Текст книги "Государственные игры"

Глава 45
Четверг, 18 часов 59 минут, Гамбург, Германия

Пока Худ помогал Столлу собрать его снаряжение, Мартин Ланг позвонил со своего сотового телефона в аэропорт неподалеку от Гамбурга и распорядился, чтобы самолет корпорации был наготове.

Столл затянул молнии на своей заплечной сумке и с обеспокоенным видом обратился к своему директору:

– Возможно, я что-то пропустил из ваших объяснений герру Лангу, – заговорил он, – но скажите мне еще раз, зачем я отправляюсь во Францию?

– Вы отправляетесь для того, чтобы «просвечивать» завод «Демэн» в Тулузе, – ответил Худ.

– Эту часть я себе уяснил, – сказал Столл. – Но ведь кто-то еще должен будет проникнуть внутрь, ведь так? Кто, профессионалы?

Худ перевел взгляд со Столла на Хаузена. Немец стоял в дверном проеме между двумя помещениями, договариваясь по телефону о формальностях для «Лирджет-ЗбА», принадлежавшего Лангу. Самолет брал на борт двух членов экипажа и шестерых пассажиров, а дальность его полета составляла чуть больше пяти тысяч километров. При средней скорости восемьсот километров в час они должны были прибыть на место, как договаривались.

– Готово, – воскликнул Ланг, отключая телефон. Он сверился со своими часами. – Самолет будет ждать нас в семь тридцать.

Худ все еще наблюдал за Хаузеном, как вдруг ему в голову пришла мысль, которая заставила его похолодеть. Помощник заместителя министра оказался предателем. А что, если помещение офиса прослушивается?

Худ повернул к себе Столла.

– Мэтт, я становлюсь небрежным. Этот парень, помощник Хаузена, Райнер. Он ведь мог оставить здесь «жучка»?

Столл согласно кивнул.

– Вы хотите сказать что-то вроде этого? – Электронщик извлек из кармана рубашки целлофановый пакетик. Внутри виднелся предмет размером чуть больше булавочной головки, который походил на комочек жвачки. – Пока вы отсутствовали, я проверил все помещение. Просто за суетой с этими играми и остальным я забыл вам это сказать.

Худ с облегчением вздохнул и сжал Столла за плечи.

– Мэтт, благослови тебя Господь.

– Не значит ли это, что я могу остаться? – поинтересовался тот.

Худ молча покачал головой.

– Это я так, на всякий случай, – пояснил Столл с безутешным видом.

Компьютерщик отошел в сторонку, а Худ продолжал корить себя за собственный недосмотр. Им предстояло находиться в той потенциально опасной ситуации, когда любой промах может стоить не только успеха операции, но и карьеры, а то и жизни.

Ты должен сосредоточиться на своем деле, повторял себе Пол. Тебе нельзя отвлекаться на Нэнси и на все «если бы да кабы».

К нему подошла Нэнси.

– Что-то не так? – поинтересовалась она.

– Да, – неуверенно ответил Худ.

– Я вижу, стоишь и клянешь самого себя. – Она улыбнулась. – Я помню это выражение твоего лица.

Вспыхнув, Худ посмотрел в сторону Столла, убедиться, что тот не следит за ними.

– Это нормально, – сказала Нэнси.

– Что нормально? – нетерпеливо спросил Худ. Ему хотелось куда-нибудь деться, нарушить соблазнительную близость.

– Быть человеком. То и дело совершать ошибки или желать того, что тебе не принадлежит. Или даже желать того, что было твоим.

Худ повернулся к Хаузену, так чтобы не выглядело, что он отворачивается от Нэнси. Но он отвернулся именно от нее. И она это поняла, потому что, сделав шаг, встала между мужчинами.

– Господи, Пол, зачем тебе взваливать на себя это бремя? Бремя быть таким правильным?

– Нэнси, сейчас не время и не место...

– Почему? – спросила она. – Ты считаешь, у нас еще будет возможность?

– Нет. Скорее всего, нет, – тупо ответил Худ.

