Текст книги "Помощь призрака"

Глава 26

Я возвращалась домой от подруги, у которой гостила три дня, с каким-то неприятным чувством страха. Впрочем, в это сложное время все казались сбитыми с толку и напуганными. Все разговоры были о том, как безопасно переправить свои капиталы за границу, как уцелеть и не оказаться на Лубянке. Об этом же думали мои родители, торопившиеся выехать. И только я совершенно не знала, что мне делать. Мой любимый, единственный оказался от всех нас по другую сторону. Он открыто перешёл на сторону большевиков, пойдя на полный разрыв со своей семьёй, которая в это время уже выехала в Париж.

Меня встретила тишина, когда я решилась позвонить. Это показалось странным. Наша служанка Марфа всегда быстро открывала дверь. Я постучала, но ответа снова не было. Прошло какое-то время, прежде чем мне пришла в голову мысль, просто толкнуть дверь.

Беспорядок, нет, разруха, которая встретила меня в холле, чуть не заставила моё сердце выпрыгнуть из груди. В ужасе я ходила по нашему особняку, наблюдая вывороченные ящики, разбитую мебель, сорванные со стен испорченные картины. Но больше всего меня потрясло то, что рояль, который отец привёз из Германии, стоял с оторванной крышкой. Некоторые клавиши были выворочены, струны порваны. И то, что любимый нашей семьёй инструмент, за которым прошло множество музыкальных вечеров, восстановлению не подлежит не вызывало сомнений. Варвары! Да как они могли? Я бережно погладила уцелевшие клавиши, и мой старый друг отозвался стоном. Слёзы хлынули из глаз, застилая мою прошлую жизнь, казавшуюся до этого дня такой лёгкой и прекрасной.

Вдруг откуда-то раздались тихие шаги. Повернулась: ведь я обошла весь дом и никого не видела. Но эта оказалась Марфа.

– Фаиночка! – старая женщина, прежде чем я сообразила, в чём дело, бросилась к моим ногам, покрывая мои руки поцелуями, смешанными со слезами. Через её рыдания не удавалось ничего понять.

Я опустилась с ней на колени и обняла её. Как в бреду, она произносила моё имя. Страх сковал горло, я боялась спросить о родителях. Немного успокоившись, Марфа всё рассказала.

Они пришли, когда все спали. Подняли родителей с постели, заставили одеться. Требовали денег, драгоценностей. Когда мой отец сказал, что уже всё отдали, начали ломать мебель. Искали самостоятельно. Потом, даже не дав им собраться, посадили в машину и увезли. Марфу не тронули. Слуги их не интересовали.

– Тебе надо бежать отсюда, Фанечка, – добавила она. – Это счастье, что тебя не оказалось дома. Но они вернуться за тобой.

– Но я должна пойти на Лубянку, узнать, что с родителями. Неужели ты думаешь, что я смогу уехать без них?

Марфа снова заплакала. Потом вытерла слёзы фартуком и быстро-быстро заговорила.

– Спасай себя. Ты ничем не можешь им помочь. Когда мы остались с твоей мамой на минутку вдвоём, она успела мне шепнуть, чтобы ты шла к Возниковым. Они помогут тебе выехать из страны.

– Но я не могу бросить папу с мамой! И … Степана, – расплакалась я. – Я сейчас пойду к нему и всё выясню. Может быть, это недоразумение, и их сегодня же отпустят.

Марфа покачала головой и встала.

– Считай, что я передала тебе волю матери. А решать тебе.

Марфа, причитая что-то себе под нос, оставила меня. Не знаю, сколько я просидела, оглушённая горем. Даже не могла плакать. Потом, вспомнив о тайнике, вышла в наш небольшой сад. Здесь всё казалось прежним. Всё также изгибалась в танце фигурка девушки над фонтаном. Зеленел аккуратно постриженный кустарник, яркими пятнами пестрели цветы на клумбе. Я хорошо помнила место, где мы с мамой закопали наши фамильные драгоценности. Сейчас, если я собираюсь покинуть этот дом, нужно забрать их с собой. Маленькая шукатулка поместилась в сумке. Я попрощалась с Марфой и пошла к Степану. К единственному человеку, от которого теперь зависела моя судьба. Если Степан согласится, мы уедем из России вместе.

