Текст книги "Мятежная герцогиня"

Эта мысль была вдвойне мучительной, ведь его разрыв с отцом и потеря любимого дела ныли в душе двумя незаживающими ранами. Но приходилось принять условия, поставленные в завещании. Герцог взял себя в руки и встал.

– Благодарю вас, Эдвард, за помощь, оказанную моему брату, и терпение, проявленное ко мне, – спокойно сказал он. – Сейчас у меня только одна цель – найти Джона, а потом я подумаю над завещанием отца. – Чарльз пожал руку поверенному, забрал со стола двадцать тысяч фунтов и направился к выходу.

– Подлинный Гленорг, – с гордостью пробормотал Трамп, глядя вслед уходящему молодому человеку. То, что сын полностью унаследовал внешность отца, это – полдела, но он унаследовал и мощь характера, и волю, и силу духа покойного герцога. Поверенный гадал, увидит ли он еще раз Чарльза, пришедшего попросить денег, или тот больше не прикоснется к остальному наследству, лишь бы настоять на своем.

Герцог весь вечер провел, обходя притоны Сохо. Время уже перевалило за полночь, и надежда найти Джона таяла на глазах. Пора было убираться из этого злачного района с его низкопробными кабаками, дешевыми борделями и домами, на которые было тошно смотреть, а уж жить в них было, на взгляд Чарльза, совершенно невозможно. Тем не менее, люди здесь жили, и живущих здесь было очень много. Нищие всех цветов кожи просили подаяние, такие же разномастные проститутки задирали юбки перед потенциальными клиентами, зазывно выставляя напоказ истасканные прелести, а ярко нарумяненные молодые люди с накрашенными губами провожали герцога томными взглядами. Вся эта пестрая публика жила своей жестокой и криминальной жизнью, но о лорде Джоне здесь никто не слышал. Когда же герцог начинал предлагать деньги, все его собеседники почему-то мгновенно исчезали.

Чарльз уже печально думал, что его усилия напрасны, Джон, скорее всего, живет под другим именем. Скитания по этим трущобам, полным разврата, нищеты и отчаяния, не прибавляли оптимизма. Он решил сделать последнюю попытку: поспрашивать еще на этой улице, а потом вернуться домой. Герцог подошел к ярко накрашенной женщине, стоящей около ступенек, ведущих в мрачный полуподвал с крохотными оконцами.

– Красавица, помоги мне, – ласково попросил Чарльз – он всегда говорил с женщинами ласково, и для уличных проституток не делал исключения. – Я ищу молодого человека двадцати лет, светловолосого, с большими голубыми глазами, очень красивого, по имени Джон. Если поможешь, я заплачу гинею.

Гинея была немыслимым богатством для уличной женщины, поэтому она долго молчала, на что-то решаясь, потом тихо спросила:

– Его зовут Джон Уорик?

– Да, это – его имя, как мне его найти?

– Деньги вперед, – жестко ответила проститутка, – я рискую головой.

– Но почему? – удивился Чарльз, доставая монету из жилетного кармана.

– Сами узнаете, об этом я говорить не буду. Вы хотели узнать, где он – это я могу сказать вам за гинею.

Герцог протянул женщине золотую монету и предупредил:

– Надеюсь, ты понимаешь, что если я не найду его в том месте, где ты мне укажешь, то я вернусь и убью тебя?

Он опустил правую руку и из его рукава в ладонь выскользнул маленький пистолет с перламутровой ручкой, обычно называемый дамским. Проститутка усмехнулась, такое поведение было ей понятно, ничего другого на этих улицах она обычно не видела.

– Он там, не сомневайтесь, идите в «Одинокий фазан» – это первый дом за следующим поворотом – и, никого не спрашивая, поднимайтесь на второй этаж. Вторая комната по коридору – его, только в первую не суйте свой нос, если хотите остаться живым.

Женщина спрятала гинею за пазуху и, быстро сбежав по ступенькам, исчезла за дверью полуподвала, а герцог отправился искать указанный ею кабачок. Свернув за угол, он сразу же наткнулся на это убогое заведение. Обшарпанный фасад, немытые окна и облезлая дверь, над которой болталась на ветру достаточно новая красная вывеска с грубо намалеванным фазаном, – производили гнетущее впечатление.