– Забудь на секунду обо мне. Задумайся о себе самом. Когда мы были помоложе, ты трудился в поте лица, чтобы продвинуться. Теперь ты уже наверху, но по-прежнему выкладываешься изо всех сил. Ради кого? Тщишься служить примером для своих детей или подчиненных?

– Ни то, ни другое, – с раздражением заверил Худ. Почему всем так неймется с его нормами этики, стилем работы, другими делами? – Я всего лишь стараюсь делать то, что считаю правильным. Если для всех это звучит слишком просто или слишком расплывчато, то это уже не моя проблема.

– Мы можем трогаться, – сообщил им Хаузен. Он опустил сотовый телефон в карман пиджака и решительно подошел к Худу. Он был явно доволен и не понимал, что во что-то вмешивается. – Правительство дало добро, можем вылетать хоть сейчас.

Заместитель министра обратился к Лангу:

– Мартин, вы все уладили?

– Самолет в вашем распоряжении, – подтвердил Ланг. – Я с вами не поеду. Что толку только мешаться под ногами.

– Понятно, – кивнул Хаузен. – Остальным пора бы отправляться.

Столл с усилием забросил сумку с приборами за спину.

– И то правда, – с мрачным видом заметил он. – С какой стати мне ехать в отель, принимать горячую ванну и заказывать в номер ужин, если я могу отправиться во Францию на борьбу с террористами?

Хаузен приглашающе протянул руку в сторону двери. Он был похож на нетерпеливого хозяина, поторапливающего гостей после ужина поскорее выйти в ночь. Худ еще не видел заместителя министра таким оживленным. Был ли это Ахав, наконец-то близкий к тому, чтобы загарпунить белого кита[35]35
  Ахав – капитан судна «Пекод» в романе Г. Мелвилла «Моби Дик» (1851), одержимый маниакальной идеей убить белого кита Моби Дика, вызывающего у моряков суеверный ужас.


[Закрыть], как предполагал сам Худ, или политик, собиравшийся выиграть в глазах общественности беспрецедентный приз, в чем был уверен Байон?

Взяв Нэнси за руку, Худ направился к двери, но она стала сопротивляться. Он остановился и обернулся к ней. Это была уже не та уверенная женщина, которая шествовала по парку, а грустная одинокая Нэнси, зачаровывающая своей беспомощностью.

Пол знал, о чем она думала. О том, что ей следовало бы противодействовать, а не помогать им разрушить последнее из того, что еще оставалось в ее жизни. Глядя на Нэнси, он поиграл немного с мыслью, а не сказать ли ей то, что она так хотела услышать, – соврать, что они могли бы попробовать еще раз. Делом его была защита своей нации, а для этого он нуждался в помощи Нэнси.

Но как только ты скажешь эту ложь, подумал он, ты сможешь соврать и Майку, и подчиненным, и Конгрессу, и даже Шарон.

– Нэнси, у тебя еще будет работа, – снова пообещал ей Худ. – Я сказал, что помогу тебе, и я это сделаю.

Он собрался было напомнить ей еще раз о том, кто кого бросил, но какой сейчас был в этом смысл? Женщины редко бывают последовательными и справедливыми.

– А вот это уже моя проблема, а не твоя, – ответила Нэнси. Она как будто прочитала его мысли и старалась доказать, что он не прав. – Ты сказал, что тебе понадобится моя помощь, если вы проникнете внутрь предприятия. Отлично. Я не стану бросать тебя во второй раз.

Тряхнув головой, как она это сделала в холле гостиницы, Нэнси направилась к Хаузену. Длинные светлые волосы метнулись за ее плечами, как бы сметая сомнения и недовольство.

Хаузен поблагодарил Нэнси, поблагодарил остальных, после чего все пятеро отправились к лифту и совершили недолгую поездку до первого этажа.

