Текст книги "Жар-книга. Критическое и драматическое"
Автор книги: Татьяна Москвина
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Начал писать. В связи с пьесой у меня к Тебе просьба. Узнай, пожалуйста, как пишутся заявления о приеме в партию. Пишутся ли они по трафарету, сухо и без особых красок или, наоборот, с лирикой, уверениями и автобиографией. Я ложусь в девять-десять часов, а встаю в шесть-семь. День здесь короткий и мне его никак не хватает. Сидеть ночью нельзя – нет света.
ОНА. Сегодня барышня твоя встала и замурлыкала. Вчера был разговор, которого ждала. Он показал мне, что хлопоты мои не прошли даром, что о моем деле помнят и что изменения будут.
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Степанова надеялась на помощь наркомовских жен – жены Бубнова и жены Молотова.
ОНА. Да, поздравляю тебя, чудесный мой, твоей длинноногой сегодня двадцать восемь лет, эта старая грымза извещает тебя, что она без конца о тебе думает и мечтает, и что ты для нее дороже всего и всех. Вчера принесли твои вещи, бумаги домой – я ничего не могла сделать, чтоб предотвратить это. Письма мои находятся у Дины. Сейчас, зная, что я пишу тебе каждый день, Дина собирается к тебе через две недели.
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Эрдман был женат три раза и все три раза – на балеринах.
ОНА. Заявление в партию пишется не по трафарету, искренне. Главный смысл: почему решил вступить. Прилагается биография, возможно подробная. Если подающий – интеллигент, нужны поручительства трех рабочих и двух служащих. Поручители пишут характеристики о подающем, которые тоже прилагаются. Еще заполняется специальная анкета, которую дает партячейка. Вопросов в этой анкете очень много, и ответы должны быть исчерпывающими.
Любименький мой, напиши, что с пьесой, над чем работаешь, что задумал, что тебя занимает. Была у нашего театрального электротехника, он делает мне фонарь, типа карманного, но больше, только нужны батарейки. Когда будет готов – пошлю!
ОН. Не мучай себя и не старайся изменить мою судьбу. Судьба – это человек, а я не могу меняться. Летом буду проситься на прииски, хочется написать пьесу о золоте. Собираюсь посидеть со старыми приятелями за бутылкой водки. Старики уже есть – водки пока нет. Милая, хорошая, нежная, чудесная, тоненькая, замечательная, внимательная, длинноногая, трогательная, красивая, пятое-десятое – не нужно больше посылок. Ты переезжаешь, Тебе нужны деньги и гораздо больше, чем их удается достать, а Ты посылаешь мне, как будто я здесь умираю с голоду. Ты хочешь возразить мне и не можешь, потому что в этот момент я Тебя целую.
ОНА. Пожалуйста, не сердись за посылки. Ты знаешь, как радостно мне было всегда делать тебе подарки, а сейчас, когда жизнь устроила так, что я особенно чувствую беспомощность своей любви, свою бесправность по отношению к тебе – будь милосердным. Обещай мне дать возможность заботиться о тебе.
Сегодня торжественный день, первая репетиция «Булычева» на сцене. Вчера была на уроке по диалектическому и историческому материализму. Осенью, во время своего длительного гриппа, читала книги по философии и решила образовывать себя, сколько возможно. Хочу быть умной и ловкой, хоть немного походить на тебя, родной. Какой ты? Не похудел?
ОН. Если Ты будешь тратить на меня деньги, я уеду в Туруханск – туда посылки не доходят. Поймите вы, чудаки, что я не институтка и не рождественский мальчик (и даже вообще не мальчик), что я не умираю с голоду и что в Енисейске люди живут с самого рождения. Завтра иду на охоту. Если встречу медведя – жди посылку. Даю Тебе слово, что любой медведь ляжет у меня от одной пули два раза: первый раз – на снег, второй раз – у ножек Твоей кровати. Не смейся, пожалуйста, я выиграл часы в ялтинском тире, а Маяковский после стрельбы всегда оставался мне должен бутылку вина!
Лежу в темноте с открытыми глазами и мучительно долго не могу заснуть. Со мной Твой портсигар… Я выкуриваю в день пятьдесят папирос.
