Текст книги "Забери меня с собой"

И вот его глаза рядом…

– Меня зовут Юра.

– Катя…

– Ты куда сейчас?

– В метро.

– Мне с тобой по пути. – Он вынул из нагрудного кармана рубашки солнечные очки. – Ну, ты готова писать сочинение? – спросил он, когда они вышли на проспект, и водрузил очки на нос.

Катя кивнула.

– А ты?

– Не знаю. – Он пожал плечами.

– Как – не знаешь? – удивилась она.

– Я не люблю сочинять.

– А я люблю. Мои сочинения оставили в школе как образец, – похвасталась Катя и покраснела.

– Так чего ты не пойдешь на филфак, а? Тебе туда прямая дорога.

– Возможно, – Катя снова кивнула, – но мой папа говорил, что лучше быть врачом, врач ни в какие времена не пропадет… – Она улыбнулась.

– Ты смотришь на будущее практично.

– Да, а как иначе?

– А вдруг ошибешься в выборе профессии?

– Постараюсь не ошибиться. А ты чего идешь в медицинский?

Юра потер пальцами висок.

– Мой дед от рака умер. – Он снял очки, помрачнел. – Это было так страшно. – Он запнулся. – А я ничем не мог помочь. Я ненавидел себя за то, что не могу ничего сделать. – Юра отвел взгляд и замолчал.

Катя дотронулась до его руки:

– А я ненавижу себя за то, что не смогла помочь папе.

Он улыбнулся уголками рта:

– Вот… Оказывается, у нас много общего. – Он смотрел на Катю не мигая. – Слушай, а давай в кафе пойдем?

Они сидели в крошечном кафе, он рассказывал ей о только что прочитанной книге, а она слушала и улыбалась – он так интересно говорил! Прямо как Надежда Степановна.

– А ты здорово рассказываешь! – воскликнула она, и он покраснел.

Пошел дождь, но они не обратили на него внимания, как и на то, что кафе сначала заполнилось людьми, принесшими запах дождя, а потом снова опустело. К тому времени, когда оно снова заполнилось, они уже молчали, умом не понимая, а сердцами чувствуя, что происходит.

– Где ты живешь? – спросил он.

– На Салтовке. А ты?

– Я здесь рядом, на Сумской, ближе к парку Горького.

– О, это здорово – близко к институту.

– Послушай, а ты не будешь против, если мы завтра погуляем?

– Не буду, – ответила она, и сердце ее радостно забилось.

– Давай я приеду на твою станцию метро, а потом решим, куда пойдем.

– Давай…

– Во сколько?

– Ну, в шесть.

Он проводил ее до входа в метро. Нырнув в стеклянные двери, Катя чувствовала спиной его взгляд. Она обернулась – он смотрел на нее. Их взгляды скрестились на мгновение… Или на вечность? Они этого не знали. Он поднял руку, помахал ей, и она махнула в ответ. Он улыбнулся. Она улыбнулась. Всем сердцем.

Весь вечер ни о каких занятиях она думать не могла – она соображала, что наденет завтра. В этом платье нельзя, надо что-то другое. Она перерыла весь шкаф и ничего более подходящего, чем батистовая кофточка и джинсы, в которых ходила на работу, – на базаре она переодевалась в более старые вещи – не нашла. Она постирала кофточку и джинсы и повесила сушиться на балкон, на солнечную сторону, хотя солнца уже и в помине не было. Утром она проснулась и решила принять душ позже, а позже голову помыть, и села заниматься. К сочинению ей готовиться не нужно было, а вот к следующему экзамену по биологии, до которого осталось пять дней, надо было поупражняться в решении задач. Решая задачки, она все время вспоминала его лицо, тонкие пальцы, стройную фигуру. В горле пересыхало и все тело охватывала дрожь.

В джинсах и рубашке в клеточку Юра был совсем другой – более близкий… Он держал в руке букет лилий.

– Привет, это тебе…

– Привет. Ой, как ты догадался? Это мои любимые!