– И здесь живет мой маленький брат, – с горечью пробормотал Чарльз, – такая жестокость к собственному ребенку – одно из незыблемых правил великого герцога Гленорга.

Он пересек улицу и толкнул дверь. Большая комната, в которую он попал, была заполнена людьми, сидящими за грубо сколоченными столами. Хотя людьми их назвать было трудно, скорее, сюда подошло бы слово «отребье».

Решив, что его сейчас вполне могут выпотрошить, Чарльз повел локтями, и оба пистолета, закрепленные в рукавах, скользнули в его ладони. На его счастье, в воздухе висел густой табачный дым, а посетители этого сомнительного кабака были заняты элем и едой, поэтому пока еще не обратили внимания на вошедшего.

Герцог быстро осмотрелся и в левом углу увидел широкую деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Пользуясь тем, что его пока никто не заметил, Чарльз быстро прошел в угол и в три шага взлетел на второй этаж. У входа в коридор он замер, ожидая реакции сидевших внизу людей на свой поступок. Но никто не побежал за ним, поэтому, переведя дух, он, легко ступая, двинулся по коридору. Вторая дверь была слегка приоткрыта, и сквозь щель он заглянул внутрь.

За столом, напевая какую-то песню и покачиваясь в такт музыке, сидел молодой человек с золотистыми кудрями до плеч и с большими голубыми глазами в пушистых, как у девушки, черных ресницах. Он был красив какой-то неземной красотой, какой бывают красивы только ангелы, но этот ангел был падшим. Он был мертвецки пьян. Чарльз приоткрыл дверь и тихо вошел в комнату. Кроме молодого человека в помещении никого не было. Поющий человек не обратил на герцога никакого внимания.

– Джон, посмотри на меня, – попросил Чарльз и сильно тряхнул молодого человека за плечи. – Собирайся, поедем домой.

Затуманенный взгляд златокудрого красавца с трудом сфокусировался на герцоге.

– Оставь меня, Флинт, – отмахнулся он, – чего ты хочешь от меня, я много раз говорил тебе, что ты мне не нужен, я не люблю тебя и спать с тобой не буду.

– Джон, это я, Чарльз, посмотри на меня, пожалуйста, – взмолился герцог, – нам нужно уходить отсюда как можно скорее.

– Чарли? – удивился пьяный, в глазах которого забрезжило какое-то понимание, – как ты меня нашел?

– Долго рассказывать, вставай, мы сейчас уходим, – отмахнулся герцог, подхватил Джона под мышки и повел к двери. На ходу герцог спросил: – Кто такой Флинт?

– Главарь местной шайки грабителей, он живет в соседней комнате, – вяло пробормотал его брат, – а куда ты меня ведешь?

Вопрос был не праздным. Герцог оставил кэб на тихой улочке на границе этого бандитского квартала и обещал вознице целое состояние, если тот дождется его возвращения из Сохо. До экипажа, если он еще ждет, быстрым шагом идти минут пятнадцать, но с пьяным на руках дойти до кэба становилось очень проблематично. Чарльз оглянулся по сторонам и увидел кувшин с холодной водой, стоящий на щербатом умывальнике. Он подтащил брата к раковине и, наклонив ему голову над тазом, вылил всю холодную воду на золотые кудри.

– Ух, ты с ума сошел, – вскинулся разъяренный молодой человек, но потом взгляд огромных голубых глаз прояснился, и он спросил:

– Чарли, это ты?

– Я, и пришел за тобой, мы немедленно уезжаем домой, а завтра едем в Гленорг-Холл.

– А как же отец? – испуганно спросил Джон, – брат, я не хочу его видеть.

– И не увидишь: он умер, и уже похоронен рядом с нашей матушкой, а сейчас прошу тебя, возьми себя в руки, нам нужно пройти мимо банды разбойников, а потом по ночным улицам выйти из Сохо, что и трезвому совсем не просто.