ОНА. В прошлом году Кончаловский начал писать мой портрет, сегодня придется позировать часа два-три. Я достала тебе семь пачек свечей. В Москве нет свечей даже в Торгсине, мне удалось достать через добрых знакомых с помощью театра… Получив посылку, не сердись – она осветительная и потому просветительная.
ОН. Москва. Проезд Художественного театра. Художественный театр Союза ССР имени Горького. Ангелине Осиповне Степановой. 19 декабря 1933 года. Сегодня день моего падшего ангела. Не говори Бабелю, но после Твоих открыток я стал к нему относиться с меньшим восторгом. Самый большой мастер самых коротеньких рассказов – это, конечно, Ты, моя длинноногая. Быть внимательным другом, исполнительным секретарем, оставаться Пинчиком, рассказать о себе, о других, о театре, о Москве, выполнить поручения, ответить на вопросы, задать свои, послать тысячу поцелуев – и все это на крохотном листке бумаги – пусть этот старый еврей умудрится сделать что-нибудь подобное! Спасибо Тебе за нежность, за ласку, которыми Ты меня одариваешь каждый день.
ОНА. Собираешься летом на прииски, а я что же – собака? Объявляю Вам совершенно официально и заблаговременно, дорогой товарищ, что я летом жду Вашего приглашения, что свободна я буду только месяц или полтора, что, конечно, я готова приехать и на прииски, и куда Вам будет угодно. Но приглашение Ваше мне необходимо, потому что по несчастливой судьбе моей, нахожусь в таком положении, что сила моих желаний не решает дела.
Вчера был просмотр в Камерном театре «Оптимистической трагедии» Вишневского. Говорят, хорошо и большой успех. Прости свою дуру за назойливую любовь.
ОН. Я не знаю счастья, я не знаю, есть ли у меня право желать счастья Тебе, но если даже тень его сможет промелькнуть по Твоему лицу, когда Ты подумаешь обо мне, она будет для меня самым огромным счастьем в жизни.
ОНА. Милый… ты написал мне много чудесных ласковых слов, определений… но там нет самого главного слова. Там нет слова «любимая». Жить, думая, что ты нелюбимая, трудно, а если получить запрещение посылать посылки, станет еще труднее. В театре начали репетировать новую пьесу Киршона. «Булычев» должен быть готов в конце января к 17-му съезду. Я должна отослать тебе фонарь (он уже готов), и я утихомирю свои желания заботиться о тебе. У меня капают слезы – это от грусти. Я неудачно набивалась в любимые.
ОН. Не писал Тебе несколько дней, потому что писал о прорыве на енисейском лесном заводе. В десять дней я должен написать пьеску для местной партийной конференции. Это вам не «Булычев». Не уставай, радость моя, и побольше отдыхай. Изредка пьянствуй и не грусти.
ОНА. Очень хочется быть до конца любимой. Очень трудно вспоминать твои отказы от меня, уходы – страшно, что это будет опять. Совершенно ясно, что жить без тебя не смогу, уйти от тебя мне самой невозможно… Милый, я знаю, что эти эгоистические бабьи мучения и мысли уйдут, что любовь моя шагала и будет шагать через них, что я сумею смыть с ее знамени эти грязные пятна. Я донесу тебе свою любовь и, если когда-нибудь она понадобится тебе, ты возьмешь ее чистой, большой и глубокой. Прости меня за исповедь. Твоя дура Ангелина.
ОН. Несколько дней стояли порядочные морозы – около шестидесяти градусов. На первый день Рождества Христова у моих хозяев было зверское пьянство. Вернувшись вечером домой, я не досчитался у себя в комнате одного окна. Некий молодой человек, заблудившись в квартире, и приняв одно из моих окон за дверь, высадил на улицу обе рамы. Я просидел всю ночь на кровати и читал «Демона». Не считая битья окон, жизнь моя не знает событий. Возлагаю маленькую надежду на Пасху. Даст бог, вместо окна мне разобьют голову.
Живу я хорошо – здоров, сыт. О работе лучше не говорить. Если бы я был певец, я мог бы сказать, что я потерял голос, но я все больше и больше сомневаюсь, что он у меня когда-нибудь был. Нет дня, чтобы не думал о тебе, радость моя.
ОНА. Сегодня послала тебе мой фонарь! Лампочки быстро перегорают – там положена запасная. Каждая батарея должна дать сорок часов горения, у меня есть еще три батареи, я их пошлю завтра или послезавтра. Лампочки ввинчиваются очень легко, надо только развинтить обод, вынуть стекло, ввинтить новую лампочку и завинтить все вновь. Я пробовала, у меня получилось.
