Текст книги "Время искупления. Том 1"

– Значит, любовница, – сделала вывод Хи.

– Любовники, Хидамари, бывают у таких, как ты. У тех, кто не дорожит своей честью и ложится с первым встречным.

– Вот теперь вы заткнитесь! – прошипела Хидамари.

– Ну а аль′Кхасса? – Салто снова смотрел с прищуром. – С кем спит она?

– У нее есть мужчина? – Хи скривилась. – Никогда не слышала.

– У нее есть мужчина.

– Я не в курсе, – Хи пожала плечами. – Она всю жизнь принца ждала на белом коне – может, кто и подкатил. Я от нее только про Горана, Мерлина и Гиварша слышала. Ну и про ван Хинкеса еще… Но этот вообще не принц ни разу.

– Что же ты за подруга, если ничего не знаешь? – Герхард презрительно усмехнулся.

– Я хорошая подруга, – уверенно заявила Хидамари. – Такая, что не лезет туда, куда не надо, пока не попросят.

Салто несколько секунд пристально смотрел на нее, а потом передвинул тарелки и положил себе горячего.

– Ешь, Хидамари, – почти повелительно предложил он. – Ужин не скоро.

– Сами ешьте, – Хи встала, прихватив теперь уже свою катану. – Что-то аппетит пропал. До ужина как-нибудь доживу.

Она вышла из столовой, от души хлопнув дверью.

Через минуту дверь отворилась, в комнату неслышными шагами вошла Виктория и остановилась возле Салто.

– Мой лорд?

– Она не знает, – Герхард оторвался от еды. – Не знает, кто Первый Рыцарь аль′Кхассы.

– Это не то, что следует знать всему миру, мой лорд. Это сокровенное…

– Не в этом случае! – рявкнул Салто.

Виктория не ответила.

– Насколько я знаю Хидамари, – Герхард взял ладонь женщины в свою и ласково погладил кончики ее пальцев, – она теперь спать спокойно не будет, пока не узнает, кто тот ненормальный, что связался с Ишанкарской Ведьмой. А когда узнает Хидамари – узнаю я. И убью его. Если повезет, то раньше, чем он натворит непоправимых дел.

Виктория опустила глаза в пол и медленно вытянула свою руку из ладони Салто.

Vedi, Maria

Год 4-й ректорства сэра Бергера, лето

Земля предков была влажной от утренней росы. Босыми ногами Сайхо осторожно ступала по траве, стараясь не хрустнуть случайной сухой веточкой и не нарушить утреннего покоя и безмолвия. Запахи были свежими и насыщенными, головки цветков едва показались из стелющегося под ногами тумана. Расшитое бусинами и цветными шелковыми нитями платье намокло почти до середины бедер, и вышивка по краю рукавов отяжелела от впитавшейся утренней влаги.

Сайхо шла довольно долго, пока солнце не стало таким ярким, что на него уже невозможно было смотреть, и свернула вправо. Холм плавно спускался вниз, к вьющемуся возле его подножия ручью. Сайхо подобрала подол и ловко, почти прыжками, преодолела спуск, остановившись возле воды. Ручей журчал, перекатываясь прозрачной лентой по коричневым и серым камням, убегая к небольшой рощице кривоватых сосенок метрах в трехстах поодаль. Когда Сайхо была девочкой, ее бабка говорила, что в давние времена на земле предков был настоящий сосновый бор, но с тех пор род измельчал, а люди в нем стали кривыми и неказистыми, как эти кособокие сосны. Сайхо боялась, что после ее смерти сосны исчезнут вовсе, но шаманов в роду больше не рождалось, детей у нее не было, оставалась надежда только на брата, с которым Сайхо не виделась уже лет пять.

Сайхо прошла еще немного вперед, собирая разнотравье в слабо напоминающую букет охапку, – духи ручья любили свежие утренние травы – и, остановившись на возвышающемся над ручьем почти круглом валуне, бросила охапку в воду. Травы рассыпались сетью по поверхности и, проплыв пару метров, осели на дно. Сайхо не поверила своим глазам: духи ручья впервые не приняли подношение.