– Правда? – Он от удивления расширил глаза. – Ну, просто подумал, что тебе может понравиться. – Юра коротко рассмеялся, и в его смехе она уловила не просто радость, а что-то большее.

– Ну, куда пойдем? – спросил он, прищурившись.

– Все равно…

Им было все равно, куда идти, – только бы вместе. Сначала они просто шли, потом взялись за руки. Она прижимала букет к груди, а он, глядя на нее, впервые в жизни не знал, что говорить. Он встречался с девочкой в одиннадцатом классе, но то было совсем другое, а сейчас… Сейчас Юра смотрел на Катю, в ее уж очень глубокие, совсем не такие, как у других девчонок, глаза, и впервые в жизни ему хотелось просто держать девушку за руку и идти рядом. Хотелось молчать, потому что молчание говорило больше, чем слова, и ее глаза говорили больше, чем слова. И еще ему почему-то хотелось защищать ее. От кого – он об этом не думал, но что-то в ней просило защиты, и ранее незнакомое чувство рождалось в его сердце.

– Давай сходим в кино, – предложил он, хотя идти в кино не хотел.

– Давай, – улыбнувшись, согласилась она, но идти в кино не хотела.

– А может, просто погуляем?

– Давай…

И вдруг они остановились и, не сговариваясь, засмеялись. А когда перестали смеяться, он взял ее за руку. Рука у нее дрожала.

– Катя, – тихо произнес он, едва справляясь с волнением.

– Что? – так же тихо спросила она.

Он судорожно сглотнул. Она судорожно вздохнула.

– Катя…

– Что?

Он увидел в ее глазах испуг.

– Чего ты боишься? – спросил он с замирающим сердцем – оно хотело прислушаться к ее сердцу, хотело понять, что в нем таится.

– Я… Я ничего не боюсь… С тобой мне не страшно. – Она смотрела на него во все глаза, и он смотрел на нее, и никого, ничего, кроме друг друга, они не видели.

Как слепые котята, они неуверенно шли навстречу друг другу, нащупывая дорогу и бережно неся в своих неиспорченных страстями душах бесценный дар – первую любовь. Но они еще не понимали, что это любовь, они чувствовали только волнение и гулкое биение сердец. И еще они знали, как любой человек знает, что за зимою приходит весна. Весну, пыхая жарою, прогоняет лето, на лето обрушивается осень, сначала невинными слепыми дождями, а потом все более суровыми, хлесткими и холодными, и снова возвращается зима, заковывая шаловливые дожди в ледяной панцирь. Главное – не прозевать тот момент, когда, невзирая на законы природы, крошечное солнышко, живущее в каждом из нас, встрепенется, захлопает глазищами, подпрыгнет, засуетится, выскочит из своей колыбели – солнечного сплетения, ухнет вниз, к пяткам, заставляя нас согнуться от ощущения внезапной пустоты, и тут же, не давая опомниться, вернется в сплетение, выпрямит, сердце наполнит кровью доверху, а уж дальше… Дальше кровь застучит в висках, задрожат кончики пальцев, в горле пересохнет, глаза округлятся. А солнышко, вытерев пот ладошкой и счастливо улыбнувшись, с чувством исполненного долга будет нежиться в лучах первой и неповторимой любви – она всегда приходит неожиданно, как прохладный ливень в зной, и мы стоим, удивленные, смахивая с лица небесные хрустальные капельки, сливающиеся на щеках со слезами счастья. Первое касание, первый поцелуй, первое объятие – все подчиняется любви, все наполняется только ею, мы принадлежим только ей и весь мир тоже.

Они писали сочинение, сидя рядом. Ну, не бок о бок, но поблизости. Они оба получили пятерки и, счастливые, на гремящем трамвае помчались на речку, купались в теплой воде, никого вокруг не замечая. Они открывали друг другу свой мир, и последнее место в этом открытии занимает то, что не имеет отношения к любви: кто их родители, кто сколько получает, какая у кого квартира, есть ли машина. Первая любовь об этом просто не хочет знать. Она слепа… Он сын судьи и главного инженера завода, ее мама – начальник финчасти военкомата, папа умер, она подрабатывает на Барабашке. Она так сказала, потому что ее любовь не совсем слепа и никогда слепой не будет, никогда, но Катя об этом еще не догадывалась. Он все ей рассказал о своей счастливой семье, она придумала счастливую семью и рассказала о ней.