– Пойми, Фанечка, я не могу уехать! – Степан сжимал мои холодные руки. – Я принял решение остаться. Россия – моя страна.

Ты не представляешь, как хорошо мы заживём. Не будет, ни богатых, ни бедных. Все люди равны. Неужели ты не стыдилась, что когда ты развлекалась, другие гнули спину, чтобы ты могла это делать?

– Революция разрушила наш мир. Раньше ты любил меня, а теперь…

– Я и сейчас люблю тебя. Просто сейчас личное отошло на задний план. Мне нравятся мои новые друзья. И то, как мы все вместе построим новое будущее. Ты можешь присоединиться к нам. Только для этого ты должна измениться. Читать другие книги, понять, наконец, что происходит. Перестать думать только о себе и о платьях.

Сердце упало куда-то вниз, и так и осталось там. Я не могла с ним спорить. На что я надеялась? Если он смог разорвать отношения со своей семьёй, так же легко он выбросит меня из своей жизни. Революция и новый мир для него важнее. Я ещё больше убедилась в этом, когда к нему пришли парочка его новых товарищей, с которыми он с упоением начал обсуждать то, что я не хотела слышать. Я, так и не приняв участия в беседе, удалилась из гостиной. Меня никто не удерживал, я спряталась в кабинете, чтобы выплакаться.

Что мне делать? Без Степана моя жизнь кончена.

Внезапно, я вспомнила о драгоценностях. Если Степан останется, я не пойду к Возниковым и не уеду за границу. Пусть будет, что будет. Я останусь здесь со Степаном.

Я спустилась в сад, сжимая в руке большой нож, который прихватила из кухни. Огляделась. Моросил мелкий дождь, и у меня не было лопаты, чтобы закопать шкатулку достаточно глубоко в саду. Обходя дом, я нашла дверь в подвал. На моё счастье, она не оказалась запертой. Расковыряла землю, спрятав шкатулку в углу. В том месте, где наверху, по моим предположениям, находился кабинет. Тщательно разровняла, бросила на это место какие-то старые вещи. Огляделась. Потом мне пришло в голову нарисовать план подвала и где-нибудь спрятать. На крайний случай. Вдруг я не смогу сама показать это место. Когда я ходила с уже нарисованным планом, вспомнила о случайно отошедшей плитке в камине. Место это мы обнаружили с Сергеем. Он тогда сказал, что здесь можно что-нибудь спрятать, а я пошутила, что только любовное письмо.

Я всё ещё сидела перед камином, когда ко мне пришёл Степан. Он сказал, что попросил своего товарища узнать о моих родителях. И вообще он уверен, что это ошибка. Я сказала ему, что останусь с ним и только схожу домой за вещами. Он обрадовался, протянул ко мне руки и сказал: «Иди ко мне. Я буду ждать тебя».

Глава 27

– Возвращайся в настоящее время, – услышала я голос Эмиля, показавшийся мне чужим. Я открыла глаза и в прострации огляделась.

– Назовите своё имя, – попросил Эмиль.

– Фаи… Нет. Элоиза, – я рассмеялась, почувствовав, как медленно возвращается память. Какая-то часть внимания запоздала и всё ещё была в прошлом. Я одновременно и Фаина, и Элоиза Петушинская. Можно смеяться и не верить, но я, наконец, пребывала в полном убеждении, что вся история случилась на самом деле. И только это моё новое знание имело значение.

Я почувствовала огромную благодарность к Эмилю за то, что он помог мне пережить это удивительное, не побоюсь этого слова, приключение. Недостающие куски мозаики из прошлой жизни, сводящие меня с ума, встали на место, и я, наконец, осознала, почему мне всё время снился один и тот же сон. Степан протягивал ко мне руки и говорил: «Иди ко мне». И я послушно шла через годы и жизни. Он ждал меня, и наша игра до сих пор была не закончена. Фаина погибла, и он, обвиняя себя в этом, продолжал удерживать меня рядом.

