Текст книги "Сад Иеронима Босха"

И пророки – нельзя забывать о пророках. Чтят великомучеников. Тех, кого побили камнями, кому отрубили голову, с кого живьём содрали кожу, кого прошили стрелами, сожгли на костре, сварили в котле с маслом, колесовали и четвертовали. Их почитают и помнят, их лики висят во всех церквях. Их показывают по телевизору, в их честь устраивают праздники.

Вы хотите прославиться? Красиво умереть – это тоже метод. Шансов поровну: попасть в кандидаты на премию Дарвина или стать кумиром.

Всё это проносится в голове кардинала Спирокки, когда Уна уходит. Всё это ведёт к одному-единственному выводу.

* * *

Когда он спрашивает, поедет ли она с ним на войну, Уна соглашается. Каждый миг вдали от Джереми теперь для неё мука. Она не понимает, как жила раньше. Она не может понять, почему с самого начала Джереми показался ей таким же клиентом, как и все остальные. Даже неприятным. Очень неприятным. Мир изменился прямо на её глазах. Мир изменился и снаружи, и внутри Уны.

Все воспоминания Уны об Африке – это набор обрывочных эпизодов. Это куски паззла, никак не желающие сложиться в цельную картину. Ей кажется, что она ни разу не перемещалась на джипе между различными локациями. Вот она на аэродроме. Вот она уже в военном лагере. Вот она в районе боевых действий. Вот она в чумных бараках. Будто иллюстрации в каком-то диковинном учебнике.

Уна давно ничего не боится. Ей и здесь совсем не страшно. Во-первых, она привыкла к жестокости, пусть и другого рода. Во-вторых, рядом с ней – её Джереми Л. Смит, её персональный охранник и Спаситель. Присутствие кардинала Спирокки её отчасти радует, потому что она чувствует своё превосходство. Каждый раз, когда она смотрит на кардинала, тот отводит взгляд. Он не то чтобы боится её, нет. Он просто чувствует, что не может влиять на неё, вот и всё.

Они с Джереми сидят в походной палатке на подвесной кровати. Точнее, он сидит, откинувшись назад, а она полулежит у него на коленях.

«Нельзя, чтобы солдаты нас видели», – говорит Уна.

«Да ладно», – отвечает Джереми.

Для него это и в самом деле неважно. Даже если миф о его святости и девственности развеется тут, в Африке, и эта легенда перекочует в Европу, то что с того? Его станут меньше любить? Будут в меньшей степени требовать его внимания? К нему перестанут приходить калеки и больные? Нет. Всё останется по-прежнему. Просто её будут воспринимать иначе. Не как его сестру, а как жену.

«Мой хороший, – говорит Уна. – Ты разговариваешь с Ним?»

Он молчит. Сложно назвать это разговором. Просто в какой-то момент у него возникает вопрос или сомнение – и тут же сам собой появляется ответ. Это божественное вмешательство. Правда, до определённого момента он знает, как он совершает то или иное чудо. Он делает всё именем Господа. Это Господь даёт ему силы.

Но – думает Джереми – что если я захочу сотворить зло? Если я захочу обрушить на невинных чуму? Позволит ли мне Господь? Даст ли он мне силы на неправедное дело?

«Да», – отвечает Джереми, потому что не может ответить иначе. Даже если бы Бог молчал, даже если бы Джереми твёрдо знал, что Бога нет, он всё равно ответил бы именно так.

«Ты можешь задать ему вопрос?»

Да, он может. Он может именно это – задать вопрос.

«Спроси у Него, зачем я нужна. Ради чего я живу».

На самом деле анекдот про мужика, который прожил свою жизнь для того, чтобы однажды передать солонку девушке в придорожном кафе, – это про вас. Это даже не анекдот. Это правда, чёрт побери, и ничего другого вам не светит.

Вы живёте ради того, чтобы пропустить человека в автобусе. Чтобы убить таракана на стенке столовой. Чтобы случайно разбить стекло в витрине дешёвого супермаркета.

Иногда вам может улыбнуться удача.

