Текст книги "Список мечт. Повести и рассказы"

Глава 3

14

Спустя месяц, в середине декабря, Андрей отмечал свой день рождения. Аня, по совету девчонок с аэробики, отправила письмо-заявку на радиостанцию «Тихий океан». Диктор перед началом сеанса связи с пароходами объявлял: «Наша радиостанция ведёт своё вещание на Тихий и Индийский океаны и восточный сектор Арктики».

Аня заранее посмотрела на карте в библиотеке детского клуба, находится ли китайский порт, который ей сообщил Андрей как место ремонта теплохода, в одном из двух океанов. В самый раз! Восточно-Китайское море – в Тихом. Аня из разговоров с мужем уже знала, что все моря имеют принадлежность к океанам. Кроме внутренних, материковых, типа Чёрного и Каспийского.

В студии зачитали подводку к песне: «Анна Верещагина поздравляет Андрея Космачёва с днём рождения и желает скорейшего возвращения в родной порт». Мелодию Анна попросила поставить модную: «Ночное рандеву».

Андрею нравилась эта песня, Аня знала. Нередко, готовя ужин на кухне, он напевал себе негромко: «Ночное рандеву – час разлуки, ночное рандеву – шанс от скуки…». Какие слова там ещё есть – Аня не прислушивалась. Какие могут быть подводные камни для девушки в двадцать лет?

«Врываюсь в мир огней и случайных встреч, оставив за собой всё, что не сберечь…»

В кают-компании после ужина свободные от вахты моряки оставались послушать по радиоприёмнику приветы с берега. Андрей тоже был здесь и, смущённый неожиданным подарком жены, позвал всех, кто хочет, к себе – отметить личный праздник.

Подмениться на свою ночную вахту он попросил второго помощника. Немудрёное дело – в долгом отрыве от родных заморское спиртное приносилось с берега и употреблялось по желанию и возможностям каждого. Другое дело, что на вахту управления судном (даже и во время стоянки в порту) после распития алкоголя вставать было строго запрещено.

В разгар мужских посиделок и разговоров «за жизнь» за бутылкой китайской водки с подручной закуской в каюту к Андрею постучалась судовой повар Люба со сдобой собственного изготовления. Огромный, размером с противень пирог с яблочным повидлом вызвал бурю восторгов у моряков.

Любе тут же уступили место рядом с именинником и предложили сказать тост. Полная сил и энергии, в прямом и переносном смысле, таскавшая тяжёлые бачки с супом на камбузе как кастрюли на городской кухне, девушка смущаться не стала. Положив пухлую, без признаков маникюра, руку на плечо Андрею, она сказала:

– А я смотрю, в судовой роли первые именины в этом рейсе, да и решила испечь пирог. Задержалась чуток, пока заготовки на завтра делала на камбузе.

Притянув за плечо Андрея к своей могучей груди, повар продолжила:

– Желаю тебе капитанских лычек на погонах! – И, обращаясь ко всем, кто поместился в небольшую каюту третьего помощника, продолжила: – Давайте замахнём по маленькой, что ли?

Компания дружно поддержала боевую подругу по рейсу.

Ближе к ночи моряки разошлись по своим каютам. Изрядно выпивший Андрей привалился к мягкому, уютному телу Любы. В его хмельном мозгу бродила мысль: «Какая пышная Любаня, как Светка моя в деревне была. Мама бы одобрила такую невестку и внукам бы радовалась. А то полгода живём уже с женой – и никакой прибавки в этом деле.»

В затуманенном алкоголем сознании эта мысль перемежалась с голосом певца Криса Кельми, пару часов назад исполнившего в записи музыкальный привет для именинника в кают-компании:

«И, сбросив в темноте грусть иных забот, продолжим до утра призрачный полёт.»

15

Новый год дружный коллектив телевизионщиков отмечал в самой большой студии. А что? Есть зал для столов и подиум для танцев, есть аппаратура и собственный диджей – Никита. Есть Дед Мороз – ведущий новостного эфира Семён Васильевич с хорошо поставленной дикцией, и Снегурочка – блондинка с голубыми глазами – Аня Верещагина.