Когда Эмиль ушёл, я вышла на улицу проветриться. И ноги сами понесли меня к тому месту, откуда всё начиналось. «Иди ко мне. Я буду ждать тебя», – слышался мне голос из прошлого. От неожиданного озарения я чуть не подпрыгнула. А ведь он действительно там. И ждёт меня до сих пор. Душа, освободившаяся от тела, продолжает выполнять свои обещания. И я почувствовала, что должна прийти и отпустить его. И продолжать свою жизнь без него. Наша игра слишком затянулась.

Сворачивая на Никитскую, я посмотрела на часы. Девять вечера. Музей давным-давно закрыт, но мне просто необходимо попасть туда. Сегодня. Именно в том состоянии, пока я не растеряла свои ощущения, и текущая обыденная жизнь не поставила свой отпечаток недоверия. Не может быть такого, не бывает. Бывает и может. Но кто знает, вдруг завтра я сама подумаю, что всё, что я почувствовала и видела, всего лишь плод моего разыгравшегося воображения.

Мне вовсе не показалось удивительным, что ворота оказались не запертыми, а лишь прикрытыми. Я проскользнула внутрь, вдыхая запах начинавшейся осени, прелых листьев и слегка морозной свежести, заставившей меня поёжиться. Подошла к двери особняка и толкнула её. И снова чудо: дверь отворилась. Я проникла вовнутрь, отгоняя от себя воспоминания, как здесь в холле, я стояла на коленях перед телом Андрея.

Из маленькой комнаты сторожа виднелась полоска света. Я порадовалась, что надела кроссовки, позволявшие мне бесшумно продвигаться. Во всём теле чувствовалась необычайная лёгкость. Впервые дом не пугал меня. Он казался мне старым другом, неожиданно возникшим из прошлого, с которым мне просто необходимо выяснить отношения. На цыпочках я заглянула в комнату сторожа: на столе пустая бутылка из-под водки, молоденький мальчишка, по всей видимости, новый сторож музея, мирно спал, уронив голову на руки. Вполне вероятно, он выходил покурить на улицу и по пьяной оплошности забыл запереть дверь.

Мне везло, словно кто-то решающий наши судьбы сверху, всё же хотел, чтобы призрачный житель музея и я встретились. Прокравшись на ощупь в гостиную, я включила свет. Прикрыв глаза рукой от его резкости, сказала в пустоту:

– Я вернулась, Степан.

На столе уже привычно зазвенела чашечка, и я поняла, что он снова подаёт мне знак, что он здесь. Понятия не имела, что мне делать, поэтому просто начала говорить. Хотя думаю, что ему вряд ли нужны были слова. Достаточно прочитать мысли. Я говорила о том, что прощаю его и ещё о том, что нет необходимости торчать в этом доме. Я вернулась, чтобы сказать, что он ни в чём не виноват, он поступал, как велело сердце. А ещё я просила прощения, что не уберегла Андрея, не захотела прочитать знаки, которые он мне подавал. Потому что боялась и не верила.

– Ну если ты всё время здесь, ты должен знать, кто убийца. Дай же мне подсказку. Дай. Я хочу наказать его.

Чашечка на столе несколько раз звякнула, словно давая понять, что он меня слышал. Я озиралась вокруг, твёрдо уверенная в том, что он даст мне подсказку. В голове звенело от напряжения, так боялась, что опять не пойму, пропущу. И не узнаю правды.

В гостиной погас свет, и я, тихонечко охнув, опустилась на стул, вся превратившись в зрение и слух. Послышался шорох, шелест бумаг, слабое дуновение. Легчайшее прикосновение к моим волосам, словно он сожалел о том, что должен сказать мне правду.

Я совершенно выпала из времени, лишь слышала, как колотится в груди сердце. Не от страха. От тягостного предчувствия. И снова это утешающее поглаживание, теперь по щеке. Как прикосновение крыла бабочки. Лёгкое и невесомое.

