Текст книги "Король Артур и рыцари Круглого стола"

Немного погодя к Гавейну явился паж, приглашая его к королю.

– Гавейн, – обратился король к вошедшему рыцарю, – я был чересчур снисходителен к Ланселоту. Он убил одиннадцать рыцарей Круглого стола и моего вестника. Слава ослепила его, и рыцарь не желает довольствоваться меньшим, чем мое королевство. Во имя справедливости и ввиду настояний сэра Мадора отведи королеву на костер. Пусть все совершится по закону. А затем мы схватим сэра Ланселота и предадим его позорной смерти.

– Господь не допустит меня быть свидетелем подобных деяний! Я не верю доносам на Ланселота, – возразил Гавейн.

– Как?! – воскликнул король. – Мне кажется, у тебя нет оснований любить его – сегодня ночью он убил твоего брата Агравейна и еще несколько твоих родственников. Не забудь, Гавейн, что недавно в сражении с пограничными лордами он убил двух твоих сыновей.

– Государь, я помню об этом, – сказал Гавейн. – Я горько оплакивал сыновей, но они сами искали смерти, хотя я предостерегал их, и потому я не стану мстить Ланселоту и не изменю своего мнения о нем.

– Тем не менее, – продолжал Артур, – я прошу тебя, передай твоим братьям Гахерису и Гарету, чтобы они вместе с тобой проводили королеву на костер и произнесли над ней приговор.

– Нет, государь, – с горечью возразил рыцарь, – я не согласен присутствовать при позорной казни столь благородной королевы.

– В таком случае, пусть мое повеление исполнят Гарет и Гахерис.

– Они моложе меня, – заметил Гавейн, – и не осмелятся ослушаться короля.

Призвав к себе Гарета и Гахериса, король Артур сказал им, чего он требует от них.

– Государь, – заметил Гарет, – ты имеешь право приказывать нам сопровождать королеву на казнь, но да будет тебе ведомо, это противно нашему желанию. Мы исполним твою волю, но заявляем, что отнюдь не воспротивимся ее насильственному освобождению, если представится случай.

– О горе! – со слезами воскликнул Гавейн. – И довелось же мне дожить до такого дня!

Рыцари отправились к королеве и с глубокой скорбью просили ее приготовиться к смерти. Гвиневера побледнела, но осталась спокойна: она решила вести себя, как подобает гордой королеве, к тому же ее поддерживало сознание своей непричастности к злому делу.

Гвиневеру одели в самое скромное платье, потом явился ее духовник и отпустил ей грехи. Придворные дамы и лорды рыдали и в отчаянии ломали руки.

В сопровождении оруженосцев и рыцарей королева направилась к лугу за городской стеной. Столпившиеся на улицах города женщины плакали, причитали и шептали побледневшими губами молитвы, прося Бога избавить кроткую королеву от ужасной смерти.

Молодые ремесленники, вооружившись толстыми дубинами, мечтали броситься на выручку королевы – их юные сердца жаждали подвига. Однако они понимали: им не одолеть закованных в доспехи рыцарей.

Никто из горожан, потрясенных ужасным зрелищем, не заметил человека в простой крестьянской одежде, который, когда королева со стражей вышла из дворца, бросился из толпы в узкий переулок, где его ждал слуга с лошадью. С несвойственной крестьянину ловкостью он вскочил на коня и, стремительно промчавшись по улицам, через северные ворота вылетел в поле.

Между тем королеву сквозь толпу скорбных женщин и угрюмых мужчин, провожавших рыцарей злобными взглядами, привели на луг за северной стеной. Посередине арены уже высился позорный столб. Королеву привязали к нему и обложили до колен связками хвороста. Подошел священник, старавшийся ободрить ее, но Гвиневера, казалось, ничего не сознавала и не слышала.

На арене выстроился отряд рыцарей человек в сто: некоторые на конях, но большинство пешие. Многие последовали примеру Гарета и Гахериса и явились безоружные. Но сэр Мадор был в полном вооружении – он приготовился к поединку. Позади него теснились его родичи, все на конях.

Сэр Гахерис велел герольду прочесть приказ короля.