Если однажды вы вытащили щенка из проруби, вам повезло. Если вы починили компьютер нерадивой секретарше, вам повезло. Если вы устранили засор в сортире, залившем весь нижний этаж, вам опять же повезло: в вашей грёбаной жизни больше смысла, чем во многих других.

Ответ на вопрос Уны Джереми знает и сам. Ему не нужно советоваться с Богом, не нужно спрашивать у него. Он только что понял это, но такой ответ нельзя дать сразу. Нужно сделать вид, что думаешь. Нужно состроить театрально грустное лицо. Для того, чтобы истина показалась правдой. Чтобы в то, что происходит на самом деле, поверили.

«Ради меня», – говорит Джереми, и это единственно верный ответ.

* * *

Уна не боится крови. Она идёт за Джереми по полевому госпиталю и с интересом смотрит на раненых. Спирокки следует за ними. Терренс О’Лири остался снаружи. Оператор, конечно же, тут – он снимает всё: каждое движение, каждый жест Джереми. Это материал для нового фильма о Джереми Л. Смите.

Мальчику на вид лет четырнадцать. У него нет обеих ног: оторвало взрывом. Культи забинтованы, мальчик со страдальческим выражением лица смотрит на прибывших белых. Джереми кладёт руку ему на лоб. Бинты рвутся, одеяло вспухает. Врач, дипломированный чернокожий в сером халате, смотрит на чудо, выпучив глаза. Он делает шаг назад и садится у брезентовой стены палатки. Когда Джереми Л. Смит убирает руку, Уна откидывает одеяло. Она делает это картинным жестом – на камеру. Будто демонстрирует зрителям собственную значимость. По сути, так оно и есть. Она демонстрирует значимость.

Вы чётко знаете, что увидите: здоровые крепкие ноги. Ступни, голени. Но вы всё равно с замиранием сердца чего-то ждёте. Чего? Что у мальчика вырастет третья нога? Ещё чего-нибудь? Джереми Л. Смит может сделать это для вас, потому что он любит вас. Он может устроить любое шоу – этот фокусник, этот божественный маг, канатоходец над Ниагарой. Но он не делает этого, потому что вас больше всего поразит не третья нога, а обыкновенные здоровые конечности. Вас повергнет в шок то, что вы ожидали увидеть и, конечно, увидели. Вам не имели права показать ничего другого.

Уна переходит к следующей койке. Оператор крупным планом снимает её смиренное лицо, покрытую белой тканью голову. Тут лежит мужчина. Ноги у него на месте, зато вместо лица – рубцовая ткань, сочится жёлто-зелёная сукровица. Глаз нет, нет носа и подбородка. Камера: крупный план. Вы же любите мясо, правда? Чем страшнее выглядит травма, тем эффектнее исцеление. Джереми накладывает руки – и через несколько секунд на вас уже смотрит симпатичный африканец лет тридцати с классическим приплюснутым носом и огромными выпяченными губами. Он поднимает руки и ощупывает своё лицо.

На самом деле он должен лежать в гипсе, в повязке – я не знаю. С них снимают бинты и бандажи, чтобы продемонстрировать вам их увечья. Чтобы показать: Джереми Л. Смит и вправду исцеляет. Это не ложь, не выдумка, не фейк. Смотрите на это: до и после.

Это рекламный трюк. Вот Джон до использования лосьона для волос «Супершевелюра»: он абсолютно лыс. У него грустное выражение лица, потёртый свитер и впалая грудь. А вот тот же Джон через полгода регулярного пользования лосьоном «Супершевелюра». У него густые каштановые волосы, красивая жена (на заднем плане, рядом с дорогим автомобилем), новый свитер и выражение абсолютного превосходства на лице. Это яйцо, половина которого намазана «Бленд-а-медом». Оно не растворяется даже в серной кислоте и не варится в жидком металле.