Она спрыгнула с камня, за два шага оказалась напротив утонувших трав и, присев на корточки, стала всматриваться в кристально прозрачную воду. Стебли темнели, морщились, превращались в липкий ил, покрывающий камни и песок серо-черной непроницаемой пленкой. Сайхо не глядя сорвала первый попавшийся цветок и бросила в воду чуть выше по течению. Желтая головка мать-и-мачехи, теряя цвет, упала на дно и разложилась в такую же бесформенную серую массу. Сайхо раздумывала полминуты, а потом, подобрав рукав, потянулась пальцами к ручью.

Резкий звук вороньего карканья остановил ее пальцы в нескольких миллиметрах от воды. Сайхо одернула руку и встала, с почтением и благодарностью глядя на духа-хранителя. Ворон описал три круга и сел на камень, подзывая подойти ближе. Возле камня на берегу лежала задняя часть ужа: голова и передняя половина тела остались в ручье, черным илом облепив гальку.

Сайхо стало страшно. Никогда земля ее предков не была отравлена злом. Духи-хранители бдительно оберегали свою территорию, не пуская чужих. Внутренним взором шаманка окинула свои земли, но границы их были, как и прежде, нерушимы, хранители оставались в силе и на местах, только птицы в кривой сосновой рощице больше не пели, а полевки не шныряли по разнотравью луга. Ворон снова каркнул и раскрытым клювом указал в сторону рощицы. Сайхо, с грацией кошки прыгая по камням, преодолела ручей и направилась к соснам.

Вблизи все выглядело иначе. Маленькие сосенки совсем скривились, переплелись между собой стволами и ветками, образовав игольчатый полог. Сайхо, пригнувшись почти в половину своего роста, медленно пробиралась вперед, распутывая ветви, которые тут же снова сплетались за ее спиной. Метров через тридцать сосенки кончились и начался мир, в котором Сайхо до этого момента никогда не была.

Высокие корабельные сосны взмывали вверх, застилая голубизну неба своими кронами. Деревья были сказочными и древними, по стволам вился плющ, взбираясь почти до самых веток. Корни старыми, обросшими мхом пальцами выглядывали из земли, свивались змеями с другими корнями и снова исчезали под ковром иголок. Лианы плюща перекидывались со ствола на ствол, создавая между соснами зеленые завесы.

Предки пришли на помощь… Предки сочли тебя достойной… Предки пришли на помощь… Сайхо слышала это внутри шепотом сотен голосов, и она не была уверена, что голоса эти принадлежали только людям. Предки пришли на помощь… Предки пришли на помощь…

Только однажды Сайхо просила помощи у всех своих прародителей, и просила не для себя.

Страх ударил в лицо жаркой волной. Сайхо почувствовала, как превратились в натянутую тетиву ее мышцы, как стали клеткой ребра, как рвалось, но не сумело вырваться наружу сердце. Она стояла, ощущая, как сквозь босые ступни проникает в ее тело сила земли, как с каждым вздохом наполняет ее ветер и как роса с подола сквозь кожу проникает внутрь, насыщая кровь пьянящими запахами трав предгорья. Это был ее мир: чужим тут места не было.

Сайхо опустилась на колени, коснулась лбом земли, благодаря всех сразу, встала, откинула косу за спину и, неслышно ступая по игольчатому ковру, двинулась вглубь леса.

У чужого не было запаха. У чужого не было тела. У чужого не было духа-хранителя. Чужой был никем. Его не должно было быть здесь. Его вообще не должно было быть… Сайхо приближалась к нему, почти не прячась, заходя в самую гущу леса. С каждым шагом становилось темнее, солнце почти не проникало сквозь старые сосновые кроны. Больше не вился плющ, и кора, насколько хватало глаз, цвела сизым лишайником.

Когда до чужого оставалось несколько метров, Сайхо замедлила шаг и остановилась посредине между двух необъятных стволов.

Впереди была тьма. Черная, как угольная пыль, холодная, как зимняя ночь… Она не была живой, но и смерти Сайхо тоже не чувствовала. Она сделала шаг вперед, и сгусток тьмы колыхнулся ей навстречу. Сайхо выждала несколько секунд и шагнула вправо. Тьма повторила ее движение. Сайхо прыгнула, скрывшись за стволом, – и нос к носу столкнулась с сотканным из тьмы зверем… Вскрикнула и бросилась прочь.