– Именем короля, – провозгласил герольд, – королева обвиняется в предательском отравлении рыцаря. Его родичи требуют суда над ней. Если кто-нибудь из рыцарей желает вступиться за королеву, пусть поспешит, в противном случае она будет сожжена на костре, как требует закон.

Герольд умолк, и народ стал озираться в ожидании рыцаря-избавителя.

Сэр Мадор, стоя во главе отряда конных рыцарей, тоже оглядывался; но никто не желал сразиться за невинно погибавшую королеву. Тогда он взглянул на бледную Гвиневеру и злорадно усмехнулся – его жестокое сердце, видимо, предвкушало радость от ее гибели.

Толпа замерла. Взоры всех лондонских граждан устремились на посыпанную песком арену и на жертву, облаченную в белое.

Сэр Гахерис не сводил глаз с входа на арену. Брат его Гарет находился с ним рядом, и оба молились об избежании благородной королевой страшной смерти.

– Я требую, сэр Гахерис, чтобы ты исполнил закон! – раздался резкий голос Мадора.

Сэр Гахерис в отчаянии заломил руки и, обернувшись к палачу, стоявшему подле жаровни с углями, указал на королеву.

Присутствующие онемели от ужаса. Палач зажег факел и поднес его к хворосту.

Вдруг послышался конский топот, и не успел народ опомниться, как по арене понеслись вооруженные рыцари. Покрытая пеной сбруя коней свидетельствовала о том, что они примчались издалека.

Возглавлял всадников высокий, статный рыцарь. Когда стал виден девиз на его щите, отовсюду раздались восклицания:

– Сэр Ланселот! Сэр Ланселот! Скорее на помощь!

Едва рыцари приблизились к позорному столбу, сэр Мадор скомандовал своим сообщникам окружить королеву кольцом. В то же мгновение на злоумышленников ринулся отряд Ланселота и поразил многих.

Мадор изо всех сил старался не допустить к костру воинов Ланселота, стремившихся пробиться к королеве.

Все смешалось, и много безоружных рыцарей погибло в свалке.

Сэр Ланселот в безумной ярости истреблял всех вокруг себя. Ослепленный гневом рыцарь сам не видел, кого разил; он помнил одно: эти люди стоят между ним и королевой.

По несчастью, в образовавшейся ужасной сумятице Ланселот убил двух самых дорогих ему рыцарей, не узнав их и не заметив, что они безоружны. Один был сэр Гарет, которого он сам посвятил в рыцари, другой – сэр Гахерис.

Жестокий бой длился недолго: никто не мог противостоять силе Ланселота и его родичей.

Наконец Ланселот пробрался к королеве; перерезав путы, он осторожно поднял измученную женщину на коня. По лицу Гвиневеры градом катились слезы; она благодарила Бога за избавление и не находила слов, чтобы выразить свою признательность Ланселоту.

Народ провожал Ланселота восторженными криками, когда он вместе с королевой, окруженный родичами, направился по северной дороге в свой замок.

– Я увожу королеву для ее безопасности, – пояснил он, – она пробудет у меня до тех пор, пока король Артур не убедится в нашей непричастности к измене. Боюсь, однако, наши враги посеяли сомнения в его душе, в противном случае он не допустил бы королеву до позорного столба.

Сэр Ланселот совершил большую ошибку и впоследствии сам признал это. Если бы он немедленно отвез королеву к королю и потребовал у врагов доказательств своей измены, последние были бы посрамлены и король Артур по-прежнему любил бы его и считал своим верным и непревзойденным рыцарем.

Но ничто не спасло бы Ланселота от ненависти сэра Гавейна за убийство, пусть и невольное, двух его братьев, двух славных рыцарей – Гахериса и Гарета. И от этого убийства последовали великие бедствия и несчастья.

Глава XIII. Война с Ланселотом

Сэр Гавейн

Король Артур шагал взад и вперед по залу своего лондонского дворца, сокрушаясь о смерти королевы. Пажи столпились у дверей, а несколько рыцарей молча наблюдали за опечаленным королем.

Вдруг послышались торопливые шаги, и в комнату вбежал оруженосец Мордреда. Распростершись у ног короля, он попросил разрешения говорить.

– Говори, – позволил ему король.