Я очень беспокоюсь за свою роль в «Булычеве». Где же мне достать, где мне найти эту чертову жизнерадостность, этот запал, просто ума не приложу!
ОНА (в образе Шуры). Стой! Говори: отца в городе уважают?
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ (в образе персонажа Горького). Богатого везде уважают. Озоруешь ты все…
ОНА. Уважают или боятся?
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Не боялись бы, так не уважали.
ОНА. А – любят за что?
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Любят? Не знаю.
ОНА. А – знаешь, что любят?
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Его? Как сказать? Извозчики – как будто любят, он с ними не торгуется, сколько спросят, столько и дает. А извозчик, он, конечно, другому скажет, ну и…
ОНА (притопнув ногой). Ты смеешься?
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Зачем? Я правду объясняю.
ОНА. Ты стал злой. Ты совсем другой стал!
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Ну, где уж мне другим быть! Опоздал я.
ОНА. Ты хвалил мне отца.
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Я его и не хаю. У всякой рыбы своя чешуя.
ОНА. Все вы – врете. (Повторяет.) Все вы врете, все вы врете… Стой! Говори: отца в городе уважают?
ОНА. Замечательный мой, твой выезд на охоту пугает меня. Спасибо за медведя, милый! Но может быть, лучше мы его купим в будущем в одном из мосторгов?
ОН. Линушенька, оказалось, что я имею право ходить на медведя только со столовым ножом или в крайнем случае с безопасной бритвой – ружье нашему брату не полагается! Чудачка Ты, просишь прощения за свои посылки, как будто я делаю Тебе огромное одолжение, получая их. Спасибо Тебе, тоненькая за папиросы. Спасибо Тебе, худенькая, за свечи – я могу теперь не экономить и читать по ночам в кровати. Спасибо Тебе, длинноногая, за «Вечерку» – с нового года Восточная Сибирь лишена московских газет. Будь веселей, милая, печаль, которую приносит жизнь, превращай в радость, которую несет работа – не знаю, но, может быть, в этом и заключается один из секретов искусства.
ОНА. Кончаловский пишет меня в натуральную величину, почти во весь рост. В синем платье с цветочками – я думаю, ты его помнишь. Но в мастерской у него так холодно, что я взмолилась и накинула шубу. Присущим мне выражением лица Кончаловский считает насмешливое. Дескать, сама лучше вас всех соображаю. Родной мой, какая длинная зима. Жизнь не балует меня… Любовь – трудная штука, Николай Робертович!
ОН.
Как ни смотри на жизнь, сурово или кротко,
В какую сторону ни выдумать пойти,
У сердца есть своя особая походка,
И с сердцем мне, мой друг, совсем не по пути.
ОНА. Какая длинная зима…
ОН.
Но что бы в будущем с судьбой моей не сталось,
Пускай ее язык для нас неизъясним,
Она придет ко мне, великая усталость,
Она придет ко мне, и я пойду за ней…
ОНА. Жизнь не балует меня!
ОН.
И вот тогда, как хочешь, плачь и сетуй,
Что хочешь, пей, как хочешь, прекословь,
Судьбой назначена веселому поэту
Расплатою за жизнь проклятая любовь.
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. «Расплатою за жизнь проклятая любовь…» Стихотворение Эрдмана датировано двадцатым мая тысяча девятьсот двадцать четвертого года.
ОН. Она придет ко мне, великая усталость… Выходит, я знал.