– Нет, банда сегодня работает где-то в богатых районах, их еще часа два не будет, – успокоил Джон, – бери меня под руку и шатайся как я, никто на нас не обратит внимания.

Герцог последовал совету брата, и они, шатаясь, спустились с лестницы. Действительно, внизу сквозь табачный дым их фигуры смотрелись силуэтами, а когда Джон начал напевать соленую портовую песню, кто-то за ближайшим к выходу столом громко засмеялся. Братья вышли на улицу, и Чарльз с облегчением вздохнул. Теперь он обнял брата за плечи и потащил к той улице, где оставил экипаж. Оставалось добиться того, чтобы Джон передвигал ноги и не заснул на ходу. Решив, что нужно разговаривать с братом, он принялся задавать вопросы:

– Что связывает тебя с бандитами?

– Ничего, – удивился Джон, – Флинт хочет меня, но я его не люблю, поэтому я ему отказал. Но он объявил всем, что я принадлежу ему, теперь все обходят меня стороной.

– Понятно, – вздохнул герцог, – расскажи, как ты жил после того случая?

– Ты называешь это «случаем»? – даже пьяный, Джон обиделся и попытался отстраниться от брата, – когда на твоих глазах родной отец убивает твоего любимого человека, ты считаешь, что «случай» – вполне подходящее слово?

– Извини, ты прав, – согласился Чарльз. Он искоса посмотрел на брата, висящего на его плече, и вспомнил того красивого, как херувим, двенадцатилетнего мальчика в бархатном костюмчике, отчаянно рыдающего над трупом своего учителя в кабинете отца.

Джон с детства отличался любовью к искусству и литературе, и гордый его успехами, отец пригласил в Гленорг-Холл в качестве учителя для своего младшего сына самого модного поэта сезона. Все знали, что молодой поэт – младший сын в обедневшем графском роду – совсем не имеет источников дохода, и самые благородные и богатые семьи приглашали его стать учителем их сыновей, но тот всем отказывал. Принял он только предложение герцога Гленорга, после того, как увидел отца и сына на прогулке в Гайд-парке.

Поэт был женат, но никто тогда не знал, что он женился только в надежде поправить свое финансовое положение на обожавшей его стихи молодой девушке. Быстро промотав ее приданое за карточным столом, поэт отослал девушку в дом отца, заявив, что ему не на что содержать жену, а сам остался в столице в кругу богемных друзей. Приняв предложение герцога, он переехал в Гленорг-Холл и начал занятия по литературе со своим одаренным двенадцатилетним учеником.

Чарльз, которому тогда исполнилось двадцать два года, большую часть времени проводил в Лондоне в веселой компании принца Уэльского и не придал никакого значения тому, кто обучает его единственного любимого младшего брата стихосложению. Всё изменилось для него в ту ночь, когда на очередной пирушке один из гостей Принни, как звали в их компании принца, рассказал, что у них с поэтом общий любовник – прелестный мальчик тринадцати лет, которому они снимают дом за городом. Чарльз тогда скакал в Гленорг-Холл всю ночь, собираясь застрелить учителя своего маленького брата, если тот успел растлить мальчика. Но он опоздал: вбежав в кабинет отца, он увидел его стоящим в ледяном молчании над трупом поэта. Джон рыдал на груди у застреленного учителя.

Он тогда схватил мальчика на руки и унес в его спальню, где поручил заботам старой няни, вырастившей их обоих, и добрейшей тетушки Ванессы, а сам пошел к дворецкому Сиддонсу, знавшему всё и вся в доме. Тот рассказал Чарльзу, что слуги донесли ему, что учитель приходит в спальню мальчика ночью, когда няня и тетка уже спят. Он доложил всё хозяину, и разъяренный герцог, ворвавшись в спальню сына, обнаружил мальчика в постели в объятиях учителя. Герцог велел поэту через пять минут быть у него в кабинете, и когда тот вошел в комнату – сразу прогремел выстрел. Никто не догадался, что лорд Джон крался за своим учителем и подслушивал под дверью. Сразу же после выстрела он ворвался в кабинет отца и, крича, кинулся на труп поэта. Остальное Чарльз знал и сам. Он вернулся в кабинет, из которого слуги уже вынесли тело, и остановился перед отцом.

