Текст книги "Лето, бабушка и я"

Малышка

– Опять родится девочка, – предсказала бабушка.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовалась я, хотя от бабушки можно ждать каких угодно ясновидений.

– Когда мальчик, беременная хорошеет, и живот острый, – туманно объяснила она.

Беременные были для нее особой категорией живых существ – как для меня собаки. Она их всегда замечала, подходила, гладила по голове, благословляла на легкие роды и счастливое материнство.

– Беременная одной ногой в могиле стоит, – сокрушалась бабушка, и, если у нее с собой было хоть что-то съестное, немедленно выворачивала карманы и предлагала так настойчиво, что приходилось ее оттаскивать.

Вот-вот должен был родиться второй ребенок у моей сестры, и в доме шли бурные обсуждения по поводу имени.

– Не надо заранее имя выбирать, – мучилась бабушка, не смея влезать в дела молодых.

– Почему это? – удивилась я.

– Нехорошо, – весомо ответила бабушка. Я подождала более внятных объяснений, но вместо них продолжили открываться тайные знания. – И ничего нельзя заранее покупать, – волновалась бабушка. – Оставили бы младенца в покое, все должно идти своим чередом. Нельзя заглядывать в книгу Господа!

Тем не менее вся семья перебирала имена.

До того как родилась первая племянница, на троне младшего члена семьи восседала я, и ранняя потеря власти меня травмировала. Но с тех пор прошло три года, и у меня было время адаптироваться: они все равно будут рождаться, так что лучше наладить дипломатические отношения. Начала я с участия в выборах имени, предложила вариант «Натия», который мне лично нравился для гипотетической собственной дочери, получила отвод и успокоилась.

Очень кстати чемпионкой мира по шахматам стала Майя Чибурданидзе, и вопрос решился мгновенно – новорожденная будет Майей.

– Вообще-то Майей надо было назвать Тейку, – влезла я. – Потому что она родилась в мае. А эту надо назвать Мартой – потому что родится в марте!

Семья помолчала, потрясенно глядя на меня, и я поняла: эти люди не доросли до моих логических выкладок.

Девочка родилась как пушечное ядро – просыпаюсь я в одно утро, а бабушка меня поздравляет:

– Дважды тетушкой стала!

Так обидно: все самое интересное происходило, как всегда, без меня.

Ночью ребенок решил, что хватит, насиделся, и начал вылезать уже на лестнице – его держали из последних сил, – упорно стремился на волю в такси и все-таки вылетел в приемной роддома.

Мастерски поймав летучего младенца, акушерка возвестила:

– Девчонка, готовьте приданое!

– Наши девочки пятерых мальчиков стоят, – радовалась бабушка, помешивая в огромной кастрюле специальную кашу в честь новорожденной: мука и вода варятся в густую гладкую смесь, потом окунаешь ложку в холодную воду, кладешь на тарелку большой снежный ком каши, делаешь кратер, а внутрь наливаешь растопленного сливочного масла, чуть пережаренного, с коричневым осадком – чтобы пахло орехом. Сверху посыпаешь сахаром, потом берешь ложку, зачерпываешь с края кратера, окунаешь в масло и отправляешь в рот нежнейшее бабушкино лакомство.

– Такую кашу, хавици варят на мальчиков вообще-то, но это предрассудки, – важно рассуждала бабушка, упаковывая кастрюлю для отправки в роддом. – Чем больше народу накормишь, тем больше добра будет ребенку и матери!

Майя оказалась круглая и белая, напрочь лишенная какого-либо волосяного покрова.

– Фантомас, – высказал впечатление ее папа, человек со своеобразным чувством юмора.

– Да-а-а-а, – задумалась мама, пеленая внучку. – Две «Волги» надо в приданое, чтобы ее замуж выдать!

– Фу, некрасивая, на кого похожа, – нежнейшим голосом ворковала бабушка, поднося плотно упакованный сверток к окну.

– Вы все с ума сошли, – не выдержала я, – ослепли, что ли?! Да я красивее ребенка в жизни не видела!

– Помолчи, – отрезала бабушка. – Про девочку нельзя говорить, что она красивая, потому что – глаз.

– Чей глаз, наш?!

– А ты думала, только чужие могут сглазить? Да родная мать больше всех глазливая как раз и бывает!

– Да-да, – подтвердила моя мама, человек с высшим образованием и преподаватель естественных наук. Нет, с этими людьми положительно сдвинешься.

Дальше – больше.

