Текст книги "Марь"

– Вы знаете, что такое первая юношеская влюбленность, Мари? – спросил он, и ее бросило в жар. Только что было холодно, а теперь вот…

Хорошо, что она не успела ответить. Хорошо, что он не дал ей такой возможности. А продолжил:

– Анна Ивановна, ваша сестра влюблена. Ее чувства ко мне можно сравнить с открытой раной. Вы простите, что в таком деликатном деле я использую медицинские термины.

Про рану Мари понимала. Ее сердце тоже было похоже на открытую рану. Она не понимала другое.

– Анюта? Моя сестра влюблена в… вас?

– К моему великому огорчению.

– Почему?

– Потому что я не могу ответить ей взаимностью.

Гордей стоял перед ней, высокий, сосредоточенный, с влажными от истаявшего снега волосами. Смотрел сверху вниз тем своим задумчивым взглядом, который одновременно пугал и завораживал.

– Почему? – снова повторила Мари.

– Потому что я люблю другую, – сказал он. – И надеюсь, что мое чувство не останется безответным. Я понимаю, что не сразу смогу обеспечить вам тот уровень жизни, к которому вы привыкли. Но сделаю все возможное, чтобы рядом со мной вы чувствовали себя счастливой, Мари.

Он давал обещание. Она от него ничего не ждала и не просила, но, наверное, для него это было не важно. Сейчас он говорил не то, что она хотела услышать, а то, что сам хотел сказать. И было бы глупо упрекать его в том, как он хорош. В том, что в него влюбилась не только она сама, но и ее младшая сестра. Сейчас все, что сказала бы Мари, казалось бы глупым и несерьезным. Поэтому она просто молчала.

– Маша? – Он встал перед ней на колени. Не потому, что это было красиво и романтично, а потому, что так ему были видны ее глаза. – Маша, я могу хотя бы надеяться?

На его волосах все еще сверкали капли растаявшего снега, и Мари осторожно провела по ним рукой. А он так же осторожно, может быть, даже еще осторожнее, взял ее руку в свою и поцеловал раскрытую ладонь. Сначала он целовал Анюту, теперь вот ее… Какое большое у него сердце!

То ли губы Мари дрогнули как-то по-особенному, то ли Гордей чувствовал ее куда лучше, чем ей казалось, но, не выпуская ее руку из своей, он вдруг сказал:

– Ваша сестра нетерпелива и порывиста. А у меня нет навыка общения с такими требовательными барышнями.

– Навыка? – Мари посмотрела в его синие, как октябрьское небо, глаза.

– Не успел увернуться. Не ожидал подвоха.

Они говорили о серьезных, даже в чем-то драматичных вещах, но вот это «не ожидал подвоха» заставило Мари улыбнуться. Мужчины могут врать и изворачиваться, но при этом они обычно стараются подобрать куда более убедительные слова.

– Больше такого не повторится. Обещаю вам. – Он тоже улыбнулся. – Впредь я буду бдителен.

С ним было легко! С ним было легко даже в ситуации, балансирующей на грани приличия. Все, что заледенело, враз оттаяло, а потом и вовсе запылало.

– Я прощен? – спросил Гордей, не спеша вставать с колен.

– Я обещаю подумать.

– Благодарю вас! Чаю?

За чаем они разговаривали на безопасные темы, не затрагивая больше ничего болезненного и важного для них обоих. Мари хотела знать, как Гордею удалось найти тело мальчика. И он рассказал правду. Эта правда была удивительной, но Мари верила каждому его слову.

– Я чувствую болото, Маша. – Да, теперь он называл ее Машей, иногда срываясь на «ты». – Понимаю, что звучит это странно, но так было с самого детства. Точно такой же была моя покойная бабушка. Несмотря на запреты деда, она брала меня с собой на болото, показывала разные травы, рассказывала, как и когда их лучше собирать и от чего применять. Думаю, она была знахаркой. Видимо, от нее я и унаследовал потребность лечить людей. Только в своем стремлении я пошел дальше и выучился на врача.

– Как вы его чувствуете?

Мари казалось, что она уже знает ответ. В ней самой уже тоже рождалось это хрупкое чувство узнавания: словно когда-то раньше она знала о болоте все, а потом забыла.