– Как вы поступите с Джоном, милорд? – спросил он.

– Я больше не знаю человека с таким именем, – холодно ответил герцог, – больной мальчишка поедет туда, где ему и положено быть – в Бедлам.

Когда Чарльз услышал о том, что двенадцатилетнего мальчика собственный отец собирается запереть в известный своим жесточайшим режимом содержания сумасшедший дом, он взорвался. Те обвинения в жестокости и преступном эгоизме, которые он бросал в лицо отцу, было невозможно простить. Когда же он в довершении своей речи обвинил герцога в том, что тот не может простить Джону смерть их матери, умершей в родах, побледневший отец ударил его в лицо рукояткой пистолета, всё еще лежащего на столе.

– Если тебе так дорого это мерзкое существо, – процедил герцог сквозь зубы, – ты можешь выкупить его судьбу.

– Что это значит? – не поверил услышанному Чарльз.

– А это значит, что ты отправляешься на все четыре стороны и никогда больше не напоминаешь мне о своем существовании, а то содержание, которое ты от меня получал, пойдет на обеспечение жизни этого извращенца, которого ты называешь своим братом, в Шотландии. Он будет жить там под охраной, но у него будут учителя, конечно, только женщины. Ну, что?

– Я согласен, – коротко сказал Чарльз и вышел из кабинета. На рассвете он разбудил в домике около конюшни Требса, передал ему все дела по своей племенной книге и, собрав вещи, уехал. Из наследства матери, полученного за год до этого случая, он оплатил офицерский патент и через неделю ушел в свое первое плавание. И вот теперь он тащил на плечах повзрослевшего брата, которого совсем не знал, и даже не понимал, любит ли он его, как прежде.

Но сейчас это было не главное, сейчас нужно было унести ноги из этого злачного места. Джон вроде бы начал трезветь, по крайней мере, он начал двигать ногами более уверенно. Герцог сразу же воспользовался моментом, увеличив скорость. Теперь он почти бежал, таща брата за собой. Наконец, он увидел тихую улочку, где в тени деревьев стоял его кэб.

– Слава Господу, – обрадовался Чарльз, – он дождался нас.

Через пару минут он впихнул брата в экипаж, уселся сам и крикнул вознице адрес своего дома на Аппер-Брук-стрит. Кучер с облегчением перекрестился и ударил лошадь вожжами. Еще через полчаса они вошли в калитку родного дома. Герцог оставил кэб около ворот, договорившись с возницей, что на рассвете он отвезет их в Гленорг-Холл. Через три часа он вывел сумрачного, но уже протрезвевшего Джона из дома и усадил рядом с собой в экипаж.

– Как ни крути, Джон, нас с тобой на свете – только двое, и ради нашей матери мы должны попробовать начать новую жизнь, – предложил Чарльз и ободряюще улыбнулся брату, а тот ответил ему робкой кривоватой улыбкой.

Подумав, что Джон даже разучился улыбаться, герцог дал себе слово, что вернет брата к жизни, заставив перешагнуть через эти ужасные восемь лет. Задача была очень непростой, но кроме Чарльза ее решить было некому.

Дав сигнал трогаться, герцог откинулся на подушки сидения рядом со сразу задремавшим братом. Он посмотрел в окно экипажа, проезжавшего мимо соседнего дома, и обомлел. На подоконнике одного из окон, распахнутых из-за летней духоты, сидела зеленоглазая девушка. Склонив голову к плечу, она мечтательно смотрела на розовеющий край неба, и распущенные волосы цвета красного дерева, соскользнув с подоконника, свешивались вдоль стены до резного фронтона окна первого этажа. На ней была надета только тоненькая ночная рубашка, обнажившая одно белое плечико, да и всё ее изящное тело было отлично видно сквозь почти прозрачный батист. Она скользнула веселыми зелеными глазами по проезжающей карете, потом пожала плечами и засмеялась.