Профессионально написанный сценарий скучным быть не мог. Аня, отработав роль, переоделась в праздничное красное платье, обвилась мишурой и веселилась вместе со всеми. Викторины и конкурсы сменялись танцами, шампанское и оливье всё никак не кончались.

Глубоко за полночь, когда компания изрядно поредела, для самых крепких оставшихся диджей поставил медленную композицию и объявил: «Господа, а сейчас – „белый танец“, дамы приглашают кавалеров!»

Аня своим абсолютным слухом с первых нот узнала ту песню, которую Никита поставил в день их первой встречи в фонотеке. «Леди ин ред», ну да, «леди ин ред»! Та самая! То ли шампанское вскружило голову, то ли всеобщая атмосфера праздника подействовала, но Аня направилась к аппаратуре и протянула руку к Никите:

– Можно тебя на танец?

Никита вышел из-за пульта, взял Аню за руку и повёл на танцпол. За три минуты танца они не сказали друг другу ничего. Певец говорил за них все слова, чередуя их с фортепианным полётом мелодии. Его волшебный тенор, в самых высоких нотах переходящий на альтино (Аня знала в этом толк), проникал ей в душу, заползал между девичьими лопатками в ложбинку по спине и покрывал её мурашками.

Укрытое крепкой мужской рукой её обнаженное левое плечо не могло скрыть мелкую дрожь, и только сильный обхват за талию другой его рукой не дал ей свалиться в обморок от внезапно нахлынувших, неизведанных ею раньше чувств.

Последняя, одинокая нота на фортепиано прозвучала как удар колокола для неё. «Открылась бездна, звёзд полна…»

– Я провожу тебя, – шепнул ей в поклоне Никита.

Прогулка по ночному городу, тихого в предутренней дремоте, прерывалась звуками скользящих мимо такси.

– Никита, а ты английский знаешь? – Аня заговорила первая, чтобы как-то снять напряжение, охватившее в танце и не отпускавшее её.

– Ну как все, в объёме школы и технического института. А почему вопрос?

– Тогда ты сможешь мне перевести слова песни, под которую мы танцевали. Я французский учила.

– А, так это и без перевода ясно. «Леди ин ред» – женщина в красном. У тебя же красное платье сегодня?

– А что тебе ещё ясно? – вопросом на вопрос ответила Аня.

– Ничего пока не ясно.

– А что там, в песне, конкретно, про женщину, что?

– Дословно или близко к тексту? – Никита шутил и наслаждался морозной красотой девушки в свете уличных огней.

– Ну, хотя бы в целом, не просто же о платье мужчина поёт. Кстати, а кто поёт?

– Крис де Бург его зовут. А поёт он о том, как прекрасна девушка в красном платье, и её волосы в блеске огней. И как много мужчин хотели бы танцевать с ней, и им только дай шанс! Ишь, негодяи какие! А я был слепцом, я не замечал тебя раньше, и вот наконец мы танцуем с тобой лицом к лицу. И я бы хотел, чтобы это длилось вечно… Моя женщина в красном.

Аня остановилась. И она молчала, и он молчал. Никита взял её руки в перчатках, осторожно снял одну, с правой руки, и, поднеся, к губам, поцеловал каждый пальчик. Потом прижал всю ладонь к губам и начал согревать её своим дыханием.

– Аня, мне кажется, я тебя уже всю изучил. Когда мне приносят плёнку на озвучку, я смотрю на кадры с тобой, пишу звук и просчитываю каждое твоё движение, поворот головы, наклон и…

– Никита, я пойду… – Аня терзалась моментом, не понимая, что происходит, как ей себя вести, что нужно говорить и что не нужно говорить. – Спасибо, что проводил.

Он понял, что настаивать на чашке кофе будет глупо и пошло.

– Хорошо. Где твой дом? Миллионка не спокойный район, давай я до подъезда тебя доведу.

– Проводи через арку, а во дворе уже не страшно.

Аня пошла к своей нетопленой пещере, а Никита стоял и ждал: в каких окнах двухэтажного дома зажжётся свет.

В первый рабочий день года режиссёра Светлану ждал от звукорежиссёра блиц-допрос, который внёс окончательную ясность: Аня замужем, сама из балетного училища города Москва, муж в рейсе. Первое обстоятельство убивало напрочь, второе нейтрально, третье давало надежду.