Новый год
ОН. Новый год, 1934 год… Мы открыли форточку и слушали удары колокола на городской каланче. Мороз вместе со звоном врывался в комнату… В Москве в это время было восемь часов и Ты, наверное, разговаривала с графом и думала о Керубино. Я просидел за столом до четырех и в четыре поднял свою рюмку вместе с Тобой, моя длинноногая. Спектакль мой прошел – публика смеялась, и я боюсь, что меня теперь не оставят в покое. Положение новичка кончается, и скоро я буду считаться старым енисейцем, таким же неинтересным, как и все остальные. Сегодня мороз, пятьдесят два градуса… Не беспокойся обо мне – ешь, толстей, пой по утрам и будь такой же светлой и радостной…
ОНА. Целую тебя, счастье мое, первый раз в новом году. В результате я встретила его одна. Вчера мы с Елкой играли в пьесе «Реклама», она занята только в одном акте, и поехала халтурить в концерте. Я пришла к ней без десяти двенадцать, а она явилась в начале первого. Мы просидели вдвоем до четырех ночи и мирно заснули, прижавшись друг к другу… Шампанское еле открыли… Елка просит тебе передать, что она надеется, что эта встреча одинокими пинчиками – последняя… Оставь, пожалуйста, в своем сердце уголок для меня. А мне уж, видно, никуда не уйти от тебя, радость-несчастье мое. Я послала тебе мой знаменитый фонарь, очень боюсь, что с ним что-нибудь случится в дороге и он не загорится.
ОН. Енисейск – молния от вашего корр…
Закончена прокладка линии электропередачи Стол-Кровать протяжением три метра.
Пуск первой мощной электростанции в условиях Севера прошел образцово.
Начальнику строительства А. О. Степановой.
Постройка енисейской электростанции – новый вклад в дело дальнейшего подъема нашей страны и вашего в моих глазах. ЦК, то есть – Целую-Коля!
Спасибо Тебе, волшебница, Твой фонарь – чудо техники, нежности и внимательности.
ОНА. В открытках все получается плоско, глупо, однообразно, поверь, что это совсем, совсем не так, счастье мое! Я просто не умею выразить, какие думы и мечты будит моя любовь к тебе, как я благодарна судьбе, что в какой-то мере принадлежу тебе, большому и прекрасному. Разве это плохо – мечтать о счастье, минуты и дни которого уже испытала и знаю! Очень трудно справляться с собой, очень трудно быть одной в самые лучшие годы своей жизни (лучшие по возрасту).
ОН. Нет дня, чтобы не думал о Тебе, радость моя. Каждый раз, когда я слышу колокол на каланче, я отбрасываю четыре удара и стараюсь представить себе, что Ты делаешь в этот час. Говорят, что Людовик XIV однажды сказал о своей шляпе: «Если бы она знала мои мысли, я немедленно бросил бы ее в огонь». Если бы моя подушка могла рассказать, о чем я думаю, она до утра рассказывала бы о Пинчике.
ОНА. Дорогой, очень дорогой Николай Робертович! Пожалуйста, не грозите и не кричите! Когда вы целовали в Кривоарбатском переулке замужнюю артистку, вы думали «хи-хи, ха-ха», а вышло «ох-хо-хо», поэтому молчите и терпите. Я улыбаюсь тебе, милый! Вчера показывали Немировичу два акта «Булычева». Все склоняются к тому, что вывезли актеры, я с этим согласна. Мне кажется, что спектакль никак не разрешен в целом, нет ни одной интересной мизансцены. Меня хвалят. Я понимаю, что это, наверное, неплохо, что роль намечена верно, но найду ли я в себе тот запал и жизнерадостность, чтобы она заблестела – не знаю. К сожалению, я такая опущенная и грустная. Слова любви на бумаге смотрятся так холодно и книжно, несмотря на то, что я плачу, когда пишу их тебе. Милый, дорогой, хороший, как мне хочется тебя видеть. Пожалуйста, позови меня к себе, родной… У меня новая кофточка, шерстяная, вязаная. Я в ней очень мила!
ОН. Однажды я послал Тебе письмо по почте, а катер, на котором его везли, сгорел, и от письма остался один пепел, который вдобавок еще и утонул. Енисейск… Енисейск. При всем своем равнодушии и любви к людям, чувствую, что никогда не сумею простить этой обиды и надеюсь, что когда-нибудь узнаю, кому я ею обязан.
ОНА. Сейчас кончили просмотр гримов по «Булычеву». Мой грим имел успех, я придумала его сама! Барышня твоя вымазалась бело-розовым тоном и покрыла нос, часть щек, лба и подбородка черными точками. Получилась безбровая, веснушчатая девчонка с двумя большими рыжими косами. Очень мечтаю сыграть хорошо, чтоб не сказали, что в тебя влюблена бездарная барышня.
ОН. Пятый день нет открыток, это первый раз за все время, уж не заболела ли Ты, милая? Береги себя, хорошая! Завтра пошлю телеграмму. Не мог послать раньше – сберкасса не выдавала денег. Целую Твои руки.