– Какое бесстыдство, – выругался раздраженный после тяжелой ночи и мучительных воспоминаний Чарльз.

Молодой человек подумал, что как ни жаль, но девушка – такая молодая, а уже потаскуха. Он закрыл глаза, чтобы не видеть красавицу, которая тогда на корабле затронула какие-то тайные струны в его душе, а на поверку оказалась очередной распутной бабенкой. Приказав себе больше не думать о ней, а сосредоточиться на проблемах брата, герцог через полчаса уснул и проснулся уже к вечеру у ворот Гленорг-Холла.

Глава 10

Первый день в Лондоне обрушил столько впечатлений на голову Долли, что она так и не смогла заснуть. Теплая ночь ласковой прохладой манила ее наружу, к звездам, тишине спящего сада, но девушка так и не рискнула выйти из комнаты в новом для себя месте.

Лежать в кровати, глядя в потолок открытыми глазами, ей уже не хотелось и, соскочив с постели, княжна подошла к окну и уселась на подоконник. Была середина ночи, и над тихим аристократическим районом, где жила семья ее брата, стояла звенящая тишина. Звезды на ясном небе еще не начали меркнуть, а ярко сверкали над ее головой, переливаясь бриллиантовым блеском.

– Как хорошо… – прошептала Долли, обняла колени руками и посмотрела на восток, откуда должно было встать солнце. Решив, что дождется восхода, а потом оденется и пойдет в сад, девушка села поудобнее, приготовившись ждать. Ее мысли сами собой вернулись к событиям этого дня.

Утром, встретив в порту, брат повез их в дом своей семьи, и по дороге рассказал, как нашел жену и сына в Англии:

– Той весной, когда я вернулся раненый из Бельцев, я ничего не рассказал вам – просто не мог, так было тяжело. Вы помните, что я отправился выполнить волю государя и взять в жены единственную наследницу древнего и богатого рода графиню Бельскую. Когда я приехал, отец девушки был еще жив, он благословил нас и скончался на следующий день после нашей свадьбы. Я не хочу рассказывать вам подробности – сейчас не время и не место, скажу только, что мою Катю я полюбил с первого взгляда и очень надеялся, что она, привыкнув, сможет ответить мне взаимностью.

Я не учел только одного: все смерти родственников, произошедшие в этой семье меньше, чем за год, сделавшие Катю единственной наследницей богатств рода, не были естественными. Двое авантюристов, подделав документы, надеялись захватить наследство графа Бельского, а для этого мы с Катей тоже должны были погибнуть. Мне, ей и ближайшему соседу Иваницкому подкинули письма, спровоцировавшие дуэль между мной и этим молодым человеком. Пока я лежал раненый в Ратманово, Катя, поняв, что беременна, опасаясь за свою жизнь и жизнь нашего ребенка, уехала в Санкт-Петербург. Там от поверенного семьи она узнала, что отец перед смертью распорядился купить на ее имя в дом в Лондоне, а деньги оставил для нее в английских банках. Тогда моя жена и отправилась в Англию.

Я, как вы знаете, был призван императором на службу и не смог до войны вырваться к ней, потом было мое ранение под Бородино, когда все посчитали меня убитым. Газету, где мое имя было опубликовано среди имен тех, кто погиб, привезли и в Лондон. Услышав о моей смерти, Катя потеряла сознание, и у нее начались преждевременные роды, которые, слава богу, закончились рождением нашего сына Павлуши, но сама она тогда чуть не умерла. Когда же я в декабре двенадцатого года, получив отпуск у государя, собрался выехать в Англию к жене, мне сообщили, что корабль, на котором она плыла, потопили французские сторожевики. Никто тогда не знал, что, жалея Катю, плохо переносившую качку, капитан сделал незапланированную остановку в Лондоне и высадил там пассажиров, чем спас им жизнь. Вот так и получилось, что мы оба считали себя вдовцами.