На самом деле это снимается просто. Берётся Джон с отличной каштановой шевелюрой. Это актёр, его зовут Джозеф Хиггинс, и к лосьону для волос «Супершевелюра» он не имеет никакого отношения. Он фотографируется со счастливым выражением лица, показывает камере оттопыренный большой палец и вовсю радуется жизни. Затем ему выбривают тонзуру, смазывают её жирком для блеска (чтобы не было видно синевы, возникающей при бритье наголо) и фотографируют с печальным выражением лица. Под второй картинкой пишут «до». Под первой – «после». На самом деле лосьон «Супершевелюра» не помогает никому. Он разливается из той же бочки, что и обычный противоперхотный шампунь. Только разбавляется водой, чтобы по консистенции больше походить на лосьон.

Это всегда работает.

Так вот. Джереми Л. Смит – это первый случай, когда система «до и после» не является ложью. У этих африканских мальчиков и в самом деле растут ноги и появляются лица. Это правда и истина в одном флаконе.

Джереми выходит из госпиталя триумфатором. Сюжет снят. Палаток-госпиталей ещё несколько десятков, но снимать больше не нужно. Всё можно сделать быстро и просто. Джереми уже научился этому. Он стоит, расставив ноги, и смотрит на небо. И в этот момент срастаются сломанные кости, восстанавливаются нарушенные нервные связи, соединяются порванные сухожилия, вырастают выбитые зубы, открываются выжженные глаза. Доктора чувствуют себя бесполезными и бессмысленными, потому что их трудная и многодневная работа сведена на нет в течение нескольких минут. Все их старания, все их образования и ординатуры, все их улыбки и утешения тут же теряют смысл, потому что за дело берётся Джереми Л. Смит. Из палатки за спиной Джереми выходит чернокожий врач. Он идёт, пошатываясь, не веря в происходящее. Он обходит Джереми и смотрит ему в глаза. Джереми улыбается. Врач падает на колени.

Это происходит везде. Всегда находится кто-нибудь, кто падает на колени и начинает молиться. Кто лижет Джереми ноги. Кто готов целовать его задницу. Он может быть случайным зрителем, или врачом, или лейтенантом – кем угодно.

Суть в том, что Джереми это в какой-то мере нравится. Но ещё больше это нравится Уне. Она чувствует себя причастной к величию, расползающемуся вокруг Джереми, ощущает себя элементом грандиозной конструкции под названием «Мессия». Когда очередной идиот падает перед Джереми ниц, Уне это льстит.

Есть такой старый анекдот. На улице к Джону Леннону подходит какой-то человек. Леннон думает, что ему нужен автограф, но тот говорит: «Нет, мне не нужен автограф. Просто я завтра буду на вашем концерте с девушкой и хочу произвести на неё впечатление. Не могли бы вы просто помахать мне со сцены и сказать, мол, привет, Пит». Леннон: «Да, конечно, без проблем». И вот уже следующий день, концерт, Леннон на сцене, а Пит в зале с девушкой. Леннон замечает Пита, машет ему рукой и говорит в микрофон: «Привет, Пит». А Пит отмахивается от него: «Да пошёл ты, задолбал уже со мной здороваться…»

Точно так же Уне льстит, когда кто-то лижет Джереми ботинки. Она ощущает себя его частью, и любой воздушный поцелуй, достающийся ему, отчасти предназначен и для неё.

Поэтому Уна делает именно то, что должна. Она снимает покрывала с лежачих больных и подносит Джереми цветы, когда это необходимо для шоу. Она становится настолько неотъемлемой частью Джереми, что в какой-то момент её приглашают в одну из африканских деревушек без него. Джереми занят: он останавливает засухи и голод. Это такая работа: кто-то сидит в офисе, кто-то ремонтирует автомобили, кто-то убивает людей, а Джереми – останавливает стихийные бедствия.

К Уне подходит женщина и просит благословить её. Уна сначала не понимает: это не ко мне, это к Джереми, хочет сказать она. Но потом до неё доходит весь ужас положения. Величественный, какой-то неземной ужас, надо сказать. Она настолько срослась с Богом, что воспринимается подобно богине. И тогда она, простая шлюха с римских улочек, однажды удачно сделавшая минет правильному человеку, протягивает свою правую руку с длинными изящными ногтями и благословляет чёрную сморщенную старуху – так, будто имеет на это право.