Зажёгся свет. Прямо передо мной на столе лежала открытая на второй странице книга. В середине страницы название: «Преступление». Прямо под ним «Роман». Я вскрикнула и захлопнула книгу. Тупо прочитала вслух: Алексей Коньков «Преступление». Я вертела в руках откуда-то взявшуюся книгу из библиотеки Конькова и хранившуюся в музее, как редкий экземпляр. Когда я пришла в гостиную, книги на столе определённо не было. Значит, книга и есть та самая подсказка, которую дал мне Степан. Я нервно перелистнула страницы и положила её на стол.

Что это могло означать? Я должна прочесть сиё произведение, чтобы понять кто убийца? И это странное название «Преступление». Я положила книгу на стол и уронила голову на руки, пытаясь заставить себя думать. Должна ли я взять эту книгу домой, чтобы просмотреть её? Или оставить книгу в музее и взять такую же в библиотеке? Всё-таки нехорошо расхищать народное достояние. Роман «Преступление» считался одним из самых сложных и запутанных в творчестве Алексея Конькова, но именно он и принёс ему мировую известность. Я потёрла виски и подняла глаза. Книга, захлопнутая мною, снова оказалась открытой на второй странице. «Преступление». «Роман». От внезапной догадки я застонала.

– Но этого не может быть! – крикнула я в пустоту. – Не может быть! Он не убийца! Зачем ему убивать Андрея? Зачем?

Заспанный сторож появился в дверях гостиной с ужасом, глядя на меня.

– Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали?

Слова не доходили до моего сознания, я даже видела его через дымку. Словно он тоже был призраком.

– Как вы сюда попали? Я вызову милицию. Положите книгу на место.

Я опустила глаза и увидела, что, оказывается, прижимаю злосчастную книгу к груди. Бросив её на стол, словно змею, которая может ужалить, резко сказала:

– Дверь надо запирать! Раз уж сторожем работаешь!

– Я запирал, – молодой человек выглядел школьником, который в ответ на вопрос учителя: «Почему не выучил?» упорно продолжает твердить: «Я учил».

– Тогда как же я сюда попала? – бросила я, проходя мимо него. Когда я подошла к двери, она действительно оказалась закрытой. Под удивлённым взглядом сторожа я долго провозилась с замком.

Глава 28

Мой усталый мозг отказывался мыслить. От накрывшей меня, словно волной, слабости, я еле передвигала ноги. Кое-как добравшись до Садовки, поймала машину. Дома, даже не умывшись, рухнула на постель и провалилась в сон.

Просыпаться не хотелось. Думать тем более. В свете яркого солнечного дня, происшедшее вчера, казалось нереальным. Скорее всего, роман Конькова «Преступление» лежал на столе до того, как я вошла в гостиную.

В конце концов, после чашки кофе и совершенно бесполезной попытки засунуть в себя бутерброд, набрала номер следователя Кирюхина.

– Здравствуйте, Элоиза! – его голос звучал радостно и весело. – А я ведь собирался вам звонить.

– Да? Надеюсь, вы нашли убийцу?

– Мы работаем над этим, – в его голосе послышалась досада. – Вы же понимаете, что мы не можем заниматься одним делом. Но нашим сотрудникам удалось обнаружить драгоценности. По описанию они похожи на те, которые вы с покойным Петушинским скрыли от государства. – Вероятно, он пытался меня слегка осадить, но мне в это хмурое не было дела до выяснения отношений.

– И где же вы их обнаружили? – спросила я, почувствовав, как от брошенных вскользь слов «покойный Петушинский» сжалось сердце.

– У одного ювелира, за которым давненько установлено наблюдение. Ему часто приносят краденое. Когда вы сможете подъехать?

– Через час, – сказала я без особого энтузиазма.

Гораздо больше, чем найденные драгоценности, меня порадовало, если бы они нашли убийцу Андрея. От привычной мысли у меня захолонуло сердце. Если подсказка Степана верна, то так ли я хочу, чтобы его нашли? И, вообще, что мне делать в том случае, если то, о чём я боюсь даже думать, окажется правдой?