– Мы всегда будем вместе…

– Всегда…

Она ощутила его жаркое дыхание, его теплые руки. И вдруг он порывисто сжал ее в объятиях:

– Катя… Катенька… Катька, мне так хорошо с тобой! – Он смотрит ей в лицо, глаза в глаза. – Я так счастлив!

Его губы близко, еще ближе, и вот… Первый поцелуй, нежный, стыдливый, глаза закрыты, руки переплетены, горячий вдох, счастливый стон…

– Юра… Юрочка…

И снова их губы сливаются в поцелуе, по телам прокатывается обжигающая волна – предвестница таинства любви. Таинства, степенно и терпеливо ждущего у своего порога два юных сердца и уже приподнявшего для них покров, за которым чувственность и чувства лишаются границ…

На втором экзамене, по любимой биологии, Катю завалили за две минуты. Завалили на первом вопросе так бесстыдно, так нагло, что Катя не помнила, как вышла из аудитории. Вышла, промчалась мимо Юры, мимо его одноклассницы Анжелы, той самой, что сдавала с ним документы, прижалась лбом к холодной стене и от бессилия и отчаяния заплакала.

– Катенька, что случилось? – Юра положил руку на плечо, повернул ее к себе.

– Меня завалили! – воскликнула она. – Я все знаю, я на все вопросы ответила, я знаю строение уха, а они сказали, что не знаю. Я задачку решила, – тараторила она, – а они ее перечеркнули! – Ее голос набирал силу. – Я не понимаю почему? Почему?!

Открылась дверь, и в коридор вышла преподавательница, которая все перечеркнула.

– Нельзя ли потише? – Она грозно смотрела на Катю.

И тут Катя набрала в легкие побольше воздуха и прокричала:

– Нельзя, потому что мне больно! Я ответила на все вопросы правильно, а вы все перечеркнули!

– Катя, перестань! – попытался унять ее Юра, но она не остановилась. Лицо тетки вытянулось, абитуриенты к стенам приклеились.

– Зачем вы так со мной? – Катя стала медленно подступать к преподавательнице. – Зачем?!

Справа и слева открылись двери, высунулись и выдвинулись любопытные, и вдруг Катя осознала, что все смотрят на нее враждебно, будто она нарушила священное табу, и вот это табу вылезло и сейчас раздавит ее как букашку. Катя обернулась, чтобы увидеть глаза Юры, чтобы найти в них поддержку, но Юра смотрел не на нее, а на Анжелу. Смотрел пристально, будто пытался разглядеть в ее лице, застывшем в надменности, что-то доселе им незамеченное, странное, непонятное. Катя поправила сумку, висящую на плече, и побежала к лестнице. Юра догнал ее уже на крыльце.

– Катя, подожди!

Покусывая губы, она остановилась.

– Катя, – он взял ее руки в свои, – не расстраивайся. – В его глазах стояли слезы. – Все будет хорошо, ты поступишь в следующем году.

Катя кивнула.

– Давай погуляем, а?

Эти слова будто камень с сердца столкнули. Катя вытерла непрошеную слезу:

– Пойдем.

Они гуляли до вечера, но прогулка эта была совсем не такой, как предыдущие. Нет, она не была грустной, но двойка по биологии враз вычеркнула из их разговоров фразу «вот когда мы поступим».

– Юрочка, что теперь будет? – спросила Катя, заглядывая любимому в глаза.

– Все будет хорошо, – ответил он и отвел взгляд.

Ей стало больно, будто кто-то тупым ножом ковырял сердце. Или это не нож, а предчувствие? Ком подкатил к горлу, хотелось выть, хотелось бежать обратно в институт, хотелось повернуть время вспять. Как же теперь все будет? И он, словно угадав ее мысли, спросил:

– Ты теперь куда?