– Не знаю. – Гордей пожал плечами. – Может быть, это просто врожденные навыки следопыта. Никогда не задавался таким вопросом. Я просто знаю, где на болоте безопасно, где его красивейшие уголки и как до них добраться.

– Вы мне покажете?

– Что?

– Эти красивейшие уголки.

– Маша, это опасно.

– Но вы только что сказали, что знаете, как до них добраться.

– Я готов рисковать собственной жизнью, но не вашей.

– Тогда и своей не рискуйте, – попросила она тихо.

Он молча кивнул в ответ.

– Просто опишите мне эти места.

– Я покажу!

Гордей встал и вышел из гостиной. Вернулся он через пару минут с большим альбомом для зарисовок, положил его перед Мари и сказал:

– Не судите строго. Врач из меня куда более толковый, чем художник.

Он лукавил! Несомненно, у него имелся художественный дар. Акварели, которые разглядывала Мари, были прекрасны. Впрочем, как и то, что было на них изображено. Мари и подумать не могла, что болото может казаться бескрайним морем с плавающими по его поверхности изумрудными островами, что на одном из этих островов есть маленький домик или что в болоте может жить рыба. Огромная рыба, едва заметная в воде, оставляющая на серой глади тень, точно готовая к всплытию субмарина. Наверное, именно эта акварель была исключительно плодом его фантазии, но до чего ж удивительной!

– Могу я забрать это себе? – спросила Мари, кончиками пальцев касаясь рыбьего хребта.

– Разумеется! Я заверну ее для вас! – Гордей выглядел смущенным и радостным. – Это Марь – элемент местного фольклора. Моя бабушка называла Марью все, что включало в себя болото: живущую в нем огромную древнюю рыбу, тайный, появляющийся из-под воды остров, который не каждому дано увидеть, торфяники с их никогда не гаснущими пожарами и само болото.

– Марь… – повторила Мари, словно пробуя слово на вкус.

– Оно созвучно с вашим именем, – заметил Гордей.

– А мальчик? – встрепенулась она. – Как вы нашли мальчика? Кто вам показал, где нужно искать тело?

– Болото, – сказал Гордей. – Иногда оно отзывается на просьбы. Я попросил, и оно привело меня туда, где нужно искать. К вам в тот день, когда вы заблудились, меня тоже привело оно. Представьте тончайшую паутину: тронул одну нить – отозвалась вся сеть. В тот день, Маша, вы запутались в паутине, а я это почувствовал.

Это было странно и невероятно, но Мари верила каждому его слову. Может быть, оттого, что и сама с некоторых пор чувствовала эти невидимые нити? Или оттого, что видела то, чего не должна была видеть? Как бы то ни было, а невидимые нити болотной паутины связали их с Гордеем крепче корабельных канатов.

Когда Мари уже собиралась уходить, в дверь постучали. Она вздрогнула, испуганно посмотрела на Гордея, а тот глянул на часы и успокаивающе улыбнулся.

– Наверное, это Лена, моя старшая сестра. Они с сыном часто заглядывают ко мне в гости после прогулки.

И словно в подтверждение его слов за дверью послышался детский смех. Гордей распахнул дверь, и внутрь с радостным визгом ворвался весь присыпанный снегом трехлетний карапуз.

– Серафим, ну куда ты так несешься?

Следом вошла раскрасневшаяся с мороза женщина. Одного взгляда на нее хватило, чтобы понять: они с Гордеем близкие родственники. Завидев Мари, женщина замерла, а потом смущенно улыбнулась.

– Не знала, что у тебя гости, Гордей!

– Лена, позволь представить тебе графиню Марию Ивановну Каминскую. Мари, это Елена, моя старшая сестра! А это Серафим! – Он подхватил визжащего от восторга карапуза, подбросил в воздух, поймал и прижал к себе. – Мой любимый племянник!

Дальше случился привычный обмен улыбками, приветствиями и любезностями. А потом Мари засобиралась домой. Гордей вышел ее проводить. Перед тем, как помочь ей сесть в седло, он на мгновение задержал ее в своих объятьях и легонько коснулся губами виска, а потом спросил:

– Так я могу надеяться, Маша?

Она ничего не ответила. Да и зачем, если по ее глазам и так все понятно. Гордей облегченно вздохнул, отступил от нетерпеливо гарцующего Султана, и тот, почуяв свободу, сорвался в галоп.

