Текст книги "Хижина пастыря"

Перестань так говорить.

Ладно.

Отвали.

Наступила тишина. Только потрескивал огонь у ног. И копошились птицы в деревьях, устраивались на ночлег. Потихоньку темнело. Финтан почесал заросшую шею. Я уже не знал, как его понимать. Но оставлять Финтана Макгиллиса здесь сторожем было бы глупо. Старик без колес. Да еще далеко от места, которое он должен охранять.

Надо же, заговорил Финтан. Соседи, говоришь.

Говорю.

Однако ты никого не видел?

Там никого нет. Ферма работает сама по себе. Но ей нужны топливо и вода, значит, люди приезжают и уезжают. Собирают траву, сажают новую. Уж не знаю, какую еще херню творят.

Не выражайся, парень.

Отвяжись и подумай о деле! Здесь опасно.

Если все так, как ты рассказываешь, то эти ребята организовали свой бизнес не вчера. Они уже какое-то время там промышляют. Несколько месяцев или даже лет, чего доброго. А я ни о чем не подозреваю.

Они слишком близко.

Они же нас не беспокоят. Держу пари, даже не знают о нас. У нас ведь нет автотранспорта, да и стреляем мы редко. Раз их небольшое предприятие на таком расстоянии от озера, как ты говоришь, то волноваться, наверное, не о чем. Это очень далеко.

Я уже понял, что делает Финтан. Убеждает себя в том, что он в безопасности. И кто из нас двоих дитя?

Удивительно, протянул старик, неужели они не слышали о солнечной энергии, эти ребята?

Обалдеть. Что ты несешь?

Тогда им не пришлось бы использовать генератор и возить топливо.

Господи, вздохнул я. Ты, я вижу, специалист. А сам почему панелью не обзавелся? Мог бы холодильник подключать.

Не думай, будто я не прошу об этом каждые Рождество и Пасху, дорогой Джекси. Сейчас в любой миссии южнее Сахары есть солнечные батареи. Но, видишь ли, подобная роскошь – не для таких, как Финтан Макгиллис. Нельзя же допустить, чтобы я забыл о покарании, верно?

У тебя с головой не в порядке, ответил я. В любом случае эти уроды не будут использовать солнечные панели.

Почему же? Ты, я вижу, тоже специалист?

Их легко засечь с воздуха. Копы постоянно ищут такие штуки.

Правда? Сколько самолетов ты насчитал здесь, юноша?

Я подумал и помотал головой.

Никто не ищет, Джекси. Ни их. Ни тебя, подозреваю. Ни даже меня, надеюсь.

Я еще подумал. Возможно, Финтан прав. Возможно, я паникую на ровном месте. Никто и понятия не имеет о том, что мы здесь живем.

Потом я представил тех, кто выращивает там дурь. Они очень старательно оберегают свой секрет. А я в последние недели охотился на севере. Какова вероятность того, что эти ребята ни разу не услышали выстрела? Или что кто-нибудь из них от любопытства или скуки не проехался к озеру? Я такого точно гарантировать не могу. На прииске теперь тоже опасно. Он близко к шоссе, и бандиты, наверное, проезжают там раз в неделю или две. Нет, мне стало ясно как никогда, что надо валить. Я прокрадусь мимо чертовой наркофермы, двинусь на север и уйду от озера как можно дальше.

Пока мы со стариком болтали, я решил окончательно: сегодня – моя последняя ночь здесь, у пастушьей хижины.

Понятное дело, я ошибся. Хотя всего на день. Жаль, что не убрался сразу. Надо было заткнуть Финтану варежку, оторвать его задницу от ящика и уйти вместе. В ту же ночь. В ту же минуту. Потому что теперь я знаю – за ночь мы смогли бы пересечь озеро при лунном свете и оказаться в безопасности.

Но в тот вечер я сидел у огня, с полным животом и гудящими ногами, и не хотел спешить. Я сказал все необходимое, достучался наконец до Финтана, и у меня кончился запал. Я дико устал, все тело разболелось, а ведь еще карабин чистить! И шмотки висели на веревке, мокрые. Носки и остальное. Завтра – нормально. Старик успеет собрать кое-какие вещички. К полудню мы оба должны быть готовы. Несколько часов роли не сыграют. Так я себя убеждал. Похоже, мы умнеем, только когда оглядываемся назад.