– Ты про что? – Она не поняла, о чем он.

– Пойдешь работать?

– Да.

– А куда?

Она набрала в легкие побольше воздуха:

– На базар, а там видно будет.

– А почему на базар? Полно других мест.

– Я там уже привыкла, да и заработок нормальный. Поработаю год и снова буду поступать.

Он сжал ее руку:

– Ты знаешь… – Он остановился и посмотрел ей в глаза. – Ты не такая, как все. Ты очень хорошая. Ты… ты вот ресницы не красишь, и мне это нравится. Знаешь почему? – В его глазах горел озорной огонек.

Она распахнула глаза и отрицательно мотнула головой:

– Не знаю.

– Да потому, что с тобой можно гулять под дождем!

И вдруг где-то далеко громыхнуло. В считаные секунды небо затянуло тучами и по тихой улице, шелестя, пронесся порыв ветра.

– Ты что, волшебник? – Катя открыла рот.

– Ага! – Он выпучил глаза. – Я специально позвал грозу, чтобы всех разогнать!

Он снова обнял Катю и зарылся лицом в ее волосы, и тут качнулись кроны деревьев, завертелись листья под ногами, а большой лист клена, уже немного бурый по краям, поднялся высоко над землей, выше влюбленных, и завис…

– Смотри… – заговорщически прошептал Юра, – он хочет что-то нам сказать.

Легкое дуновение – и лист скользнул в сторону, к кафе. Но возле кафе он не задержался, а, скользя вдоль стены, полетел к магазину игрушек, поболтался чуть выше первого этажа и, раскачиваясь, опустился и прилег на карниз над витриной.

– Сейчас я его достану! – воскликнул Юра, подпрыгнул, но не достал.

Они смеялись, подпрыгивали, дули на лист, спокойно лежащий на невысоком карнизе, будто никакого ветра не было и будто дождь уже не накрапывал, но лист не поддавался.

– Ну, погоди! – Юра погрозил листу кулаком и вдруг застыл на месте – в витрине сидел ярко-оранжевый мышонок с огромными голубыми глазами.

Он схватил Катю за руку:

– Смотри, это ты!

– Я? – удивилась Катя, щурясь на необычную игрушку.

– Да, это ты! У него такие же глаза, как у тебя. И носик острый, и твоя улыбка. – Он засмеялся и потащил Катю в магазин.

А когда они выходили, обнявшись, лист клена вдруг упал прямо на них, вернее, на голову Кати. Юра схватил его и снова засмеялся:

– Смотри, сколько у нас сегодня трофеев!

– Я положу его в тетрадку. – Катя открыла сумочку. – Пусть в ней живет…

Едва она успела спрятать кленовый листик, как на город обрушился ливень, и они побежали по лужам, не закрываясь от дождя, не разнимая рук. Люди прятались под навесы, заскакивали в магазины, ныряли в подземные переходы, а эти двое, насквозь мокрые и навылет пораженные любовью, не видели и не чувствовали ливня – они были совсем в другом мире, в мире любви, где прекрасен дождь, прекрасна лужа посреди тротуара, прекрасен косой фонтан грязной воды из-под колес автомобиля… Не сговариваясь, они заскочили под навес, смеясь, стали отряхиваться, но вода продолжала стекать по их лицам, одежде.

– Тебе холодно?

– Нет. А тебе?

– Нет, дождь такой теплый!

– Да, очень теплый.

Он убрал прядь с ее лица. Она провела рукой по его груди. Он поймал ее руку и прижал к щеке. Она смотрела, не мигая.

– Катя…

– Юра…

Он едва коснулся губами ее лба.

– Катька, мы всегда будем вместе…

Он коснулся губами ее щеки.

– Катя… Я… Я люблю тебя.

Его губы искали ее губы.

