килты и аккуратно развесил их на стульях. Они собирались надеть их завтра, отправляясь в дорогу, чтобы вернуться на родину в национальных костюмах. Только в них должны были сойти на родной берег Маккламфа и, конечно же, Сторм.

Прошло некоторое время, прежде чем Маккламфа снова заговорил.

– Тебе пришлось ей что-нибудь пообещать, чтобы она согласилась поехать?

– Она поехала бы в любом случае.

– Значит, что-то пообещал.

– Да, я дал ей два обещания, – признался Митчелл.

– Намерен ли ты сообщить Маккламфе, какие именно? Разумеется. Почему бы и нет. Не было никакого смысла

скрывать это от Маккламфы.

– Выполнить первое довольно легко. – Митчелл упал в кресло и поставил ноги на специальную скамеечку. – Кстати, я думаю, ты даже будешь рад.

– Не заставляй меня теряться в догадках. Что это?

– Я разрешил ей взять с собой мисс Фрэйзер… Элис. Йен отвернулся и начал тщательно укладывать свои вещи, однако Митчелл успел заметить, что щеки его залил густой румянец и в глазах вспыхнул затаенный интерес.

– Что ж, это хорошая мысль, – слегка охрипшим голосом сказал Йен. – Ведь она, кажется, всегда путешествует вместе с ней.

– Да, верно.

– А второе обещание? Она потребовала чего-то ужасного?

Митчелл опустил подбородок на сплетенные пальцы. Маккламфа никак не мог понять, что выражает его лицо.

– Нет.

– Это дорого стоит?

– Ни пенса.

– Тогда что тебя так тревожит?

– Я пообещал ей взять дерево. Маккламфа остолбенел.

– Дерево?

– Дерево, – кивнул Митчелл.

– Что, какое-нибудь особенное дерево? Дуб? Вяз? Ольха? – Йен задумался и выдвинул еще несколько предположений: – Может быть, ливанский кедр или ей понадобилась целая липовая аллея?

Митчелл отрицательно покачал головой:

– Нет, только одно дерево.

– Надо было сказать ей, что на острове Сторм тоже растут деревья, – сердито проговорил Йен.

– Это должно быть дерево, на которое она могла бы забираться и удобно сидеть, никем не потревоженная.

– А-а… – протянул Йен, и на лице его появилась понимающая улыбка, – теперь понимаю. Девушка желает иметь убежище.

– Конечно, она хочет иметь место, которое могла бы называть своим.