Глава 31

Весна пришла внезапно и резво. Побежала ручьями, вспорола тающий снег зелеными пиками первоцветов, зазвенела птичьими голосами. Это была самая лучшая в жизни Мари весна. Она дарила надежду и обещала счастье.

На Крещение Гордей сделал Мари предложение. Произошло все просто и ожидаемо ими обоими во время одной из их традиционных прогулок. Он попросил, а она согласилась, потому что жизни своей без него больше не представляла. Не было между ними ни сложностей, ни условностей. Каждый из них твердо знал, что впереди у них долгая и счастливая жизнь. Что нет нужды и смысла откладывать свое счастье на потом. Что любовью можно и нужно наслаждаться прямо сейчас. Они и наслаждались. Об их тихом и тайном счастье знала только Елена. Да, пожалуй, догадывалась нянюшка. А больше никто не знал. Даже Анюта. Особенно Анюта.

Младшая любимая сестра не знала, что Мари стала свидетелем ее унижения, и вела себя как раньше: восхищалась букетами «болотных» цветов, которые после Масленицы снова стали появляться в спальне Мари, по вечерам забиралась к ней под одеяло, чтобы поболтать о незначительных, но милых всякой юной девушке вещах. Анюта больше не заговаривала о Гордее, и Мари начало казаться, что все осталось в прошлом. Что сестра переросла свою первую юношескую любовь. Что все у них будет хорошо. У них у всех! Нужно лишь время.

Отец и маменька, кажется, потеряли надежду на то, что найдется кавалер, который сможет составить Мари удачную партию. Не находилось кавалеров. А если вдруг находились, то неизменно переключали свое внимание с Мари на Анюту. Как бы то ни было, а родители были готовы махнуть рукой на свою старшую, не слишком красивую и не особо покладистую дочь. Мари прекрасно осознавала, что ее брак с Гордеем будет воспринят как мезальянс. Но в глубине души надеялась на родительское если не одобрение, то хотя бы равнодушие, которое могло стать для нее вольной грамотой.

В том, что Гордей сделал ей предложение, Мари призналась лишь нянюшке. Только в ней одной она чувствовала безоговорочную поддержку. Ей одной она могла доверить свою самую главную тайну.

– Любишь, говоришь? – Костяной гребень в нянюшкиной руке скользил по волосам Мари мягко и ласково.

– Очень люблю. Больше жизни!

– А и не удивительно, Маша. Его род из того же источника силу берет, что и твой.

– Из какого источника? – спросила Мари. Чувствовала она себя сейчас, как в далеком детстве, когда нянюшка рассказывала им с Анютой удивительные сказки.

– Из болота. Откуда ж еще? Все ваши силы и беды от него. – Гребень замер, а потом больно дернул Мари за волосы. – Ох, Маша, позовет она тебя. Позовет рано или поздно. Сперва она за старшую берется, а уж потом, ежели ничего не выходит, младшую подманивает.

– Кто? – спросила Мари, не обращая внимания на боль от гребня.

– Твое она уже взяла, а скоро свое станет предлагать. Обещать станет разное, Маша. Так вот, послушай меня, девочка. – Голос нянюшки упал до едва различимого шепота. – Не бери у нее ничего. Все одно обманет. Ты плоть от ее плоти, кровь от крови. Защищать она тебя будет до последнего, в обиду чужакам не даст, но и счастья ты от нее не дождешься.

– Да про кого ты речь ведешь, няня?! Хватит уже загадками разговаривать! Скажи прямо!

– Прямо? – Мари видела свое и нянюшкино отражение в настольном зеркале. Ее отражение злилось, нянюшкино печалилось. – Я тебе про Марь толкую, девочка!

Вот и нянюшка про Марь… То ли болото, то ли рыба, то ли остров. Удивительное, неосязаемое существо. А есть ли оно на самом деле?

– Ежели у нее что попросить, она непременно желание исполнит, – сказала нянюшка задумчиво. – Только просить должна одна из вас. Не все ее могут слышать, не со всеми она хочет говорить. Вот я слышу, но отвечать мне она ни за что не станет. А вы с Гордеем уезжайте отсюда как можно скорее. Может, еще не поздно.

– Мне не нужно от нее ничего. – Мари заглянула в глаза зеркальной нянюшки, и та печально улыбнулась. – У меня все есть для счастья.

– Мать твоя тоже так считала. А потом повстречала твоего отца. И появились желания-то.