– Я люблю тебя, – прошептала она и закрыла глаза…

Ливень перешел в дождь, а они все стояли, обнявшись, и если бы кто-то посмотрел в их глаза, то увидел бы в них самое прекрасное, что может быть в глазах человека: надежду, веру и любовь. Дождь прекратился. Оглушенные любовью, они до самого Катиного дома не сказали ни слова – каждый боялся расплескать бесценные капельки любви, заполняющие сердце. Им оборачивались вслед, улыбались – ведь любовь так заметна, особенно первая. Всю дорогу они держались за руки, одаривали друг друга легкими касаниями. Они вошли в подъезд, он взял ее за плечи:

– Катюша, а давай, пока тепло, поедем куда-нибудь за город на недельку.

– Давай.

– В следующую субботу, хорошо?

– Хорошо. Я отпрошусь на работе.

– Вот и отлично, а я пока договорюсь насчет домика где-нибудь у реки. Я познакомился с парнем из Безлюдовки, он с бабушкой живет, их огород прямо к реке выходит, он к себе приглашал.

Они не могли оторваться друг от друга. Когда он ушел, она помчалась к окошку на лестничной площадке, прилипла к стеклу и неотрывно смотрела на высокого стройного юношу в насквозь мокром синем костюме. Вот если бы у нее были крылья, она разбила бы стекло и улетела бы за Юркой, улетела навсегда. Она ему доверяла, и теперь она ничего не боялась.

Мама не могла поверить, что Катю завалили.

– Ну, ты меня расстроила! – Она всплеснула руками. – Ты понимаешь, что это значит?

– Я буду поступать в следующем году, – сказала Катя.

– Не будешь ты никуда поступать, потому что у тебя ветер в голове! Надо было заниматься до посинения, а не гулять неизвестно с кем.

– Мама, меня завалили, понимаешь, я все знала, я ответила на все вопросы.

– Врешь ты все! – Мама махнула рукой. – Это в советское время валили на экзаменах, а теперь такого не бывает, теперь есть контракт. Зачем же человека валить, если ему можно поставить тройку и отправить на контракт, а? Пусть денежки платит… Правда, нам нечем платить, – мама запнулась. – Ладно, я устала, поставь чайник, я пока душ приму.

Утром Катя поехала на работу, а в полдень прибежала Исааковна:

– Что – отучилась?

Катя кивнула. Исааковна недовольно поцокала языком:

– Жалко…

– Да я в следующем году буду поступать.

Исааковна кивнула:

– Правильно. Главное – не сдаваться. А вообще, Катька, ты наивная, – посетовала она, поставив оба локтя на прилавок, при этом ее фактурный зад привлекал внимание всех проходящих мимо мужчин, независимо от возраста. – Без блата соваться в медицинский… Тебя кто надоумил?

– А сейчас блат не нужен, сейчас знания нужны.

– Ну, ты трижды наивная. Чтоб в мед поступить, надо иметь хорошую мохнатую лапу, знания тут ни при чем.

– Меньше слушай! – буркнула тетя Зина, когда Исааковна ушла. – Я поступила без блата, так что и ты поступишь.

Катя хотела поддакнуть, но тут подошел покупатель. Рассчитываясь с ним, Катя вдруг не смогла посчитать сдачу.

– Тетя Зина, я… – она протянула невропатологу деньги, – я не понимаю…

– Что ты не понимаешь? – Зина нахмурилась.

– Сколько тут…

– Эй, девки, что вы там махлюете? – забеспокоился покупатель. – Верните мне двенадцать гривен!

– Да сейчас! – огрызнулась Зина, и к Кате: – Что ты ему продала?

– Шорты, вот эти, – едва не плача, Катя дрожащей рукой указала на бежевые мужские шорты.