В лифте Худ встал рядом с Нэнси. Ему тоже хотелось ее поблагодарить, но выразить это просто словами было бы, наверно, недостаточно. Не поворачивая головы, Худ коротко сжал ее руку и быстро отпустил. Краешком глаза он заметил, как Нэнси несколько раз быстро сморгнула, и это осталось единственным, что нарушило стоическое выражение ее лица.

Пол не мог припомнить, когда бы еще он чувствовал человека одновременно таким близким и таким далеким. Невозможность двигаться либо в одном, либо в другом направлении приводила его в отчаяние. И он мог только догадываться, насколько хуже было Нэнси.

И тут она показала насколько. Она сжала его руку и так и держала, а из глаз ее выкатилось по слезе. Короткий отрывистый звонок, оповестивший, что лифт спустился до холла, прервал их соприкосновение, но не снял эти чары даже после того, как Нэнси отпустила его руку и, уставившись взглядом перед собой, зашагала к поджидавшей машине.

Глава 46
Четверг, 13 часов 40 минут, Вашингтон, федеральный округ Колумбия

Когда Даррелл Маккаски был еще мальчишкой и жил в Хьюстоне, он вырезал копию автоматического пистолета «Смит-и-Вессон» из бальсового дерева и все время таскал его за поясом, как и положено настоящим агентам ФБР, о которых он читал. К передней части оружия он прикрутил небольшую рогатку и прикрепил к ней концы резиновой ленты. Средняя часть резинки натягивалась за боек и, освобождаясь, стреляла маленьким бумажным катышем. Катыши хранились в кармане рубашки – наготове и всегда под рукой.

Даррелл носил пистолет еще с шестого класса, пряча его под застегнутой рубашкой. Из-за этого он передвигался негнущейся походкой Джона Уэйна[36]36
  Джон Уэйн (1907 – 1979) – популярный американский киноактер, лауреат премии «Оскар» (1970), прославившийся игрою героев в вестернах и военных фильмах.


[Закрыть]. Мальчишки поддразнивали Даррелла, но его это не трогало. Они не понимали, что за поддержание законности отвечает каждый и в любое время дня и ночи. Будучи не очень крупного телосложения, он спокойней себя чувствовал с защитой за поясом, когда повсюду бродили хиппи и подобные им сомнительные личности и то и дело проходили какие-то демонстрации или сидячие акции протеста.

Маккаски выстрелил в первого же учителя, который попытался конфисковать оружие. Написав реферат, где тщательно разбирал Конституцию и закрепленное в ней право на ношение оружия, мальчик получил разрешение держать пистолет при себе. При условии, что он будет использоваться только в целях самообороны от экстремистов.

Будучи молодым агентом ФБР, он обожал засады и самые разные расследования. Ему это нравилось даже больше, чем та относительно большая независимость, которую он приобрел как помощник специального агента. Сам став специальным агентом, а затем и старшим специальным агентом, он приходил в отчаяние от все меньшей и меньшей возможности работать на улице.

Когда Маккаски предложили должность начальника подразделения в Далласе, он согласился на повышение, но в основном из-за жены и троих детей. Выше была зарплата, безопасней работа, а семья получала возможность чаще его видеть. Однако только сидя за столом и координируя действия других, он по-настоящему понял, насколько ему не хватает засад и участия в оперативных разработках. Не прошло и двух лет, как совместные операции с мексиканскими властями подсказали ему идею создания официальных совместных формирований с зарубежными полицейскими структурами. Директор ФБР одобрил его план разработать документы и стать инициаторами ДМФО – Договора о международных федеральных объединениях. Быстро принятый Конгрессом и правительствами еще одиннадцати государств, ДМФО дал Маккаски возможность вести дела в Мехико, Лондоне, Тель-Авиве и других зарубежных столицах. Он перевез семью в Вашингтон, быстро дорос до второго заместителя директора и оказался единственным человеком, которого Пол Худ попросил стать офицером связи Оперативного центра. Маккаски пообещали и предоставили относительную независимость, работу в тесном взаимодействии с ЦРУ, Секретной службой и старыми друзьями в ФБР и с еще большим количеством чем раньше разведывательных и полицейских организаций за рубежом.