И вот что интересно. Финтан, видимо, осознал, что здесь теперь опасно. Перестал спорить, уговаривать себя. Он не объявил о готовности уйти завтра утром, но, думаю, понял – по-другому никак. Однако старик прожил тут очень долго, пастушья хижина стала для него настоящим и единственным домом. Так что Финтану нелегко было ее бросать.

Прогуляешься со мной, юноша? – спросил он.

Чего?

У тебя тоже проблемы со слухом?

В чем дело? недовольно ответил я. Ты что не видишь – я дико устал?

Всего лишь пройдемся к озеру, парень. Посмотрим восход луны.

Через облака? Ты чокнутый.

Ну как знаешь.

Финтан начал отряхивать шорты. Он типа придавал себе культурный и чистый вид, а на самом деле просто тянул время и давил мне на совесть. Я сказал себе – ни за что. Нахрен прогулку. Но в конце концов встал, поныл, как первоклашка, и пошел с Финтаном.

Мы протащили ящики через самфир, и еще даже толком не стемнело, когда над озером выглянула макушка луны. Она взошла быстро, круглая и подрумяненная, будто крекер «Джатц».

Полюбуйся, сказал Финтан.

Обычная луна, буркнул я. Такая же, как вчера.

Нет-нет, сегодня она по-настоящему полная.

Ладно. Не такая же, как вчера. Но все равно обычная луна.

Ах, вздохнул он. Ты только посмотри.

Я смотрю.

Неужели от увиденного у тебя внутри ничего не сжимается? Вот она возносит себя на небо, становится все больше, все необычней и могущественней с каждой минутой. Рождается и растет у тебя на глазах. Неужели ничто в тебе не съеживается от благоговения?

Нет, ответил я, причем не совсем искренне.

Не возникает ощущения чуда, даже на миг?

Я рассказал Финтану, как тетя Мардж не разрешала нам спать на улице при полной луне. Говорила, что мы станем лунатиками.

Лунатиками, надо же!

Чего нам только не втирают, да…

Однако ты, я думаю, ей верил.

Твою налево, мне было шесть лет. А она моя тетя.

Вряд ли ты требовал от нее убедительных доказательств. Однако взгляни, Джекси. Вот она, луна, юноша. Размером больше телевизора. Колоссально – даже немного пугающе, тебе не кажется?

Не знаю, пожал я плечами. Может быть.

Сынок, я презирал отношение людей к солнцу и луне. Я имею в виду первобытных людей. Они обожествляли светила и боялись их. Однако чем дольше я здесь… Знаешь, подобное хорошо излечивает от презрения.

Пока Финтан болтал, я смотрел, как луна заползает все выше на небо. Вокруг нее клубились и мелькали облака, и выглядело это действительно мощно.

Когда я был ребенком, рассказывал он, лет пяти или шести, то думал, будто луна наблюдает за мной. Летними вечерами я выходил во двор, брал из сарая тележку и направлялся к торфяной куче – набрать торфа для матушкиного камина. Иногда тень моя следовала за мной, а величественное белое око с небес всматривалось вниз. Знаешь, я ощущал себя… прозрачным.

Типа чистым?

Нет, нет. Видимым насквозь. Словно Бог – или Вселенная, если угодно, – читает меня, как открытую книгу.

Ты же вроде сомневаешься насчет Бога.

У меня нет сомнений в том, что у него свои соображения насчет мне подобных.

Думаешь, он в курсе, что ты чокнутый?

Хотел бы я знать.

Дальше я почувствовал себя немножко подонком, потому что Финтан начал развивать эту тему на полном серьезе.

Я не всегда в своем уме, Джекси, спорить не стану. Не в лучшем своем уме, уж точно. И не в прежнем уме, но об этом я не особенно жалею. Ты, наверное, полагаешь, что причина в одиночестве. Ладно, может, и так. Однако, я подозреваю, дело в месте. Посмотри, Финтан махнул в сторону молочного сияния на озере, что за диво! Настоящее чудо – и днем и ночью. Знаешь, иногда днем я смотрю туда, на юг, и вижу, как камни вышагивают в солнечном свете.

О боже, опять ты со своими камнями.

Да, юноша, о боже. Но послушай, в жару они делаются расплывчатыми и водянистыми, и тогда можно поклясться, что камни танцуют.

Ну да, конечно.