Зина быстро рассчиталась с покупателем и еще долго с тревогой смотрела на Катю…

Они встречались каждый вечер, но проводили вместе полтора-два часа, не больше – Юре надо было заниматься. Чтобы не тратить его время, Катя мчалась в центр города, и они сначала сидели минут десять в кафе, а потом шли в парк. Третий экзамен Юра сдал на пятерку, и они договорились после четвертого, последнего, пойти на пляж. Катя положила в спортивную сумку два полотенца, покрывало, купальник, бутерброды и приехала к институту за полчаса до назначенного времени. Забрала в приемной комиссии документы и вышла на крыльцо. Минут через двадцать хлопнули тяжелые двери и Катя увидела Анжелу. За ней появились Юра и еще несколько ребят.

– Юрочка, ну как экзамен?

Юра показал пять пальцев, и Катя захлопала в ладоши.

– А, любительница правды! – Анжела сморщила от отвращения нос. – Ну как торговля на базаре?

– Она что, на базаре торгует? – пронеслось над компанией, и на Катю уставились несколько пар насмешливых глаз.

– Ага, на базаре, ей денежки нужны, – ответила Анжела и искривила губы в пренебрежительной ухмылке.

– Бедность не порок, – хихикнул кто-то.

– А большое свинство…

– Сиротинушка…

– А что у нее в сумке? Эй, ты нам товар хочешь предложить?

Все это говорилось хором, почти одновременно.

– Перестаньте! – воскликнул Юра, закрыв собой Катю. – Не трогайте ее!

За долю секунды лицо Анжелы превратилось в непроницаемую маску.

– Юра, ты что это… Ты, случайно, не заболел? – Она усмехнулась.

– Нет, я не заболел! – отрезал Юра.

– Ребята, да что вы из-за какой-то торговки… – пробурчал невысокий парень.

– Она не торговка, у нее есть имя!

– Нам ее имя неинтересно! – Анжела спустилась на тротуар. – Ну, ты с нами или с ней?

Катя переводила взгляд с одного лица на другое, а ее сердце бешено колотилось где-то в горле.

– Я не с вами, – ответил Юра, – Катюша, давай сумку.

Катя отдала ему сумку. Анжела и ребята не сводили с них настороженных взглядов.

– Идем! – Он взял ее за руку, и по ее телу будто электрический ток пробежал.

Катя втянула носом воздух и поправила на плече ручки маленькой сумочки.

– Я действительно работаю на базаре, – сказала она, смело глядя на Анжелу. – Мне нужно отдавать долги, моя мама долго болела, и я не сирота, у меня есть мама. – Все, кроме Анжелы, опустили глаза. – Мой отец умер, он был очень хорошим человеком, он был уникальным военным шифровальщиком. – Она замолчала и перевела взгляд на Юру: – Идем?

– Да. – Он кивнул, снова взял ее за руку, и они пошли, провожаемые недоуменными и угрюмыми взглядами будущих врачей, волею выбранной профессии обязанных иметь добрые сердца.

Толик поворчал, мол, несколько дней брала для сдачи экзаменов, а теперь вот снова целую неделю тебя не будет, но отпустил, потому как середина августа и покупателей мало.

– Смотри, чтоб через неделю была! – буркнул он. – Скоро начало учебного года!

– Конечно буду, – радостно кивнула Катерина, развешивая вещи.

А дома был скандал.

– Катерина, я не поверю, что ты едешь к какой-то подружке на целую неделю! – Мама сверлила дочку подозрительным взглядом.

– Я еду к подружке, – упрямо твердила Катя, вдевая нитку в иголку, чтобы пришить на сарафане оторвавшуюся пуговицу.

Некоторое время мама молчала, а потом уже совсем другим тоном спросила:

– Катенька, я понимаю, тебе хочется отдохнуть, я не против, но ты же с мальчиком едешь, да?

Катя не ответила и проткнула ткань иголкой.

– Катерина, я тебя спрашиваю!

– Я еду к подруге.

Мама с шумом втянула воздух:

– Ну, как знаешь, девка, только смотри мне! – Она помахала пальцем у Кати перед носом. – Принесешь в подоле – пеняй на себя!