ОНА. Посылаю тебе книги, мне хочется приносить тебе маленькие радости. Цвет этой закладки похож на цвет парика, в котором я играю Шурку Булычеву – посвящаю эту работу тебе. Не потому, что она хороша, а потому, что из моих печалей, слез, огорчений должна родиться на сцене бодрость, жизнерадостность! Я хочу, чтоб так было с нашей судьбой, с нашей дружбой… Много слухов по Москве, что из «Джаза» получается прекрасная картина, смешная, веселая…
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. «Джаз» – это рабочее название того самого фильма, на съемках которого в Гаграх и арестовали Николая Эрдмана. Впоследствии она стала называться «Веселые ребята». И сделалась любимой картиной Сталина. Эрдман посмотрел «Веселых ребят» в 1935 году, когда был проездом в Красноярске – посмотрел с досадой и отвращением. «Постыдный и глупый бред», – сказал он.
ОНА. Только что кончилась генеральная репетиция «Булычева». Вызывали много раз, так что видимый успех был. Плохо, что многие, как я и думала, жалуются, что местами скучно… Я получила вчера много комплиментов, из которых есть несколько ценных и приятных. Любимый мой, дорогой мой, Николай мой, эта моя работа, эта моя роль посвящается тебе. Никогда не думала, что могу быть такой покоренной, такой любящей, одержимой тобой.
ОН. Вчера застрелил воробья. Когда я к нему подошел, он лежал под деревом, запрокинув голову и сложив на груди лапки. Все утро не мог отделаться от стыда. Я не Толстой, но за неимением рябчиков лучше стрелять в банки из-под консервов. До чего же, Линушенька, хочется знать, как прошел «Булычев». Ты уж, пожалуйста, напиши мне обо всем подробно, что говорилось другими и чувствовалось Тобой. Если какая-нибудь сволочь изругает Тебя в газете, положи газету в стол и покажи ее мне в тот день, когда я увижу Тебя на сцене, – мы прочтем ее вместе, и я научу Тебя, как нужно читать такие вещи.
ОНА. Премьера наша была очень помпезна, публика шикарна и парадна, и нас вызывали очень много раз… Смотря на корзины цветов, которыми заставлена комната, я думаю, что все бы их отдала за письмо от тебя, за слово «любимая», за приписанный внизу поцелуй, до которых я так жадна. Письма приходят все реже и реже, и тревоги за твое здоровье, за твою жизнь растут…
ОН. Дела мои складываются из рук вон плохо. Я был уверен, что мы проведем вместе весь Твой отпуск. Союз писателей, отняв у меня «авторские», отнял у меня и эту уверенность. Возможно, что в связи с новыми обстоятельствами Дина вообще не сможет приехать, а возможно, что она приедет позже и будет принуждена работать в Томске. Я сделаю все возможное, чтобы мы могли встретиться, но я не могу скрыть от Тебя своих опасений… Писать пьесу не имеет смысла. Дело не только в том, что меня лишили денег, закрыв мой счет – для меня закрыли двери всех театров. Прости за это письмо. До чего все паршиво.
ОНА. Может быть, эти книги тебе пригодятся. Посылаю тебе газету с рецензией на «Булычева». Мечтаю о лете. Как хочется тебя видеть, люблю, целую. Не расстаюсь с тобой нигде и никогда.
ОН. Сегодня весь день сидел дома и писал письма. Должен был написать шесть – написал два. Смешно, но я чувствую себя совершенно разбитым, злюсь и не могу выжать из себя ни одной строчки. Описывать – неинтересно, исповедываться – не умею, врать – стыдно за себя, говорить правду – стыдно за других. Перед каждым письмом я напоминаю себе оратора, которому дали на выступление двадцать минут, а все, что он может сказать, укладывается в одну минуту. Не подумай, Линушенька, что я так же причитаю над моими письмами к Тебе. Мои письма к Тебе – это короткие разговоры между долгими поцелуями… За последнее время очень хочется выпить – пришли мне бутылку чего-нибудь спиртного. Прости. Целую.