16

– Какая девушка пластичная. Гнётся, как пластилин, выворотность шикарная и двигается, как богиня. – Мама Никиты, Ольга Николаевна, подавая завтрак мужу и сыну, показала на экран. – Вот эта, в центре. Чудо, как хороша!

Никита мог и не смотреть в телевизор, он и так знал, кого показывают в это время на телеканале, на котором он работает…

– Наверняка балетом в детстве занималась, в студии какой-нибудь. Жалко, что нашей школы тогда ещё не было, а так наверняка бы к нам родители привели, с такими-то данными, – продолжила Ольга Николаевна, взбивая сливки к утреннему кофе.

Она работала концертмейстером в хореографической школе и всех немногочисленных пока выпускников знала в лицо.

– Мама, она в Москве училась.

– А ты откуда её знаешь?

– По работе. – Никита не хотел говорить больше, чем есть на самом деле. Да и на самом деле говорить-то и не о чем. Проводил девушку после праздника домой, а она оказалась замужем. Вот и всё.

Не отличаясь брутальной красотой, Никита не обольщался по поводу внимания женского пола. Юношеские влюблённости миновали, бывали интересные встречи, конечно, но та, единственная, всё как-то не встретилась к двадцати семи годам. Аня, вот да, девушка что надо. Но как к ней подберёшься? С какого бока, если замужем?

– Нам бы такую, – как будто продолжила мысль сына Ольга Николаевна. – Наш хореограф, Юлия Юрьевна, как раз переживает, что некому сыграть взрослую женскую роль в выпускном спектакле. Хочет новую постановку для наших деток сделать. Солист есть, постановщик танцев из театра, а солистки нет. Ты не мог бы подробнее разузнать о ней, где она училась, что умеет?

– Мама, я с ней не вижусь. Там операторы, режиссёры с ней программу пишут, а мне только плёнки приносят на озвучку. Но, если увижу её, попробую поговорить.

Февральский ветер задувал в подворотню и снег, и пыль, и мусор, и песок. Его зачем-то любят строители сыпать с лихвой между тротуарной плиткой, для устойчивости композиции, наверное. Или чтоб люди не скользили по вечному гололёду, который в снежную зиму покрывает в дни оттепелей половину Владивостока. И до марта, пока сам не растает, не соскрести его никаким трактором с тротуаров.

Вот и здесь, в проходе между домами на Миллионке, вокруг застывшего на теневой стороне арки ледяного сугроба кружило маленькое торнадо из серо-бурой смеси.

Никита пришёл сюда после работы без особой надежды увидеть Аню, но чем чёрт не шутит? Пришла же она на новогодний корпоратив одна. Может, он, господи, муж её этот, ещё не вернулся из рейса, ведь по полгода бывают, и дольше даже. В студии она с девушками появлялась только раз в месяц для записи очередного комплекса упражнений, а где они репетируют – он не знал.

Окна её квартиры были темны, оставалось ждать. И не попасться при этом на глаза, если Аня появится с мужем.

Никита, как швейный челнок, ходил сквозь арку во двор, проверяя свет в окнах, и обратно на улицу, вглядываясь вдоль узкого тротуара в обе стороны.

Сама улица, называемая горожанами «Торговой», была заставлена сотней однотипных киосков с ширпотребом. Этот квартал был пешеходным, только изредка сюда заезжали мобильные грузовички, подвозящие товар продавцам. В 90-е годы иметь в распоряжении такой киоск – значит обеспечить себе безбедное существование.

Прямо на раскрытых железных ставнях висели на вешалках костюмы, куртки, брюки. На узких прилавках теснилось по одному ботинку из пары (второй выдавали на примерку). За стеклом пряталась косметика и видеокассеты. Тут же – «бутики» с корейским печеньем «Чоко-пай», китайской сухой лапшой, русским алкоголем. По углам подворотен жались продавцы валюты с табличками на куртках с нарисованным значком «$».

Основной «торговый центр» города был всегда забит людьми до отказа, поэтому широкого обзора Никите не представлялось. К тому же сумерки потихоньку накрывали улицу с головой, и фонари уже давали тусклый свет.

