Текст книги "Охотники за алмазами"

Трейси колебалась, вспомнив неубранную постель. Но тут в фойе появился управляющий отеля, и Трейси с облегчением повернулась к нему.

«Бичкрафт» неожиданно клюнул носом и лег на крыло. Джонни машинально выправил положение и в поисках объяснения взглянул на приборную панель. Там все было в порядке, он посмотрел через крыло и впервые заметил на большой равнине под собой пыльные облака. Они длинными полосами двигались над землей, садящееся солнце окрашивало их в розовато-лиловый и золотой цвет. Джонни с тревогой осмотрел горизонт впереди и увидел надвигающуюся стену пыли, похожую на голубые горы. В этот момент пыль накатилась на солнце, превратив его в тусклый красный шар. В кабине стало полутемно, как будто в темной комнате приоткрыли заслонку печки.

«Бичкрафт» снова вздрогнул: его подхватил новый порыв ветра с севера, и в тот же миг ожило радио.

– Зулу Шугар Питер Танго Бейкер, это контроль Александра-Бей. Отвечайте, пожалуйста.

Голос диспетчера был почти неразличим в треске атмосферного электричества. Джонни протянул руку, собираясь включить передатчик, но остановился. Он лихорадочно соображал. Вероятно, пытаются отменить разрешение на полет. Из пустыни идет сильная буря. Либо его полет отменят, либо дадут маршрут, ведущий далеко в сторону.

Он посмотрел на часы. До Картридж-Бей двадцать минут полетного времени. Нет, теперь он летит при сильном встречном ветре, значит, двадцать пять или тридцать минут. Он быстро осмотрел берег с правой стороны и увидел в сгущающемся сумраке длинные полосы прибоя. Берег еще чист и может остаться таким тридцать минут.

– Зулу Шугар Питер Танго Бейкер, говорит Александра-Бей. Повторяю, отвечайте. Отвечайте. – Голос диспетчера звучал тревожно.

У него есть хороший шанс опередить бурю и добраться до Картридж-Бей. Он свернет на запад и прилетит со стороны моря, используя в качестве маяка огни «Зимородка». Проскочит по краю пыльного облака. Если промахнется, сможет повернуть и лететь по ветру назад. Радио теперь свистело и хрипело гневно, голос диспетчера иногда пропадал, иногда слышался ясно.

– …запрещен. Повторяю: полет запрещен. Вы меня слышите, Зулу Шугар Питер Танго Бейкер? Отзовитесь… буря силой в семь баллов… видимость в области бури… повторяю: нулевая видимость в области…

Теперь северный ветер установится на многие дни и уничтожит всякую возможность ввести «Зимородок» в пролив между Молнией и Самоубийством.

Джонни выключил радио, прервав связь с диспетчерской, и сразу в кабине стало удивительно тихо. Он уселся поудобнее и слегка приоткрыл дроссели, следя за стрелками на шкалах приборов.

Теперь он находился на высоте в триста футов, и «бичкрафт» прыгал, как марлин на крючке. Он летел по приборам в абсолютной темноте. Не видно было даже концов крыльев, но наверху все еще светили звезды. Джонни летел вперед, навстречу буре, а облака пыли двигались встречным курсом, уже закрыв Картридж-Бей.

Каждые несколько секунд он бросал быстрый взгляд вперед, надеясь увидеть огни, потом его взгляд снова устремлялся к приборам.

«Пора, – мрачно думал он. – Пора показаться огням. Я скоро буду над сушей. Еще тридцать секунд, и я промахнулся».

Он снова поднял голову – прямо перед ним был «Зимородок». Все его огни горели, он казался пылающим бакеном во тьме. Корабль слегка раскачивался: ветер еще не успел поднять настоящие волны.

Джонни пролетел над «Зимородком», чуть не задев надстройки, и стал с беспокойством отыскивать освещение на поле.

Оно появилось как полоса менее густой темноты в абсолютной черноте ночи. Он выправил курс, глядя, как полоса превращается в двойную линию костров, коптивших и колебавшихся на ветру.

Джонни, снизившись, перелетел через канаву; сила толчка, казалось, оторвет шасси. Но тут самолет покатился по дорожке, костры мелькали мимо концов крыльев.

– Ленс, старина, – пробормотал он с благодарностью, – дело было нелегкое!

Ветер бил по корпусу автомобиля, шины визжали на гудронированном шоссе – «мерседес» двигался по извивам горной дороги, – и все эти звуки вторили ударам пульса и усиливали биение сердца Трейси.