Нет, правда. Они разминаются, как воины перед битвой. Ты сам видел, эти камни выстроены, словно боевая фаланга, ощетинившаяся, живая. Маленький испуганный язычник, спрятанный внутри каждого человека, боится, что они кинутся вперед.

Типа, на тебя?

Именно.

И что сделают? Попросят одолжить им сахара?

Ну точно я не знаю. В том-то и загвоздка. Я смотрю на них и замираю от страха. И одновременно – от радостного волнения. Порой у меня возникает странное чувство, будто они пришли за мной, призвать меня к ответу.

Допросить, что ли?

Нечто в таком роде. Да. Ох, ей-богу. Мне снятся об этом сны. В последнее время часто. Во снах камни двигаются, как люди. Шагают по соли, выходят с нее, молчаливые, словно призраки, и становятся у костра. Но никогда ничего не говорят.

Так они ж, е-мое, камни, заметил я.

Вероятно.

Что они делают дальше?

Просто наблюдают, парень. И слушают.

Капец какой-то.

Да, немного обескураживает.

И сколько их? Этих бродячих камней.

Ну к костру приближаются пять или шесть. Около сотни держатся в отдалении, у озера. Я чувствую, как они разглядывают меня, оценивают. И во сне каждый раз я уверен – камни знают мои темные секреты. Видят меня насквозь, Джекси. Мне страшно, стыдно, и я хочу рассказать им все.

Типа исповедаться?

Угу.

Во всех своих грехах и так далее?

Во всех.

Но это же камни!

Понимаешь, в том-то и дело. Во сне они не так уж и похожи на камни. Они, конечно, больше, ростом с нас. И в них есть величие, некая суровость, монументальность. От этого сердце начинает биться учащенно, юноша. Каждый раз их появление пугает меня, очень пугает, но затем я ощущаю их полное бесстрастие, их чистоту и непорочность. Я могу доверить им все, что знаю, все, чего боюсь. Какое это облегчение, Джекси! Я тебе передать не могу.

Дурдом.

Да уж.

Так ты им все рассказываешь? Камням своим чертовым.

Да, ответил Финтан. Точнее, я начинаю. Делаю вдох, открываю рот. И просыпаюсь. Никогда не оправдываю ожиданий, никогда не справляюсь. Это тяжело. Ужасно.

Господи.

Ужасно, повторил он, будто до сих пор не выбрался из ночного кошмара.

Ну ничего, попробовал я подбодрить старика. Это просто сон.

Наверное, да. Сон и ничего больше. Как знать, Джекси? Возможно, в конце нас будут судить именно камни и деревья.

И козы с кенгуру?

Не исключено.

И птицы?

О, птицы – особенно.

Я засмеялся, и Финтан тоже, он опустил голову, пошаркал ботинками по самфиру.

Ты просто наркоман под кайфом.

Ох, юноша, я знаю, что это только камни. И что луна – только луна. Однако они не пустые, понимаешь? В них живет прошлое. Сила давно минувших событий, она не исчезает полностью. Небесные светила и земные образования – что они такое, как не проявление незавершенных ситуаций? Возможно, совсем не ребячество – видеть в камнях идущих мужчин, созерцать луну и ощущать благоговейный ужас. Любой камень есть факт, последствие. А луна, она отмечает человеческие дни, согласен? Проходят месяц за месяцем; каждый цикл она напоминает о том, что наше время убывает. Неудивительно, если при виде ее у маленького человека екает в груди. Возможно, лунатики – это люди, которые вспомнили, что они всего лишь люди, а не ангелы.

Боже, сказал я. Так вот зачем ты пришел посмотреть на луну? Чтобы вспомнить о том, что ты умрешь?

Нет, возразил старик. Чтобы вспомнить о том, что я живая душа, а не призрак. Несмотря на все мои грехи, я – самая настоящая живая душа, а не просто фантазия. Только взгляни на луну. Все поднимается, поднимается. Точно облатка. Вечно недосягаемая. Я закрываю глаза, а она продолжает гореть у меня в голове. Ох, Джекси, как же я хочу, чтобы это сияние осветило мне путь. Ко сну. К покою.

Слушай, спросил я после недолгого молчания. Кому исповедуются священники?

Ась?

Вы, священники. Кому рассказываете про свою фигню? Другому священнику?

Финтан пожал плечами. Типа подтвердил, мать его.

И это остается тайной навсегда?

Он перевернул ладони, потрогал костяшки. Я хорошо видел его в лунном свете. Губы у Финтана были поджаты.