– Тот дом на Змеиной заводи… Это в нем жила маменька в детстве? Это ее дом?

– Догадалась. – Нянюшка нахмурилась. – А и не удивительно! На кого угодно можно морок и беспамятство накинуть, но не на такую, как ты.

– Я была там. Видела фотокарточку.

– Твоя мать хотела дом сжечь, чтобы не осталось ни следов, ни воспоминаний. Марь не позволила. Без ее дозволения тут ничего не делается.

– Что мама у нее попросила?

– Отца твоего, знамо дело! – Нянюшка покачала головой. – Молодой, красивый, богатый. Граф! А она – егерская дочь… Красивая, умная, но не ровня ему.

– И она попросила любви? – спросила Мари, представляя ту свою маменьку, юную и влюбленную в молодого графа.

– Любовь ей была без надобности, но богатство и титул можно было получить только через любовь. Так что да, она загадала, чтобы молодой граф Каминский любил ее без памяти, а другие напрочь забыли об ее низком происхождении.

– А расплата? Чем ей пришлось заплатить?

Эта история была похожа на одну из памятных Мари детских сказок.

– Иногда мне кажется, что душой, – сказала нянюшка так тихо, что Мари едва расслышала. И тут же в голове её словно вспыхнуло что-то болезненно яркое, открылась скрытая от всех правда.

– Нянюшка, – сказала Мари тоже шепотом, – а кто ты ей на самом деле?

– А я ей родная мать, Маша. Ей мать, а вам с Аней, стало быть, бабка. Только не может быть у графини Каминской такой матери.

Нянюшка – или теперь правильно говорить бабушка? – печально улыбнулась.

А Мари поймала ее по-стариковски сухую руку, прижалась к ней щекой.

– Бабушка…

– Называй меня нянюшкой, Маша. Так привычнее. Да и тебе безопаснее.

Наступило долгое молчание, во время которого зеркальная нянюшка расчесывала волосы зеркальной Мари.

– Они меня отпустят? – Нарушила Мари это молчание. – Позволят мне жить так, как я пожелаю?

– Не знаю. – Нянюшка покачала головой, а потом спросила: – А что для тебя их дозволение, Маша? Ежели любишь своего доктора, так и люби. Не жди ни от кого ни помощи, ни дозволу.

В глубине души Мари уже все для себя решила. И слова любимой нянюшки, которая и не нянюшка ей вовсе, а родная бабушка, лишь утвердили ее в этом решении.

Глава 32

Пожар вспыхнул в конце весны. Вернее сказать: сразу два пожара.

Первый случился на болоте. Очнувшись от зимней спячки, затлели, задымили торфяники. В небе над болотом теперь отчетливо виделось розовое марево. Или зарево? И тощие болотные волки, которых деревенский люд называл псами Мари, все чаще выходили на границу болота, а иной раз эту границу пересекали, чтобы рвать живность и пугать сельчан. Пока до настоящей трагедии дело не доходило, но разговоры, что нужно снарядить охотников на болото, звучали все громче и громче. Даже отец пару раз обмолвился о необходимости большой охоты.

Второй пожар с самой зимы тихо тлел в усадьбе, чтобы к весне вспыхнуть ярким и злым скандалом. Когда Гордей попросил у родителей Мари руку и сердце их старшей дочери, ответом ему стал категоричный отказ. Отец в основном молчал и хмурился, говорила маменька. С холодно-вежливой улыбкой она посоветовала господину доктору поискать партию среди девушек своего круга. Потому что одно дело, когда наследница знатного рода по глупости или простодушию якшается с простолюдином, и совсем другое, когда собирается связать с ним свою судьбу. И что не бывать такому никогда, потому что она, графиня Каминская, не позволит замарать свое честное имя этаким мезальянсом.

Мари тем же вечером ушла из отчего дома. Собрала все самое необходимое, расцеловала Анюту и нянюшку и ушла, не оглядываясь. Теперь только она одна была хозяйкой своей судьбы. Она да Гордей, который ждал ее в экипаже.

Их тихое счастье перед людьми и богом скрепило такое же тихое венчание в маленькой деревенской церквушке. Гордей не желал, чтобы его любимую женщину смели упрекать в недостойном поведении. А Мари было все равно. Вырвавшись из-под родительской опеки, она, наконец, почувствовала себя живой и свободной. Теперь у нее было все для простой женской радости.