И он по-прежнему был привязан к столу. А благодаря оптиковолоконной связи и компьютерам отпала необходимость выезжать из офиса, как это было, когда он крутился в ДМФО. С дискетами и электронной почтой отпала даже надобность пройтись до «ксерокса» или заглядывать в ящики для входящих и исходящих документов. Маккаски жалел, что не родился во времена героев своего детства – правительственного агента Мелвина Пурвиса и охранника казначейства Элиота Несса.

Он почти наяву ощущал возбуждение от преследования Келли Пулемета по Среднему Западу или бандитов Аль Капоне по шатким лестницам и темным крышам Чикаго.

Он нахмурился, нажимая на клавиши своего телефона. Вот вместо всего этого, подумалось ему, тыкаю тут пальцем, чтобы ввести трехзначный код НБР. Даррел понимал, чтобы стыдится здесь нечего, но этим не сподвигнешь своих детей на то, чтобы они вырезали бальсовые телефонные аппараты.

Его сразу соединили прямо со Стивеном Вайензом. Национальное бюро разведки как раз принимало спутниковые изображения завода «Демэн» в Тулузе, но этого оказалось недостаточно. Майк Роджерс сказал Маккаски, что ему не хотелось бы, чтобы Байону и его людям пришлось действовать внутри здания вслепую. А несмотря на то, что генерал так расписал все Байону, никто из техников Столла не знал ни того, насколько Т-лучи смогут проникнуть сквозь постройку, ни того, смогут ли они детально показать расстановку сил внутри нее.

Чтобы подслушать, что творится в «Демэн», Столл задействовал имеющуюся у НБР спутниковую систему для наземного прослушивания. Спутник использовал лазерный луч, чтобы сканировать стены зданий, точно так же, как лазерная головка плеера сканирует компакт-диск. Только вместо записанной на диске информации система считывала колебания стен. Чистота записей зависела от толщины стены и ее материала. Предпочтительными материалами были металлы, чьи колебания в отличие от пористого кирпича были более четкими и резонансными. В таких случаях компьютерное усиление позволяло восстанавливать происходящие внутри разговоры. От окон толку было мало – для считывания их колебания были недостаточными.

– Стены из красного кирпича, – невесело сообщил Стивен Вайенз.

У Маккаски упало сердце.

– Я как раз собирался звонить вам по этому поводу, но хотел убедиться, что считать ничего невозможно, – продолжил Вайенз. – Внутри имеются и более современные материалы, вероятно, бетонные плиты и алюминий, но кирпич поглощает все, что от них исходит.

– А как дела с автомашинами? – спросил Маккаски.

– У нас нет к ним достаточно беспрепятственного доступа, – и тут разочаровал Вайенз. – Слишком много деревьев, холмов и других препятствий.

– Значит, нас отфутболили.

– В основном, да, – подтвердил Вайенз.

Маккаски ощущал себя членом команды самого совершенного в мире боевого корабля, который стоит в сухом доке. И он сам, и Роджерс, и Херберт вечно плакались по поводу нехватки оперативников, которые работали бы непосредственно на местах, и данный случай был ярким примером того, зачем это нужно. «Миллиарды долларов на современную технику и ни одного на Мату Хари»[37]37
  Мата Хари – легендарная красавица-шпионка времен Первой мировой войны. Голландка по происхождению, она была агентом немецкой разведки во Франции, где ее в конце концов разоблачили и она была казнена.


[Закрыть], как сказал об этом однажды Боб Херберт.

Маккаски поблагодарил Вайенза и отключил связь. Как же ему хотелось поработать в поле именно с этим делом, быть душой и мыслью крупной операции, где все зависело бы от него самого. Даррелл завидовал Мэтту Столлу, в чьих руках был сосредоточен сбор разведывательных данных. Правда, Столл, по-видимому, не очень-то стремился к такой работе. Что говорить, он был компьютерным гением, но работа его под давлением ситуации желала лучшего.