Но ты скорее пойдешь к камню. Расскажешь свои секреты ему.

Да.

Потому что больше никому не доверяешь?

Я не в своем уме, Джекси. Я не горжусь этим.

Тебя выгнали, да?

Нет, ответил он. Это было бы благостью. Но я до сих пор священник.

Ты же в него не веришь.

В духовенство? Не знаю.

В Бога.

Финтан опять пожал плечами.

Трусливая у тебя позиция какая-то, заявил я.

Согласен, трусливая.

Ну и долго ты работал?

Я? Дай-ка подумать. Я был мальчишкой. А потом – священником. Сколько, значит, получается – плюс-минус пятьдесят лет?

И не верил в Бога?

Джекси, ты ведь сам неверующий – почему для тебя это так важно?

Я ж не священник, твою мать! Как можно быть священником и не верить в Бога?

Не знаю, проговорил Финтан. Иногда веришь. В остальное время довольствуешься верой в Церковь. Это как семья, юноша. Что еще у нас есть?

Нашел кого спросить. У меня семьи нет.

Значит, нас таких здесь двое, верно?

Луна поднялась высоко и уменьшилась. Она постепенно теряла краски. Скоро и озеро, и луна были одинаково бледными – как нога Ли с внутренней стороны, такая сливочная, что даже смотреть больно.

Ай, хватит прикидываться! вскипел вдруг я. Что ты натворил, Финтан?

Неважно, что я натворил.

Мать его, для кого-то же важно, раз ты так влип.

Я не то имел в виду. Конечно, важно. Мой поступок повлиял на многих. Последствия были чудовищны, немыслимы, неописуемы, непростительны. Однако я не стану исповедоваться в этом тебе.

Не доверяешь.

Ошибаешься. Неправда.

Ты доверишься только камню.

Черт побери, парень, тебе не кажется, что ты уже достаточно настрадался? Неужели ты думаешь, я выплесну на тебя еще и свои душевные муки, лишь бы мне стало легче?

Плевать. Я выдержу.

Тебе не придется ничего выдерживать и ни на что плевать. Говорю это с благодарностью, вот.

Херня.

Точно.

Я бы не вынес только одно – если б ты оказался педофилом.

Боже милостивый, вздохнул старик. Если б я им был, думаешь, я торчал бы здесь, в геенне? Я бы жил в каком-нибудь омываемом дождями приходе. Ездил бы на автобусе в Солтхилле. Кутался бы в одеяло на мягкой кровати в портовом Голуэйе.

Не понимаю я вас, святош.

Ты постоянно это твердишь. Дело же обстоит вот как. Я попытаюсь не усложнять, ведь для человека, который познал, как я, великую милость порядка и дисциплины, жизнь должна быть простой. Завести священника в большие неприятности способны лишь три вещи. Догматы, секс и деньги. В случае первых двух достаточно соблюдать осмотрительность. Я молчу, они молчат – и все хорошо. Однако там, где замешаны деньги, сохранить тайну невозможно.

Понадобилось немножко времени, чтобы понять смысл. Мне будто оплеуху отвесили.

Издеваешься? обалдел я. Дело всего лишь в деньгах?

В жажде денег, в их власти. В упоении ими. В последствиях. Это не мелочи, юноша.

Твою ж господа бога мать!

Повзрослеешь и сам убедишься, как ни прискорбно такое говорить.

Я вскочил. Не смог больше слушать.

Ты просто убогий, бросил я. Все вы убогие.

Финтан не ответил. Я на него даже не глянул. Забрал свой ящик и ушел.

В хижине я зажег керосиновую лампу, разворошил костер и поставил котелок, чтобы выпить чаю перед сном. Сам не знаю, чего меня накрыло. Надо бы радоваться, что старик – не педофил. А кто? Все равно ведь не скажет! Похоже, в этом-то и дело. В том, что Финтан не скажет. Навсегда сохранит свою тайну. Я чувствовал себя полным лохом. Зря я думал, будто у нас все по-честному, будто мы на равных. Не было такого и не будет никогда. Я вдруг подумал про Ли, про все, что с ней связано, про чувства, которые глубоко у меня внутри и которые я не хочу делить ни с кем, в том числе и с Финтаном. Половину он не поймет, не сумеет принять такую информацию. Решит, что я – грязный дикарь. Старик не виноват, он просто очередной чокнутый лузер, притворяющийся взрослым. От этих мыслей обида немножко отпустила. Я грустил, но уже почти не злился. Сидел у костра, оглядывал все в последний раз, слушал шипение и бормотание котелка. Он наконец закипел.