Всех прибывающих в дом на смотрины бабушка гнала в ванную мыть руки с мылом. Потом брала спички и обносила гостей огнем. Те покорно стояли, понимая, что возражать – это не тут.

Младенца показывала издали.

– Целовать не надо и дышать на нее тоже не надо. – Куда девались смирение и кротость?!

Гости терялись и целовали сверток там, где были плотно запеленуты ножки.

Купание младенца происходило раз в день и представляло собой отлаженный церемониал, в котором все этапы расписаны посекундно, и все участники знают свои места и роли назубок.

Тазик воздвигался на столе в кухне.

– Вода, – командовала бабушка. Воду поспешно наливали. Бабушка локтем пробовала температуру, ассистент на всякий пожарный кидал градусник – ровно 37! Бабушка наливала приготовленный заранее прозрачный коричневатый травяной отвар – череда и ромашка, размешивала, потом в изголовье укладывала руку со сложенной из пеленки подушечкой.

– Ребенка. – И бессмысленную круглую Майю, голую, как яйцо, приносили к месту процедуры. Голова ее удобно помещалась на бабушкиной ладони, вода поднималась до щечек и измазанного зеленкой страшного пупка.

– Посмотри, как ей нравится, – умилялись все участники церемонии.

– Пусть волей Господа тебе это купание пойдет во благо, – плескала бабушка горстью мелкую волну на животик. Майя таращилась вбок и, на мой взгляд, была готова заорать. Но бабушкино шептание отвлекало, и она вслушивалась, силясь вспомнить что-то очень важное.

– Мыло, – коротко требовала бабушка, и я, как обычно, протягивала ей кусок специального детского мыла.

– В руки нельзя, – который раз поправляла бабушка, и я, спохватившись, бросала его прямо в воду.

Под конец Майку переворачивали, клали животом на руку, голова ее свисала, как у сильно пьющего человека, и поливали прохладной водой из чайника, сверху донизу и обратно.

– Толстей-толстей, расти-прибавляй, медведь худой, а ты здоровая, – приговаривала бабушка, поводя розовым младенцем под струей воды.

– Заканчиваем на голове, – напоминала бабушка, и это тоже что-то значило, а спросить сейчас было некстати.

Разомлевшая Майя вспоминала, что мы давно не слышали ее воплей и вообще рассобачились от хорошей жизни, и начинала кряхтеть.

– Сейчас, сейчас, – ловко присыпая младенца, ворковала бабушка, – сейчас будет тебе еда. Не бойся, голодной тебя не оставим, уже знаем, что бывает, если ребенка неопытной мамаше доверишь!

Когда Майя подросла, у нее появились светлые прямые волосы, и она стала похожа на финского ребенка.

– Вот, а вы говорили – Фантомас, – радовалась я, потому что к этому моменту во мне проснулся дремавший до сих пор материнский инстинкт. С Тейкой я уже подружилась, а Майя стала моей первой живой куклой.

На лето весь курятник выехал в деревню.

– В жизни не видела, чтобы дети одних отца и матери были такие разные! – ужаснулась бабушка, глядя во двор на перемазанную с головы до ног Майю. – Теа как с утра оденется, так до вечера и ходит чистенькая, а это что за цыганенок?!

– Делать тебе нечего, все равно вымажется, – предложила я, не видя смысла в переодевании: бабушка отмывала чумазого поросенка, стаскивала с нее перепачканную одежду, надевала все свежее и выпускала во двор. Через пятнадцать минут сцена повторялась.

– Как можно! – испугалась бабушка. – А если ее родители приедут, увидят своего ребенка неухоженного, скажут – старуха из ума выжила! Ни за что, лучше я лишний раз постираю!

Переодетая Майя басом потребовала перекусить.

– Знаю я, что ты хочешь, – хитро сказала бабушка, вынимая из холодильника пачку масла. Щекастая Майя ждала, как министр взятки.

Бабушка отрезала брусочек и засунула ребенку за щеку. Майя с раздутым на одну сторону лицом деловито пошла во двор.

– Она и так толстая, – рискнула заметить я.

– От масла дети растут, – возразила бабушка. – Пошла я стирать!

Тем временем Майя высыпала себе на голову совок песка.

– Вай чемс мтерс[14]14
  Вай чемс мтерс – горе моему врагу (груз.).


[Закрыть], опять голову мыть! – завопила бабушка. – Чтоб ты выросла здоровая, я тебе сейчас покажу, как надо мной издеваться!

И, пошвыряв белье, побежала разбираться с Майей.

Боткина: сокрушительный визит

– Что-то долго болеешь в этот раз, сколько можно, – утомленно говорит мама, всматриваясь в градусник.