Два месяца назад император Александр получил из Лондона от своей сестры Екатерины Павловны письмо, которое вы, тетушка, написали в Ратманове, а Элен повезла в Санкт-Петербург. Мы решили, что моя сестра находится в Лондоне. Государь отпустил меня в отпуск, и я помчался сюда, направив и вам приглашение ехать в Англию. Но вместо Элен я нашел в Лондоне мою Катю и маленького сына. Письмо же было переправлено в российское посольство в Лондоне из Дижона, и отправляла его из Франции дама под вуалью, заплатившая курьеру целое состояние за доставку.

Еще в Париже я выяснил, что полковника, который увез Элен из Марфина, звали маркиз де Сент-Этьен. Он женился на нашей сестре в ночь перед боем, в котором погиб. И как странно шутит судьба – этот человек умер у меня на руках на поле боя через несколько часов после того, как стал моим зятем, правда, тогда я этого, конечно, не знал. Как только закончится визит императора Александра в Англию, я сразу же вернусь в Европу и при первой же возможности поеду в Дижон. По крайней мере, мы теперь знаем, что три месяца назад наша сестра была жива и находилась в Дижоне.

Закончив свой рассказ, Алексей посмотрел на молчащих женщин. Он сам понимал, что его история настолько фантастическая, что принять ее сразу сложно.

– Да, мои дорогие, все было именно так, – подтвердил он и улыбнулся, – надеюсь, что вы поверите мне окончательно, когда увидите моих жену и сына.

Коляска остановилась около кружевных кованых ворот. За ними был виден сад, полный роз, а в глубине высился величественный трехэтажный дом. Почтительный слуга отворил ворота, коляска покатилась по мощеным дорожкам и остановилась перед широким крыльцом под греческим портиком с белыми мраморными колоннами.

– Прошу вас, – пригласил князь, спустившийся первым. Он подал руку тетушке и оглянулся на молодую женщину с ребенком на руках, появившуюся в дверях, – похоже, нас уже встречают.

Молодая княгиня была очень хороша: высокая, стройная, с фигурой греческой богини она двигалась легко и грациозно. Густые каштановые волосы, расчесанные на прямой пробор, подчеркивали тонкую красоту овального лица юной мадонны с полотен итальянских мастеров. Но непередаваемое очарование этому лицу придавали огромные очень светлые серо-голубые глаза в пушистых черных ресницах и медленная обворожительная улыбка. Мальчику, которого она держала на руках, было около двух лет, и он был маленькой копией князя Алексея, только глаза у него были материнские.

– Добро пожаловать, – радушно пригласила красавица, – если бы вы знали, как я рада, наконец, познакомиться с остальными членами семьи.

Передав сына мужу, она по очереди обняла тетушку и девушек, а потом, взяв Евдокию Михайловну под руку, повела всех в дом. В гостиной их встретили красивая черноволосая женщина, возраст которой Долли определила как «за тридцать», и изящная девушка, скорее всего, ровесница Лизы с роскошными золотисто-рыжими волосами и аквамариновыми глазами.

– Это – мои самые близкие друзья, – представила их гостям княгиня, – мадемуазель Луиза де Гримон и ее племянница герцогиня де Гримон. Но, пожалуйста, раз мы все родные, давайте звать друг друга по именам, меня все зовут Катя, моих подруг – Луиза и Генриетта.

Она повернулась к графине Апраксиной и спросила:

– Можно мне называть вас тетушка, так же, как вас зовут все остальные Черкасские?

– Тетушка, – нежный детский голос повторил за матерью незнакомое слово, и все повернулись к малышу, сидевшему на руках отца.

– Конечно, дорогая, – согласилась Евдокия Михайловна, – устами младенца глаголет истина.

Катя и Луиза повели гостей в их комнаты, а князь Алексей поехал в резиденцию государя на службу. Девушкам выделили три соседние спальни в левом крыле второго этажа, а тетушке большую спальню в правом. Долли с интересом оглядела свою комнату. Ей показалось, что английский стиль отделки комнат более сухой и лаконичный, ведь в их домах комнаты и мебель производили впечатление более роскошных, чем здесь. Но присмотревшись, она оценила неброское изящество и изысканность светлой шелковой обивки, тонкость цветочных рисунков, светлый тон ореховой мебели и вышивку белой гладью на шелковом покрывале кровати. Все было неярко, но очень стильно.