Страх гнал ее быстрее ветра, она чувствовала свои ноги, только спотыкаясь о кривые корни. Сайхо перепрыгивала через поваленные стволы, уводя зверя подальше от сердца леса. Зверь несся следом, забегал вперед, заходил справа и слева – Сайхо видела его боковым зрением. Воздуха не хватало, грудь резало изнутри, и где-то снизу под ребрами словно торчал нож. Сайхо прижала ладонь к боку, будто там была рана, но продолжала бежать. Надо было только вывести зверя к краю своей земли, а там на помощь придут предки… Только добежать до края… Зверь наступал на пятки, и в какой-то момент Сайхо поняла, что ему нужно ее тело. Новая порция страха придала ей сил, Сайхо рванула вперед со скоростью гепарда, и вскоре впереди показались залитые солнцем просветы и высокие сосны на крутом склоне. Сайхо перемахнула через сухие корни, резко свернула влево, перекатилась через плечо и съехала в обрыв.

Резкая боль почти лишила ее сознания, Сайхо закричала и схватилась руками за волосы: коса намертво застряла в переплетении корявых сосновых корней. Сайхо, ничего не видя от выступивших слез, перевернулась на живот, безуспешно подтягивая к животу колени, чтобы встать на четвереньки и выбраться наверх, но обрыв был слишком крут. Одной рукой Сайхо безуспешно царапала по песку, стараясь достать до корня и подтянуть свое тело, но мир вокруг был нечетким и размытым из-за слез и пыли, и раз за разом она промахивалась, попадая пальцами в пустоту. Взрытый песок и сосновые корни с каждым ударом сердца вспыхивали красным, Сайхо билась и кричала, удерживая свой вес, вцепившись руками в собственную косу, время утекало неумолимо быстро. Сайхо из последних сил потянулась рукой к корню, но прямо над ней, нависая лапой над кончиком ее косы, стоял зверь, и солнце терялось в его тьме. Сайхо перестала дышать и слышала только, как стучит в висках кровь, делая мир все более красным и темным. Зверь протянул лапу и вонзил когти в намотанные на корень волосы. Древнее корневище треснуло, переломившись почти у основания, и Сайхо с диким воплем покатилась вниз. Запутавшееся в волосах дерево било по бокам, но Сайхо не чувствовала боли, превратившись в пущенное с обрыва веретено.

Когда падение остановилось, все, чего хотелось Сайхо, – это закрыть глаза и умереть; но ворон каркал прямо над ее головой, немилосердно тыкал клювом в спину и бок. Сайхо, шатаясь от боли, заставила себя встать на колени и, опираясь на израненные руки, поползти вперед.

Зверь шел следом. Он не торопился, не загонял. Сайхо чувствовала исходящий от него холод, но ей больше не было страшно: она знала, кто он. Дважды она падала лицом в траву, но резкий запах полыни и шалфея не давал ей отключиться. Сайхо снова поднималась и ползла вперед, ведомая невесть откуда взявшимся упорством и вороньим карканьем. Когда до края владений ее предков осталось метров пятьдесят, зверь наступил на волочащуюся сбоку косу. Сайхо упала, не в силах больше продолжать движение; зверь обошел ее справа и замер прямо перед ней. Сайхо приподняла голову, стараясь не отводить взгляд от того места, где у него должны были находиться глаза. Зверь приблизил морду к ее лицу… И откуда-то сзади, из-за спины, Сайхо услышала глухой стук шаманского бубна.

Он звучал как сердце: один короткий и один долгий удар, пауза, и снова – короткий и долгий. Зверь поднял морду, всматриваясь вдаль поверх распростертой перед ним женщины, и наконец звук бубна достиг и его. Через пару секунд, приближаясь, застучал еще один бубен, потом еще один, и еще несколько… Сайхо обессилено лежала, зарывшись лицом в траву, и с высоты птичьего полета глазами ворона видела, как вправо и влево от нее правильным клином выстраиваются ее предки, теряясь древнейшими членами рода в пространстве и времени. Бубны стучали все громче, и Сайхо почувствовала, как вибрируют земля и воздух, отзываясь на каждый удар; эта изначальная природная сила снова проникала в Сайхо, наполняя ее жизнью. Сайхо подтянула к себе руки и, путаясь пальцами в росистой траве, поползла навстречу зверю.