– Государь, сэр Ланселот освободил королеву, перебил до тридцати рыцарей и со своими родичами увез и скрыл твою супругу.

Король Артур, казалось, окаменел от горя, отвернулся и, воздев руки к небу, со скорбью, всех тронувшей, воскликнул:

– Увы! К чему мне моя корона, если благородное братство рыцарей рассеяно и разбито?

– Затем, государь, – продолжал посланец, – сэр Ланселот убил братьев сэра Гавейна – сэра Гахериса и сэра Гарета.

Король в изумлении обернулся к рыцарям, всем своим видом выражая недоверие рассказчику.

– Неужели это правда? – спросил он, и снова печаль, звучавшая в его голосе и отражавшаяся на лице, растрогала всех.

– Да, государь, – подтвердили рыцари.

– В таком случае, дорогие друзья, – с усилием проговорил король, – прошу не сообщать сэру Гавейну печальную весть о братьях. Я уверен, от боли и гнева он лишится рассудка, если узнает о смерти своего любимого младшего брата – Гарета.

И король зашагал по комнате, ломая руки от невыразимого горя.

– Зачем, зачем он убил их? – воскликнул наконец король. – Ведь он сам посвятил Гарета в рыцари, когда тот отправился на поединок с притеснителем леди Лионессы. К тому же Гарет любил Ланселота больше всех.

– Это верно, – заметил кто-то из рыцарей, – но они пали в свалке, и Ланселот, ослепленный яростью, сам не знал, кого рубил, когда старался пробиться к королеве!

– Увы, увы! – воскликнул король. – Эта смерть вызовет междоусобную войну, какой еще не видывали в пределах нашего королевства. Я вижу грядущую гибель; нам грозит раздор и разорение! Миру наступит конец.

Несмотря на запрещение короля сообщать Гавейну о смерти его братьев, Мордред отозвал своего оруженосца в сторону и приказал ему пойти к Гавейну и рассказать о случившемся.

– Постарайся, – сказал он, – хорошенько настроить сэра Гавейна против сэра Ланселота.

Слуга нашел Гавейна на дворцовой террасе, выходившей на Темзу. Рыцарь смотрел, как по широкой реке двигались к кентским гаваням небольшие парусные суда.

– Сэр, – заговорил оруженосец, обнажая голову, – сегодняшний день был свидетелем грустных деяний. Ланселот со своими родичами освободил и похитил королеву, и на площади около позорного столба в схватке погибло тридцать рыцарей.

– Да сохранит небо моих братьев, ведь они тоже находились там, к тому же без оружия, – промолвил Гавейн. – Я предполагал, что Ланселот предпримет подобную попытку, и даже считал недостойным рыцарской чести, если бы он поступил иначе. Но скажи, где мои братья?

– Увы, сэр, они убиты.

Суровое лицо Гавейна покрылось бледностью; схватив своей железной рукой гонца за плечи, он вскричал:

– Берегись, прислужник Мордреда, если ты лжешь! За братьев я отдал бы все это королевство с его богатством. Где мой младший брат Гарет?

– Сэр, я говорю правду, – сказал оруженосец, – ведь мне известно, как бы вы разгневались, посмей я солгать. Сэр Гарет и сэр Гахерис убиты; их оплакивают все рыцари, и горше всех – сам король.

Гавейн пошатнулся и стал еще бледнее.

– Скажи, кто их убил? – прогремел он.

– Сэр Ланселот.

– Подлый раб! Я знал, что ты лжешь! – воскликнул Гавейн и ударил оруженосца по голове; тот почти без чувств повалился наземь. – Ага, лживый сплетник! – рассмеялся Гавейн. – Рассказывать такое о Ланселоте!.. Да знаешь ли ты, на кого напраслину возводишь? Сэр Ланселот убил моего младшего брата Гарета! Да Гарет любил Ланселота, как меня, и Ланселот всегда гордился им! Ведь именно Ланселот посвятил в рыцари храброго, мужественного, благородного и прекрасного Гарета. За Ланселота Гарет восстал бы против самого короля – так он любил его! А ты, дурак, говоришь, что Ланселот убил его! Прочь с глаз моих, змея!