Спрятаться ему, однако, не удалось. В очередной раз вынырнув из подворотни, он почти столкнулся с Аней лицом к лицу.

– Никита? – Девушка не ожидала его здесь увидеть. Уже месяц прошел после ошеломившего её танца с ним, в груди уже затихла буря, вернее, была придушена ею сознательно. Совсем задушена, по правде сказать.

Причем, не то чтобы за танец с Никитой, а вообще, на будущее, на все танцы со всеми мужчинами. Кроме мужа. Навсегда! Она же замужем!

– Аня, мне поговорить с тобой надо.

– Я замужем. Совместных танцев больше не будет. Извини, если тебе показалось иначе. – И девушка двинулась дальше, в проём арки.

«Если не остановлю сейчас, то ничего и не выйдет. Уйдёт совсем, бесповоротно». И Никита пошёл ва-банк.

– Аня, есть работа в балете для тебя! – крикнул он вслед.

Она остановилась и повернулась. Если для большинства людей на планете как музыка звучит его собственное имя, то для Ани таким кодовым словом было «балет». За возможность кружить на пальцах фуэте, делать батман-тандю и деми-плие она отдала бы многое сейчас. А, впрочем, что у неё есть? Пара пуантов. И всё. Ещё – нереализованные возможности. Кому они здесь могут быть нужны? Кто-то хочет предложить ей работу?

– Пойдем в дом, что мёрзнуть на сквозняке. – Аня направилась к подъезду. – Не убейся тут, темно в коридоре, лампочка сгорела. Как треснула на мелкие осколки, так и всё. Я не умею наладить.

Пробравшись вслед за Аней в комнату, Никита ужаснулся условиям её жизни. Но виду не подал.

– А есть нож, изолента? Я могу починить, инженер всё-таки.

– Нож на столе, а изолента может быть в прихожей. Там, на полке, ящик с какими-то инструментами. Лампочки я купила, но там не выкручивается эта штука, не знаю, как она называется, чёрная, в которой лампочка держится.

Пока Никита возился под потолком, Аня привычными движениями растопила печку, включила чайник в розетку.

Десять минут работы – и загорелся свет и в прихожей.

– Ну вот, жизнь налаживается! – Никита улыбнулся Анюте. – Что ещё починить?

– Спасибо, телевизор работает нормально, и холодильник тарахтит потихоньку. Так что там про балет?

Аня налила чай по чашкам, подвинула печенье в виде фигурок зверюшек. «Зоологическое».

– Моя мама увидела тебя на днях по телевизору и сказала, что ты им очень нужна, потому что у тебя пластика, и что-то там ещё, балетное, очень важное, я не запомнил.

Молодой человек так старался быть правдивым в версии, что именно балет его сюда и привёл, незамедлительно, с утренней чашки кофе с мамой, что говорил это скороговоркой, чтобы не выдать истинную мотивацию. Которая была проста, как сама истина: увидеть девушку снова и, если повезёт, повлиять на смену декораций в спектакле, в котором на данном этапе есть третий лишний. И это – он сам.

– Твоя мама где работает? – Аня спросила строгим голосом, не веря словам парня.

– Она в школе, на фортепиано, в балетной школе, концертмейстер. Её хореограф ищет сейчас балерину, чтобы сыграла в спектакле, я не помню каком.

Пауза, которую держала Аня, повисла между двумя чашками. Никита замялся:

– Я в балете не очень… Я музыку люблю, мама с детства приучила. А папа научил лампочки вкручивать и поэтому отдал меня на радиотехнический факультет!

Шутка не разрядила общей обстановки.

– Ты мне не веришь? Зачем мне придумывать такое? Хочешь, прямо сейчас поедем к нам, и мама всё сама тебе скажет.

– Нет. Я устала после тренировки. А насчёт балета давай так: ты узнаешь у мамы адрес школы и время, когда я должна туда прийти на беседу. А я завтра зайду к тебе за новыми фонограммами, там и скажешь мне пароли и явки.

Девушка встала, показывая, что чай допит, пора и честь знать.

– Аня, можно один вопрос? – Никита обернулся в дверях, комкая шапку в руках.

– Один – можно.

– Когда твой муж вернётся из рейса?