Я бережно держала в руке потрясающей красоты ожерелье из крупных перламутровых жемчужин. Наверно, эти бусы, единственное, что я хотела бы оставить себе. Они напоминали бы мне о беззаботной Фаине Гурьевой и её любви. Любви, которая осталась со мной слишком на долгие годы, помешав достичь мне обычного женского счастья. Хорошо ещё, что по моей бесполезной и одинокой жизни солнечным лучом скользнула любовь Андрея.

– Элоиза, я понимаю, что вам нравится это ожерелье. Но я настоятельно прошу вас обратить внимание на другие драгоценности. Посмотрите всё ли на месте?

Я отложила ожерелье в сторону. На самом деле я не очень хорошо помнила, сколько драгоценностей хранила в себе шкатулка. Видела их лишь один раз с Андреем, да и тогда находилась в шоке. С трудом заставила себя сосредоточиться.

– Не хватает золотого браслета в форме змеи. – Я отвернулась к окну, пытаясь вспомнить, как мы с Андреем разложили найденное богатство на убогом столике, покрытым цветастой клеенкой. – И ещё бриллиантовых серёг в форме капель. Остальное, кажется, на месте.

– Хорошо, – Кирюхин записывал мои показания на листе бумаги. Потом протянул его мне. – Прочитайте, распишитесь.

Я поставила закорючку, буквы прыгали у меня перед глазами. На меня накатило безразличие. Зачем я, вообще, стала заниматься этим делом? Иногда неведение оказывается благом. Что же мне делать сейчас? Как жить? Андрея всё равно не вернуть. В конце концов, какой из меня следователь? Вон, профессионалы и то справиться не могут. Я посмотрела на Кирюхина в упор:

– И всё-таки, как вы думаете, кто убил Тимура? Вы это выяснили?

Он хитро посмотрел на меня.

– Да, это мы знаем. И я, конечно, не должен вам рассказывать. – Он сделал паузу, видимо, рассчитывая, что я начну его упрашивать, но я молчала, уже понимая, что эти два убийства совершенно не связаны друг с другом.

– Почему вы так странно на меня смотрите? – смутился Кирюхин. – Ну, хорошо я введу вас в курс дела. В конце концов, вы же родственница убитого и даже пострадавшая. Всё забываю спросить: как вы себя чувствуете? Говорят, у многих начинаются головные боли после сотрясения?

– Всё обошлось, – коротко сказала я.

Выйдя на улицу из мрачноватого помещения, попыталась ещё раз прокрутить в голове то, что услышала. Ксения Подольская и Артём Шакуров, я называла его про себя «низенький с гребешком», спланировали убить Тимура из-за денег. Придумала всё Ксения, Артём был ей нужен как человек, имеющий большое влияние на готов. Причём, что поразительно своими руками они, это подтвердили все присутствующие при обряде, не нанесли ни одной раны. Деньги, как признался Артём, они собирались разделить поровну. Своё отношение к убийству Андрея она категорически отрицала и даже предоставила какое-то алиби, что всю ночь провела в клубе с друзьями. Но когда на неё нажали, раскололась и сказала, что Андрея убил Тимур.

На моём пути попался маленький скверик и я, заметив свободную скамейку, присела и вытащила сигареты. Мне хотелось всё хорошенько обдумать. Ксюха, почему-то даже про себя, я не могла называть её полным именем, призналась в том, что Андрея убил Тимур. Тимур стоял в моём списке подозреваемых под номером один. Вторым значился Эмиль, который, к счастью, оказался не виновен. Верила ли я в свете последних событий, что Тимур убил Андрея? Положа руку на сердце, признаюсь, что хотела бы поверить. Но не могла.