– А все-таки Ланселот убил их, убил в слепой ярости. И тебя самого не пощадил бы, окажись ты между ним и королевой на костре.

И тут Гавейн поверил оруженосцу, и его охватил ужасный гнев, когда он понял, что любимый брат погиб. Кровь бросилась ему в лицо, и, убитый горем, он покинул террасу.

Миновав коридоры, он вбежал к королю и, растолкав толпившихся возле него рыцарей, обратился к нему:

– Король Артур, мой брат Гарет убит, убит и Гахерис! Я не вынесу этого! Такого не может быть! Я не верю!..

– Я сам не верю в их гибель, – проговорил Артур, – и не могу удержаться от слез.

– Какое горе! – задыхаясь воскликнул Гавейн. – Государь, я пойду взглянуть на моих братьев и проститься с ними раньше, чем их похоронят…

– Нет, тебе не придется проститься с ними, – мягко возразил король. – Я знал, как велика будет твоя скорбь, и опасался, что вид их мертвых тел омрачит твой рассудок, и потому приказал похоронить их немедленно.

– Скажи, государь, их действительно убил Ланселот? – спросил Гавейн.

– Мне так доложили, – ответил король. – В ярости он сам не знал, кого разил.

– Но ведь они были безоружны! – громовым голосом воскликнул Гавейн. – Ведь они были с ним заодно, и Гарет любил Ланселота как брата…

– Знаю, знаю, – заметил Артур. – Но, говорят, Ланселот не различал врагов и друзей, пробираясь к королеве.

Сэр Гавейн молчал некоторое время, и окружающие смотрели на рыцаря с состраданием и страхом. Его густые седые волосы беспорядочными прядями разметались по плечам, глаза горели.

Но вот он приблизился к королю и, подняв правую руку, произнес голосом, дрожавшим от гнева:

– Государь, мой король и мой дядя! Клянусь рыцарской честью, с этого дня я буду искать встречи с Ланселотом и не успокоюсь, пока не убью его или пока он не убьет меня! Поэтому прошу тебя, государь, и вас, друзья рыцари и лорды, приготовиться к войне. Я всажу свой меч в его злое сердце, хотя бы мне пришлось опустошить всю нашу страну и весь христианский мир!

Сказав так, Гавейн покинул зал; все долго молчали, подавленные звучавшей в его словах ненавистью.

– Я вижу, – промолвил наконец король, – смерть этих рыцарей послужила началом братоубийственной войны, и она не прекратится, пока Ланселот не убьет Гавейна или Гавейн не убьет Ланселота. О Ланселот, Ланселот, мой несравненный рыцарь! Ты стал невольной причиной гибели моего прекрасного королевства!..

Присутствующие не могли удержаться от слез – так их растрогала речь короля; многие чувствовали, что король не принял бы участия в этой распре, если бы тут не был замешан его племянник сэр Гавейн и его род.

В Лондоне и в окрестных землях рыцари принялись точить мечи и копья и исправлять кольчуги.

Королевство поверглось в уныние. Каждодневно рыцари вступали в спор, причем одни брали сторону королевы и Ланселота, другие – сторону короля и Гавейна.

Нередко наблюдался раскол в семьях, где сыновья приносили обет стоять за Ланселота, а отцы негодовали на их измену королю и отрекались от них.

Женщины плакали и горевали, потому как, чью бы сторону они ни взяли, все равно кто-нибудь из близких становился их врагом и шел сражаться против своих же родных.

Молва о междоусобице разнеслась по всей Британии, и короли, герцоги и бароны поспешили на помощь к Артуру, так что войско его было очень многочисленно. Но многие присоединились и к Ланселоту, поскольку он считался самым благородным и доблестным рыцарем.

В июле, когда поселяне любовались на зреющие поля в ожидании жатвы, король Артур и сэр Гавейн выступили со своим войском и осадили замок Ланселота и окруженный стеной город. Но, несмотря на все усилия, им не удалось проникнуть в город, и осада затянулась на все время жатвы.

Однажды королева Гвиневера стояла у окна замка, глядя на осаждавшее город войско; ее взор остановился на пурпурной палатке короля Артура с красным драконом на знамени. Она видела, как супруг ее вышел из палатки и в одиночестве ходил взад и вперед, печально поникнув головой. Изредка он поглядывал на замок, и тогда на лице у него появлялось горькое выражение.