Маккаски снова занялся компьютером. Он переслал фотографии в память, а затем загрузил их в пентагоновский симулятор ситуаций, СИМСИТ, для системы координатной привязки тактических ударов в Европе. Общественно-политическое недовольство на местах в случаях уничтожения национальных ценностей было исключительно велико. А поэтому американские военные придерживались правила не причинять вреда историческим зданиям, даже если это было связано с излишними людскими потерями. В случае с заводом фирмы «Демэн» допустимый «ущерб здоровью» – так они это называли, как если бы здания были живыми существами, – сводился к «единичным повреждениям кладки или красящего покрытия при возможности полной реставрации». Другими словами, если вы изрешетите стену пулями, вам грозят серьезные неприятности. Если же вы запачкаете ее кровью, то лучше сразу хвататься за щетку и швабру.

Углубившись в базу данных по французской архитектуре, Даррелл вывел на экран план крепости, в которую им предстояло проникнуть. Рисунки оказались бесполезными: они показывали, каким было здание в 1777 году, когда к нему был пристроен мост Вью-Понт. С тех пор Доминик, очевидно, произвел некоторые изменения. Если он и получал разрешения на реконструкцию, то ни одно из них нигде не фигурировало. То же самое касалось и каких-либо чертежей. Проще было достать планы Эрмитажа в Санкт-Петербурге, когда те понадобились для рейда «Страйкера». Ясно, что этот Доминик давал на лапу очень-очень многим в течение весьма долгих лет.

Маккаски вернулся к фотографиям НБР, которые также ничего ни о чем не говорили. Хотя он и завидовал Столлу, но должен был признать, что тому придется серьезно понервничать. Даже несмотря на помощь Байона, дойди дело до перестрелки, их могли накрыть серьезным огнем. Кроме того, они были ограничены в действиях. Документы о «Новых якобинцах» были весьма скудными, однако сведения, которые в них содержались, заставили Даррелла похолодеть. Там были подробности о методах, используемых группировкой при нападениях и убийствах своих жертв, а также о пытках, которые применялись для запугивания и выколачивания информации. Следовало переслать эти данные Худу на случай, если они все же полезут внутрь, и еще напомнить, что даже Мелвин Пурвис и Элиот Несс лишний раз подумали бы, прежде чем ввязываться в это дело.

Времени на то, чтобы перебросить туда «Страйкер», у них не оставалось, размышлял Маккаски, а с единственным из находившихся там поблизости тактиком, Бобом Хербертом, у них связи не было.

Он набрал телефонный номер Майка Роджерса, чтобы сообщить плохие новости о крепости.., и постараться прикинуть, что они могут предпринять со своей стороны, чтобы их отважное, но неопытное оперативное подразделение не искромсали в куски.

Глава 47
Четверг, 20 часов 17 минут, Вунсторф, Германия

За время своей реабилитации после ранения Боб Херберт прошел через две эмоциональные фазы.

Первая выражалась в том, что он твердо намерен был не допустить, чтобы ранение его сломило. Он хотел поразить специалистов, научившись ходить заново. Во вторую он вступил после выписки из госпиталя, когда физиотерапия стала каждодневным трудом, но он боялся, что так и останется не способным даже на мало-мальски стоящие дела.

Когда Боб только начал тренировки для усиления рук, нижней части спины и пресса, боли были такими, как если бы сам дьявол всадил ему вилы в мышцы. Он близок был уже к тому, чтобы отступиться – позволить правительству платить ему пенсию по инвалидности, торчать у телевизора и не выходить из дому, однако пара святейших созданий в образе медсестер ненавязчиво, но целеустремленно протащила его через курс реабилитации. Одна из них в отнюдь не святой момент продемонстрировала, что он по-прежнему способен наслаждаться сексуальной жизнью. После этого Херберту расхотелось уже когда-либо отступаться от чего бы то ни было.

До настоящего времени.