Ранним утром в субботу электричку подали не на тот перрон, и они с толпой пассажиров, груженных баулами, сумками и мешками, через пути ринулись к обшарпанным вагонам. Покачиваясь, вагоны приняли пассажиров в такое же обшарпанное нутро, двери захлопнулись, и электричка поплыла к заветному месту. Заветное место начиналось пригорком с сосновым бором, где земля была усыпана прошлогодними иголками, шишками, сухими веточками. Все это было таким мягким, так забавно хрустело под ногами, что Катя, держа любимого за руку, рассмеялась.

– Здесь здорово, правда? – сказал Юра.

Зачарованно глядя в его глаза, излучающие любовь, Катя кивнула. Вдыхая смолистый аромат сосен, нагретых палящим солнцем, они спустились к песчаной дороге.

– Видишь тот дом? – Юра показал рукой на небольшой домик из белого кирпича.

– Вижу…

– А в огороде флигель видишь?

– Да…

– Это наш…

Наш…

Осторожно спускаясь по склону пригорка, Катя не могла оторвать взгляд от его белых стен, низенькой крыши, от огорода, протянувшегося до серо-голубой ленты реки с берегами, поросшими камышом, осокой и ивами. И с каждым шагом ее мир сужался, сужался, и когда они подошли к воротам и постучали, она хотела одного – чтобы они остались здесь навсегда.

…В ту ночь Катя впервые за много лет была счастлива. Не только потому, что она лежала в объятиях любимого, не только потому, что телесная близость оказалась такой же прекрасной, как близость сердец, а еще и потому, что она чувствовала себя любимой. Да, любимой, и понимание этого наполняло ее сердце нежностью к Юре, жертвенностью, желанием сделать его самым счастливым парнем на свете. Они будут вместе всю жизнь… Всю долгую-долгую жизнь. Долгую и счастливую – уж она постарается сделать ее счастливой.

Их сердца бились как одно, они открывали глаза в один и тот же момент, он начинал фразу – она заканчивала, она начинала – заканчивал он. Они завтракали на крыльце молоком, принесенным в глиняном кувшине бабушкой уже соученика Юры, а потом бежали в заросли осоки, скидывали одежду и купались нагишом. Кто их видел, не сердился, а снисходительно или мечтательно улыбался: столько бьющей через край неуемной энергии юности, жажды жизни и нежности было в этих существах, полностью отдавшихся вечному чуду – любви. Только она захочет, чтобы он ее обнял, – а он уже обнимает, он только захочет услышать «Я люблю тебя», а она уже обвивает его шею руками и шепчет… И снова они вместе, и снова их дыхания сбиваются. А после обеда они топают с хозяйскими удочками на речку, но рыбу не ловят, а прячутся в зарослях осоки…

И только на границе ночи и утра, когда в души внезапно проснувшихся заползает такой же серый мрак, как за окном, Катя, сама того не желая, обнаруживает в сердце тревогу. Это как идущие по рельсам люди слышат стук колес поезда – он еще далеко, но пора спрыгивать с насыпи, пора уходить. Катя цепенеет, но тут же спохватывается – «Любимый рядом, он со мной, он никогда меня не оставит». Она прижимается к нему, он открывает глаза.

– Что с тобой?

– Я люблю тебя, – шепчет Катя дрожащим голосом.

Он ничего не говорит, приподнимается на локте и смотрит ей в глаза, а о его любви говорят его губы, руки и страстный шепот.

…Он ложится на бок, обнимает ее:

– Я хочу познакомить тебя с родителями.

Внутри у Кати все обрывается.

– Что с тобой? Ты боишься?

Она кивает. Он целует ее:

– Глупенькая, все будет хорошо. Они ждут нас в следующую субботу на обед.

– На обед? Я закончу не раньше трех.

– Вот и отлично. Я так и сказал.

– Я боюсь…

– Не бойся, они не кусаются.