– Сэр Ланселот, – сказала королева, глубоко тронутая печалью Артура, – мне так хочется, чтобы ваша вражда прекратилась, чтобы ты и мой дорогой государь опять стали друзьями. Предчувствие говорит мне, что он скорбит от разлада с тобой, ведь ты был знаменитейшим из рыцарей Круглого стола и создал его славу. Не попытаешься ли ты поговорить с государем? Объясни ему, что все доносы о заговоре против него ложны и что мы с тобой не изменяли ни ему, ни королевству.

– Я попытаюсь, миледи, клянусь честью! – ответил Ланселот. – Если наши враги не до конца отравили душу короля, он поверит мне.

Сэр Ланселот приказал трубачу протрубить со стены, не пожелает ли король Артур вступить в переговоры. Приказ был исполнен, и сэр Пентред, один из рыцарей короля Артура, передал королю предложение Ланселота.

Немного времени спустя возвестили перемирие, и стрелки опустили свои луки, а копейщики прекратили метание копий, и король с сэром Гавейном, сопровождаемые рыцарями, подъехали к стенам замка.

Сэр Ланселот подошел к окну в башне и крикнул королю:

– Благородный король, я думаю, никому из нас эта война не принесет славы! Не лучше ли прекратить ее?

– Выходи сюда, изменник, – крикнул Гавейн, вспыхнув от гнева и грозя Ланселоту кулаком, – и мы прикончим тебя!

– Выходи, – вторил король, – и я буду биться с тобой. Ты убил тридцать моих рыцарей, похитил у меня королеву и губишь мое королевство…

– Нет, государь, причина войны не во мне, – возразил Ланселот. – Я не считал бы себя рыцарем, если бы допустил гибель благородной королевы. Мне удивительно, как ты, государь, мог помыслить о сожжении своей супруги.

– Гвиневеру обвиняли в отравлении оклеветавшего ее рыцаря, – пояснил король. – А я призван блюсти справедливость, не разбирая знатных и простолюдинов, и потому, как ни тяжко мне было, я не мог поступить иначе. Мало того, если сэр Пионель говорил правду, то ты вместе с ней замышлял убить меня, чтобы захватить власть в свои руки.

– Низкая ложь, черная клевета! – запальчиво воскликнул Ланселот. – Я готов доказать это с Божьей помощью каждому, кто посмеет назвать меня изменником. Государь, клянусь рыцарской честью – пусть смерть поразит меня, если я лгу! – ни я, ни королева никогда не злоумышляли против тебя и не посягали на твою корону.

Все притихли, услышав столь торжественную клятву. В те времена никто не сомневался, что небесный огонь не замедлит опалить человека, если он поклялся ложно.

По просветлевшему лицу короля сэр Ланселот понял: Артур поверил ему. Король обернулся к сэру Гавейну – видимо, спрашивая его о чем-то, – но Гавейн резко рассмеялся и бросил в лицо Ланселоту:

– Ты можешь клясться небом, и найдутся люди, которые поверят тебе. Но я обвиняю тебя, надменный рыцарь, в убийстве двух безоружных рыцарей, любивших и почитавших тебя. Едва ли ты, тщеславный хвастун, сладкоречивый герой, посмеешь отрицать это!

Лицо и голос Ланселота отразили его глубокую печаль, когда он заговорил:

– Я не надеюсь заслужить твое прощение и сам себе не прощу столь нелепого убийства. Я так же убил бы своего двоюродного брата Борса, как убил Гахериса и молодого Гарета, крепко любимого мной. Ярость ослепила меня; я сознавал одно: толпа рыцарей преграждает мне доступ к королеве – и рубил сплеча, чтобы пробраться к ней.

– Ты лжешь, презренный! – крикнул Гавейн, охваченный безумной жаждой мести. – Ты убил их по своему высокомерию, желая выразить мне и королю свое презрение за то, что мы допустили возвести королеву на костер. Ты изменник и предатель! Знай же: я не прекращу войны, пока мой меч не пронзит твое злое сердце!