– Не раньше апреля. У них главный двигатель «полетел».

17

Директор хореографической школы, придя на просмотр кандидатки на роль танцующего педагога, скрыла свой восторг под тёмными очками и скреплёнными на груди руками.

Тот уровень, что показала Анна на танцполе у палки (так на профессиональном сленге балетные называют поручень у стены, держась за который они сто тысяч раз отрабатывают одни и те же движения), она видела только на стажировках в Уфе, когда туда приезжали московские педагоги.

И Аня не остановилась, а попросила Ольгу Николаевну подыграть на фортепиано «Умирающего лебедя». Та грациозность, с которой она склонилась в последнем взмахе лебединого крыла, пробила бы слезу у зрителя. Но не у директора.

– Анна, я могу вам предложить ставку педагога по хореографии. Если вам это интересно, завтра выходите на работу, – сухо и официально сказала директор школы.

С этого момента жизнь Анны Верещагиной приобрела смысл. Кроме несомненного таланта и филигранной техники балета, у неё оказались и неплохие способности педагога. Дети липли к ней, тянули ножку, выпрямляли спинку, чтобы быть похожими на АннаИванна. Так, по малолетству, им было удобнее выговаривать имя Анны Ивановны.

На день открытых дверей в школе директор попросила её сделать показательный номер для родителей. Аня станцевала сцену, в которой Жизель клянётся в любви Альберту. При отсутствии партнёра, правда.

Но неискушённые зрители ничего и не заметили, как будто, так и задумано всё было. Они смотрели на Аню и твёрдо верили, что из их крошечных созданий с белыми шишечками на голове вместо бантов педагоги непременно сотворят такую же прекрасную Жизель.

Весной, помимо её первого после училища выступления на школьной сцене, случилось ещё одно приятное событие.

Восьмого марта таинственный незнакомец поставил перед дверью её квартиры вазу с огромным букетом роз. Можно было бы долго гадать: от кого же это? Но поскольку только два мужчины в городе знали её адрес – хозяин берлоги доктор Веркин и Никита Никольский, то выбор сузился до двух. А когда она решила подрезать кончики роз и вытащила букет из вазы, то из вороха цветов на пол выпала кассета с наклейкой «Крис де Бург». Выбора не осталось совсем.

Теоретически мог быть и третий вариант: букет заранее мог заказать муж и попросить кого-нибудь его доставить. Но про певца, который запал в душу девушки, никто, кроме Никиты, не знал.

Он страдал и не знал, как изменить ситуацию в свою пользу. Она была холодна, защищая свой юный брак. Хотя в душе её по-прежнему пел романтичный тенор и напоминал о танце с мужчиной, чувствовавшим её душу и её тело.

18

Главный двигатель наконец-то отремонтировали, всё покрасили, привинтили, замазали-зашпаклевали, неделя перехода и – здравствуй, бухта Золотой Рог! Андрей прислал радиограмму: «Приходим 24 апреля, на пароход не приходи, меня подбросят с вещами друзья на машине».

Аня отпросилась с работы в день встречи мужа. Накрыла стол закусками, к обеду поставила варить картошку. Что ещё? Накрутила волосы на бигуди, тут же сняла – что за маскарад? Косметикой и вовсе она пользовалась только при выходе на сцену. Надела платье, новое, которое купила с первой зарплаты в школе. Картошка уже сварилась, – когда же он придёт? Выглядывала в окно и прислушивалась – не заехала ли во двор машина?

Включила телевизор, ничего интересного днём не показывают. Поспать? А вдруг придёт, а я сонная. Взяла книгу, «Мастер и Маргарита». Она её уже читала, но тот эпизод, где Мастер говорит о том, что никогда ни о чём никого не нужно просить, она готова была перечитывать много раз. Гордая женщина, сиди и жди, сами придут и сами всё принесут. Аня даже тихо засмеялась совпадению момента: вот она сидит и ждёт, только не того, что принесут, а тех – самих, точнее – самого, который придёт вот-вот.