Я заварил чай, разлил в две кружки – для себя и для Финтана. Но он не появлялся. Наверное, хотел похандрить и полюбоваться луной без таких соседей, как я. Его чай остыл, а мой закончился, когда Финтан приплелся к огню и бросил на землю свой ящик.

Я ухожу, сообщил я.

Куда же, юноша?

В постель.

А. Да.

Я без сил. Кактус.

Кактус, повторил старик. Да, действительно. Ты кактус, согласен.

Вот-вот, поднялся я.

Сначала я хотел бы кое-что прояснить. Сомневаюсь, правда, что это принесет пользу хоть кому-нибудь из нас. И вряд ли что-нибудь прояснит.

Да неважно.

Важно. Я не хочу внушать тебе неправильные идеи. Не хочу запутывать тебя еще сильней – там, где могу на это повлиять. Я не лучший кандидат на роль мудрого советчика, однако ты заслуживаешь честных ответов.

Слушай, сказал я. Мне все равно.

Возможно. Сейчас тебе все равно, но недавно ты спрашивал, во что я верю, Джекси. Про Бога.

Это не мое дело. Расскажи камням.

Не могу. В том-то и беда, юноша. Вот на таком ржавом крюке я и болтаюсь. Причем мне больно, добавлю без всякой гордости. Вероятно, я никогда с него не слезу, никогда не стану логичным и уж тем более здравомыслящим. Однако я подозреваю, что Бог – это то, что ты делаешь, а не то, во что или в кого веришь.

Ладно. Как скажешь.

Ты меня понимаешь? То, что ты делаешь.

Но люди вечно поступают дерьмово, ответил я. Что-то с нами не так.

Наверное. А возможно, и нет. Однако, когда ты поступаешь правильно, Джекси, когда творишь добро, тогда становишься орудием Бога. Становишься частью божественного, частью жизненной силы, самой жизни. Вот во что я верю. На что надеюсь. И по чему скучаю.

Ни черта не понял, сказал я как можно вежливей.

Попробую объяснить, начал Финтан и поправил сползшие очки. Когда кто-нибудь поступает со мной по-доброму, это наполняет меня, украшает мою жизнь, согласен? И не только мою – жизнь в целом, всеобщую. Поэтому я хотел поблагодарить тебя. За твое появление здесь.

Меня?

Финтан невесело хохотнул. И уставился на меня по-дурацки, прям как эму.

Чего? – спросил я.

Ты не понимаешь, парень? Не видишь сам? Джекси Клактон, ты – орудие Бога.

Ага, а ты – чокнутый старикан, кивнул я. Сильно долго торчал под луной!

Мы оба засмеялись.

Я серьезно, парень.

Отвали, махнул я, все еще смеясь.

Обдумай мои слова.

Я оставил Финтана у костра с дурацким выражением на лице и с отблесками огня на ногах.

Я наконец-то улегся в спальник, натянул на себя простыню и задумался о Финтане. О его заумных разговорах и церковной фигне. Орудие Бога. Очередной бред старого балабола. Похоже, в голове у Финтана было слишком много слов, поэтому он не мог сказать прямо – у нас с тобой все по-честному, мы на равных. Иногда Финтан аж тонул в собственной болтовне. Интересно, хорошо или нет вот так не затыкаться? Мы, Клактоны, никогда не думали вслух. Да и не разговаривали особо. Гондон изредка сообщал, что бы он взял в руку. Сообщал перед тем, как схватить этот предмет и врезать им тебе. А мама, по-моему, вообще не могла объяснить, чего она хочет. Под конец ей вообще нечего было мне сказать. Наверное, болтать без остановки все-таки лучше.

Вот удивительно, как Финтан умудряется быть таким старым, потерянным, виноватым и несчастным и одновременно видеть так ясно и далеко? Он раскусил меня, это точно. Вообще-то логично, мы ведь проводили вместе кучу времени, несколько месяцев общались только друг с другом. Странно другое – Финтан раскусил и Ли, хотя я никогда ее не обсуждал. Тем не менее он знал, какая она. Не просто глаза, бритая голова и все такое, не просто внешнее. Финтан знал, какая Ли крепкая и смелая, как она, по его выражению, украшает жизнь, как делает мир приятней одним своим присутствием в нем.