Теперь вы понимаете, что я хочу показать вам. Я хочу, чтобы до вас наконец дошло: идолы, которых вам навязывают, – это чушь. Уна Ралти остаётся шлюхой, остаётся женщиной – кем угодно, но она никогда не станет святой. Она никогда не станет ни богиней, ни даже отблеском Мессии. Но у неё есть другой козырь. Она – его женщина.

Это самое важное, что только может быть. Весь этот грёбаный мир построен только на одном – на любви. Всё сплетается в один узел – в любовь. Всё, до единой нити. И эта любовь движет миром.

У Тинто Брасса в фильме «Миранда» мужчина показывает на женщину, сидящую напротив, ножом и говорит: вот эта штука вращает мир. Вот эта штука между женских ног.

Отчасти он прав.

Но всё-таки миром правит любовь. Даже миром Джереми Л. Смита.

Комментарий Марко Пьяццола, кардинала Всемирной Святой Церкви Джереми Л. Смита, 28 ноября 2… года.

Я уже упоминал это ранее, но не могу не повториться. Всевозможные метафоры из кинофильмов, мультипликационных фильмов, книг и анекдотов демонстрируют бедность внутреннего мира автора. Возможно, автор хотел продемонстрировать (со свойственной ему категоричностью) скудость внутреннего мира читателя, но получилось ровно наоборот.

Рассуждения о человеке, которому вечно чего-то не хватает, изобилуют дырами в логике: чувствуется невысокий уровень эрудиции автора в области философии и психологии при необъяснимом желании казаться в этих вопросах профессионалом.

Я не могу счесть себя знатоком женской натуры, но, насколько я понимаю, женщина не всегда «может», а то, что с утра женщина кажется красивой, вовсе не означает любовь. Судя по всему, большинство постулатов в этой главе автор документа базировал на своём ограниченном опыте, даже не допуская того, что люди могут быть совершенно разными. Утверждение всех мужчин в качестве похотливых свиней есть не более чем оскорбление, брошенное не только служителям Всемирной Церкви, но и мужскому полу как таковому.

История о мифическом любовнике Уны Ралти, погибшем в автокатастрофе, есть расхожая «байка», популярная среди девочек пубертатного периода (когда я учился в школе и не помышлял о церковной карьере, я слышал её неоднократно). Главная несуразность данной главы – это сама характеристика Уны Ралти. Уже в первой главе она была представлена распутной женщиной, но данная часть текста бросает в её сторону столь возмутительные обвинения, что мне становится скорее смешно, нежели противно. Думаю, не стоит Вам напоминать о праведной и героической жизни Уны Ралти, о её трагической смерти в родах, обо всех деяниях, повлекших её канонизацию.

Возникает невольный вопрос: неужели автор не видел ни одного праведника в окружении Джереми Л. Смита? Это не меньший максимализм, чем каждое отдельное утверждение, встреченное мной в тексте документа.

Вопросы сексуальных отношений в монашеской среде, описанные в главе, категорически не подлежат огласке. К сожалению, должен признать, что даже Всемирная Церковь, а точнее, отдельные её представители грешат этим. Но подобные дела сурово наказываются, а не публикуются на потребу общественности.

Наконец, совершенно неестественно построены диалоги между Уной Ралти и Св. Лючио. Неужели умудрённый годами службы кардинал позволил бы показать собственное непонимание ситуации случайной девушке, какой тут представлена Св. Уна? Это в который раз подтверждает полное несоответствие текста реальным событиям и указывает на срочную необходимость его уничтожения.

6
Дрессировка

Кстати, я кое о чём забыл. Я пропустил пять лет. Это большой срок. За такой срок из любого куска дерьма можно сделать человека. Или наоборот – из человека сделать кусок дерьма. В целом, это равноценные варианты.

Надо восполнить пробел. Дело в том, что Джереми попал в руки священникам одним человеком, а стал совершенно другим. О первом из них я вам уже рассказывал. Но он изменился. Трудно сказать, к лучшему или к худшему. Может быть, мелкий сопливый мудак принёс бы в этот мир гораздо меньше зла, чем благородный Мессия. Мы не вправе судить.