Конечно, она соскучилась. Почти пять месяцев одна, друзей нет, кроме девушек с аэробики, доктору она больше не звонила – дрова есть, повода нет. Её любимая забава и отдушина в этом городе – море, и то замёрзло в январе. Никита ещё… Нельзя и думать! То, что он принёс цветы – это его личное дело. Но он привёл меня снова в балет. Тут надо подумать…

Машина заскрипела тормозами, хлопнули дверцы, потом крышка багажника. Приехал! Аня не выдержала, выскочила во двор и бросилась к Андрею в объятия. Он поцеловал её в щеку, потом отодвинул от себя, придирчиво осмотрел её фигуру, ничего не сказал и склонился над сумками.

– Возьми вон ту коробку с киви – он показал на ящик с надписью «New Zealand». Она не тяжёлая.

Парень, который привёз Андрея, помог затащить многочисленные банки и ящики в дом. «Как там всё это поместится?» – думала Аня.

– Давай я тебя накормлю, – предложила Аня, когда все подарки перекочевали в дом, а приятель уехал.

– Да я на пароходе поел, давай разберём тут, что нам, а что маме.

«Нам» оказалась та коробка с диковинным в ту пору фруктом, потому что «пропадёт, пока до мамы доберусь». «Нам» было отлито в трёхлитровую банку растительное масло из большой железной канистры, отсыпаны крупные китайские орехи, на столе появилась большая банка растворимого кофе, какие-то ещё коробки и баночки с заморскими продуктами. Ну и персонально для Ани – два куска ткани, с люрексом, блестящие, как новогодняя мишура.

– Вот, Анюта, сошьёшь себе платья! А то это на тебе скучное какое-то. Не видел его раньше на тебе, ты купила его? – Андрей ещё раз осмотрел не столько платье, сколько фигуру девушки. Не заметив припухлостей в области живота, он продолжил: – В бухгалтерии взяла мою зарплату, ты ходила?

– Да, с первой зарплаты. – Аня вдруг вспомнила, что Андрей ведь не знает ещё про работу в школе. – То есть, в моей бухгалтерии, с моей первой зарплаты в школе, а за твоей я не ходила. Только вот не успела тебе телеграмму отбить, думала вот-вот придёшь, и я тебя обрадую!

Аня приготовилась рассказать мужу, как ей повезло с работой, что она снова танцует и даже партию Жизель уже исполнила перед родителями.

– В смысле? В какой школе? – Андрей нахмурился так, словно слово «школа» означало «тюрьма» по меньшей мере, а то и хуже. – Я не на училке женился, а на балерине. Что это за самодеятельность?

– Андрюша, это не обычная школа, а хореографическая, – Анюта надеялась сейчас всё объяснить и разделить с ним свою радость. – Там, конечно, есть и обычные учителя, но я веду уроки балета.

– Ну и что? Какая разница? Ты там целый день с этими сопливыми детьми, а на своих времени не останется!

– Ну пока же у нас нет детей, – Аня уже не знала, что сказать, чтобы не гневить мужа.

– Вот именно. Я откуда знаю, почему они у нас до сих пор не завелись?

– Так ведь мы ещё очень мало вместе, ещё года нет, да и ты же в море был.

– И что? Мы летом два месяца вместе были, и в ноябре на пароходе. – Андрей посмотрел на неё с подозрением: – Может, ты таблетки втихаря принимаешь?

Ане было обидно, больно, страшно. Она доверила ему себя, а он не доверяет ей в таком важном для любой женщины вопросе.

– Нет. Я не пью никаких таблеток.

Она хотела добавить: только от кашля, которые мне принёс доктор Веркин. Потому что тут холодно было всю зиму, и я болела, но ходила на тренировки по аэробике, потому что иначе бы загнулась тут от тоски. В чужом городе, без подруг, без родных, без моря, без тебя, чёрт бы тебя побрал!

Но промолчала. Потому что в балетной среде не принято истерить, а принято скрывать боль и молча работать дальше. В данном случае – над налаживанием отношений с мужем.

– Может, погуляем тогда, если ты есть не хочешь?

– Да ладно, раз горячая картошка, пар вон ещё идёт, давай, корми мужа. – Андрей прищурился: – И потом не гулять пойдём, а вон туда. – И Андрей махнул головой в сторону спальни.

Утром Аня встала по звонку будильника и стала собираться на работу.