Финтан, конечно, мастерски умел вешать лапшу на уши. Только это тоже было внешним, типа камуфляжа. Стоило узнать старика получше, и ты начинал ощущать от него жар. Будто сидишь слишком близко к печке или у тебя температура поднимается. Раньше я испытывал такое лишь с одним человеком, с Ли. Опасное чувство, когда тебя замечают, тебя хотят. Видят твою душу глубоко и по-настоящему. Кайфово, но и жутко. Будто тебя поглощают. Вся кожа болит, словно ты за минуту вырос на два размера.

В ту последнюю ночь я многое мог бы сказать Финтану, если б не умирал от усталости, если б знал про завтрашние сюрпризы. Я обязательно вылез бы из спальника и сказал. Не обо мне и даже не о Ли, Монктоне или Магните. О самом Финтане. Да, раньше он творил что-то ужасное и был фиговым священником, но не это в нем главное, совсем не это.

Хотелось бы присочинить, будто я полночи бодрствовал и все думал про Финтана. На самом же деле я слишком устал. Спальник засасывал, точно губка. Я провалился в сон, просто исчез, как дождь, впитавшийся в землю.

Я проснулся от шума. От лязга. Кто там? Я медленно-медленно сел и вспомнил, что оставил «браунинг» в хижине. Даже ножа с собой не взял. Рюкзак до сих пор лежал на веранде.

Луна уже висела за моей спиной, но пока освещала все прекрасно. В хижине стояла тишина, поблизости никто не бродил. Озеро выглядело очень ярким, как молочное море. Мельница четко выделялась на его фоне, лопасти не вертелись. Лишь через несколько секунд я сообразил, что это за белая вспышка под мельницей. Взлетает и падает. Коза, которая пытается найти выход из дворика-ловушки и наскакивает то на калитку, то на ограду. Ерунда.

Я лег назад под простыню, чуть подтянул полы спальника, потому что немного похолодало. Коза не успокаивалась, звякала и брыкалась. Пару раз она заблеяла, но не помешала мне быстро уснуть.

Мне приснилось, как я опять пришел домой, сюда. Вернулся из долгого похода, вымотанный и голодный. На разделочном дереве, на распорке, висела коза. Рот наполнился слюной. Я ускорил шаг, захотел глянуть, много ли старик уже обработал, скоро ли поджарится мясо. Оказалось, еще и шкура не ободрана. Да и туша крупнее козы. Толще кенгуру даже. С задних ног стекала черная кровь, и я вдруг понял, что это мои собственные ступни болтаются над землей, мои голые ноги, грязные и в синяках, мой член, маленький и сморщенный, как улитка. Я поднял голову, посмотрел в свое лицо и увидел животное, из которого вместе с кровью вытекла вся дикость.

Я никогда не узнаю, могло ли все сложиться по-другому. Но я постоянно думаю и гадаю, не я ли виноват. Спрашиваю себя, а вдруг получилось бы лучше, если б я не сдулся в ту ночь, если б не раскис.

Я должен был настоять, грубо и жестко. Сразу, после возвращения в хижину. Заткнуть Финтану рот, как только этот маньяк чистоты завел песню про помойся-почисться. Приказать ему собираться, хоть бы и под дулом карабина. Ведь после похода на север я уже знал – мы на войне. Знал – надо валить немедленно, иначе беда. Если что, мать его, и нуждалось в срочной мойке-чистке, так это «браунинг», а не я. Но я слишком привык к болтовне и нытью Финтана. Привык уступать, лишь бы избежать скандала. Теперь-то я понимаю, что не оставалось времени ни объяснять новости, ни спорить про них, ни отдыхать и выступать утром со свежими силами. Нужно было немедленно сматываться.

Купание стало первой ошибкой. От него я размяк. Притормозил. Вместо того чтобы тут же начать собираться – втолкнуть Финтана в хижину, набить его рюкзак, сунуть в руки дробовик с патронами, – я позволил старому балбесу говорить, забалтывать мою тревогу. Это он умел. Легко забрасывал словами любую проблему, лишь бы погасла. Мы так швыряем одеяло на огонь. Если б я только заставил Финтана сняться с места! Дальше пусть бы себе тараторил хоть всю дорогу. Однако в том-то и дело. Он мог запудрить мозги даже самому закаленному. В результате я поддался голоду, поддался дикой усталости. Если бы я сохранил твердость и не растерял мозги, то сразу бы занялся делом, я знаю. Проверил бы экипировку. Бутыль для воды. Рюкзак. «Браунинг». Я бы заметил, чего не хватает.