Я огляделась вокруг, и на меня снова накатила усталость и безразличие. Андрея, единственного мужчину, которого я любила, больше нет. И его не вернёшь. Кто бы ни оказался убийцей, любимому суждено было покинуть этот мир. И оставить меня наедине с моим одиночеством. Ах, Андрей, но это же не могло произойти с тобой? Но произошло. И я невольно оказалась тому виной. Я всхлипнула и снова закурила. Итак, время подводить итоги. И посмотреть правде в глаза. После суда, а уже назначена его дата, дело закроют. Потому что его хотят закрыть. И Кирюхин невольно намекнул на то, что его торопят. Торопят, потому что кому-то выгодно, чтобы настоящий убийца никогда не был найден. И Ксюху просто напугали, что её обвинят в ещё одном убийстве, поэтому она свалила всё на Тимура.

Сейчас я чувствовала уверенность в том, что Тимур не убивал Андрея. И, вообще, между этими двумя убийствами нет никакой связи, потому что тот, кто это сделал, ничего не знал о драгоценностях. Конечно, если бы не подсказка Степана, я бы никогда не додумалась. И пусть даже эта книга лежала на столе, а не бросил её передо мной невидимый призрак Степан Петушинский, два слова «Преступление» и «Роман» приводили прямо к разгадке. Ну а сейчас я должна встать и довести дело до конца. Моё расследование останется моим, и я никому о нём не скажу. Потому что не так уж и важно, если на Тимура повесят убийство Андрея. Пусть будет так, не нужно было ему присваивать драгоценности. Но лично я должна знать настоящую правду и хочу, как бы это не казалось невыносимо, посмотреть в глаза убийце.

Глава 29

Войдя в «Марко Поло», я уверенно направилась к стойке. Мне повезло, дежурила та самая девушка, которая кокетничала с Андреем и поглядывала на моё кольцо с бриллиантом. В то время как я завидовала её молодости и красоте. Пока она оформляла гостя, пожилого респектабельного мужчину, у меня было время, как следует её рассмотреть. Сегодня она мне показалась ещё красивее. Длинные накрашенные ресницы оттеняли удивительной синевы глаза, милое личико в форме сердечка, аккуратненький ровный нос. Её даже не портила вежливая, словно приклеенная улыбка, открывающая ровные мелкие зубки. Я дождалась, пока мужчина, рассыпавшись в комплиментах и запечатлев поцелуй на её холёной ручке с хищными акриловыми ноготками, ушёл. Вероятно, она уже меня забыла. Да и весь мой вид теперь отличался от той высокомерной строго одетой Элоиза, которая приехала в Москву с твёрдым намерением выполнить поручение отца. Девушка посмотрела на меня без улыбки, по всей видимости, решив, что я никоим образом не могу являться клиентом.

– Я вас слушаю.

– Напротив, это я хотела бы вас послушать. Я останавливалась в этом отеле. И у меня есть подозрения на то, что вы и тот молодой человек, который вас сменяет, следили за мной и передавали информацию заинтересованному лицу.

Вероятно, я попала в точку. Потому что она вздрогнула. Ресницы мелко задрожали, глазки забегали. Страх стёр её красоту, как ластик карандашные следы с бумаги.

– Кто вы?

– Не узнаёте? – усмехнулась я. – Элоиза Петушинская. – Останавливалась в вашем отеле, – я уверенно назвала числа, – Скажите, сколько он вам заплатил, чтобы вы ему сообщали о моём каждом шаге. Во сколько пришла, ушла, с кем. Сколько вы брали за подобную работу?

Глаза испуганно метнулись, оглядели меня и с ужасом остановились на моём лице. Кто-то из сотрудников вышел в холл, скользнув по нам взглядом. Она прошептала:

– Пожалуйста, не выдавайте меня. Я не хочу лишиться работы. Мы можем поговорить где-нибудь вечером?

– Конечно, – я посмотрела на часы. – Когда заканчивается ваша смена?

– В восемь.

– Отлично, Светлана Геннадьевна, – сказала я официальным тоном, прочитав табличку, приколотую к её пиджачку. – Я буду ждать вас у входа.