Долли задумалась. Если в Англии так обставляют комнаты, как же здесь одеваются? Девушка уже заметила, что Катя, Луиза и Генриетта были одеты в необыкновенные легкие платья с тонкой вышивкой.

Было похоже, что изделия девичьей из Марфина не произведут здесь особого впечатления, но раз они никуда не собираются ходить, дома вполне можно носить и это. Княжна посмотрела на свое светло-зеленое шелковое платье и снова засмеялась, представив, что подумали эти милые француженки, глядя на них. Скорее всего, они решили, что приехавшие русские – беспросветные деревенщины. Это показалось ей таким забавным, что она громко расхохоталась и, смеясь, повалилась на кровать.

– И что же такого веселого? – удивилась заглянувшая в комнату Катя, – ты так весело хохочешь.

– Я подумала, что Луиза и Генриетта посчитали нас деревенщинами, – произнеся последнее слово, девушка снова зашлась смехом, – деревенщинами в лаптях.

– Почему в лаптях? – тоже захохотала во весь голос Катя.

– Ну, не знаю, – ответила Долли. Она вскочила и, свесив руки, в перевалку, как медведь, прошлась по комнате, – просто русские деревенщины в лаптях.

Теперь уже обе девушки хохотали до слез. Первой отсмеялась Катя.

– Ладно, не смеши меня больше. Луиза, Генриетта и я – мы все одеты в платья из нашей мастерской, если вы захотите, мы и вам сошьем любые наряды – это будет моим подарком вам всем к приезду в Лондон.

– Как, ваша мастерская? – удивилась Долли, – вы что, ее купили?

– Нет, мы ее создали, – Катя с удовольствием начала рассказ. – Я встретила Генриетту и Луизу два года назад, они – сестра и дочь герцога де Гримона, казненного революционными властями во Франции. Луиза очень хорошо шьет и рисует, и первые платья она сшила и вышила мне сама. У нее была мечта – создавать красивые платья и продавать их. Я дала денег, и мы купили здание заброшенной фабрики, из которой сделали модную мастерскую и жилой дом для работниц. Луиза сама наняла французских швей-эмигранток. Так начала работу наша мастерская. А потом в дело вошла твоя тезка – Долли, жена российского посланника в Лондоне графиня Дарья Христофоровна Ливен. Она предложила нам план, как ввести эти платья в моду и как организовать продажи. Мы приняли ее в нашу компанию, и теперь нас трое акционеров: я, Луиза и Долли. Помогает нам мой поверенный Иван Иванович Штерн, он возит сюда ткани и отделку и отправляет готовые платья на континент.

– Какие вы молодцы! – восхитилась Долли, восторженно глядя на невестку. – Я тоже мечтаю самой делать любимое дело и зарабатывать себе на жизнь: хочу разводить лошадей! Дома, когда я говорю об этом, все считают, что я шучу.

– Конечно, мы тебя понимаем, но если хочешь разводить лошадей – ты приехала туда, куда нужно: в Англии – самые лучшие верховые лошади.

– Да, моего любимого коня Лиса, что остался в Ратманово, папа выписал из Англии, – согласилась Долли, – если бы ты знала, как я по нему скучаю. Но все равно, я решила пересидеть здесь два с половиной года, пока мне не исполнится двадцать один, тогда я получу большое наследство от мамы и бабушки и смогу сама распоряжаться своей судьбой. Ты разрешишь мне остаться так надолго?

– Понятно, ты не хочешь выходить замуж, – догадалась Катя, – боишься, что муж будет стеснять твою свободу?

– Да, я, наверное, никогда не выйду замуж, я презираю всех мужчин, кроме Алекса. Ты не знаешь, что случилось со мной и Дашей Морозовой, но если согласна слушать, я все тебе расскажу, – девушка вздохнула и начала свой рассказ со встречи с Лаврентием Островским у водопада в Ратманово и закончила отъездом из Москвы.