– А ты куда? – Андрей, спросонок, лёжа на кровати, пытался ухватить жену за ногу.

– Мне к восьми на работу, у меня первый урок у пятиклашек.

– Тебе что, денег не хватает? Сколько тебе там платят? – Андрей сел на кровати, прикрыв себя до пояса одеялом. – Иди лучше ко мне, погреемся ещё, поваляемся – муж с рейса пришёл!

– Я не могу. Меня дети ждут. И директор только на один день дала отгул вчера для встречи тебя. Через два дня будут выходные, суббота-воскресенье, я дома буду. А сейчас мне надо идти.

Анна надела куртку и вышла во двор. Три квартала, что составлял её путь до школы, показался ей равным пути полёта из Москвы во Владивосток… Где ошибка? Что неправильно? В чём её вина?

19

– Слушай, Анюта, я на майские праздники, когда не в рейсе, всегда в деревню уезжаю, маме картошку помочь посадить. Ну и весь огород привести в порядок, грядки вскопать под помидоры, в теплицу навоза накидать. Ты поедешь со мной? – Андрей спрашивал скорее для проформы, чем для её ответа.

Аня, помня рычащий оскал деревенского пса и не менее «дружелюбный» приём свекрови, попыталась искать дипломатии:

– Если я там нужна как помощница, то я поеду. Но я ведь ничего не умею в огороде. Посею что-нибудь неправильно, и вырастет капуста не на том поле, – девушка попыталась улыбнуться, но вышло плохо. Отвернулась к чайнику, якобы заварить свежего чая. – Но как скажешь, ты же муж.

– Да и правда, мама и меня до посадок не допускает, а грядки у тебя сил не хватит вскопать. Сколько выходных у тебя? – Андрей хотел узнать график работы жены.

– Скорее всего, вообще не будет. У нас назначены дополнительные репетиции перед отчётным концертом в начале июня. Я буду участвовать в нём как танцующий педагог. Ты придёшь на наш концерт?

– Куда? В школу?

– Нет, в драматический театр. Нам сцену отдают на один день.

– Ну, я не знаю. Я ни разу в театре не был. Там же, наверное, какие-то особые правила. – Андрей выпрямил спину, напряг грудь и живот. – Галстук-бабочка, смокинг. У меня нет этого ничего, только джинсы, свитер.

– Да нет! – Аня засмеялась. – Это раньше так было, в прошлом веке, а сейчас всё демократично, можно и в джинсах.

На майские стояла жара. Внезапно, после апрельского холодного непогодья, и вдруг – двадцать пять градусов выше нуля. Андрей уехал на неделю к маме.

После работы, если не было тренировок по аэробике, Аня шла к морю, в открытый солярий на втором этаже спорткомплекса «Юбилейный». Здесь за невысокой загородкой можно было, не боясь свежего ветра с моря, предаться солнцу.

Непривычная к морскому климату, Аня не знала, что майское солнце в этих краях недолговечно, а за ним наступит промозглый июнь, с туманами, мжичкой – мелкой моросью и температурой воздуха как в марте.

В начале июня в берлоге стало сыро, холодно, неуютно. Придя вечером с работы, Аня решила протопить печь, чтобы согреться самой и согреть квартиру к приходу мужа. Андрей, смирившись с занятостью жены, проводил своё отпускное время с друзьями, как и раньше. Оно заполнялось походами в бары и выпивкой по домам у неженатых приятелей.

Накинув мужнину куртку, висевшую в коридоре на крайнем к выходу крючке, Аня пошла во двор за дровами. Холод обхватил лицо и руки. На голову она набросила капюшон, а руки автоматически сунула в карманы курки. Правая рука наткнулась на бумажный конверт. «Андрею Космачёву. До востребования». Женский витиеватый почерк вывел и обратный адрес: село Домашлино, Боброва Люба.

Аня повернула к подъездной двери, ей было уже не до дров с печкой. Конверт был вскрыт, читать или нет? Правила хорошего тона говорили «нет», а внутренний голос «да».

Холодность мужа, граничащую с грубостью, она могла списать на долгий рейс, тяжёлую работу, психологическое напряжение в мужском коллективе. Да на всё, что угодно, списать, только бы не знать, что там, внутри письма от неизвестно какой Любы.