Радость эту омрачали лишь сны. Марь пробиралась в них горькими дымными языками, дурманила разум, бередила душу. Во снах Мари видела то огромную рыбу с печальными глазами, то призрачную птицу, от взмаха крыльев которой делалось жарко и душно. Иногда в ее сны заползала змея, обвивала Мари своим длинным хвостом, сжимала в железных объятьях, не давая вздохнуть. И тогда Мари просыпалась с криком и кашлем, задыхаясь и хватая ртом воздух. Гордей тоже просыпался, гладил ее по голове, заглядывал в глаза. Она успокаивала его, улыбалась, рассказывала всякие глупости, но не говорила правду. Только это не помогало. Гордей черпал силы из того же источника, что и она сама. И боль ее чувствовал как свою. Вот только поделать ничего не мог.

– Отведи меня туда, – сказала Мари однажды. На столе перед ней лежала подаренная им акварель с болотным домиком.

– Зачем? – Голос мужа звучал спокойно, но на дне синих глаз плескалось беспокойство. – Это опасно, Маша.

– Мне нужно. – Она и сама не знала, зачем. Быть может, надеялась, что там, в самом сердце болота, сможет понять, что пытается сказать ей Марь. Сможет договориться, выторговать свободу и себе, и Гордею.

Он понял, что спорить бесполезно. И не потому, что она такая упрямая, а потому, что она ищет выход для них обоих. Он понял и следующим же днем отвел ее к болотному домику. Их путь лежал через топь в стороне от торфяников, но марево от пожара висело над водой сизой дымкой. В дымке этой Мари мерещились разные картинки. Этакая болотная фата-моргана, отголоски чужих, давно прожитых жизней. Мари не спрашивала у мужа, видит ли он то же, что видит она. Знала, что видит, тянет эти знания из темного болотного источника, платит за них собственными силами. Ради нее платит, ради ее спокойствия.

А Мари, впервые за долгие месяцы оказавшись на болоте, вдруг поняла, что дышит полной грудью. Что сама, без Гордея, знает, куда и как нужно идти. Видит болотные ловушки и спрятанную под водой, невесть кем и когда проложенную гать. Иногда ей даже казалось, что в болоте, с каждым шагом все больше становящимся похожим на море, она видит огромную тень древней рыбы.

А домик был крошечный и славный! А над домиком диковинной лохматой спиралью закручивалась старая ель! Мари вошла внутрь, присела к столу, положила ладони на его прохладную, чуть шершавую поверхность, закрыла глаза. Притворилась дверь. Это Гордей деликатно оставил ее наедине с собой.

В болотном домике было спокойно. Здесь царило безвременье, в котором Мари почти растворилась. Может, оттого она и не испугалась, когда подошвы ее сапог лизнули языки воды. Вода поднималась все выше и выше, замочила сначала голенища сапог, потом взобралась вверх по подолу юбки. Вода была повсюду, и в толще ее Мари мерещилось длинное и гибкое тело древней рыбы. Мари ладонью коснулась чешуйчатого бока, закрыла глаза, прислушалась.

…Ее любили, ее принимали, ее звали остаться здесь, на болоте. Ей обещали показать удивительный остров, на котором всегда покойно и хорошо. От нее ничего не просили взамен. Почти ничего… На удивительном острове не было места Гордею…

Мари открыла глаза, вдохнула воду, помотала головой, ощущая, как волосы змеями поднимаются вверх, сплетаясь с корнями старой ели, а потом одними губами сказала «нет».

Вода схлынула, а волосы, совершенно сухие, потрескивающие, словно от электрических разрядов, так и остались парить в вибрирующем от жара воздухе.

Мари снова закрыла глаза, прислушиваясь к прикосновениям огненных перьев к своим щекам, чувствуя, как из порезов медленно сочится кровь, как рубиновые капли срываются вниз и с тихим шипением испаряются в горячем воздухе.

…Её не любили, её не понимали, но ей обещали силу. Силу и власть над живым и неживым. Ей нужно было лишь делиться этой силой с тем, кто дарил ей страстные ласки, полосуя ее кожу, дотла сжигая волосы, вместе с требовательным поцелуем вдувая в легкие огонь. У нее будет все, что она пожелает. Кроме любви. Потому что нет любви сильнее той, что дарят ей прямо сейчас…

Мари открыла глаза, выдохнула из легких жар, стряхнула искры с волос и одними только губами сказала «нет».