ОНА. Много раз я писала тебе о лете и просила написать о твоих планах, но ответа не получила… Вчера после спектакля пила в «Метрополе» кофе с Бабелем и его дамочкой. Бабель хвалил меня за «Булычева», много расспрашивал о тебе, подробности твоей жизни и переезда, работаешь ли ты и над чем? Он уверял меня, что обстановка твоей жизни самая благоприятная для работы, и что он тебе завидует… Когда я пришла домой, мне почему-то было тяжело и грустно. Надоели ли тебе мои поцелуи, а может быть, без них еще хуже?
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Исаак Бабель, знаменитый советский писатель, автор «Одесских рассказов» и «Конармии». Арестован и расстрелян в 1940 году.
ОН. Если Бабель мне завидует, я могу ему дать простой совет, как простым и дешевым способом попасть в Туруханск, но боюсь, что Енисейск после «Метрополя» покажется ему слишком шумным. Кланяйся ему, милая… Если не поздно, не присылай то, что я Тебя просил: говорят, в Красноярске застряло около трех тысяч посылок – нет лошадей. Придется до парохода жить трезвенником.
ОНА. Радость моя, очень старалась исполнить твою просьбу. После долгих размышлений об упаковке решила послать тебе термос. Содержимое тебе надо будет разбавлять наполовину водой. Итак, у тебя должно получиться приличное количество «амброзии». Устаю, злюсь, тоскую, грущу – вот мои дни… Сегодня занималась хозяйственными делами: доставала газовую колонку для ванной комнаты… Мысли о лете не покидают меня, начала более подробно изучать карту поездов и пароходов. В театре бурные заседания, такие же бурные и такие же никчемные, как в прошлом году… Вечером иду на «Даму с камелиями» к Мейерхольду.
ОН. Еще один день без Твоих поцелуев. Я знаю, что они мерзнут в Красноярске, но я не знаю, сколько еще должно пройти дней, пока они начнут отогреваться в моей комнате. Нет лошадей, и горы писем дожидаются своей очереди. Пока нет новых, я зажигаю Твой фонарь и перечитываю старые. Потом хожу по городу и мечтаю о Тебе, как после свидания. Сейчас луна, и снег кажется голубым. По утрам стоят тридцатиградусные морозы, и московскую весну, которая иногда выглядывает из Твоих открыток, можно себе представить, только закрыв глаза…
ОНА. «Дама с камелиями» сделана внешне с потрясающим вкусом, роскошью и блеском. Актерски он слаб до юмора. Любовник никуда не годится. Смело можешь хвалить Зину Райх и писать ей об успехе не только среди публики, но среди актеров. Три акта она играет очень плохо и не обаятельно, несмотря на все ухищрения режиссера, но в конце четвертого на нее уже можно смотреть, а последний акт она играет просто хорошо, а значит, для себя гениально. Мне она впервые понравилась, потому что сквозь блестящий мейерхольдовский рисунок роли и мизансцен проглянуло человеческое живое лицо Райх, глаза которой мыслили, плакали и потому впервые трогали… Что еще хочется сказать? Не поняла основной мысли спектакля, о чем он?
ОН. Хорошая моя, я не пишу о лете, потому что лето мое пока еще полно неясности. Помимо всего, я даже не знаю, буду ли я в Енисейске или в Новосибирске.
ОНА. Весна у нас пока печальная, блоковская: хмурая, серая, грязная… Но дамочки ходят по улицам в модных туфельках, сбросив боты и шубы. Я тоже скоро начну шить себе платье, в котором собираюсь летом обольщать тебя… Чудесные мне сегодня снились сны, проснулась, и возникло сумасшедшее желание бросить к черту театр и ехать, лететь, плыть к тебе. Обе ли посылки мои пришли, не разлилось ли содержимое последней? Брежу нашей встречей и наяву и во сне. Готовлю много занятных рассказов и вагоны нежностей…
ОН. Линушенька, у меня появилась возможность слушать Москву – получил приглашение от одного неутомимого радиолюбителя. Если будешь участвовать в каком-нибудь концерте, телеграфируй мне, милая – где, когда, в какие часы.
ОНА. Пришла с концерта усталая, но как-то радостно усталая. Читала хорошо (Блока и другие стихи). Душа пела, почаще бы так!
Сей поцелуй, дарованный тобой,
Преследует мое воображенье.
И в шуме дня и в тишине ночной
Я чувствую его напечатленье…
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Строки из стихотворения Евгения Боратынского «Поцелуй».