– Твоя ненависть гнетет мою душу, – промолвил Ланселот. – Не будь тебя, я думаю, государь вернул бы мне свою милость, убедился бы в нашей невиновности и принял бы к себе свою королеву.

– Охотно верю, презренный! – воскликнул Гавейн, приходя в неистовство от сознания, что король действительно желает мира. – Но знай: пока я жив, мой дядя не прекратит войны, и в конце концов мы захватим тебя, несмотря на твой крепкий замок и на твое воинское искусство. А я снесу тебе голову!

– Я вижу, ненависть помрачила твой рассудок, – заметил Ланселот. – Если вы захватите меня, мне нечего рассчитывать на милость.

Сказав так, Ланселот удалился, уверившись в безнадежности переговоров.

На другой день лазутчики донесли ему, что король Артур на совете вождей объявил о своем желании принять королеву обратно и примириться с Ланселотом, но сэр Гавейн сурово возразил, что, если Артур не продолжит войну до тех пор, пока Ланселот не будет взят в плен или убит, он и весь род короля Лота покинут пределы королевства. Кроме того, разнеслись слухи, якобы Гавейн собирается захватить в плен самого короля, если тот будет настаивать на своем. Гавейн и его партия были очень могущественны, и никто не осмеливался им противостоять.

Гавейн в своей ненависти старался вызвать Ланселота из замка на поединок и для этого послал к стенам города рыцарей, приказав им всячески поносить Ланселота, обвиняя его в бесчестных поступках.

Наконец воины, стоявшие на часах, потеряли терпение и, краснея от стыда, выпустили в негодяев целый залп стрел и камней.

Сэр Борс, сэр Эктор и сэр Лионель тоже слышали бранные слова и, посоветовавшись с другими, решили: далее терпеть этого нельзя.

– Мы глубоко возмущены оскорбительными словами Гавейна во время переговоров, – объявили они Ланселоту, – и потому требуем и просим, если ты хочешь сохранить нас у себя на службе, позволить нам выйти из города и ринуться на клеветников.

– Благородные друзья, – отвечал Ланселот, – мне тяжко сражаться с моим любимым государем, королем Артуром.

– Но все станут говорить, – возразил его брат сэр Лионель, – что ты боишься выйти из города и что, вероятно, все оскорбления заслужены тобой, если ты можешь сносить их.

Его убеждения подействовали на Ланселота, и он отправил к королю гонца со следующим сообщением: он выйдет из города и примет сражение, но просит короля не подвергать свою жизнь опасности.

На это Гавейн ответил Ланселоту, что король будет лично сражаться против изменника.

На следующее утро король Артур двинулся с войском к замку, и Ланселот привел в порядок свои ряды, приказав воинам и рыцарям щадить короля и во имя прежней дружбы избегать биться с Гавейном.

Начался бой, и много воинов полегло на месте. Сторонники Ланселота, сильные, искусные витязи, произвели большие опустошения в королевском войске – они мстили за оскорбления.

Сэр Гавейн, отыскивая Ланселота, носился по полю брани как разъяренный лев, и много народу изрубил он и столько же смял конем.

В разгар битвы король Артур наткнулся на Ланселота.

– Защищайся, сэр Ланселот! Ты виноват в этой междоусобной войне! – крикнул он и ударил Ланселота своим мечом. Но Ланселот не пытался защищаться; он, наоборот, опустил меч и щит, как будто не находил в себе сил сражаться против короля. Артур опешил и, тоже опустив меч, с грустью взглянул на рыцаря.

В этот момент их разделила толпа сражающихся; сэр Борс, завидев короля, яростно ринулся на него и с такой силой нанес удар копьем, что Артур упал на землю. Борс соскочил с коня, выхватил меч и подбежал к Артуру. Но тут его окликнули, и он увидел скачущего к нему Ланселота. Сэр Борс схватил короля за шлем и занес над ним обнаженный меч.

– Не окончить ли нам войну, брат? – заносчиво крикнул Борс приблизившемуся Ланселоту. – Сейчас это нетрудно сделать!

Он думал, сэр Гавейн лишится половины своих сил и не сможет продолжать борьбу с Ланселотом, если король будет убит.