– Температура опять? – уточняю я.

Ангины каждую зиму – для меня обычное дело, но в этот раз участковая докторша поставила диагноз «грипп», сунула в карман красную бумажку, от чая отказалась и величественно ушла, пообещав выздоровление дней через пять. А пошла уже вторая неделя!

Не сказать, что я плохо провожу время: у меня книжки, рисование, мамин микроскоп, телефонные разговоры и – главное, можно музыку пропускать. Но вторая неделя – это перебор, стало скучновато.

Мама озабоченно всматривается в меня, пытаясь уловить то загадочное, от чего у меня не сбивается эта дурацкая температура – 37 и одна.

– Легкие проверили, горло чистое, – размышляет она, – воспаление – ну где же оно? Господи, опять тащиться в поликлинику и заново все анализы делать… Подожди-ка! – Мамины глаза тревожно заблестели. – А ну-ка подойди к свету. Ладони покажи. Так я и думала!

Бабушка прибежала на тревожный сигнал.

– И глаза пожелтели, смотри!

Просклоняв докторшу, семечки на улице и инфекционную больницу, в которой только бродячих собак держать, мама с бабушкой предприняли радикальные меры: сделали домашний карантин в кабинете. Я в восторге – теперь еще сорок дней не ходить в школу!

Оказалось, что у меня – не грипп, а желтуха.

– Боткина[15]15
  Болезнь Боткина, он же гепатит А, он же инфекционная желтуха.


[Закрыть], – сказала новая врачиха. – Дома держать рискованно, вы осилите?

Дом был весь обработан хлоркой, и вход в мою обитель тоже завесили специальной марлей.

– Главное – диета, – сказала мама. – Если ты выдержишь полгода, будешь молодец.

Гречка, творог и мед надоели мне до конца жизни, но главное – я ужасно скучала по одноклассникам.

И под конец заключения они пришли меня навестить.

Этот эпизод вошел в историю семьи как «сокрушительный визит».

Сначала задрожала люстра и зазвенькали рюмки в витрине. Из глубины подъезда донесся глухой гул, как в программе «В мире животных», когда показывали Африку и стаю антилоп гну. Звонок взрезал напряженную тишину квартиры, бабушка открыла двери, и ее затоптала не имеющая глаз, совести и предела толпа четвероклассников.

Я лежала на диване в гостиной, невыразимо счастливая от пребывания в центре вселенной. Одноклассники первым делом высыпали на меня мешок писем-треуголок, которые «Инга Власовна весь шестой урок нас писать заставила!». Затем двадцать семь рук потянулись к вазе с мандаринами и спустя мгновение наполнили ее очистками.

Мама стояла на стреме и на скорость принесла новую порцию, которую постигла та же судьба, что и первую. На шестой порции мандарины кончились, а очистками можно было выложить картину «Последний день Помпеи», и мама восхищенно сказала, пытаясь перекричать двадцать семь молодых глоток: как хорошо, что у нас есть свой мандариновый сад, я на следующий год еще больше для дома оставлю, а твой папа все хочет продать!

Двадцать семь глоток наперебой рассказывали мне один и тот же сюжет: в школе ремонт уже закончился, и мы убирали наш класс, и катались на мастике, а Славик сказал, что он в тебя влюбился, раз тебя так долго не было, и теперь будет провожать до дома! Чтобы не терять времени, девочки бабахали на пианино в шесть рук и пели песню «ВИА-75», а мальчики вертелись на круглом стульчике и свинтили его до конца, свалившись в кучу в дверном проеме. Люстра подрагивала в синкопированном ритме, а соседка снизу набирала номер милиции.

– Это разве домашние дети? Где они выросли?! – шепотом восклицала бабушка.

Мама побежала за орехами.

Орехи постигла та же участь, что и мандарины, только скорлупа усеяла всю гостиную.

– А мандаринов больше нету? – спросили дети на всякий случай.

Мама страшно переживала, что мандаринов точно нету, но если дети подождут, сейчас она сварит котел супа. Дети подумали и засобирались по домам. Гул вырвался из дома, и сделалось страшно за соседей. Спустя минуту стало слышно, как в прихожей скрипит вешалка, покачиваясь на одном гвозде.

– Все отлично, такие у тебя друзья замечательные, я все понимаю, но! где твой ботинок?! – озабоченно вопрошала всклокоченная мама, расставляя потерявшие ориентацию вещи по местам, и щеки у нее пылали как знамя в пионерской комнате.

На следующее утро ботинок был обнаружен в подъезде на первом этаже.