Джереми научился говорить без деревенского американского акцента, бегло читать, более или менее красиво выражаться и вести себя в обществе. Это было непросто. Если вы спросите кардинала Спирокки, как ему это далось, он закатит глаза и ничего не ответит. Потому что в какой-то мере проще было перевернуть мир вверх тормашками, чем обучить Джереми Л. Смита.

Вы уже знаете почти всё, что происходило с Джереми потом, после его превращения в Мессию. Вы знаете почти всё, что было до этого. Но остаётся одно – сам процесс.

Процесс часто бывает важнее результата. Например, в сексе. Иногда вы ставите во главу угла результат – когда хотите завести ребёнка. Но чаще – процесс, потому что он доставляет удовольствие. Или, например, коллекционирование. Вы никогда не соберёте все марки в мире. Или все монеты. Но сам процесс собирания – это кайф.

Здесь – иначе. Здесь всё делалось только ради результата. Процесс был мучением для ученика и учителей. Потому что приучить свинью быть выше человека – задача не для средних умов и способностей. Впрочем, Ватикан мог позволить себе лучших педагогов. От психолога до логопеда – все трудились на результат. И тот превзошёл все ожидания, хотя к этому не были готовы. Просто учителя не смогли остановиться на достигнутом.

Всё началось в тот момент, когда целая делегация появилась в полицейском участке, чтобы забрать Джереми с собой. Сначала, ни в чём не разобравшись, его бросили в обезьянник, в камеру предварительного заключения. Возможно, лучше бы он там и оставался. Полицейские волокли его под руки, а он глупо улыбался проносящимся мимо камерам. Вы, конечно, помните эти кадры. Их показывали по всем телеканалам. Но их никогда не повторяли. Они остались только у тех, кто случайно записал на видео трансляцию похорон. Впрочем, многие записали. И кассеты разошлись. Теперь вы можете найти у знакомых фильм о позоре Мессии. О его реальном лице. О его кривой улыбке с редкими зубами. Вы видели кадры, на которых Джереми Л. Смита заталкивают в автомобиль, а на его лохматой голове лежит огромная лапища полицейского. Последнее, что вы видели, – это башка Джереми за решётчатым окном полицейской машины.

Да, Джереми сидел в обезьяннике, когда появилась делегация из Ватикана. Её сопровождали серые люди кардинала Спирокки. Священнослужители вошли в комиссариат, как в королевский дворец, – старые и величественные, в красных развевающихся мантиях. Толпящиеся вокруг репортёры были в восторге. Фотографии кардиналов, посещающих полицейское управление, сделаешь не каждый день. Папарацци носились вокруг как угорелые. Некоторые пытались прорваться внутрь, но получили твёрдый отпор. В целом, вы помните всё это. Но вы не знаете, что происходило внутри.

Когда кардинал Спирокки подошёл к решётке, Джереми Л. Смит снял штаны и показал ему задницу. Все остальные сидящие в обезьяннике молчали. Они смотрели на кардиналов и их охрану во все глаза. Высокий негр в джинсовой безрукавке сжимал прутья решётки, и по его щекам текли слёзы. Он не видел ничего из происходившего на площади. Но перед ним были высокопоставленные служители Церкви, к которой он принадлежал. Этого было достаточно. Он ещё не знал, что рядом с ним – Мессия.

Вы видели этого негра по телевизору. Его зовут Микеле Обала. Его мать была итальянкой, а отец – эфиопом. Конечно, он ничего не сказал про задницу. Зато он написал книгу о своём знакомстве с Джереми Л. Смитом. Разумеется, она полна стандартных фраз про божественное откровение, про свет, исходящий от Мессии. Но всё это бред. Он никому не рассказал о том, что на самом деле произошло в обезьяннике. В действительности, когда Джереми втолкнули в дверь, к нему подошёл Марко Карпацци. Жизнь Марко всегда делилась на две части. Одну он проводил в тюрьме, а другую – в тренажёрном зале. Впрочем, он и в тюрьме не терял времени даром. Марко не был голубым. В тюрьме не бывает голубых. Просто таким, как он, достаточно того, что вы – человек. И Марко сразу схватил Джереми за задницу.