Зверь сделал шаг назад, потом еще шаг… Зверь отступал. Сайхо чувствовала приправленную вкусом крови радость и абсолютную защиту. Справа в высокой шапке с оленьими рогами шагала ее бабка; слева, касаясь опушкой плаща ее щеки, шествовал прадед, и Сайхо ползла вперед, улыбаясь окровавленным ртом, тесня зверя к самому краю своей земли. Когда ползти было уже некуда, а позади зверя открылась незнакомая степь, Сайхо остановилась, позволяя предкам выйти вперед и вытеснить чужака вон. Зверь сделал еще шаг и пропал, растворившись в прозрачном воздухе солнечного утра. Через минуту звуки бубнов стихли. Сайхо перевернулась на спину и закрыла глаза. Ей нужно было срочно вернуться в свой мир и передать послание. И не опоздать…

С заданием координат у Саида всегда не ладилось. В этот раз он тоже промахнулся и вышел из портала в паре кварталов от выбранного места, шагнув прямо под ноги двум индусам, бережно выгружающим из грузовичка оконный блок. Саид, пятясь спиной вперед в направлении тротуара, успел несколько раз извиниться, но все равно был обруган, споткнулся о бордюр, растянулся на жиденькой клумбе, кое-как поднялся и бросился бежать, подгоняемый бранью и смехом. Остановился он, когда улица завернула вправо, ветвясь на две улочки поменьше. Саид не знал, на какую ему надо, прислонился спиной к стволу ближайшего дерева, стараясь отдышаться, достал из кармана пиджака карту Лондона, развернул ее в исчерченную песочного цвета линиями скатерть и уставился в переплетение путей, отыскивая свой. Через минуту он сложил карту, но обратно в карман она почему-то не поместилась. Саид затолкал ее за пояс, застегнул пиджак, поправил на переносице очки и свернул на ближайшую улочку.

Тут было тихо. Улица змеилась между стволами деревьев и ухоженных садиков перед аккуратными двухэтажными домиками, создавая ощущение пригорода, и с виду была абсолютно пуста. Саид шел вперед, поминутно озираясь и понимая, что со стороны выглядит как параноик, но поделать с собой ничего не мог: мир вне Ишанкара был ему неуютен, а отсутствие людей пугало еще больше, чем их наличие.

Метров через двести навстречу легкой трусцой выбежала длинноногая собака с вывалившимся набок языком, Саид в неестественной позе замер, позволяя обнюхать свои безупречно выглаженные брюки со всех сторон. Через пару секунд появилась хозяйка в растянутом спортивном костюме грязно-синего цвета. Собака, не сочтя Саида интересным, подергивая крупом при каждом шаге, побежала вперед, а вот женщина проводила его долгим взглядом, оставившим на спине Саида горячее пятно. Саид поежился, еще раз поправил очки и ускорил шаг.

Справа и слева проплывали миниатюрные лужайки, огороженные заборчиками; автоматические ворота гаражей; синие мусорные баки, выставленные по два через равные промежутки; пастельных тонов дома с завешенными шторами окнами первых этажей. На противоположной стороне, почти скрытая кустами жимолости, обнаружилась классическая телефонная будка, которой в этом районе вряд ли кто-то пользовался, и почтовый ящик с расписанными граффити боками. Саид прошел половину улицы, но ни одна машина так и не проехала по дороге. Он все равно постоял у обочины, ожидая внезапного движения, а потом быстро перебежал на другую сторону.

Саид прошел еще метров сто, когда последний садик плавно перетек в небольшой сквер с аккуратно подстриженной травой и серыми, идеально уложенными асфальтовыми дорожками. За кронами лип виднелись стены церкви Cвятой Клары.

Саид почти дошел до боковой стены, свернув с дорожки прямо на газон, и остановился, со странным чувством страха и раскаяния рассматривая зияющие открытыми ранами оконные проемы, в которых еще недавно всеми цветами радуги переливались витражи. Теперь цветные осколки валялись в траве, один Саид даже выдернул из ветви дерева.