– Мать моя, это кто такие были? – ошарашенно говорила бабушка. – Вашим учителям надо ставить памятники из золота – эдаких бродяг учить! А девочки-то! Ни тебе здрасте, ни тебе извините… А из мальчиков тебе кто-то глазки строит?

Всю оставшуюся до школы неделю я перечитывала письма с фронта: «Дорогая любимая Тина! Ты так долго балеишь, что мы тибя успели позабыть. Инга Власовна посадила нас писать тибе письма. Новостей у нас много, Гиечка танцовал бальные танцы на полу и поскальзнулся. Наш новый класс самый красивый. Мы поедим на экскурсию. Ну пока. Кагда ты уже выздаровишь?»

А диету я держала ровно год. Именно с тех пор я стала неумеренно интересоваться едой.

Как я училась готовить

– Этот суп я есть не буду, – отрезала я и в подтверждение отодвинула тарелку. Суп ошарашенно выплеснулся на клеенку.

– Прости меня, Господи, но вы зажрались, мои дорогие, – рассердилась бабушка. – Во время войны за такой суп мои дети душу бы продали!

– Сейчас же войны нету, – напомнила я. – Ну надоело мне всякую дрянь есть, в самом деле! Ничего мне нельзя, картошка жареная – и та уже во сне мерещится!

Бабушка вздохнула и стала вытирать клеенку.

– Мне сейчас некогда, надо помидоры сажать, потом жарко будет. Ты сама себе курицу потуши.

– О-о-о-о-о, – заныла я – меня ждали девочки у Цицо, мы собрались сделать себе маникюр из лепестков того красного цветка, что у них возле ворот во дворе растет: точь-в-точь как накрашенные длинные ногти!

– Ну тогда сиди голодная, что мне с тобой делать. – Бабушка нахлобучила свою соломенную шляпу. – Положи кусочки цыпленка в сковородку – он в холодильнике в миске, налей воды до половины и в середину – кусочек масла!

– И всё? – тревожно уточнила я в спину бабушки.

– А что там еще может быть, – удивилась она, – огонь сделай средний, потом маленький. Крышкой накрой. Через полчаса можешь трескать, волчонок! В конце – посоли, но совсем чуть-чуть, тебе нельзя!

Цыпленок меня не подвел, родимый: получился нежнейший, ароматный, лучше, чем у бабушки! Правда, все полчаса я стояла у него над душой и поминутно проверяла, притоптывая ногой от нетерпения.

– Ты смотри, с первого раза усвоила – талант! – одобрила бабушка.

– А ты почему не ешь?

– Я и в молодости мяса не любила, а сейчас – тем более, – хмыкнула бабушка, доставая себе порцию зеленого лобио.

Назавтра мне захотелось продолжить эксперименты на кухне.

– Дидэ, а давай я еще чего-нибудь приготовлю, – пристала я с утра.

– Пюре из картошки сделаешь, – предложила бабушка.

Пюре я не любила категорически. Но каким образом из твердой картошки может получиться каша? Надо попробовать из чистого научного интереса.

Чистка картошки далась мне нелегко, бабушка указывала на толстую кожицу, «глазки» и грязные разводы, но стало понятно – вопрос в тренировке. Пюре получилось так себе, потому что на воде.

Третьим номером нашей программы я выдвинула блины.

– Да ты с ума сошла, – всполошилась бабушка, – какие тебе еще блины?! Они жирные, жареные – ни за что!

– Ну я просто научиться хочу, – сделала я хитрый ход, – папа обрадуется!

– Твоему папе только блинов не хватало для полного счастья! – съязвила бабушка. – Ему худеть давно пора, а то, пока женился, был атлет, а сейчас – как груша!

– Папу оставь в покое, – отмахнулась я, – ну научи, а?

Бабушка быстренько изложила указания и ушла опять в свои огородные дела.

С самого начала все пошло не так.

Молоко и мука никак не хотели соединяться в однородную массу. Сода, которой требовалась всего лишь чайная ложечка, полетела в миску, как в родную, – чуть не пол-пачки.

– Так, ее же надо было уксусом гасить, – озабоченно вспоминала я, – а какая разница? Они же там все равно перемешаются!

И налила уксуса из бутылки – темного винного, щедро, чтобы вровень с содой.

В миске бултыхалась склизкая масса с бурыми пятнами и яркой химической вонью.

– Уй, яйца забыла, – спохватилась я и побежала в курятник за свежими.

– А, сковородку забыла нагреть, – вспомнила я по дороге и вернулась.