ОНА. Посылаю тебе десять поцелуев, девять обычных, повседневных, полных нежности, стремлений, заботы. Десятый «с напечатленьем». Отнесись к нему серьезно и следуй за Боратынским! Люблю.
ОН. Если наше свидание состоится в конце июля (пишу о самом худшем), где Ты будешь до этого времени? Неужели в Москве? Я знаю, как Тебе необходим отдых, и украденный у него месяц будет непростительным преступлением – моим преступлением. Конечно, было бы замечательно, если бы перед тем, как поехать к Енисею, Ты смогла бы поваляться у моря, но море стоит денег, и, наверное, это неосуществимо. Милая Лина, Ты задумала трудное и утомительное путешествие, которое отнимет у Тебя последние силы. Мне стыдно, что я боюсь быть неправильно понятым и не нахожу мужества отсоветовать Тебе эту поездку. Всю зиму Ты думала обо мне, подумай и о себе немножечко.
ОНА. Счастье мое, давай не препираться и не кокетничать друг с другом о трудности поездки, о комарах и малярии. Моим единственным отдыхом, успокоением будут дни, проведенные с тобой, и чем их будет больше, тем лучше я отдохну и поправлюсь. Да! Да! Да! Поездка на юг бессмысленна, потому что каждый день, украденный у Енисейска, не заменит и месяц у моря. Прошу тебя заранее написать мне список вещей и продуктов, какие нам понадобятся. Письма пропадают, вложи списки в два, три письма.
ОН. По-моему, я однажды писал Тебе, что весна приезжает в Енисейск на первом пароходе. Оказывается, на первом пароходе приезжает не весна, а водка. Пока еще нет ни первого парохода, ни весны, ни водки. Но, судя по тому, что девушки уже начали красить щеки, мужчины собирать бутылки, а рабочие исправлять пристань, можно надеяться, что в скором времени появится и то, и другое, и третье… Самое утомительное – это поезд, пароход уже лучше, а от пристани к себе я донесу Тебя на руках. Ты спрашиваешь, что Тебе захватить с собой из продовольствия… Я плохой хозяин, но такую Худыру, как Ты, я берусь накормить, а будешь слушаться, то и откормить без помощи московских распределителей… Здесь совсем нет сладостей, и если Ты захватишь несколько плиток шоколада, чтобы положить их на стул возле кровати, то это все, что я могу Тебе посоветовать… Прости, Линушенька, но Тебе придется позаботиться о том, о чем всегда заботился я. Может быть, я ставлю Тебя этим в затруднительное и неприятное положение – не сердись на меня, милая, я не виноват. Свою дорогу в Енисейск я, наверное, когда-нибудь забуду, Твою в Сетунь – никогда.
ОНА. Сетунь… Как я жалею сейчас, что послушала тебя тогда.
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Это было в 1931 году.
Москва
ОНА. Коля, я понимаю, как это не вовремя… но я должна тебе сказать. Мне надо принять решение, которое я не могу, не имею права принять одна.
ОН. Что такое, моя барышня?
ОНА. Я ни минуты не жалела, что переменила жизнь, ушла от Горчакова, мне хорошо и привольно в моем новом свободном положении. Есть любимый театр и есть любимый человек… Коля, я не хочу тебя ничем связывать, ты тоже свободен, пойми меня правильно… Я сейчас могу сыграть для своего любимого человека новую замечательную роль. Я могу… стать матерью его ребенка.
ОН. А, вот что… Не убереглись мы тогда, значит… Бедный мой Пинчик.
ОНА. Ты против?
ОН. Лина, чудесная моя Лина-Линуша… Пьеса моя убита, денег нет, я халтурю для кабаре, для кино, у меня на руках эта безумная женщина, моя жена, которую я не могу бросить, это бесчеловечно. У нас нет ничего прочного, ты живешь у подруги… В таком положении заводить ребенка – это катастрофа. Ты понимаешь меня?
ОНА. Да, Коля, я понимаю…
ОН. Ты видишь сама, даже укрытая стенами Художественного театра, как поворачивается наша жизнь… Горький ничего не может, Луначарский ничего не может, ты понимаешь, что это значит?
ОНА. Ты меня извини, что я со своими женскими глупостями… Но мы неисправимы – хотим ребенка от любимого, такие мы идиотки.