Херберт решил, что никто не должен знать о его приближении к лагерю и потому не включал мощные фары, которые встроил в его кресло главный электрик Оперативного центра Эйнар Кинлок. Поверхность земли была неровной и труднопроходимой. То она шла под крутым уклоном, то заканчивалась отвесными провалами. В темноте кресло постоянно цеплялось за разного рода растительность и застревало. Херберт с трудом его вытаскивал, и дважды это заканчивалось падением на землю. Поставить кресло на колеса и забраться в него снова оказалось самой сложной задачей, которую ему когда-либо приходилось решать. А когда он это сделал во второй раз, то попросту остался без сил. Устроившись наконец-то на кожаном сиденье, Боб почувствовал, что его рубашка стала холодной от пота, а сам он устал настолько, что его охватила дрожь.

Он решил было остановиться и вызвать помощь по телефону, но тут же напомнил себе, что ни в ком здесь не может быть уверен. Этот страх напоминал ему о нацистской Германии больше, чем все остальное, с чем пришлось тут столкнуться.

Херберт то и дело сверялся с карманным светящимся компасом. После более чем получасовых блужданий по лесу он увидел метрах в двухстах к юго-западу свет фар. Остановившись, Херберт стал внимательно следить, куда направится автомобиль. Тот неторопливо катил по грунтовой дороге, о которой говорил Альберто, и Боб подождал, пока машина не проедет. Он разглядел, как на некотором удалении тускло мигнули тормозные огни. В салоне зажегся свет, и из машины стали выходить темные фигуры. Затем снова наступили тьма и тишина.

Очевидно, это и было то место, куда ему нужно было попасть.

Херберт двинулся по кочковатой земле в сторону машины. Он не стал пользоваться дорогой, опасаясь, что по ней мог приехать кто-то еще. От усилий, потребовавшихся на преодоление этого последнего лесного участка, руки его почти онемели. Единственное, на что можно было надеяться, – Джоди все же не примет его за неонациста и не спрыгнет на него с дерева.

Поравнявшись с автомобилем, который оказался лимузином, Херберт решил двигаться дальше. «Скорпион» лежал у него на коленях, и он сунул его под себя, чтобы автомат не было видно. В случае нужды он по-прежнему мог быстро его выхватить. Отъехав от машины, Боб увидел макушки палаток и поднимавшийся за ними дым костров. Разведчик разглядел молодых людей, которые стояли между палатками, глядя в сторону огней. И тут он увидел минимум две, а то и три сотни людей, выстроившихся вокруг площадки на берегу озера. В центре площадки стояли только двое – мужчина и женщина.

Мужчина выступал с речью. Херберт закатил кресло за дерево и прислушался. Большая часть выступления ему была понятна, хотя мужчина говорил по-немецки.

– ..этот день положит конец соперничеству на пути к достижению общих целей. С сегодняшнего вечера обе наши группировки станут работать вместе, объединенные общностью цели и единым наименованием «Пламя нации»!

Мужчина выкрикнул название не для риторического эффекта, а чтобы его услышали все. Херберт ощутил, как возвращаются силы и как вместе с ответными приветственными криками толпы растет его гнев. Молодчики заголосили и вскинули руки вверх, как будто их команда только что выиграла чемпионат мира. Херберта не удивили нацистские приветствия и крики «зиг хайль». При всем при том, что они, конечно же, стремились к «спасению» родины и ко всеобщей победе и что среди них хватало и головорезов, и убийц, но это были уже не фашисты Адольфа Гитлера. И все же они были намного опаснее, потому что имели неоспоримое преимущество перед фюрером: у них был опыт его ошибок. Тем не менее, почти у каждого в руках было что-нибудь из гитлеровской атрибутики – у кого-то штык-нож, у кого-то награда, а у кого-то даже пара сапог. Вероятно, это были предметы, украденные со съемочной площадки. Так что Гитлер по-своему присутствовал и на этом сборище.

Херберт отвернулся от света, чтобы глаза снова привыкли к темноте, и стал высматривать Джоди.

Когда крики немного стихли, он услышал за спиной шепот:

– Я ждала вас тут.