Она молча кивнула, так дрожали у неё губы. Я повернулась и вышла. Дошла пешком домой, выпила кофе. Есть по-прежнему не хотелось. Теперь на меня накатило странное спокойствие. Встреча со Светланой ещё раз убедила меня в том, что я права. Наверно, можно с ней и не встречаться. Итак, всё ясно. Но на всякий случай, раз уж я решили сыграть роль следователя, надо довести дело до конца. Я с тоской посмотрела на часы. Время тянулось удивительно медленно, и я вдруг почувствовала, что мне просто необходимо съездить на кладбище.

С красными розами в руках я подошла к могилке Андрея. Скрытое венками с грубым крестом, подобное многим другим вокруг, это место разрывало мне сердце. Как только будет можно, говорят, должно пройти не меньше года, чтобы осела земля, я закажу памятник. Простой и строгий. Вдруг мне вспомнилось, что Андрея отказались похоронить вместе с его родными. Сказали, что там нет места. Даже отказались от денег. Нет и всё! Тогда мне это показалось до слёз обидным. Мало того, что мой отец собирался лишить его наследства, так тело Андрея даже не могло лежать рядом с теми, кто его вырастил.

Я положила розы на глиняный рыжий холмик:

– Прости нас, Андрей! Всё случилось из-за того, что ты осмелился полюбить. И пусть ты даже не произнёс этого вслух, тебе это стоило жизни. А именно тебе надо было бы жить. Потому что твоя жизнь несла другим свет и тепло. А только в этом одном и есть смысл.

Я долго сидела на скамейке. Мне не хотелось уходить. Маленький рыжий холмик с венками и уже начинавшими выцветать надписями на лентах – это всё, что осталось от него. А он так любил жизнь! И принимал её такой, какая она есть. И научил этому меня. Хотя для него лучше было бы со мной не встречаться.

В восемь вечера с красными от выплаканных на кладбище слёз глазами я стояла перед «Марко Поло» с твёрдой уверенностью, что готова выслушать то, в чём до сих пор боюсь себе признаться. Но Свете удалось меня удивить.

Девушка вышла из подъезда, посматривая по сторонам. Даже с противоположной стороны улицы было заметно, что она нервничает. Я махнула ей рукой, и она, смешно передвигая стройные ножки в туфлях на высоченном каблуке, засеменила ко мне. Несмотря на всю напряжённость момента, я снова подивилась этой странной привычке русских девушек разгуливать на каблуках в любое время. Одно дело, если бы она шла на приём или в театр.

Света подошла и молча посмотрела на меня. Словно она язык проглотила. А, между прочим, моему отцу, наверно, во всех красках рассказывала, когда я и с кем прихожу.

– Здесь на углу можно выпить кофе, – спокойно сказала я: – и там можно спокойно поговорить. Она пробормотала «хорошо» и зацокала рядом, пытаясь не отставать. Иногда она бежала, чуть ли не вприпрыжку, но я не замедляла шаг. Мне не было её жаль. Терпеть не могу людей людей подобного сорта.

– Рассказывай, – бросила я, как только мы уселись за столиком. Когда-то в этой кондитерской мы пили кофе с Андреем. Второй день нашего знакомства. Он тогда пришёл извиниться. Сердце привычно защемило от воспоминаний, и я подумала, что достигла совершенства в издевательствах над собой. Все эти недели после убийства Андрея я только и делала, что ходила по тем улицам, где мы были вдвоём, вспоминала, что мы делали и о чём говорили.

– Мне так неудобно, что так получилось, – Светлана забарабанила пальчиками по скатерти и кокетливо опустила глазки.

– Неужели?

– Правда. Я долго отказывалась, но он меня заставил.

Я хорошо знала своего отца, его властные привычки, умение повелевать людьми, искусство показать оппоненту какое он ничтожество. Но сейчас мне не хотелось делать на это скидку. Она могла и должна была отказаться.

– Наверно, предложил много денег, и ты не смогла устоять? – холодно предположила я.

– Сейчас всё объясню. Просто я подумала… Ваш отец сказал, что вам грозит опасность и нельзя, чтобы вы об этом знали. Я подумала, что родитель не сделает плохого своей дочери, – она осмелилась поднять свои синие глазки на меня, но тут же опустила.