Обойдя церковь по периметру, Саид остановился перед главным входом. Пять ступенек вели к массивным деревянным створкам, на внешней стороне которых теперь были выщерблины и вмятины от удара о метровой толщины каменную арку дверного проема. Саид поднялся к дверям и некоторое время созерцал испорченную резьбу и валяющиеся под ногами щепки, потом взялся за погнутую медную ручку и потянул дверь на себя. Створка поддалась легко. Саид не ожидал, что двери будут не заперты, и выпустил ручку, как вор, в последний момент испугавшийся войти внутрь. Секунд двадцать он раздумывал, потом подошел к полукруглой посеребренной чаше, прибитой к стене возле двери, и опустил туда пальцы.

Вода была прохладной, несмотря на августовскую жару. Саид стряхнул капельки, снял пиджак и, расстегнув пуговицы на манжетах, по локоть закатал рукава рубашки.

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, – шепотом произнес Саид, опустил в чашу обе руки, трижды омыл их до запястий, а затем зачерпнул правой ладонью пригоршню воды.

Что было дальше, Саид помнил плохо. Сначала он подавился набранной в рот водой, потому что кто-то дернул его за плечо, развернул и со всей силы засадил ему кулаком под дых. Саид не согнулся вдвое только потому, что его уже прижали спиной к стене. Воздуха не хватало, Саид открывал рот, но вдохнуть никак не получалось, до тех пор, пока в челюсть не врезался кулак. Шея оглушительно хрустнула, к Саиду вернулись слух и зрение, рот наполнился кровью и какими-то осколками с острыми краями, и стало нестерпимо больно во всем теле.

Саид выплюнул кровь и выбитые зубы, чтобы не подавиться при очередном неловком вздохе; его тут же ударили затылком о стену и отпустили. В глазах потемнело. Саид сделал шаг вперед, одной рукой закрывая солнечное сплетение, а второй пытаясь поправить очки, и получил очередной удар в ухо. Очки слетели вниз, Саид упал следом, не слыша ничего, кроме неприятного звона в том ухе, которое еще не оглохло, инстинктивно прижимая ладонь к лицу и стараясь сжаться в комок. Удары сыпались со всех сторон, и через пару секунд Саид уже не чувствовал их по отдельности, превратившись в один сгусток боли, попеременно вспыхивающий в районе глазниц красно-оранжевым светом, затмевающим падающие на лицо солнечные лучи.

Когда Саид уже готов был уйти во тьму, где-то совсем рядом с ним громовым басом раскатилось: «Побойтесь Бога, изверги!» – и какая-то неведомая Саиду сила, закрывшая солнце, в один момент расшвыряла обидчиков по сторонам. Саид, стараясь изо всех сил, разлепил веки, но не увидел ничего, кроме большой кровавой лужи прямо возле лица и двух размытых серых силуэтов на тротуаре возле ступенек. Тот, что пониже, радостно вилял хвостом, нарезая круги вокруг того, что повыше. Саид опустил веки и отключился.

Ощущение было такое, будто кто-то, едва касаясь, пробегает пальцами по коже, словно перебирает клавиши пианино в случайном порядке, не издавая звуков. Неизвестно, сколько еще времени Тайра списывала бы это на ветер, колышущий легкие ткани летних платьев, если бы не обрывки вытатуированной на спине ящерицы, царапающей лапками лопатку при каждом прикосновении этой неизвестной магии.

Тайра не чувствовала опасности, но назойливое присутствие незваного гостя начинало раздражать, особенно по ночам. Сквозь сон Тайре казалось, что кто-то медленно пробирается к ней под покрывало, выжидая, стараясь не разбудить, придвигаясь все ближе, чтобы коснуться спины воздушными пальцами, подняться по позвоночнику к шее и застыть над пульсирующей под кожей артерией. На этом месте Тайра просыпалась, но это ничуть не смущало неизвестного наблюдателя. Он не сбегал и не прятался, он продолжал наблюдать, оставаясь там, где она не могла его засечь. Это злило еще больше. Он не боялся. Он считал, что у него есть право подсматривать за ее жизнью. Он нашел себе реалити-шоу и включал его тогда, когда ему становилось скучно. О том, что она могла быть предметом его эксперимента, Тайра старалась не думать.