И да, тогда все сложилось бы по-другому. Абсолютно все. Мы пошли бы на север, исправили мою страшную ошибку и двинулись дальше вдоль озера. Дали бы себе пять часов форы. Может, даже двенадцать. Часы, которые как раз все изменили бы. Да, если бы события обернулись по-другому, я бы не мчал сейчас по дороге, это правда. Но и не проводил бы вчерашний день, хороня людей.

Ладно, от моих «если бы да кабы» никакого толку. Речь не о том, чего не произошло. Зато я кое-что усвоил. Неважно, насколько ты умен, осторожен или удачлив, все равно некоторые ошибки повторяешь раз за разом. Из-за них и сам попадаешь в полную жопу, и другие страдают.

А произошло вот что. Я проспал рассвет, солидно проспал. В конце концов Финтану пришлось меня разбудить, да и то я еле встал, ужасно разбитый. Он приготовил отбивные, поджарил помидоров и заварил чай, очень крепкий, от такого на венах ржавчина откладывается. Мы оба молчали. Смущались после вчерашнего, наверное, и, пока ели, я пытался составить план. Финтан, как настоящий старик, жевал траву пластмассовыми зубами. Я старался не обращать внимания. Злился на себя. Придется подгонять Финтана изо всех сил, чтобы он поскорее собрался. Это ведь я должен был разбудить его до первого света и выпихнуть в дорогу. А Финтан уже кудахтал над книгами, выбирал, какие взять. До сих пор не понимал, что унести можно только четыре вещи. На спине, в руке, на плече и на шее.

Вот тут я и вспомнил. Пошел проверить.

Рюкзак по-прежнему лежал на веранде. Грязный карабин стоял рядом. Между ними валялась на боку пустая бутыль.

Я заглянул в хижину, все осмотрел, но уже понял, что его тут нет. Гребаного бинокля. Я точно знал, где он.

Я даже не стал тратить время на одевание. Моя камуфляжная одежда на веревке еще не высохла, поэтому я выскочил на улицу в мешковатых шортах Финтана и его рубашке поло. Надел на босые ноги ботинки, зашнуровал покрепче. Сказал ему взять воду и боеприпасы, спрятаться у кряжа и подождать моего возвращения. Если я не вернусь, тогда пусть Финтан сидит в укрытии до восхода луны, а затем отправляется на озеро и двигает по нему до соляной шахты. Там будет вода. И могут встретиться нормальные люди, которые примут Финтана.

Он не слушал. Думал, я гоню, хочу сбежать и бросить его одного. Если бы старик не цеплялся за меня и не бежал за мной к цистерне, как и в прошлый раз, я бы вспомнил о кепке и прихватил бы еды. Сцена была безобразная, прямо цирк. Финтан умолял не уходить. Вставал на колени в буквальном смысле. Меня накрыло отвращение, я дико запаниковал и чуть не врезал Финтану. Не смог по-другому вырваться.

Он кричал мне вслед. Ты, Джекси. Ты избранный, парень. Тот самый. Ты молодец.

Ага, думал я. Я – тот, кто нас подставил. Может, старый псих прав, и я действительно Судный день.

Я подхватил карабин и бутыль, побежал. Всю дорогу рюкзак молотил меня по спине, не давал забыть.

Тот последний поход выдался адским, честно. Повторить весь путь опять – это оказалось жестко. Я прям умирал. Хотя теперь, по крайней мере, знал, куда идти. Поэтому мог двигаться быстрее. Но я был напряжен и взвинчен с самого начала, а еще паниковал, и быстрее не получалось. Вчера я чувствовал лишь любопытство и тревогу, а сегодня не понимал, то ли я зря боюсь, то ли боюсь недостаточно. Наркоторговцы могут не появляться на ферме неделями. Однако, судя по вчерашней работе генератора, они скоро приедут. Или уже приехали. Ребята явно давно в деле, они в курсе, на сколько хватает цистерны топлива. Я старался об этом не думать. Просто бежать и бежать. Скоро я уже еле дышал.