Он подтащил Джереми к скамье и спустил штаны. Остальные смотрели на Марко со страхом, потому что он мог убить любого одной левой. Он достал член и потряс им у лица Джереми. Тогда Джереми вытряхнул из рукава нож и одним движением отхватил Марко его огромный агрегат и половину мошонки.

У Джереми всегда было при себе оружие. Ножи, заточки, лезвия. Когда кидают в обезьянник, не слишком-то внимательно обыскивают. Его ощупали, похлопали по бёдрам. Но о небольшом ноже, пристёгнутом к запястью, никто не догадался. И Джереми воспользовался им по назначению. Как ни странно, он никогда не убивал людей. Калечил не раз. Но убивать – нет. Джереми не знал, что такое ярость, исступление. У него было линейное мышление: бьют – нужно отбить. Ударили – нужно ответить. Всё дерьмо, которое он делал, совершалось сознательно. Состояние аффекта – это не про Джереми, нет.

Марко Карпацци упал на пол, обливаясь кровью. На крик тут же прибежал полицейский. Джереми уже вытер нож об одежду и спрятал обратно в рукав. Первым делом полицейские вынесли орущего Марко. После этого они стали бить всех, кто попадался им под руку. Всё могло кончиться иначе. У Джереми нашли бы нож и избили его до потери сознания, а к списку преступлений добавился бы ещё один пункт. Но в этот момент в комиссариате раздался звонок.

«Это из Ватикана. Им нужен этот новый ублюдок, который поцеловал Папу», – сказал дежурный полицейский, переключая на комиссара. Комиссар слушал в течение трёх минут, а потом лично направился в обезьянник. Его появление остановило суматоху.

«Что здесь происходит?» – спросил он.

Ему объяснили.

«И у кого нож?»

Заключённые тут же указали на Джереми.

Комиссар молча стоял и смотрел на этого урода. Джереми сидел на угловой скамье в развязной позе и пялился на комиссара с наглой улыбкой. Он не до конца сознавал, что ему грозит.

Но ему уже ничего не грозило.

«Этого – ко мне, быстро», – сказал комиссар.

Джереми выкрутили руки, отобрали нож и повели в его кабинет.

Кампаски – это фамилия комиссара. Потом он напишет книгу о том, как разговаривал с Мессией. Как тот скромно и разумно отвечал на его глупые вопросы, как научил его жить иначе, вдохнул мир в его озлобленное сердце. Вы видели Кампаски. Он пошёл на повышение и теперь работает в управлении госбезопасности.

Как ни странно, впоследствии Джереми встречался с бывшим комиссаром. Они беседовали на равных. Но это было гораздо позже. После того, как Джереми научился жить в нормальном обществе и общаться с людьми.

А тогда, в комиссариате, он сидел напротив Кампаски и нагло смотрел ему в глаза. Джереми был полон сознания собственного величия и храбрости. Те, с кем он поспорил, должны были увидеть по телевизору, что он выполнил свою часть пари. Он ещё не знал, что Папа жив. Он не обратил на это внимания, когда его волокли к полицейской машине.

Кампаски был единственным человеком в участке, у кого в кабинете был телевизор. Он смотрел трансляцию похорон. Поэтому он знал, что произошло. Он видел ошеломлённые глаза Папы Бенедикта XX, он видел сам момент поцелуя – он видел всё. И поэтому хотел лично допросить Джереми Л. Смита, до того как нагрянут «гвардейцы кардинала».

«Имя?» – спросил Кампаски по-итальянски.

«Пошёл ты в задницу!» – ответил Джереми по-английски.

Кампаски перешёл на язык задержанного.

«Имя, фамилия», – сказал он.

Джереми повторил свои слова.

Кампаски понял, что ничего не добьётся, если будет спрашивать напрямую. Но ему хотелось узнать что-нибудь о сидящем перед ним странном человеке.

«Ты знаешь, что Папа, которого ты поцеловал, жив?»

Он увидел заинтересованность в глазах Джереми и понял, что движется в верном направлении. Тогда он запустил воспроизведение. Как и многие другие верующие, комиссар Кампаски записывал трансляцию на видео.

«Смотри», – сказал он.