Какое-то бесконечно долгое мгновение тело ее одновременно сгорало и тонуло, словно две силы пытались разорвать ее на части. А потом стало тихо и темно.

В себя Мари пришла уже не в избушке, а на мягкой подушке из мха. Над ней на коленях стоял Гордей, ласково гладил по голове. В синих глазах его были боль и страх.

– Все хорошо, – сказала Мари, обвивая руками его шею. – Все будет хорошо. Пойдем домой!

Наверное, у нее получилось, потому что кошмары ушли. А ей больше ничего и не было нужно! Все остальное у нее уже было!

То лето выдалось особенно душным и жарким. Работы у Гордея прибавилось. Иногда ему приходилось уезжать из дома на сутки. В такие дни скучать Мари не давали Лена с маленьким Серафимом. Они частенько захаживали в гости, вытаскивали Мари с собой на прогулку. Анюта тоже не забывала старшую сестру и, вопреки запретам маменьки, наведывалась к ней в гости. Вот только время всегда подгадывала так, чтобы Гордея не было дома. Может быть, стеснялась своего давнего порыва. А может, Гордей просто слишком много работал и слишком редко бывал дома. Как бы то ни было, а Мари была рада и его сестре, и своей.

То утро мало чем отличалось от других. После завтрака Гордей засобирался в город. С некоторых пор практика его расширилась, и они уже начали подумывать о необходимости переезда. Вслух об этом пока никто из них не заговаривал, но Мари чувствовала: очень скоро такая необходимость назреет.

Анюта появилась на пороге почти сразу, как ушел Гордей. На мгновение Мари даже показалось, что сестра специально дожидалась его ухода. Но стоило ей увидеть заплаканное Анютино лицо, как мысли эти тут же исчезли.

– Пойдем со мной, Маша! – сказала Анюта зло и требовательно. – Пойдем! Я должна тебе кое-что показать!

Мари не стала спорить. Когда Анюта в таком состоянии, спорить с ней бесполезно. Подозревать недоброе Мари начала, когда поняла, куда они идут.

– Я все знаю, – сказала Анюта, останавливаясь перед запертой дверью дома у Змеиной заводи и вытаскивая из кармана ключ. – Я все знаю про маменьку! – Она вставила ключ в замок, толкнула дверь. – Никакая она не графиня! И мы с тобой, Маша, тоже никакие не графини!

Вслед за сестрой Мари вошла в дом. С ее прошлого визита здесь ничего не изменилось. Дом словно бы ждал их, своих настоящих хозяек.

– Ты знала? – Анюта посмотрела на нее сердито и требовательно. – Маша, ты все знала?!

Она молча кивнула, присела к столу.

– Проследила за нянюшкой, да? – Анюта кружила по комнате, брала в руки предметы и тут же ставила их на место. – Разумеется, проследила! Я вот тоже… Когда ты переехала, делать в поместье стало решительно нечего. Папенька весь в делах, а маменька… Ну, ты знаешь, какая у нас маменька! – Она обреченно махнула рукой. – И я решила от нечего делать… От тоски, Маша, я решила во всем разобраться!

Бедная-бедная ее маленькая сестра! У нее, у Мари, жизнь простая и счастливая. И в счастье этом она ослепла, не заметила, как Анюта страдала от одиночества.

– Я тут все-все обыскала! Тут ее одежда и фотокарточки! Это ее дом! Вот она откуда! Из этого вонючего болота! И мы с тобой бутафорские графини! Тебе-то все равно, ты уже замужем. А мне? Как быть мне?!

Мари поймала сестру за руку, заглянула в глаза, сказала ласково:

– Аня, ведь не случилось же ничего страшного. Просто живи!

– Просто живи?! – взвизгнула сестра. – А если узнают?! Вдруг кто-нибудь дознается, расскажет всем про вот этот… фарс! Это же какой позор, Маша! Это такая мерзость… Не графиня, а болотная девка! И нянюшка нам не нянюшка, а бабка! Представляешь, эта свихнувшаяся старуха – наша бабка?!

– Зачем ты так, Анюта? – сказала Мари шепотом. – Она ведь нам не чужая.