До субботы Катя перебрала весь гардероб и ничего подходящего, кроме платья, которое возненавидела, потому что в нем сдавала биологию, не нашла. Она долго делала маникюр, долго причесывалась, долго смотрела на себя в зеркало, понимая, что летнее платье в прохладный день, да еще с теплой кофтой смотрится нелепо, но не в джинсах же идти в дом к таким людям! Она шла со страхом и без настроения, понимая, что в ней нет и, возможно, никогда не будет того не бросающегося в глаза лоска, который присущ Юре, Анжеле, наверняка его родителям и всему его окружению.

Квартира Юры поразила масштабами – потолки высоченные, двери двухстворчатые, паркет как в музее, диван и кресла кожаные, настоящие картины на стенах, хрустальные люстры, антикварная мебель. Катя не могла побороть стыд за свой нелепый наряд, дешевые туфли, которые попросили не снимать, и окончательно упала духом, когда увидела в столовой Анжелу в маленьком черном платье и очень красивых туфлях на шпильках. Она сидела в кресле и разговаривала с невероятно холеной женщиной, очень похожей на Анжелу. «Наверное, сестра», – подумала Катя, оказалось – мама Анжелы. В начале шестого пришел папа Юры, и все сели за стол. С первой минуты Кате хотелось убежать. Наверное, Юра это почувствовал, потому что крепко сжал ее руку и ободряюще улыбнулся. А потом началось то, о чем Катя много лет не могла вспоминать без содрогания.

– Значит, вы работаете на базаре? – поинтересовалась мама Юры.

– Да.

– Чем вы торгуете?

– Сезонной одеждой.

– Сколько вы получаете?

– Мама… – тихо сказал Юра.

– Что – мама? Мне интересно, как живут определенные слои населения.

– Мама…

– Простите, но я вам не скажу, – произнесла Катя.

– Не скажете? – Судья удивленно приподняла бровь и сверкнула недобрым взглядом. – Тогда, может, скажете, кто ваши родители?

И пошло… Мама работает в военкомате? Отец умер? От чего? Упал и ударился головой? Какое несчастье! А вы собираетесь учиться дальше? Как же вы будете учиться? Вам надо на жизнь зарабатывать. Ваш брат живет отдельно? Катя отвечала и вдруг осознала, что над ней все, кроме Юры, смеются. Да, смеются, потому что тон у всех издевательский, взгляды презрительные. Вопросы сыпались со всех сторон, ей не давали опомниться. Она посмотрела на Юру, он побледнел и тоже не понимал, что происходит.

– Катерина, а на каком курорте ты больше всего любишь отдыхать? – спросила Анжела.

Терпение у Кати лопнуло, она покраснела и вскочила на ноги, рукой зацепив бокал. Бокал упал, красное вино разлилось по скатерти. Катя схватила бокал, салфетки, но зычный голос хозяйки дома остановил ее:

– Не утруждайте себя, пожалуйста.

В столовой воцарилась тишина.

– Хорошо, я не буду себя утруждать, – отрезала Катя и вышла из комнаты.

Юра выскочил за ней:

– Катя, подожди, вернись!

Катя с трудом сдерживала слезы.

– Ты знаешь, со мной еще никогда так не разговаривали, – сказала она.

– Больше они себе этого не позволят! – Юра обнял ее. – Катенька, родная, успокойся!

Она уткнулась лицом в его плечо – только так ей было хорошо. Дверь комнаты распахнулась, на пороге стоял его отец.

– Юра, проводи, пожалуйста, Катерину и возвращайся. Гости ждут.

– Я не вернусь, – заявил Юра.

– А я советую тебе вернуться, и как можно скорее.

Катя не помнила, как они вышли на улицу. Она испытывала только стыд и желание убежать даже от Юры.

– Ты должен вернуться, – сказала она, когда они подошли к метро.

– Я провожу тебя до твоего дома.

– Не нужно, твои родители будут сердиться, а я не хочу, чтобы они на тебя сердились.

– А ты на меня не сердишься?

– Нет, не сержусь.

Она сказала правду – она действительно не сердилась на него, она просто ничего не чувствовала.

– Тогда до завтра?

– До завтра.

Спускаясь в метро, она заплакала – ее сердце давно все знало. Они разные. Их любовь обречена.