«Дорогой мой Андрюшенька! Пишу тебе с надеждой снова увидеть тебя. Я сейчас по хозяйству, копаюсь в огороде. Хорошо, что заехал ко мне по пути к маме, а то я уже сильно соскучилась по тебе.

И хочу, чтоб ты снова к нам приехал, я тут с мамой своей поговорила, она подсказала мне знахаря в нашей деревне. Он собирает травки, мы вылечим твои почки, и всё у нас будет хорошо. Ты заметил, какой у меня хороший сынок? Правда, папаша у него козёл, ни разу за мой рейс к ребёнку не пришёл. Надо за алименты требовать.

Данилка спрашивает, когда дядя Андрей снова приедет, понравился ты ему. Может, мы все вместе в город переедем жить, ему же надо в хорошую школу, образование получить, чтобы стал таким же умным, как ты.

А я всё время вспоминаю, как нам было хорошо на пароходе, я тебя люблю, твоя Люба. Видишь, как в стихах – Люба любит. Напиши, когда вырвешься из железной хватки твоей балерины – я буду встречать рейсовый автобус на трассе, чтобы быстрее увидеть тебя, мой любимый. Жду привета, как соловей лета».

Аня сложила листок в конверт, положила его назад в карман куртки, повесила её в прихожей на крючок и легла в спальне. Её начало трясти. Она ничего не понимала, сначала думала – может, двоюродная сестра в соседней деревне? Так ведь «дорогой мой, любимый». Сын от Андрея, что ли? Да нет же, какой-то папаша нерадивый, другой. Какие почки? У кого? Андрей ведь не жаловался ей, ничего у него не болит – значит, это не ему письмо! Как не ему? Космачёву, до востребования. Как и я давала телеграмму на Главпочтамт, когда билет купила из Москвы.

А когда письмо написано? Может, это давно, до меня было? Надо встать, посмотреть.

Анюта, укутавшись от озноба одеялом, пошла в прихожую. Ноги её были ватными, каждый шаг как гирями притягивался к полу. Да нет, увы, свежий штамп, пятнадцатого мая этого года. Да можно было и не смотреть штамп, там же ясно написано – «твоей балерины», значит, это уже после свадьбы.

Где этот адрес? Не та ли это деревня, мимо которой они ездили прошлым летом к свекровке? Аня ещё пошутила тогда: «Смотри, какой указатель смешной – „Домашлино“, твой дом тоже там, в домашней деревне?» А Андрей сказал: «Мой – в Васильевке, через десять минут отсюда по трассе, готовься к выходу».

Озноб прошёл, и Анне стало жарко. Скинув одеяло, она лежала с открытыми глазами и смотрела в деревянный короб над собой. На лбу собралась испарина. Аня смахнула её краем одеяла, лоб показалась горячим. Термометр, что принёс вместе с лекарствами осенью доктор Веркин, показал температуру тридцать восемь.

За окном стало уже совсем темно, когда пришёл муж.

– Анюта, что-то холодно у нас, может, печку растопить? – Андрей прошёл в комнату и увидел Аню, лежащую на кровати. – А ты чего это? Ещё рано спать, давай ужинать, есть что поесть?

– Мне нездоровится, поужинай бутербродами с чаем, колбаса в холодильнике лежит.

Аня не знала, нужно ли спрашивать о письме. Потом ведь придётся услышать кто такая Люба. И что у Андрея с ней.

«А если он скажет: да, у нас любовь, а ты мне больше не нужна, и тут же соберёт сумку и уйдёт? Что буду делать я? А так он молчит ведь о ней, хотя уже больше месяца прошло, как вернулся из рейса. Съездил к ней в деревню, с сыном её играл, наверное, раз понравился мальчишке. Сколько ему лет, интересно? Раз в школу хорошую хочет устроить, наверное, малыш ещё совсем. Кто из нас ему важней? Может, это просто случайная связь на пароходе, рейс длинный, не удержался…»

Аня искала оправдания мужу, но чёрная змея предательства обвивала ей шею и мешала дышать. Она встала, нашла в коробке с лекарствами аспирин – доктор сказал ей пить его при температуре.