Херберт обернулся и увидел Джоди. Девушка явно нервничала.

– Лучше бы ты подождала меня там, – прошипел Херберт, тыкая пальцем в сторону, откуда они пришли. – Я бы смог воспользоваться хоть какой-то помощью.

Он взял ее за руку.

– Джоди, давай вернемся обратно. Пожалуйста. Это же безумие. Девушка мягко высвободила свою руку.

– Да, мне страшно, но теперь еще больше прежнего мне необходимо бороться с этим.

– Тебе страшно, – зашептал Херберт, – и у тебя навязчивая идея. Ты зациклилась на цели, которая живет теперь в тебе своей собственной жизнью. Поверь мне, Джоди, они не стоят того, чтобы к ним выходить, как ты хочешь.

Выступавший продолжил речь и перекрыл их шепот. Херберт уже жалел, что ему приходится слушать этот голос, доносившийся громко и отчетливо без всякого мегафона. Боб снова прикоснулся к девушке, но та даже не шелохнулась.

– Женщина, что стоит рядом со мной, – говорил немец, – это Карин Доринг, наш второй вождь...

Толпа спонтанно разразилась аплодисментами, и мужчина выжидательно замолчал. Женщина коротко наклонила голову, но ничего не произнесла.

– Карин уже направила своих представителей в Ганновер, – выкрикнул мужчина, когда аплодисменты стихли. – Буквально через несколько минут мы все направимся в «Пивной зал», чтобы объявить о нашем объединении всему миру. Там мы предложим нашим братьям присоединяться к нам, к нашему движению, вместе мы покажем человеческой цивилизации ее будущее. Будущее, где пот и труд найдут достойное вознаграждение...

Опять послышались аплодисменты и восторженные выкрики.

– ..где порочные культуры, вероисповедания и люди будут отсечены от тела сообщества...

Аплодисменты нарастали и уже так и не прекращались.

– ..где ярким светом прожекторов будут высвечены наши символы и наши достижения.

Аплодисменты переросли в овацию, и Херберт воспользовался шумом, чтобы достучаться до Джоди.

– Давай же! – выкрикнул он, снова хватая ее за руку. – Эти люди набросятся на тебя, словно стая диких псов.

Джоди смотрела на толпу. Херберт не видел выражения ее лица. У него было острое желание выстрелить ей в ногу, перекинуть поперек колен и пуститься в отступление.

– А если власти в Ганновере выступят против нас – пусть только попробуют! Пусть только попробуют! Больше года гауптман Розенлохер из полиции Гамбурга преследует меня. Если я слишком быстро еду – он тут как тут. Если я включаю музыку погромче – он тут как тут. Стоит мне встретиться со своими товарищами – и он где-то поблизости. Но ему меня не победить. Пусть только попробуют взять нас поодиночке или всех вместе! Они увидят всю нашу организованность и несокрушимую крепость нашей воли!

Джоди, не мигая, уставилась на сборище.

– Я не хочу умирать, но и вести жалкий образ жизни тоже не хочу.

– Джоди, тебе не надо...

Девушка резко выдернула руку. Херберт оставил попытки ее удерживать. Он покатил вслед за ней, проклиная собственное упрямство, которое не позволяло поставить на кресло этот чертов моторчик. Затем он принялся проклинать эту девчонку, которую он понимал и уважал, даже несмотря на то, что та не желала прислушаться к голосу разума. Впрочем, он сам прислушивался к нему не больше, чем она.

Аплодисменты стали стихать, и шаги Джоди показались Херберту очень отчетливыми. Как, наверно, и ближайшему часовому, который на них обернулся. Увидев в свете от костров чужих, он что-то крикнул тем, кто стояли ближе к нему, а мгновением позже направился в сторону девушки. Тем временем остальные выстроились в цепочку с явным намерением не дать пришельцам приблизиться к толпе или к ее лидерам.

Херберт остановился. Джоди продолжала идти навстречу немцам. Крякнув с досады, Херберт покатил вслед за ней.