Этот некто явно не был дрезденским трейсером: их способы дистанционного контроля она достаточно изучила еще в Брюгге. К тому же, стоило легонько щелкнуть их по носам, намекая, что слежку пора бы закончить, – и они послушно отводили глаза и уходили поглубже в тени. Эта система взаимоотношений не создавала проблем ни Тайре, ни Дрездену, а с тех пор, как Тайра вообще перестала колдовать, ни один дрезденский трейсер не обнаружил ее нового временного дома. Нет, это был не Дрезден… И не Монсальват: де Гранж в принципе никогда не был заинтересован выполнять грязную работу. Слежку за Ишанкарской Ведьмой он оставил академии, получая лишь результаты наблюдений, которыми милостиво делился Редегер, раз уж с некоторых пор Монсальват и Дрезден стали союзниками и исповедовали общие интересы. Тот, кто следил за Тайрой, был умнее и искуснее и тех и других.

Тайра лежала в кровати, слушая стрекот ночных сверчков и шум прибоя. Наблюдатель появился еще до ужина, и саламандра начала легонько перебирать коготками одной из сохранившихся лап, недовольная вторжением. Тайра из последних сил делала вид, что ничего не замечает, хотя давалось это с трудом. Она даже смогла изобразить интерес, слушая истории двух подруг бальзаковского возраста, вернувшихся с морской экскурсии, и вяло поковыряла вилкой мясное суфле. После позднего ужина они втроем прогулялись вдоль моря. Шведки тарахтели на своем языке, фотографируя темноту и друг друга на фоне свечек и лампочек прибрежных кафе; Тайра кивала и улыбалась, когда дамы обращались к ней. К полуночи она вернулась в номер, приведя с собой так и не отставшего наблюдателя. Раздеваться Тайра не стала, сбросила сандалии, улеглась поверх застеленной кровати и принялась ждать. К четырем утра ее терпение кончилось.

Тайра вскочила с постели – и сразу оказалась в тенях.

– Змей! Змей!!

Трейсер появился через секунду, встревоженный и удивленный, и на всякий случай забрал Тайру в кольцо, зорко вглядываясь своими магическими очами во тьму межреальности.

– Сними с меня это! Немедленно!

Змей замер, осматривая ее шифоновый сарафан, и на морде его явственно прочиталось удивление.

– Вот это? – осторожно спросил он. – Снять немедленно?

– Снимай!! – завопила Тайра.

В следующую секунду вся ее одежда оказалась возле ног. Тайра, сдерживая недовольство, медленно выдохнула сквозь сжатые губы и с укором воззрилась на Змея.

– Интересно, – Трейсер оценивающе склонил морду набок, рассматривая темный, непроницаемый для его магического взора участок реальности, оборачивающий тело Тайры от подмышек до колен. – Что это?

– Маленькое черное платье, – объяснила Тайра. – Новый подарок от Сэла взамен старого. Чтобы любители раздевать взглядом ушли не солоно хлебавши.

– Хм-м, – фыркнул Змей. – Удивлен. Я не могу это снять, и я не могу сквозь это видеть.

– Никто не сможет, пока я не позволю, – Тайра собрала свою одежду в кучу и, воспользовавшись простым трейсерским приемом, вернула ее на место.

– Ты так хотела мне это показать, что первый раз за месяц появилась в Ишанкаре?

– Не расстраивай меня, – скривилась Тайра на манер Гиварша. – Ты должен был снять с меня не одежду, а вот это, – Тайра указала на себя указательными пальцами. – Вот это!

Змей заложил два витка, осматривая Тайру со всех сторон.

– Прости, Кхасси, но на тебе ничего нет, если на этот раз я тебя правильно понял и ты имеешь в виду что-нибудь от любителей раздевать взглядом.

– Именно это я и имею в виду!

– Никаких трейсерских меток на тебе нет. Ты чиста.

– За мной кто-то наблюдает! Три недели! Пристал ко мне как пиявка! – Тайра злилась. – Ты же трейсер! Найди этого извращенца!

– Это невозможно, – спокойно ответил Змей. – На тебе нет маркера. Чтобы вычислить наблюдателя, нужен маркер или контакт на расстоянии предела трейсерского видения. Я никого не вижу в радиусе перегона, а на тебе ничего нет, и это значит…

– Что я спятила?