– Нет, нет! – остановил его Ланселот. – Ты головой отвечаешь за короля. Помоги ему подняться. Я не могу допустить, чтобы благороднейшего из королей, посвятившего меня в рыцари и когда-то души во мне не чаявшего, убили или опозорили!

Ланселот спрыгнул с коня, помог королю подняться и подержал ему стремя, когда он садился в седло.

– Король Артур, – заговорил он, взглянув на короля, – ради всего святого, положи предел этой войне, ведь никому из нас она не принесет славы. Я стараюсь избегать встречи с тобой и моими братьями по Круглому столу, но они же не только не избегают меня, но явно жаждут моей смерти.

Артур смотрел на Ланселота и думал, насколько он благороднее всех остальных рыцарей. Слезы брызнули из глаз короля, и он, не в силах говорить, пришпорил коня.

Вскоре трубачи возвестили отбой, и Ланселот тоже отозвал своих людей – надо было похоронить павших и перевязать раненых.

Наутро бой возобновился. Воины короля бились с ожесточением, потому что Гавейн приказал им никого не щадить и обещал шлем золота тому, кто убьет хотя бы одного из рыцарей Ланселота. Сам же Гавейн носился по полю и искал убийцу своих братьев, но тот, к его великому гневу и ярости, избегал встречи с ним.

Наконец Гавейн завидел сэра Борса и помчался к нему через поле.

– А, сэр Борс! – насмешливо крикнул он. – Если ты отыщешь и приведешь ко мне своего коварного кузена, я пощажу тебя!

– Хорошо, что я знаю цену твоим словам, – в свою очередь усмехнулся Борс. – Приведи я его сюда, и ты пожалел бы об этом. Он не упустил бы случая наказать тебя за твою гордость и надменность!

Сэр Борс говорил правду. Часто в прежнее время, когда Ланселоту случалось переодетым вступать в поединок с Гавейном, хвастуну приходилось плохо. Поэтому Ланселот, из любви к другу, в последние годы избегал биться с ним.

– Ты не много выиграешь, восхваляя своего трусливого родственника, – запальчиво крикнул Гавейн. – Защищайся!

– Я сам желал помериться с тобой силами, – надменно возразил сэр Борс. – Вчера ты убил моего двоюродного брата Лионеля, а сегодня, с Божьей помощью, я покончу с тобой.

Пришпорив коней, они с такой яростью налетели друг на друга, что копья их, пройдя сквозь доспехи, глубоко вонзились в тела, и тяжко раненные рыцари упали навзничь со своих коней. Подоспевшие друзья подняли их и перевязали раны. Однако последующие несколько дней ни тот ни другой не могли участвовать в бою.

Увидев раненого Борса, рыцари Ланселота пришли в негодование и обвинили жалостливого вождя в том, что он губит свое дело.

– Ты не хочешь разбить хвастливого врага, – говорили они. – Ты избегаешь убивать рыцарей, которые некогда являлись твоими собратьями по Круглому столу. А какая польза нам от того? Разве они избегают тебя и не стараются истреблять твоих друзей и родственников? Твой брат Лионель убит, а славные рыцари Галк, Гриффит, Сафир и Конан тяжко ранены. Ты всегда был учтив, сэр Ланселот, – прибавили они в заключение, – но берегись, как бы теперь эта учтивость не повредила твоему делу.

Видя, что друзья могут отшатнуться от него, если он не станет уничтожать своих врагов, Ланселот с грустью обещал впредь не щадить противников. Он уже не избегал столкновений, но готов был рыдать, если на него бросался кто-нибудь из рыцарей, с которыми когда-то он водил дружбу и пил вино в гостеприимном Камелоте.

Однако, по мере того как бой разгорался, разгоралась и жажда боя в сердце Ланселота, и он сражался с присущей ему силой и искусством. К вечеру его войско оставалось в полном порядке, в то время как воины короля, видимо, падали духом и явно старались избегать яростной атаки рыцарей Ланселота. Сдержав коня, Ланселот оглядел поле, залитое кровью и заваленное грудами мертвых тел, и тоска сдавила его сердце.