Это вообще странно, когда вам показывают вас самих. Вы когда-нибудь проходили мимо отдела видеотоваров в крупном универмаге или на выставке? Обычно вас снимает демонстративно установленная камера, и эти кадры транслируются на самом большом экране. Полюбуйтесь на себя по телевизору. Покажите себя прохожим. Станцуйте прямо здесь – может быть, вас заметит какой-нибудь продюсер. Это нормально.

Даже при просмотре обычной любительской видеозаписи со своим участием вы будете недовольны всем. Вам будут казаться глупыми выражение лица, жесты, движения. Вы будете уверены, что все прочие участники записи выглядят лучше вас. Вы станете подмечать неудачные ракурсы, неуклюжие движения, ужимки. Ловить не к месту сказанные фразы. Вы будете недовольны, я вам гарантирую.

Джереми был доволен. Как идиот, который видит себя в зеркале. Он вдруг обнаруживает, что, если показать зеркалу язык, оно отвечает тем же. Смотрите, вот он я: вот моя бритая голова, вот косые глаза, вот нитка слюны изо рта. Любуйтесь.

Джереми смотрел на собственные передвижения в очереди к гробу. Вот он у изголовья, вот он обходит гроб, вот подбегает к мертвецу и целует его в лоб. Джереми сидел перед комиссаром Кампаски и улыбался.

«Смотри внимательно», – сказал комиссар.

Камера ведёт Джереми. Вот к нему подбегают рослые охранники, бросают его на землю, разбивают лицо об пол. Вот его волокут в машину. И вдруг камера резко переключается. Перед нами – Карло Баньелли, сидящий в гробу. Живой.

«Ты знал, что он жив?»

Это синдром «Секретных материалов». Если Малдер видит что-то, выходящее за рамки нормального, он тут же рвётся это исследовать. Он хочет заглянуть в самые секретные правительственные документы, найти всё, что скрывается от обычного человека. Хотя это расследование никому не нужно. Это просто от отсутствия у него допуска требуемого уровня, и не более того.

Кампаски – такой же. Ему очень хочется забраться туда, куда иной раз не допускается сам Папа Римский. Это подземелья и архивы Ватикана. Это скрижали Завета где-то под собором Святого Петра. Это тайны египетских пирамид. Добро пожаловать в «Код да Винчи» Дэна Брауна. Кампаски впервые почувствовал себя так близко к легенде.

Он ждал ответа. Но Джереми Л. Смит, ваш Мессия и Спаситель, не сказал ничего хорошего. Он взял со стола декоративную чернильницу из дутого стекла и со словами: «Пошёл на хрен, урод», – запустил в голову комиссару.

* * *

Когда кардинал Лючио Спирокки вошёл в комиссариат, всё уже успокоилось.

«Сюда», – холодно сказал ему Кампаски. Комиссар прижимал ко лбу компресс. Кардинал не стал спрашивать, что случилось. Он уже догадался, что с Джереми не всё так просто.

Они спустились к обезьяннику. На полу чернели засохшие пятна крови Марко Карпацци. Кардинал подошёл к клетке и жестом подозвал Джереми. В ответ Джереми Л. Смит спустил штаны и показал задницу высшему ватиканскому духовенству. К этому моменту Микеле Обала уже припал лицом к решётке и плакал. Если бы он обернулся и увидел задницу Джереми, последнему не поздоровилось бы. Но этому маленькому говнюку всегда везло.

Четверо полицейских вошли в обезьянник и натянули на Джереми штаны, после чего вытащили его наружу. Он отчаянно сопротивлялся и даже заехал одному из них в глаз.

Вы видели этого полицейского. Его зовут Джакомо Веспи. Теперь к нему домой приходят паломники, чтобы приложиться к глазу, освящённому прикосновением Мессии. Веспи не гнушается брать за это деньги. Он уволился из полиции и написал книгу о том, как разговаривал с Мессией.