Змей усмехнулся и не ответил.

– Я в своем уме, Райнард, – Тайра постаралась взять себя в руки. – Я не колдовала с последнего постэффекта. Вообще не колдовала. Мои мозги в порядке, как никогда раньше. За мной кто-то следит, и я понять не могу, почему ты не видишь на мне никаких маркеров…

– Извини, что не оправдал ожиданий, – перебил ее Змей.

– …разве что маркер есть – твой и следишь за мной ты сам, – закончила Тайра предыдущую мысль.

– У тебя паранойя, родная, – неожиданно жестко произнес Райнард. – Сначала я переспал с тобой ради мифической силы, потом я начал мочить дрезденских академиков, теперь я зачем-то слежу за тобой день и ночь… Сама-то себя слышишь? Полный бред! – он резко размотал кольца, остановившись на расстоянии двух метров перед ней. – И ты утверждаешь, что у тебя с головой полный порядок!

– У меня вся лопатка расцарапана! Даже моя ящерица чует этого наблюдателя, а ты – нет!

Змей заглянул ей за спину.

– На твоей коже нет царапин, Кхасси, – заявил он. – Только старые шрамы. И между прочим, я умею долговременно отслеживать цели и без всяких там маркеров!

– Значит, мой вуайерист – трейсер не слабее тебя! Знаешь таких?

– Знаю! Но навряд ли кто-то из них стал бы подсматривать за тобой в ду́ше!

– Я бы не зарекалась!

– Да все равно ведь ничего не видно! – он легонько толкнул Тайру хвостом в живот, намекая на маленькое черное платье.

Тайра подавилась следующей репликой. Злость вдруг пропала, стало смешно от мальчишеского возмущения Змея. Тайра, не сдержавшись, хохотнула.

– Ладно, – она сдала назад и на всякий случай отошла на пару шагов. – Давай попробуем иначе, раз так у нас ничего не выходит. Попробуй просто мне поверить. Я знаю, что за мной кто-то следит. Я это кожей чувствую. Кто-то наблюдает за мной днем и ночью… И меня это бесит!

– Это я вижу, – Змей ухмыльнулся. – Хорошо, ради разнообразия я тебе поверю. Сейчас ты чувствуешь его?

Тайра прислушалась к своим ощущениям, но ящерица была спокойна, и никакого чужого присутствия не ощущалось.

– Н-н-не-е-ет, – шепотом сказала Тайра. – Сейчас нет.

Змей едва слышно фыркнул.

– А когда ты пришла?

– Он был со мной! И он видел, как ты меня раздел!

– Ну тут он обломался, как и я. Обиделся – и свалил восвояси.

Тайра осудительно покачала головой.

– На самом деле после твоего стриптиза я убрал нас за Первый Рубеж. Если за тобой кто-то и следил, он остался за Первым Рубежом, – уже серьезно сказал Змей, и Тайра осмотрелась вокруг. – Не заметила?

– Отдаю должное: ты лучший.

– Научишься, – пообещал Змей. – Это несложно.

– Лучше бы я научилась отсекать непрошеных гостей.

– Я понял, – Змей кивнул. – Хорошо. Тогда сделаем первое допущение: ишанкарскую защиту твой наблюдатель пробить не может. Это, конечно, нужно проверить, чем мы и займемся в ближайшие дни. Когда почувствуешь своего гостя, дай мне знать.

– Как? С телепатией у меня проблемы, если ты не забыл.

– Не забыл. Просто позови. Я поставлю маркер на свое имя.

Тайра удивленно приподняла бровь.

– Научишься, – снова повторил Змей. – Что мне сделать, когда я его засеку?

– Ничего не делай. Дай мне координаты. Не сможешь дать координаты – дай вектор. Я сама с ним разберусь.

– О-о-о, – протянул Змей. – Кто-то хочет повоевать!

– Кто-то хочет иметь право на нормальную жизнь, сколько бы ее ни осталось.

Райнард не ответил. Он молча смотрел ей в глаза, и Тайра пропадала, поддаваясь магии водоворотов его очей.

– Ладно, – она тряхнула головой. – Я пошла спать. Я позову, когда он снова появится.

Змей кивнул, и тьма межреальности заполнила место, где мгновение назад стояла Тайра.