– Смотри, милорд, как редеют ряды врагов под натиском наших рыцарей! – крикнул сэр Пелам, подъезжая к нему. – Мужество изменило им, потому как Гавейн и сэр Кэй ранены, а сэр Торр убит. Если ты последуешь моему совету, мы сегодня закончим войну. Соберись с силами и одним ударом рассей противника – тогда победа за нами!

– Увы, – воскликнул Ланселот, – я не желал бы этого! Мое сердце скорбит оттого, что я, вынужденный сражаться против моего короля, гублю его воинов и готовлю ему поражение.

– Боюсь, милорд, ты неблагоразумен. Щадя их, ты тем самым готовишь себе врагов. Они не только не поблагодарят тебя, но и, поверь, не пощадят, если, на несчастье, захватят кого-нибудь из твоих друзей или тебя самого.

Но сэр Ланселот не поддавался ни на какие увещевания и приказал трубить отступление. Король Артур последовал его примеру, и в сумерках оба войска разошлись.

Раненые стонали на поле битвы, пока не подоспевала помощь или пока смерть не избавляла их от страданий.

За несколько недель не произошло ни одного столкновения: войско Артура пало духом после того, как из его рядов выбыло столько славных рыцарей, а Ланселот не желал наступать.

Но сэр Гавейн все время старался разжигать ненависть к Ланселоту и подстрекал к возобновлению войны. Из Лотиана, королем которого после смерти своего отца, короля Лота, сделался Гавейн, прибыл большой отряд молодых рыцарей со своими воинами, и королевское войско воспрянуло духом.

Ежедневно под стенами замка появлялись воины и, выкрикивая обидные слова и прозвища, старались уязвить воинов Ланселота. Недолго думая, молодежь стала просить у короля Артура и сэра Гавейна разрешения идти на приступ. Король с неохотой созвал совет, чтобы обсудить план приступа.

Молодые рыцари, приглашенные на совет, упорствовали, а король Артур с грустью предчувствовал, что любовь к племяннику Гавейну принудит его уступить их требованиям и продолжать войну.

Вдруг дверь распахнулась, и к королю приблизился привратник.

– Государь, – доложил он, – епископ Лондонский и король Девонский Джирэнт просят тебя принять их.

Юные рыцари нахмурились, послышались даже крики неудовольствия; но лицо короля прояснилось, и он приказал немедленно позвать прибывших.

– Незваный священник и король, не имеющий своего мнения! – ухмыльнулся Гавейн, надменно оглядывая присутствующих. – Прошу тебя, дядя, – обратился он к королю, – если ты любишь меня, не слушай их бабьих разговоров!

Артур не отвечал и только с нетерпением смотрел на дверь.

Вот появились три священника и три воина; за ними шествовал почтенного вида старец. Белые как снег волосы обрамляли его тонзуру и ниспадали на белую рясу с красной каймой, свидетельствовавшей о сане епископа. А за епископом показалась высокая, статная фигура Джирэнта Девонского, доказавшего себя сильным правителем, в то время как его считали слабым и сумасбродным.

Все поднялись, приветствуя епископа, после чего король радостно поздоровался с Джирэнтом. Этот благородный рыцарь отказался идти против Ланселота и королевы, хотя и не отрекся от короля.

Гавейн мрачно взглянул на Джирэнта, но тот спокойно выдержал его взгляд.

– Говори скорее, с чем пришел, и уходи! – раздраженно высказался Гавейн. – Если ты по-прежнему держишь обе стороны, то не о чем и разговаривать и не для чего звать епископа на помощь.

– Гавейн, – сказал Джирэнт, и в его спокойном голосе прозвучала угроза, – мне кажется, горе помрачило твой разум. Прошу тебя: не мешай епископу говорить. У него поручение к королю.

– Милорд, – произнес епископ, – я от Его Святейшества Папы.

При этих словах Гавейн бросился вперед, сжимая рукоятку меча, как будто в своем безумии собирался убить священнослужителя.

– Я принес тебе буллу святого отца, – продолжал епископ твердым голосом, нисколько не робея перед гневом Гавейна. – Вот она. Его Святейшество повелевает королю Артуру, как христианину, принять с любовью и уважением супругу свою Гвиневеру и примириться с сэром Ланселотом.