– Вот именно! Она нам не чужая! В наших жилах течет эта тухлая болотная кровь! Ты чуешь ее, Маша? Снится она тебе? – спросила вдруг Анюта тоже шепотом.

– Кто? – спросила Мари, уже зная ответ.

«Не дотянется до старшей, возьмется за младшую». Так, кажется, говорила нянюшка.

– Марь! Болото это чертово! Ты чуешь, как она… Как оно с тобой разговаривает? Отвечай! – Анюта замерла напротив, пристально и требовательно посмотрела в глаза Мари.

– Да, – сказала Мари. – Она со мной разговаривает. Пытается разговаривать.

– А ты?

– А я стараюсь ее не слышать.

– Она тебя любит.

Анюта вдруг совершено по-детски всхлипнула.

– С чего ты это взяла?

– С того, что она отдала его тебе!

– Кого?

– Гордея! Она свела вас! Познакомила! Такая романтическая история: ты тонула, а он тебя спас!

– Анечка, успокойся, я прошу тебя! В твоей жизни тоже случится любовь. Я уверена!

– Ты уверена? – Анюта вдруг успокоилась, слезы ее высохли, а на лице появилась мечтательная улыбка. – А ведь и правда: нашла из-за чего устроить глупую сцену! Да, Маша?! Прости, находит что-то иногда…

Мари вздохнула с облегчением: ее младшая сестра снова стала сама собой.

– А давай я тебе кое-что покажу! – предложила вдруг Анюта. – Кое-что очень любопытное! Пойдем со мной. Ты должна увидеть это чудо собственными глазами.

Анюта стремительно выбежала из комнаты в сени. Мари вышла следом.

– Это здесь! – Сестра распахнула дверь кладовки. – Посмотри сама!

Мари переступила порог. В темноте разглядеть хоть что-нибудь было невозможно.

– Анюта, нужен свет, – сказала она, оборачиваясь.

В этот момент дверь захлопнулась. Последнее, что увидела Мари перед тем, как мир погрузился в кромешную тьму – тонкий силуэт сестры в светлом прямоугольнике дверного проема. Лязгнул засов. Мари бросилась к двери, уперлась ладонями в шершавые доски, закричала:

– Анюта! Аня, что ты делаешь?!

– Что я делаю? – Голос сестры звучал совершенно спокойно. – Я собираюсь взять то, что мое по праву. Ты никогда не будешь любить его так же сильно, как люблю его я. Он это поймет! Ему просто нужно немного помочь. Ты считаешь его своим только из-за того, что он спас тебя, да, сестрица? Ты думаешь, это любовь? А это не любовь! Это всего лишь чувство долга! Он ведь не знал, что с такой, как ты, на болоте ничего не случится! Что ты никакая не графиня, а всего лишь болотная девка! Я тоже так сумею! Только в отличие от тебя, я готова по-настоящему рискнуть собственной жизнью! И знаешь почему?

– Анюта…

– Молчи! – В дверь с той стороны зло стукнули кулачком. – Потому что в моих жилах течет не болотная вода, а жидкий огонь!

– Аня, перестань! Не нужно!

Ладони Мари скользили по доскам, собирая острые, как иглы, занозы. Но она не чувствовала боли.

– Анюта, не трогай его, молю!

Ответом ей стало молчание и быстро удаляющиеся шаги. А потом захлопнулась входная дверь и наступила оглушающая тишина. Эта тишина плотно сплеталась с темнотой. Вдвоем они вступали в заговор против обезумевшей от страха и отчаяния Мари. Она закричала, забилась о дверь кладовки в тщетной попытке сорвать ее с петель. Сколько это длилось? Может минуты, а может часы. Обессилев, Мари упала на пол, закрыла глаза. Хотя в окружающей ее тьме это было лишнее. Но так, с закрытыми глазами, было проще дотянуться до той, кто была в силах ей помочь.

Кладовка вдруг потеряла границы и наполнилась водой. В воде Мари нашарила чешуйчатый бок древней рыбы и взмолилась. Молила она не о себе! Молила о Гордее. Для него одного просила спасения. Услышали ли ее? Вняли ли мольбам?

Вода схлынула, а сквозь невидимые щели в кладовку начал вползать едкий и жаркий дым. Того, кто его прислал, Мари тоже молила о спасении любимого. Услышали ли ее? Вняли ли мольбам?

Теряя сознание и проваливаясь в еще большую темноту, Мари надеялась, что да.