– Нагреть – значит, огонь хороший, – азартно зажгла я газ и вернулась к добыванию яиц.

Поиск занял больше времени, чем могла выдержать чугунная сковородка, потому что за мной бегал бешеный петух с кроваво-красной бородой. Куры тоже особой радости не выказывали, но клюнуть меня в руку рискнула только одна. Яйца побились вместе со скорлупой, ее вылавливание пальцами искомой красоты блинному тесту тоже не прибавило.

– Ничего, все перемешается, – лихорадочно приговаривала я, стараясь ложкой раздавить комочки, которых было больше, чем теста.

Масло бабушка велела растопить и влить, но – как отмечено выше – по моей версии, все могло перемешаться прямо на сковородке.

Масло повело себя странно: оно мгновенно съежилось, растеклось, почернело и задымило.

Я лихо плеснула половником порцию теста.

Буквально недавно по телевизору показывали японский фильм «Цунами»: думаю, что натурные съемки можно было провести на моем первом блине – масло завизжало и бросилось во все стороны, тесто присохло и обуглилось, сковородка праведно спалила его в черные кружева.

Вонь стала напоминать ремонтные работы асфальтоукладчиков возле нашего дома в Батуми. Я зачарованно смотрела на сизый дым и перебирала варианты: то ли отволочь миску с тестом Бимке – он все сожрет, то ли залить все водой, то ли просто бежать за помощью.

– Выключи! Газ выключи! – бабушка пришла вовремя.

Боже, какое счастье!

– Ничего, первый блин комом, – успокоила меня бабушка, когда мы ликвидировали следы разрушения и отскребли сковородку.

– Что за ерунда, блины какие-то, – удивился папа. – Лучше начинать сразу с харчо!

Бабушка выразительно закатила глаза, но смолчала.

– Вообще-то в самом деле пора тебе учиться готовить, – сказала она, – а то на третий день…

– …задницей дверь открою! – закончила я главную страшилку моей жизни.

– Когда готовишь, мамочка[16]16
  Бабушкино ласковое обращение к детям, «деточка» наоборот.


[Закрыть], всегда немного отсыпь от порции. И сложи про запас – куда-нибудь в баночку. Например, делаешь мчади – горсточку муки отсыпала, или рис, или лобио. А вдруг случится так, что денег нет, все поиздержалось, а у тебя – раз! – и на один обед запасов набежало. Хозяйка должна быть нерасточительная.

Все оставшееся лето бабушка внушала мне принципы своей кухни.

– Когда начинаешь готовить, не хватайся сразу за все: доведи до ума одно блюдо, потом другое. И посуду всегда мой в процессе! У тебя там что-то варится, а ты не сиди, ты в порядок все приводи!

– Дидэ, это же сколько у меня баночек должно быть в доме, если все отсыпать горсточками? Где их все хранить, интересно?

– Язык вырву и в руку дам. А посуду когда моешь потихоньку, под конец у тебя все будет чисто – экономия времени! И я тебя умоляю, не клади много масла, весь вкус перебьет.

– Ну здрасте, с маслом все такое – м-м-м-м!

– Ага, потому у вашей породы задницы у всех как чемоданы. Так, давай суп варить. Картофельный, самый простой!

Мы рвали пучки свежей зелени в огороде, перцы и помидоры, резали лук, тушили морковь.

– Режь красиво, самую простую еду можно сделать такой аппетитной, что лучше вашего мяса!

Бабушкин суп в самом деле был похож на аквариум: внутри было золотисто-зелено, плавали рачки-морковки, акулы-картошинки, колыхались водоросли петушки и укропа, степенно тонули киты-клецки.

Вечером бабушка в печке пекла тыкву.

– Ах, как я это люблю, – счастливо вздыхала она, наливая тонкой струйкой мед на дымящийся оранжевый тыквин бок, потом поднимала к небу лицо и обе ладони: – Господи, ты-то знаешь, как я тебе благодарна, храни всех моих детей, прости меня за это маленькое удовольствие.

Как будто съесть тыкву с медом было преступлением. Мне она не казалась такой уж вкусной – мед, ужас какой, но ради бабушки я тоже делала вид, что это лучший десерт в моей жизни.

– Остальному тебя мама пусть учит. Всякие сациви – это она мастер, а у меня еда вся простая. Не до роскоши мне было, мамочка. Есть у меня хлеб и сыр, я уже от радости по небу рукой провожу. Вы-то сейчас по-другому, Бог вам все дал, только цени, еду не выбрасывай.

И бабушка целовала горбушку, перед тем как ее съесть.