– Ты это придумала, когда собиралась со мной встретиться? – иронически заметила я, закуривая сигарету, почему-то думая о том, что сегодня я не завидовала ни её молодости, ни красоте. Уж больно жалко она выглядела. Словно мокрая глупая курица.

– Зачем мне врать? – она обиженно надула губки.

– Ну всё, хватит, – рявкнула я, отчего девушка вздрогнула. – Буду задавать тебе вопросы. Когда мой отец обратился к тебе с просьбой добыть информацию?

– В первый день своего приезда. Была моя смена. Я оформила документы. Он наговорил мне комплиментов. Пригласил на обед в ресторан. Я не смогла отказаться. Роман такой импозантный мужчина. – Я поморщилась от отвращения. Как бы хорошо не выглядел мой отец, в этом году ему исполнилось шестьдесят девять лет. А Светлане двадцать с хвостиком.

– Какого рода информация его интересовала?

Светлана чуть-чуть замялась.

– Ну… любая.

– Что значит любая? Что вы, вообще, могли ему рассказать, кроме того, во сколько я пришла, ушла.

– И с кем, – добавила девушка. – Я рассказала ему про того красивого молодого человека, моложе вас. Я подумала, что если вам и грозит опасность, то от него. Он показался мне авантюристом. Иначе, зачем бы ему за вами ухаживать?

«Дура! – мысленно заорала я, – Какая же ты глупая девка». Честно говоря, я больше обиделась на то, что она назвала Андрея авантюристом, чем на её сомнение, что мной можно увлечься как женщиной. Наверно, в тот момент, на моём лице отразилось негодование, потому что она быстро сказала:

– Ой, простите! Наверно, бестактно с моей стороны. Но вы знаете русские мужчины, они только и гоняются за деньгами.

– Продолжай! – перебила её я. – Что конкретно ты передавала моему отцу?

– Я рассказала ему, что утром приходил Андрей, а потом вы вместе ушли.

– Это всё, что вы ему сказали про Андрея?

– В общем да, кроме… – она замялась.

– Кроме?

– Кроме того, что как-то видела, что однажды, я не помню число, он поднялся с вами в номер, а ушёл достаточно поздно. Конечно, это ваше дело. Но Роман, – меня так и передёрнуло, когда она называла отца по имени, – спрашивал о ваших отношениях. – Ну я и пофантазировала, что он ухаживает за вами из-за денег.

– Меня не интересуют фантазии. Ты сказала отцу, что Андрей провёл у меня ночь?

– Да.

Какое-то время мы обе молчали. Я снова взяла сигарету, отхлебнула глоток остывшего кофе. На душе было гадко и муторно. Собственный отец организовал за мной наблюдение. Вдруг мне вспомнилась наша встреча с Жаном. Чтобы я не вышла замуж, он от него откупился деньгами. С Андреем бы такой номер не прошёл. И отец знал, что у нас были близкие отношения.

– Вспомни, в тот день, когда он выезжал из отеля, ты докладывала ему, что я ушла рано утром?

Светины глаза испуганно вспыхнули, метнулись к окну, опустились на скатерть. Она отхлебнула кофе. Я заметила, что руки у неё дрожали.

– Да.

– Сколько тебе заплатить, чтобы ты не передавала ему наш разговор? – жёстко спросила я.

– Ничего не надо. Мы больше не общаемся. Он не оставил мне свой парижский номер, – в её голосе прозвучала лёгкая горечь. Так словно она на что-то рассчитывала большее.

Мне казалось, что меня сейчас стошнит. Неужели эта девица ради денег готова на любые отношения со стариком?

Я позвала официанта, расплатилась за двоих, несмотря на робкие попытки девушки протестовать. Она даже достала кошелёк.

Но под моим презрительным взглядом убрала его обратно. Мы уже вышли на улицу, когда она робко спросила:

– Вы никому не расскажете? Не так-то просто найти хорошую работу в Москве.

Я покачала головой и почти бегом бросилась прочь. Если бы я могла убежать от себя, от своих мыслей, от того, что собиралась сделать.