– Теперь ты понимаешь, почему я хочу свободы, а в Англии тетушка и Алекс не будут подсовывать мне «подходящих» кандидатов в женихи. Лошади лучше, чем люди, это – удовольствие и работа.

– Дорогая, то, что произошло с вами, ужасно, но, поверь замужней женщине, чья жизнь тоже не была безоблачной с самого начала: отношения между мужчиной и женщиной могут быть и совсем другими – прекрасными, нежными и такими волнующе приятными. Пожалуйста, не зарекайся от них.

– Ну, хорошо, если ты меня не выгонишь, обещаю не зарекаться. Мне жаль только одного – я из Англии не смогу отомстить обоим своим врагам.

– Первый враг – этот Островский, а кто второй? – удивилась Катя.

– Князь Василий, конечно. Я везде вожу с собой шпагу Алекса и пистолеты крестного, чтобы расквитаться с ним за Элен, – объяснила княжна.

– Судьба уже взяла роль судьи на себя, – тихо заметила Катя, – почти два месяца назад ваш дядя поскользнулся на пороге этого дома, упал и ударился головой, ему сделали операцию, но той же ночью он умер.

– Не может быть! Как он попал в Лондон?

– Он приехал в Лондон, скрываясь от российских властей, ведь император Александр объявил его в розыск, узнав от Алексея, что его дядя – убийца. Потом князь Василий понял, кто мы с Павликом, и начал следить за домом, а тут приехал Алекс, и наша семья воссоединилась. Однажды, когда мы сидели вдвоем в гостиной, дядя с двумя пистолетами в руках появился в дверях, он хотел убить нас обоих, чтобы стать опекуном нашего сына и получить оба состояния: моё и Алекса. Князь Василий, наверное, уже был безумен, ведь он с радостью рассказал нам, что подстроил падение с лошади вашего отца и отравил вашу матушку, а спустя три года – бабушку, которая догадалась о его преступлениях.

Дядя убил бы нас, если бы не ваш кузен – его сын, князь Николай, он тогда гостил у нас и, услышав голоса, спустился в гостиную. Николай сбил князя Василия с ног, а Алексей разоружил его, и нам показалось, что дядя при падении потерял сознание. Мужчины подошли ко мне, а в это время князь Василий вскочил и бросился к выходу, но на мраморных ступеньках вестибюля поскользнулся и упал, ударившись головой.

Мужчины отвезли его в клинику, и доктор сказал, что операция прошла успешно, но через несколько часов он пришел в себя, увидел около своей кровати сиделку и принял ее за покойную Анастасию Илларионовну. Князь Василий закричал: «Матушка, нет!..» Потом он вскочил с постели, пробежал несколько шагов, упал и умер. Это был день рождения вашей бабушки. Она забрала своего сына с собой…

Катя замолчала. Она побледнела и в волнении прохаживалась по комнате, было видно, что эти воспоминания для нее до сих пор тяжелы. Долли подошла к ней и обняла.

– Все уже в прошлом, и, если сказать честно, я рада, что мне не придется больше иметь дело с этим мерзавцем. Я знала, что он отравил нашу матушку – мы нашли шелковый мешочек с отравой около ее постели в Марфино, но я не знала, что он причастен также к смерти папы и бабушки. Значит, бабушка вместо нас сама покарала преступника…

– Да, английская сиделка записала печатными буквами русские слова, которые кричал князь Василий, – подтвердила Катя и зябко поежилась, – может, мы больше не будем говорить на эту тему?

– Конечно, давай поговорим про приятные вещи. Можно, чтобы платье сшили и Даше Морозовой? Мы всё делим на троих, ведь решение девушки поступить к тете компаньонкой было вынужденным, поэтому мы с Лизой стараемся сгладить разницу в нашем положении.

– Я с самого начала рассчитывала и на нее, – подтвердила Катя. – Пойдем к Луизе, пусть она снимет с вас мерки и, может быть, сразу предложит какие-нибудь идеи.

Девушки заглянули в соседние комнаты. Лиза спала, измученная морской болезнью, а Даша с готовностью отправилась с ними. Луиза радостно закивала головой, услышав предложение Кати: