Текст книги "Femme fatale выходит замуж"

– А что тут непонятного? – пожал плечами Потапенко.

– Нет, Артур, ты сам подумай – зачем он на работу тогда шел? Он что, дома не мог этого сделать?

– Вот именно, не мог! – вступила в разговор Полина с красными заплаканными глазами. – По-моему, дома это сделать невозможно, надо именно куда-то уйти… Я иной раз тоже вот так – приду на работу в понедельник, выкурю сигарету – и прямо жить не хочется! Я лично очень хорошо понимаю Юрку.

– Курить – нельзя! – в полуоткрытую дверь раздраженно крикнула Зина Рутковская. – От этого табака – сплошной вред. Я вот, думаете, зря этот плакат повесила?.. Это было предупреждение, но меня ж никто всерьез не воспринимает!

Прокричав это, она скрылась.

Некоторое время в курилке все молчали.

– Юрка бросил Нину ради Ложкиной, а Ложкина, по-моему, и не думала с ним сходиться… – тихо произнесла Полина. – Можно сказать, Юрка и Нину потерял, и ребенка, а Ложкина…

– Да кто их там разберет! – сердито воскликнула Карина. – Вы что, нашу Жанну не знаете? Очень ей был нужен этот Юрка!

– Ей, по-моему, никто не нужен, – мстительно произнесла Полина. – Она знаете что любит? Людей лбами сталкивать, вот что! Ей от этого особое наслаждение. Она у меня на дне рождения такое устроила, вы не поверите…

– Тут место особое! – поднял палец Потапенко. – Какая-нибудь геопатогенная зона. Это ведь сталинский дом – говорят, его строили репрессированные, на месте старого кладбища, без учета розы ветров… Поэтому тут вечно страсти кипят. Возьмите, например, Рутковскую с Барбарисычем, – понизил он голос. – Где гарантия, что они друг друга не поубивают?..

– Артур, перестань! – с нервным смешком воскликнула Карина, стряхивая пепел себе на туфли.

– Да-да, страсти так и кипят! – Потапенко подошел к балконной двери, потрогал ручку. – Шекспировские страсти… Впору самому балладу сочинить – о безумной любви сисадмина к одной прекрасной менеджерше… Вы не в курсе, как будет звучать слово «менеджер» в женском роде?

– Артур, не смешно!

В курилку заглянул разъяренный Крылов.

– Полина, ты опять тут?.. Сколько можно!

– Платон Петрович, я всего на пять минут отошла…

– Ну да, так я и поверил! – завопил тот. – Работнички, к чертовой бабушке… Всех поувольняю!

– Платон Петрович… – захныкала Полина.

– В общем, найди мне срочно Сидорова с Айхенбаумом… Третий час, а они все никак с обеда не могут вернуться! Передай им, что завтра они на работу не пойдут, будут гроб тащить. Я их на похороны Пересветова отряжаю. Да, Потапенко, ты тоже идешь… Вот так.

Крылов исчез, а в комнате повисла напряженная тишина.

– М-да… – наконец пробормотал Потапенко. – Невеселая миссия… Никогда не угадаешь тот день и час, когда господь решит призвать нас к себе.

– Пересветова никто не призывал, – мрачно возразила Карина. – Он сам решил уйти.

– Он не виноват, это его Ложкина довела, – с ненавистью произнесла Полина. – Вы не представляете, она меня чуть с мужем не поссорила!..

– …пепел к пеплу, прах к праху! – пробормотал Яков Сидоров. После похорон и коротких поминок они отправились в кафе, вдвоем – от сегодняшнего дня в душе у них остался такой тяжелый осадок, что необходимо было хоть как-то взбодриться. – Папашу Юркиного жалко. Хотя он ничего держался…

– Всех жалко, – сухо произнес Руслан Айхенбаум. Официант принес им водку в графине и миску маринованных грибов.

– Ты звонил Жанне? Может быть, заедем сейчас к ней?

– Звонил… – угрюмо произнес Айхенбаум, поддев на вилку гриб. – Она сказала, что не хочет никого видеть.

– Вот и мне тоже самое сказала… Плакала?

– А я откуда знаю! Хотя голос у нее дрожал… Слава богу, что она на похороны эти не пошла – ее бы растерзали там, точно. Ты в курсе, что Веленская заявила Платоше, что если он не уволит Жанну, то она сама тогда уволится?

– То же самое заявление и от всей бухгалтерии, и от Зинки Рутковской, Карины-Полины, еще от кого-то… – меланхолично произнес Сидоров после того, как опрокинул в себя стопку. – Я так думаю, Платоша ее будет просто вынужден уволить.

– А я слышал, что он ее в филиал собирается отправить.

– В Питер?.. – вздрогнул Сидоров.

– Ну да…

Они оба замолчали, глядя в окно, – вечернее заходящее солнце отражалось нестерпимым оранжевым блеском от окон в соседнем, через дорогу, доме.

– Она не поедет.

– Нет, поедет. Мне кажется, ей самой не хочется оставаться здесь.

– А как же мы?

– А мы-то тут при чем? – с раздражением воскликнул Айхенбаум. Они выпили еще по стопке, стремительно доели грибы.

– Как будто ты не понимаешь…

– Господи, Яшка, ты что, думаешь, мы нужны Жанне?

– Ну, не столько мы ей, сколько она нам…

– Вот именно! Тоже хочешь из окошка сигануть? Смотри, рано или поздно закончишь, как Пересветов, если не выкинешь Жанну из головы!

– Со мной такого не случится, – мрачно произнес Сидоров.

– Ну, не зарекайся… – нервно засмеялся Айхенбаум.

– Злой ты какой сегодня! – неодобрительно произнес Яков Сидоров.

– Я не злой, я… – Айхенбаум ладонями потер лицо. – Слушай, Яша, мне не по себе. Совсем как-то не так… Все время о Юрке думаю. Боюсь даже в курилку теперь на работе ходить. А вчера надо было к ребятам в информационный отдел заглянуть – так, веришь ли, полчаса по коридору метался, прежде чем дверь осмелился туда открыть…

– Чего же ты боишься?

– Мне кажется, я его там увижу… – шепотом ответил Руслан.

– Кого? Юрку?!

– Ну да!.. А сегодня на кладбище меня просто трясло… Особенно когда гроб несли. Надо было сразу сказать Крылову, чтобы меня для таких дел не брали! Знаешь, до сих пор плечо… нет, не болит, а как будто мне Юрка на него руку положил…

– Старик, у тебя крыша едет, – констатировал Сидоров.

– Ты веришь в то, что призраки существуют? Ведь Пересветов – самоубийца…

– И его неупокоенная душа будет теперь бродить по нашей конторе, по всем этажам – это ты хочешь сказать?..

Руслан Айхенбаум уныло вздохнул. Потом сказал:

– Я ничего не боюсь. Вот веришь ли?.. Помню, как на третьем курсе дрался с четырьмя отморозками, причем у одного из них нож был… Угораздило меня тогда в Люберцах на дискотеку пойти, в какой-то ДК, Дом культуры то есть… И даже тогда я не боялся! Чуть кишки мне не выпустили… Не боялся, когда на даче к нам грабитель с двустволкой лез. Родители спали, а я этого типа скрутил голыми руками, хотя он в меня целился… Правда, потом оказалось, что ружье у него незаряженное. Я ничего не боюсь, Яша, но как только речь заходит о всех этих потусторонних вещах…

– Так ты боишься призраков! – тихо засмеялся Сидоров.

– Я Жанне об этом когда-то рассказывал, и она, между прочим, меня прекрасно поняла – не то что некоторые! А если ты такой храбрый, то нечего выпендриваться…

– Русик, перестань! – покачал головой Сидоров. – Если честно, я тоже боюсь – но не мистики всей этой, а именно грубой силы. Словом, у меня все наоборот… Если бы на меня хулиганы поперли, я непременно бы сбежал. Я никогда ни с кем не дрался, и для меня невыносима сама мысль о физической, знаешь ли, агрессии… Я до ужаса боюсь боли, крови и всего такого!

Они замолчали, глядя на стол перед собой.

– Сидоров…

– Что?

– Будет жалко, если Жанна уедет.

– Я так думаю, что если и уедет, то ненадолго.

– Все равно. С ней почему-то… не скучно, что ли?.. Несмотря даже на то, что нам с тобой ничего не светит. Ей, по-моему, вообще никто не нужен.

– Нет, нужен, – тихо произнес Сидоров. – Если у нас с ней ничего нет, то это еще ничего не значит… Я тебе больше хочу сказать – она не хочет нас ссорить. И это правильно. Если б у тебя с ней что-то было, я бы…

– И если б у тебя! – сурово заключил Айхенбаум.

Они опять замолчали.

– Был один момент, один очень странный момент… – тихо произнес Сидоров. – Когда мне показалось, что…

– Когда? – ревниво спросил Айхенбаум.

– Когда мы пришли к ней после несостоявшейся свадьбы Пересветова. Помнишь?.. Пили все подряд, а потом стали плясать. И все было как-то на грани… Тогда мне показалось, что у нас могла бы получиться любовь втроем.

– Что?! – шепотом закричал Айхенбаум. – Чтобы я, ты и она?..

– Ну не в том смысле, что мы с тобой, а что она и с тобой, и со мной, – нахмурившись, произнес Сидоров.

– Тьфу на тебя! – разгневанно произнес Руслан. – Любоваться на твою волосатую грудь и прочие прелести… Да лучше застрелиться!

– Экий ты консерватор, – вздохнул Сидоров. – Ладно, не будем об этом.

– Нет, у меня были, конечно, особые ситуации… Когда две девушки и я. Один раз были даже три девушки… – Лицо Айхенбаума неожиданно смягчилось.

– Три? Не верю.

– Было, было!

– А я тебе говорю… Я тебе сейчас расскажу, как это получилось, и ты поймешь…

Они вошли в азарт и заказали еще водки, на этот раз с более основательной закуской.

Позже, вспоминая эти события, Жанна не раз ловила себя на мысли – она ведь так до конца и не поверила в то, что обретет наконец свое счастье. Нет, надеялась, конечно, что получит хоть немного покоя, когда Юра придет к ней – ее Юра, о котором она столько мечтала! – но глупых иллюзий о великой радости и неземном блаженстве не питала.

Какое там счастье на чужом горе…

Даже более того – в последние дни Жанна не раз думала о том, что напрасно рассказала о своих чувствах Юре. Не знал бы он об этом, не подвергался бы соблазну – и мучилась бы только она…

Но случилось то, что случилось.

Юра бросил невесту, невеста избавилась от ребенка, мать невесты едва не сошла с ума от этого, отец жениха тоже как будто расстроился… Впрочем, что там творилось в душе у отца жениха, да и самого Юры – темный лес.

Лишь в самый последний момент она стала догадываться, что ничего не знает о Юре, что, возможно (а такое тоже часто бывает!), она придумала его. Настоящий Юра Пересветов мог отличаться от того образа, что засел у нее в голове.

Нет, настоящий Юра был не хуже и не лучше, просто – другим. И, возможно, в нем не было той глубины, тех сложных переживаний, которых она ждала от него…

Но отступать было поздно. Она позвала его, и он обещал прийти.

И можно уже было начинать придумывать их дальнейшую жизнь, но у Жанны это почему-то не получалось. Как будто у них с Юрой не было будущего!

Утро понедельника она встретила с тревогой, но связала ее с событиями, произошедшими накануне, – скандал в семействе Полины, ссора с Кариной…

Жанна ждала Юру. Время тянулось невыносимо медленно.

Утро – он, наверное, проснулся… Теперь он, наверное, уже на работе, как всегда – раньше всех. Обеденный перерыв – с часу до двух… Интересно, куда он ходит теперь обедать? Неужели в ту же кафешку, которую прежде посещал с Ниной?.. Вряд ли. О чем он думает? Ждет ли этого вечера? Конечно, ждет. Боится ли, как и она?.. После обеда он скорее всего у Крылова – уже давно собирался установить президенту «Минервы-плюс» какие-то программы…

Жанна пыталась представить каждый его шаг, но что-то у нее не складывалось.

А потом ей позвонили. Звонил Яша Сидоров.

– Жанна… Жанна, ты только не пугайся!

– Что?.. – спросила она. – Ну, говори скорее – что?

– С Юрой беда. Жанна, я сейчас не могу приехать, и Русик тоже, но ты держись – вечером, наверное, удастся встретиться…

– Яша! Ты издеваешься? – закричала она. – Что у вас там случилось?.. Юра жив?

Эти слова вырвались у нее против воли. За минуту до этого она воображала, как Юра сидит в кабинете у Крылова и щелкает пальцами по клавиатуре…

– Юра погиб. Нелепо…

Сидоров говорил и говорил – торопливо, с успокаивающими, уговаривающими интонациями, но голос его скользил мимо сознания Жанны. «Я так и знала… Нас прокляли. Должно было случиться что-то ужасное. Это расплата. Я так и знала! Я сидела тут и придумывала его поступки, его действия – а он был мертв».

– Когда? – тихо спросила Жанна.

– В смысле?.. – сбился Сидоров. – А, когда это случилось?.. Утром. Рано утром. Еще не было девяти. Не понимаю, зачем он наложил на себя руки?.. Жанна, у вас же с ним все было в порядке, да?..

– Да! – эхом отозвалась она.

– Наверное, это была случайность… Не представляю как, но он случайно упал с балкона – ну, с нашего балкона, что в курилке… – бормотал Сидоров. – Все говорят – это самоубийство, и следователь тоже склоняется к этой версии…

Жанна вздрогнула.

– …но, если это самоубийство – тогда он псих, этот твой Пересветов! Ой, прости… ну, не совсем псих… только тогда зачем нормальному человеку прыгать с двенадцатого этажа?.. Нина Леонтьева утверждает, что его совесть замучила, но я не думаю, что от этого… – Сидоров сник. – Это ж как человек должен запутаться! – выпалил он.

«Вот именно – он запутался. И я тоже!»

– Почему мне раньше не позвонили? – с тоской произнесла Жанна.

– Жанна, милая, мы с Русиком как только вырвемся…

– Яша, не надо, – сказала она. – Яша, я в порядке. Не надо приезжать.

Она положила трубку.

Утром! Рано утром!

Сколько часов он уже мертв, а она продолжает придумывать его жизнь…

Жанна заметалась по квартире. Выпила воды из-под крана. Зачем-то протерла стол на кухне. Включила телевизор и в следующую секунду – выключила.

Ничего уже не имело смысла. Он умер.

Запутался!

Слез не было, лишь тоска – такая, словно соляной кислотой обварило все внутри. Он тоже запутался…

«А я знала, что все так кончится. Знала, но до последнего не хотела верить…»

Ей было холодно. Отопление давно отключили, хотя май оказался не жарким, в первых числах даже удивил коротким снегопадом… Очень холодно.

Стуча зубами, Жанна забралась под одеяло.

«Умереть… Господи, умереть бы сейчас! Но я трусиха, я не смогу, как Юра…» У нее была еще мысль – позвонить матери. Единственному родному человеку…

Жанна придвинула к себе телефон, набрала ее номер.

– Алло? – лениво отозвался Сэм Распутин.

Жанна нажала на «отбой».

«Может быть, это шутка? Яшка просто пошутил?.. Нет, нет, так жестоко никто не шутит…»

В дверь позвонили. Страха не было – Жанна выскользнула из-под одеяла, босиком подбежала к входной двери, распахнула ее – словно это мог быть Юра…

На пороге стоял Марат.

– Марат… – прошептала она. У него был мрачный, тревожный, тоскливый взгляд. Наверное, он почувствовал ее боль. – Марат!

Она бросилась ему на шею. Марат был ей как брат. Еще более родной, чем мать. Самый лучший ее друг…

Марат помог ей дойти до комнаты, вместе они сели на диван.

– Марат, он умер, – с трудом произнесла она. – Марат, это я во всем виновата!

– Значит, так надо, Жанна! – быстро ответил он. – Жанна, это судьба.

– Судьба?.. Нет, Марат, так не должно было быть!

– Тс-с… Тихо, тихо.

Он баюкал ее. Качал, словно маленькую девочку.

– Марат…

От него пахло гуталином, грубой кожей (от сапог и солдатского ремня, наверное), хозяйственным мылом. Гарью, железом. Но это ничуть не мешало Жанне, наоборот, если бы с ней сейчас были лощеные красавцы Сидоров энд Айхенбаум, то вряд ли бы она стала виснуть у них на шее.

– Марат, Юра умер! Я не понимаю… – лихорадочно зашептала она. – Я ждала его сегодня, а он взял и… и умер! Разбился насмерть! Вдребезги… – повторила она. – Словно посуда – блюдце или тарелка… Разве так можно? Ведь он должен был сначала поговорить со мной! Я бы отговорила его, обязательно отговорила бы!

– Тихо, тихо…

– Он запутался, Марат! – с жаром продолжила Жанна. – И я тоже запуталась. Ты понимаешь?

Марат поцеловал ее в шею. Расстегнул верхнюю пуговицу на домашнем платье и поцеловал в ключицу. Руки скользили по гладкому шелку… Он словно слепой изучал ее.

– Марат, не надо… – с ужасом произнесла Жанна. – Я все понимаю, но… Марат!

На самом деле она мало что понимала. Меньше всего она ожидала от Марата таких действий. Он был ее другом – ни разу за все эти месяцы, что они жили рядом, он не позволил себе ничего подобного. Любая женщина: красавица, не красавица, старая, молодая – с первых минут, на уровне интуиции, инстинктивно понимает, нравится она или нет мужчине. Может между ними что-то быть или нет?.. Так вот – с Маратом ничего подобного не было. Жанна никогда не ощущала идущих от него импульсов. Он был – никакой. Ее сосед. Друг. Брат. Просто человек. Белый страничный лист…

Она ошибалась?..

Конечно, трудно ожидать смиренного целомудрия от мужчины, который держит на коленях хорошенькую женщину, пусть и убитую горем. Но Жанна не ожидала, что все это вырвется из Марата именно сейчас!

Первые секунды она даже сопротивляться не могла – от изумления, от растерянности. Он просто брал ее – и все. Он брал ее как вещь, давно принадлежавшую ему. Словно он был хозяином!

– Марат! – произнесла Жанна с холодной яростью. – Пусти!

– Зачем? – пробормотал он, держа ее точно в капкане. – Ты сама сказала – он умер. Что нам может теперь помешать?

Горячие губы на ее шее…

Это было совсем уж дико. Дико и непонятно.

– Пусти, я сказала! – Жанна оттолкнула его. Вскочила, отбежала в другой конец комнаты, быстро застегнула все пуговицы. – Марат, ты меня не понял. Я не сержусь, но… пожалуйста, уходи.

– Жанна…

– Уходи! – закричала она.

– Это судьба, Жанна, – спокойно произнес он. – Ты – моя.

– Почему ты раньше молчал? – едва не плача, произнесла она. – Господи, ты такой странный…

– Разве обязательно об этом говорить?

– Нет, но… – У нее дрожали руки. – Я не могу, Марат. Ты должен понять. Юра умер! А ты… Нет, это все равно что плясать на костях! – вырвалось у нее.

– Знаешь, когда я понял, что ты – моя?

– Когда? – невольно спросила она.

– Много-много лет назад, на берегу моря. Это судьба, Жанна, – сурово произнес он. – Думаешь, мы случайно оказались соседями?..

– Пусть так… Но давай поговорим об этом потом! Да-да, мы обязательно все это обсудим… только не сейчас!

– Сейчас или потом – все равно. Ты моя. Я тебя никому не отдам. И слава богу, что твой Юра умер, – тихо произнес он и пошел к выходу. Тяжелые сапоги гулко застучали о паркет.

Он ушел, а Жанна все не могла прийти в себя от ужаса и изумления. Оказывается, и Марат был совсем не таким, каким она его себе представляла.

Она ошибалась – во всем и всегда. Брела в темноте, не видя тех, кто идет с ней рядом.

И было еще что-то странное, что сейчас мешало ей, вызывало беспокойство. «Он как будто не удивился, когда я сказала, что Юра погиб… Нет, даже не так: я ему сказала: «Марат, он умер!» А он мне ответил: «Это судьба». Он не спросил, кто умер, отчего… Впрочем, кто бы ни умер, всегда можно ответить, что это – судьба. Марат… Марат, ты все испортил! – Отчаяние вновь нахлынуло на нее. – Зачем? Ах, как нехорошо, как неприятно…»

На Ленинградском вокзале была сутолока – только что прибыл какой-то экспресс, приехавшие мешались с отъезжающими.

Жанна вышла на перрон, к «Красной стреле». Несмотря на поздний вечер, было тепло, и край неба на западе розовел, напоминая о недавнем закате.

«Вот и все… Убегаю. Если бы могла, убежала бы еще дальше!» Она вздохнула и покатила за собой тяжелую сумку на колесиках.

У одного из вагонов стоял Артур Потапенко, сосредоточенно вглядываясь в толпу. Потом достал из кармана сотовый и задумался, глядя на вспыхнувший подсветкой экран.

– Артур, я здесь! – закричала Жанна.

– Слава богу… – Тот подтянулся и убрал сотовый в карман. – Я уж думал, что ты опоздала.

– Артур, до отбытия еще двадцать минут! – усмехнулась Жанна. – Да?

Она протянула проводнице свой билет.

– Десять, – ответила сосредоточенная проводница, жгучая блондинка зрелого возраста. – Прошу…

Они ехали в спальном вагоне вдвоем. Крылов не захотел (или побоялся?) отправлять Жанну в Питер одну, задействовал Потапенко. Вряд ли еще кто-то согласился бы ехать в Питер с Жанной… Ну, кроме, разумеется, Сидорова с Айхенбаумом, но отправлять их втроем – нет производственной необходимости и слишком разорительно для конторы, а разлучать друзей и вызывать ревность у одного из них – тоже ни к чему. И Платон Петрович Крылов принял соломоново решение – выбрал Артура Потапенко.

И это даже лучше, потому что Жанна терпеть не могла Потапенко…

Крылов не учел только одного – абсолютной уверенности Артура в своей собственной неотразимости.

В купе Артур помог Жанне разобраться с багажом, потом сел напротив и с озабоченным видом уткнулся в карманный компьютер.

– В прошлом месяце мы дали бухгалтерии неточные цифры, сейчас уже нельзя ошибиться, – важно заявил он. – Я тут кое-что проверил и выяснил, что данные за апрель надо поменять…

– Артур, ты что, собираешься послать сообщение Веленской по электронной почте? – искренне удивилась Жанна, увидев манипуляции Потапенко с компьютером. – Брось… Пошлешь завтра, из офиса.

– Завтра может быть поздно, – с суровым видом заметил Артур.

Жанна откровенно усмехнулась.

– Пижонство это, – сказала она. – Веленская сейчас дома – это раз, а уточненные данные за апрель ей Крылов уже дал – это два…

– Откуда ты знаешь? – ревниво спросил Потапенко.

– Я с ним сегодня по телефону говорила.

Артур Потапенко насупился.

Жанна Ложкина была самой красивой женщиной в их конторе. Жанна Ложкина была красивее всех тех, кого Артур Потапенко видел лично. Хотя нет, была одна девица, лет десять назад… Вот та могла соперничать с Жанной. Но девица от Артура сбежала… А теперь – неизвестно, что с ней сталось, после десяти-то лет: слабый пол увядает стремительно, иногда хватает года-двух, чтобы от прежней прелести не осталось и намека. Всякие там беременности-роды, гормоны и стрессы… Словом, на данный момент никого ярче Жанны Артур не знал.

Когда Крылов заявил, что собирается послать его в Питер вместе с Жанной, Артур моментально подтянулся, посерьезнел – миссия была не из легких, но тем интересней… Он сразу понял: сделать Жанну своей – дело чести. Утереть носы жалким плейбоям Сидорову и Айхенбауму! Вон Юрка Пересветов из-за нее невесту беременную бросил и с двенадцатого этажа сиганул…

Артур чувствовал себя разведчиком в тылу врага. Спецагентом, вроде Джеймса Бонда. Тут уж одно из двух – или убьют, или орден дадут.

Он подготовился к операции основательно. Слава богу, что незадолго до этого сделал блефаропластику, то есть убрал мешки под глазами. Для мужчин такая операция не является стыдной, вон ее и политики делают, главы государств… Отбелил зубы и сходил в парикмахерскую. Хотел даже сделать пересадку волос – ранние залысины, но передумал, ощущая тонкую грань между тем, что можно, а что – уже лишнее… Высокий открытый лоб – признак ума. Усиленно занимался на тренажерах, ходил в солярий, чтобы кожа потеряла ту синюшную бледность, которая появляется у всех, кто пережил московскую зиму.

Далее по мелочам – сменил сотовый. На последнюю, самую продвинутую имиджевую модель – «для настоящих мужчин, не боящихся трудностей», в котором даже была забавная «фишка» – скрытая функция секретного набора номера. На каждый палец можно было «повесить» по абоненту, имя которого отсутствует в списке контактов. Прикладываешь указательный – звонишь Кате, прикладываешь мизинец – Люде. Причем записи о сделанных звонках нигде не сохранялись… Забавная вещица, скорее для женатых мужчин, но Артур обожал этот флер таинственности – спецагент он или кто! Сменил модель карманного компьютера – получил аж 624 мегагерц, с полным комплектом беспроводной связи. Приобрел новые наручные часы – умопомрачительный футуристический дизайн, титановый корпус, водонепроницаемые, с возможностью погружаться на любую глубину… Голова давления не выдержит, треснет, а корпус – выдержит!

Артур не упустил из вида даже мелочи. Особые упаковки для дисков, особые маркеры, паркеровское золотое перо – все то, что могло пригодиться по работе, он продумал досконально.

Предметы гигиены – супербритва, супердезодорант… Еще кое-что, без чего общаться с женщиной считается неприличным, – тоже самого лучшего качества. Артур Потапенко предусмотрел все, даже антипохмельные таблетки последнего поколения с собой захватил. Двадцать долларов за упаковку – это вам не шуточки!

В кейсе лежал настоящий дагестанский коньяк – последний, самый действенный аргумент (всем в конторе было известно, что Ложкина склонна к употреблению)…

И вот теперь Жанна Ложкина расположилась на диванчике напротив, в томной позе, поджав под себя ноги, и смотрела в окно. Вагон слегка потряхивало на стыках, а за окном темнота, и огни, огни…

Артур Потапенко ночным пейзажем не интересовался, отложив свой мощный карманный компьютер, он смотрел только на Жанну.

Она была очень хороша.

Одета по-дорожному, в отличие от него. В мягких бежевых брючках, желтой футболке – кстати сказать, довольно сильно декольтированной… В белых носочках. О, эта смесь невинности и порока!

Золотые кудри. Изгиб губ. Печальный, зовущий взгляд. Глаза у нее были светло-карие, приятного коньячного оттенка… Потапенко спохватился и заерзал.

– В этих поездах совсем не могу спать, – сказал он. Достал бутылку дагестанского коньяка и эффектно поставил в центр откидного стола. – Как тебе такой способ проведения досуга?

Жанна отвернулась от окна и кинула взгляд на бутылку.

– Хорошая вещь… – пробормотала она.

«Клюет!» – с восторгом подумал Артур. Впрочем, тут же выяснилось, что рюмки он забыл захватить. Но эта проблема была решаема – рысью сбегал к проводнице, суровой даме с обесцвеченной шевелюрой, и вернулся с посудой.

– В соседнем купе видел… – он назвал фамилию известного молодого пародиста, любимца женщин. – Можешь себе представить?..

– Могу, – равнодушно сказала Жанна. – Это «Красная стрела»…

– Ты как будто чем-то недовольна? – осторожно поинтересовался он.

– Нет, Артур, все в порядке…

Артур расстегнул пиджак, налил коньяк в рюмки.

– Понюхай… мм-м! Какой букет…

– За что пьем?

– За нас.

– Артур!

– Ну ладно, ладно – за успешное выполнение миссии! – с намеком, понятным только ему самому, произнес он. Жанна благосклонно кивнула.

– У меня есть замечательная сырокопченая колбаса, – снова намекнул он.

– Не хочу.

Ну, не хочет – оно и лучше. Без закуски она быстро сдастся, станет добрее. А у него, Артура, есть антипохмельные таблетки – с их помощью он будет контролировать ситуацию.

– Осинин будет нас встречать, ты не в курсе?..

– Не знаю… – пожала Жанна плечами. – Я думаю, сами доедем. Или дойдем. По-моему, это где-то недалеко, на Невском.

– В гостиницу заходить будем?

– Откуда я знаю? – рассердилась она. – Завтра будет завтра…

«Не в духе… Ну ничего, мы еще по рюмочке!»

У Ложкиной скверный характер – это тоже было всем известно.

– За здоровье…

– Согласна, – она чокнулась с ним, усмехнулась. Господи, до чего красива… Приятное тепло разливалось по телу. С каждым глотком Артур чувствовал себя все уверенней.

– Едем в Северную Венецию… Город на Неве! – произнес он торжественно, подняв палец.

– Ух ты, а это что? – Она ухватила его за руку, принялась разглядывать часы на запястье. – Какие… Потапенко, ты пижон!

– Да ну, брось… обычные часы, – снисходительно пожал он плечами. – Между прочим, выдерживают давление до тысячи атмосфер.

– Что, серьезно? – Жанна держала Артура за руку, ее волосы касались его щеки. От нее нежно, очень нежно пахло какими-то необыкновенными духами – у Потапенко даже сердце защемило. – С ними можно так глубоко нырять?

– Ну, Марианская впадина все равно останется недоступной…

– Артур, а зачем они тебе? – бесхитростно спросила Жанна. – Питер хоть и Северная Венеция, но нырять так глубоко там все равно не придется!

– Ты странная… – ласково произнес Потапенко и коснулся губами ее затылка.

– Нет, это ты странный! – лениво отстранилась Жанна. Но не сразу – и эту медлительность Артур воспринял как добрый знак.

Он снова налил коньяка в рюмки.

О чем говорить с Ложкиной в данной ситуации, он не знал. Обсуждать завтрашний день она не хотела, о работе ему самому говорить было лень… Потом вспомнил статью из мужского журнала, недавно прочитанную, – неплохо обсудить кинофильм или книгу, эта старая добрая схема до сих пор не устарела.

– Недавно был на премьере… – задумчиво произнес Артур. – Смотрел этот новый фильм Кустурицы…

– Не люблю Кустурицу, – заявила Жанна. – Цыгане все время бегают, кричат, руками машут…

– Там совсем не про цыган, – мягко заметил он. «Авторское кино для нее слишком сложно. Надо бы чего попроще… Женщина ведь!»

– А этот сериал, что сейчас на первом канале идет, о пятидесятых – смотрела?

– Нет.

– Не любишь сериалы? – удивился он.

– Да дело не в этом… – засмеялась Жанна. – Тоже все как-то неестественно. Тычут в глаза всякими историческими реалиями, которым почему-то с трудом веришь! Героиня с перманентом строчит на швейной машинке «Зингер», герой в рубашке «поло» и нарочито широких брюках произносит пламенную речь о своем желании отправиться на целину… Непременно Сталин с трубочкой, непременно зловещий Берия – блестит очками и таращится на хорошеньких и невинных девиц, непременно призрак ГУЛАГа, который грозит разлучить влюбленных… Отмытые студенты театральных вузов, которые пляшут под патефон в тихом дворике, старательно изображая атмосферу тех лет… А как надоели одни и те же актеры!

– Вот ты, оказывается, какая, Жанна Ложкина… – снисходительно протянул Артур.

– Какая?

– Тонкая, сложная натура!

– Перестань, Артур, – устало отмахнулась она. – Ты-то почему все время играешь?

– Разве я играю?

– А то!

Артур Потапенко почувствовал раздражение. Жанна решительно не признавала тех правил, которые давно и всем были известны. И она совсем не пьянела… В отличие от Артура, у которого реальность уже потихоньку начала искажаться.

– Один момент… – извинился он и вышел в тамбур. Там, у окна, сосредоточенно разжевал антипохмельную таблетку.

Вернулся и снова налил коньяк в рюмки.

– Ну, за искренность!

Жанна выпила, отставила рюмку от себя.

– Все, Артур, больше не буду…

– Зря, зря… Это ж не коньяк, это амброзия! – осуждающе произнес он и налил себе еще, надеясь вдохновить своим примером Жанну. – В наше время, когда все заполонил суррогат…

Ложкина опять смотрела в окно, и тени бежали по ее лицу, странно изменчивому, неуловимо прекрасному – «и прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен…». Кажется, именно так сказал поэт.

У Артура защипало глаза, и он подсел к ней ближе.

– Жанна… Ну почему ты такая жестокая, а? О чем ты думаешь? Чего тебе еще не хватает?.. – с упреком произнес он.

– Артур, перестань, – равнодушно ответила Жанна.

– Вот ты скажи – ты кого-нибудь любишь? – чуть не со слезами в голосе настаивал он. – Есть хоть кто-то или что-то, способное тронуть твое сердце?

– Артур…

– Нет, ты скажи! – воскликнул он.

– А тебе чего не хватает? – Она повернулась, в упор посмотрела на него своими глазищами.

– Тебя и не хватает… – пробормотал он завороженно. Поезд трясло на стыках. У Артура было чувство, будто он летит на «американских горках» то вверх, то вниз. – Жанна… Ты ведь не знаешь… А я давно хотел сказать, что я…

Он закрыл глаза и потянулся к ней губами, едва не плача от умиления – так велика была его любовь к ней. Он буквально только что осознал размеры этой любви, ее глубину… Пожалуй, если нырнуть, то будет поболее тысячи атмосфер!