Фэйт плавно затормозил прямо напротив входа, вышел, глухо хлопнув дверью машины, перешел дорогу и остановился возле ступенек. Фицпатрик сидел на самой верхней, окруженный пятнами крови, и вертел в пальцах похожую на ленту Мебиуса оправу очков. Рядом в залитой кровью рубашке, с кровоподтеками и ссадинами на лице и руках лежал Саид. Ладони его были аккуратно сложены на животе.

– Удивительный пейзаж, – не без ехидства прокомментировал Фэйт.

– Скорее, натюрморт, – не согласился Фиц и неловко поправил свернутый в несколько раз пиджак под головой Саида.

– Правда помер, что ль? – Фэйт недоверчиво прищурился.

– Спит, – пояснил Фиц. – Пришлось его усыпить. Обезболить и усыпить.

Фэйт с облегчением выдохнул и потер ладони:

– Ну вот и славно. Не люблю я покойников. А что случилось?

– Не знаю. Я сюда шел, смотрю – шпана из реабилитационного центра парня ногами пинает. Думал – опять разборки средь бела дня устроили, вот и вмешался. Разогнал… А потом увидел, что это господин Хранитель ишанкарский… Полумертвый. Ну и…

– И как он тут оказался?

– Понятия не имею, – Фиц искоса взглянул на Саида. – Проснется – спроси. Я его когда исцелял, он все плакал и говорил, что это он виноват. Ну вот я его и усыпил. Пусть поспит.

– А почему он у тебя на земле спит? Ты б его на скамью положил. Там внутри есть целые.

– Я не могу, – Фиц помотал головой. – Не могу внутрь. Я колдовал.

– И что? Ты ему жизнь спас, вероятно. Не черную мессу же ты служил.

– Спаси, Господи! – Фицпатрик перекрестился.

Фэйт презрительно скривился, поднялся по ступенькам и взял Саида за ноги.

– Давай, Кейн, помоги. Надо его внутрь затащить, а то у него солнечный удар будет, если он тут еще немного полежит.

– Я колдовал на ступенях церкви, – проникновенно сказал Фиц. – Ты же понимаешь…

– Ну вот и покаешься заодно.

Фицпатрик секунд пять смотрел на Фэйта, но результатов это не принесло.

– Твой щенячий взгляд меня не проймет, – сообщил Фэйт. – Подъем. Колдовал ты или нет – бог простит. Он на то и Бог, чтоб всем все прощать. Или я не прав?

Фиц тяжело вздохнул, так же тяжело поднялся, опираясь рукой о верхнюю ступеньку, и подхватил Саида под мышки.

…В церкви было прохладно, несмотря на проникающую сквозь полностью выбитые окна жару. Юлиус смахнул с ближайшей ко входу целой скамьи куски стекла, дерева и штукатурки, и Кейн бережно опустил на нее Саида, снова подложив ему под голову его пиджак.

Фэйт прошел вперед, дважды перелез через опрокинутые скамьи, нисколько не заботясь о том, что на его безупречном костюме остается пыль и осыпавшаяся с потолка побелка, и остановился возле вырезанной из мрамора фигуры Девы Марии. Напротив нее, возле другой стены, стояла фигура Святой Клары.

– М-да, – Фэйт пару раз перевел взгляд с одной на другую. – Не знал бы, кто есть кто, – никогда бы не различил.

– Что ты говоришь, я не расслышал? – Фиц шел по проходу, как ледокол, без труда раздвигая руками поваленные скамьи.

– Я говорю, уважаемый доктор, что-то здесь не так. Не вяжется что-то. Я, хоть сегодня на предварительных слушаниях и показал всеми возможными способами, что своего подзащитного понимаю, на самом деле понимаю мало.

– В смысле?

– Ну вот видишь, – Юлиус указал на неповрежденный алтарь за своей спиной, – алтарь целый. И дамы не тронуты… Простите покорно, – Фэйт театрально поклонился сначала одной, а потом и другой фигуре. – А вокруг полный бардак. О чем это говорит?

– О чем?

– Он действовал обдуманно. Никакого аффекта. Эмоциональное потрясение я допускаю. Так и было, скорее всего, но никакого аффекта. Он не тронул то, что нельзя было трогать.