На полпути я сделал привал под мелким казуарином. Попил воды и осмотрел дуло карабина, забитое землей. Толку от него будет не много. Я отрезал ножом длинную полосу от шорт Финтана, потом сообразил, что мне нечего использовать в качестве шомпола. И оружейного масла нет. Даже козьего жира. Придется подождать, пока я не найду нормальный кусок проволоки или металла. И что, чистить дуло всухую? Нехорошо. Можно плюнуть для смазки. Все ж лучше, чем оставлять внутри эту красную затвердевшую грязь. Я вспомнил о ржавом «форде» впереди. В нем наверняка что-нибудь отыщется. Стальной прут. Машинное масло. Да хотя бы жидкость для гидроусилителя. Я сунул полоску ткани в карман и полетел дальше.

Никогда в жизни я не бегал так трудно и так далеко. В школе меня не могли заставить даже трусцой по стадиону передвигаться. Но если бежать долго, возникает удивительное чувство, будто ты можешь так вечно. Наверное, я к тому времени немножко чокнулся, только вдруг понял, что я создан для бега. Я крепкий, худой и упорный. А после того, как быстрое движение отогнало панику, я ощутил еще и офигенную решимость. Мне нужна лишь скорость. И немного удачи. Ну а если удача отвернется, поможет чистый карабин. Короче говоря, я даже почти забыл о чуваках с наркофермы. О незнакомцах, которых я, скорее всего, и не встречу. Я зациклился на другом – привести в порядок «браунинг». А значит, добраться до «форда». Остальное – далекое будущее.

Не знаю, сколько времени ушло на то, чтобы добежать до соседского участка. Я отыскал в траве старое проволочное ограждение, но не смог отодрать от него ни куска без инструментов. F100 тоже не пригодился. В нем были лишь сухая буйволиная трава и змей до черта. Я перепачкал руки в жидкости для сцепления, потом долго провозился, пытаясь снять газовую пружину с задней дверцы, но жирные пальцы соскальзывали, да и опять же, инструмента не хватало. В конце концов я просто снял затвор с карабина и продул канал ствола. Помогло чуть больше, чем никак. Я вытер ладони об землю, глотнул из бутыли и отправился дальше.

На последний кряж я поднялся примерно в обед. Дополз до вершины на животе, осмотрел долину в оптический прицел.

Не увидел ни единой живой души. От вчерашнего отличалось лишь одно. Не гудел генератор. Топливо кончилось.

Я и до того не нуждался в подстегиваниях, но тут мне будто ускорения придали.

Бегом. Заберу дурацкий бинокль и сразу смоюсь. На полпути к поляне я уловил отблеск ветрового стекла. Вверху, на западном кряже. Секундная вспышка, и я падаю на землю как подстреленный. Аж дыхание перехватило. Прошла целая вечность, прежде чем я услышал машину. Она потихоньку ползла вниз. Бились камни о днище, скрипела подвеска. Укрытием мне служили лишь соляные кусты высотой по колено. Я лежал тихо и неподвижно. Не смел поднять головы. Ни тогда, когда машина с грохотом остановилась. Ни даже тогда, когда мотор заглох.

Какое-то время слышалось только воронье карканье. Дико хотелось нащупать бутыль и карабин, подтянуть поближе, чтобы они меня не выдали. Но на спине по-прежнему был рюкзак, проклятый ярко-синий рюкзак. Торчал, будто панцирь на черепахе. Если я шевельнусь и попробую его снять, меня сразу увидят. Поэтому я изо всех сил прижался к земле и стал осторожно, по чуть-чуть, поднимать взгляд, чтобы оценить обстановку. Я был охотником, а бандиты – дичью, кенгуру. Я вглядывался из-под бровей, ломая глаза.

Джип. «Чероки». Кузов универсал. С блестящими отполированными дисками. И бензиновым двигателем. Городская тачка. Сзади – прицеп для перевозки лошадей, большой, размером с автофургон. Я увидел двух мужиков, одного в пижонской соломенной шляпке, а второго с длинными темными волосами. Тот, который в шляпе, был водителем. Он вылез из машины, сделал несколько шагов в мою сторону и начал мочиться. Второй обогнул прицеп, отодвинул засов. Первый стряхнул и спрятал член, помог товарищу опустить задний борт. Зашел в прицеп. Достал что-то. Красную пластиковую канистру для горючего. Длинноволосый взял ее, поставил на землю, принял от водителя вторую, потом третью. Скоро возле прицепа выстроилось штук десять двадцатипятилитровых канистр, по виду все полные.