Заходите в книжный, добро пожаловать. Здесь имеется целый зал, посвящённый Джереми Л. Смиту. В нём есть разные издания. Вот церковные книги о Мессии. Новая Библия, Новейший Завет. Их сочиняют те же, кто пишет для Джереми речи. Монахи-спичрайтеры. Они подают их в духе настоящей Библии, нумеруют главы и абзацы. Евангелие от Николая, 5:16. Тиомир, 3:12. Каспий 6:21. Каждая фраза имеет смысл. Это учебник по физике тонких материй. Это секта, превратившаяся в религию. Так? Нет.

Это религия, ставшая сектой. Это «Аум Синрикё» нового мира. Шесть миллиардов кукол и десяток кукловодов. И один главный кукловод, который управляет этими кукловодами.

А вот другие книги. Это воспоминания о Мессии. Их написали водители, которые подвозили Джереми. Продавцы магазинов, в которых он что-нибудь покупал или воровал. Вокзальные билетёрши и полицейские чины, буфетчицы и охранники, клубные тусовщики и домохозяйки. Ты видел, как Джереми проходил под твоими окнами? Пиши книгу. Тебе есть что рассказать публике. Есть на чём поднять бабла. Джереми проходил под окнами твоего соседа? Расспроси соседа – и пиши книгу. Твой сосед слышал о том, что Джереми однажды был в твоём городе? Пиши книгу о городе, в котором бывал Мессия.

Это поняли даже африканцы. Эти тёмные, едва умеющие говорить люди, неожиданно научились писать. «Джереми Л. Смит в Африке». «Война Смита». «Мессия против чумы». Они пишут и надиктовывают на своих суахили и прочих обезьяньих наречиях, а вы перевариваете весь этот мусор. Вы читаете это и восторгаетесь. Вы ждёте каждую новую книгу о Джереми Л. Смите.

Впрочем, вы тоже можете написать книгу. Вы же видели Джереми Л. Смита по телевизору? Чувствовали энергию? Значит, вы знаете, о чём писать. Я уж не говорю о тех, кто присутствовал на проповедях. Эти пишут по нескольку книг. Они ведь видели и слышали. Это живой звук, Dolby Surround в каждой голове. Это объёмное изображение. На базе этого можно рекламировать телевизоры. «Мессия как живой» – новый слоган Philips. Джеймс Бонд с его жалкой рекламой «Астон-Мартинов» и Sony Ericsson отдыхает.

Сколько стоит рекламная полоса с участием Мессии? Вы никогда не задавались этим вопросом? Как дорого обходится рекламный ролик с упоминанием его имени? Джереми Л. Смит выбирает на завтрак Danone. Джереми Л. Смит предпочитает Dolce&Gabbana. Джереми Л. Смит пользуется Nokia. Ватикан разрешает ему участвовать в такой рекламе с одним условием. Снимаются одновременно два или несколько роликов. В одном Джереми Л. Смит говорит по Nokia. В другом – защищает от вырубки леса Амазонии. За деньги Nokia, разумеется. В этом весь смысл. К вашим услугам лучшие режиссёры и актёры. Голливудские блокбастеры отдыхают перед стоимостью роликов с участием Джереми Л. Смита.

Я ушёл далеко от темы, простите меня. Я слишком ненавижу эти книги. Эту рекламу. Слишком ненавижу Джереми Л. Смита. Нет, это уже ложь. Мне просто хочется, чтобы его ненавидели вы.

Итак, Джереми выволакивают из обезьянника и подводят к кардиналу Спирокки. Они смотрят друг на друга – убелённый сединами кардинал и молодой идиот с наглой ухмылкой. В этот момент кардинал выше Джереми. Позже он станет ему равным. А ещё позже – окажется подстилкой под подошвами Мессии.

Спирокки смотрит внимательно. Он пытается понять, что за материал попал ему в руки, что это за глина, что за шамот. Что можно слепить из него и возможно ли это вообще.

Спирокки ещё не понимает, кто такой Джереми Л. Смит. Он просто видел, как поднялся из гроба Бенедикт XX, и связал это с поцелуем Джереми, как и тысячи других зрителей. Но у Спирокки есть власть развить тему. Превратить эссе в роман.

Поэтому он молча кивнул людям, пришедшим вместе с ним. Полицейские без возражений передали Джереми. Но возражения были у Джереми. Он вырвал руку и заехал одному из охранников в глаз.