ОН. Что ты, Пинчик, ты совершенно права, и я был бы счастлив иметь от тебя маленького, и мы их еще заведем целую кучу. Только не сейчас.
ОНА. Мне придется лечь на операцию.
ОН. О Господи. Неужели вся горечь твоей жизни будет приготовлена моими руками? (Обнимает ее.) Я помогу, Лина, я договорюсь, отвезу тебя, прости меня, прости, прости…
ОНА. Я потеряла возможность иметь ребенка от Николая, он был бы живой памятью нашей любви.
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Степанова сохранила в архиве записочку от Николая Эрдмана, переданную ей в сетуньскую больницу, где она лежала несколько дней.
ОН. «Если мое присутствие может хоть сколько-нибудь помочь Твоему одиночеству – знай, что я сейчас возле Тебя всем, что есть во мне самого лучшего. Прости меня, милая. Целую».
ОНА. Нет, было две записки, одну он передал вместе с цветами.
ОН. «Не обвиняй их, милая, если они не пахнут. Целую. Николай».
ОНА. Шоколад будет! И все твои заботы я тоже исполню. Спасибо тебе за желание меня откормить. Действительно, Енисейск – единственное место на земном шаре, где я могу быть счастливой, а следовательно, иметь надежду потолстеть под твоим руководством. (Прочла, получается двусмысленно!)
ОН. Здесь очень тонкие стены, и я часто хожу работать на кладбище. На кладбище я выбрал скамейку, на которой Ты мне будешь читать Лермонтова. Как хочется Тебя послушать, посмотреть на Тебя, увидеть, как Ты смотришь на меня, не видеть, как Ты смотришь на меня, пятое-десятое…
ОНА. Третье июня. У нас так холодно, что я хожу в зимнем платье и теплом пальто. Кажется, что лета никогда не будет. Сегодня юбилейная дата: 3 ноября я написала тебе первую открытку, и, по самому скромному подсчету, эта открытка двести десятая… В театре все разговоры о поездках, основная группа едет в Ленинград, я уеду немного позднее, чем все. Пожалуйста, напиши, как ходят пароходы.
ОН. Никакого расписания не существует – вернее, существует, но не исполняется.
ОНА. Четырнадцать дней нет писем, телеграфируй здоровье. Ангелина.
ОН. Молчит.
ОНА. Жду твоего приглашения к себе. Так и уезжаю без писем и телеграмм, а это девятнадцатый день ожидания. Пакую чемодан. Надеюсь, что ты порадуешь меня в Ленинграде нежным письмом, зовущей телеграммой. Москва встречает челюскинцев: цветы, флаги – красиво, торжественно.
ЧЕЛОВЕК-ПРИМЕЧАНИЕ. Челюскинцы! Самое грандиозное реалити-шоу 1934 года. Судно «Челюскин» вышло 10 августа 1933 года из Мурманска, следуя во Владивосток. Цель похода – испытание на прочность теплохода с ледовым креплением в условиях Северного морского пути и научные наблюдения в Северном Ледовитом океане. Начальником экспедиции был Отто Юльевич Шмидт. 13 февраля 1934 «Челюскин» был раздавлен льдами в Чукотском море, сто четыре человека оказались на льдине. Два месяца полярные летчики вывозили людей на материк. 13 апреля 1934 года последняя группа покинула ледовый лагерь. Семеро наиболее отличившихся летчиков, спасавших челюскинцев, стали первыми Героями Советского Союза: Ляпидевский, Леваневский, Водопьянов, Каманин, Молоков, Слепнев, Доронин. Блестяще сработала основная советская технология пропаганды: подавать катастрофу как победу.
ОНА. Вчера еле пробралась на вокзал из-за встречи «челюскинцев» и чуть не опоздала на поезд. Ленинград красив и поэтичен. Хожу бледная и все свободное время валяюсь в номере, усталость после зимы сказывается здорово. Читаю о Гоголе, думаю о тебе. Пытаюсь работать над «Демоном», что-то получается. Грустно, хочется хоть немного нежности приветной, ответной. У меня такое чувство, что ты совсем забыл меня… Пишу тебе на островах, куда я с утра уехала. Солнце, лодки, купальщики. Я в одиночестве лежу на песке и смотрю на воду. Очень грущу и очень люблю. Очень устала. Целую, целую. Жду твоей телеграммы.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.