Она правила с вдохновенной непринужденностью, глядя, как выпрыгивают из тьмы повороты, ощущая мощные утесы, нависавшие над дорогой и закрывавшие половину ночного неба.

В серебряном полотне озера Гленвильям отразились звезды, и вскоре озеро осталось позади. Трейси спустилась с гор, переправилась через Слоновью реку и сделала короткую остановку в Ванринсдорпе для заправки. Трейси внимательно изучала карту дорог. С отчаянием она смотрела на цифры указателей расстояния: каждая миля увеличивала ее нетерпение.

И вот она снова за рулем, и перед ней обширные пустоши Намакваленда. «Мерседес» устремился вперед.

…Там установлена какая-то машина, я точно не знаю, как она действует, но она отбирает алмазы. Бенедикт приказал установить ее в Лас-Пальмасе…

Огни фар стали маленькими столбами света, голубая лента дороги тянулась бесконечно. Трейси одной рукой прикурила сигарету, по-прежнему слыша голос Руби:

…среди них один алмаз. Он назвал его «Большой Голубой». Бенедикт говорит, что он стоит миллионы…

Трейси не могла в это поверить. Такое невероятное предательство, такой обман она не могла себе представить.

Итальянец, капитан… будьте с ним осторожнее. Он работает на Бенедикта. И второй тоже – Хьюго – они все заодно. Предупредите Джонни.

«Бенедикт! Слабый, порочный Бенедикт, плейбой, транжира. Неужели он спланировал и осуществил все это?»

Сбоку в машину ударил порыв ветра, сталкивая ее с гудрона на обочину. Трейси с трудом удержала руль. Под колесами визжал гравий. Трейси вернулась на дорогу и снова устремилась на север.

Предупредите Джонни! Предупредите Джонни!

* * *

Бенедикт Ван дер Бил сидел в отцовском кресле, в отцовском доме, совершенно один. Одиночество терзало его.

Перед ним на столе стояли хрустальный бокал и графин. Коньяк не утешал, рожденное им тепло в горле и животе только усиливало ледяной холод одиночества. В своем воображении он видел себя опустошенным. Оболочкой, наполненной холодом тоски.

Он осмотрел комнату с ее темными деревянными панелями, с ее пыльным запахом смерти. Подумал, сколько раз так, в одиночестве, сидел его отец. В страхе перед пожиравшим его раком.

Бенедикт встал и принялся бесцельно шагать по комнате, касаясь мебели, как будто пытался связаться с человеком, жившим и умершим здесь. Остановился у зашторенного окна. Ковер на полу новый. Им заменили тот, который не смогли отчистить.

– Старик правильно поступил, – сказал он вслух. Его голос странно прозвучал в его собственных ушах.

Повинуясь неожиданному порыву, он быстро подошел к массивному шкафу у камина и попытался открыть дверцу. Она была заперта на ключ.

Бенедикт спокойно отступил на шаг и пнул дверцу. Дерево раскололось, он ударил снова, сорвав дверцу с петель.

Продолговатый кожаный футляр лежал на верхней полке, Бенедикт взял его и отнес на стол. Открыл защелки и отбросил крышку.

Вынул синеватый металлический двуствольный «парди ройял», выпачкав смазкой руки.

– Якобус Исаак Ван дер Бил. – Он вслух произнес имя, выгравированное на стали среди изображений фазанов и охотничьих собак. – Улыбнулся. – Старый черт. – Бенедикт покачал головой, как будто услышал забавную шутку, потом начал медленно собирать дробовик. Взвесил его в руках, восхищаясь сбалансированностью оружия. – Старый ублюдок принял решение. – По-прежнему улыбаясь, он отнес дробовик на новый ковер. Поместил приклад между ног, так что ствол был направлен в потолок, медленно наклонился, открыв рот, сунул ствол меж зубов, потом положил палец на курок.

«Щелк! Щелк!»

Курок ударил в пустой затвор, Бенедикт распрямился, вытер смазку с губ. Снова улыбнулся.

– Вот как он это сделал. Оба ствола в горло. Прекрасное лекарство от тонзиллита! – усмехнулся он и взглянул на разбитую дверцу шкафа. На второй полке стояли коробки с патронами.

Он сунул ружье под мышку и снова подошел к шкафу, на этот раз более целеустремленно. Схватил одну коробку, открыл. Руки у него вдруг задрожали, и толстые красные патроны упали на пол. Он наклонился и поднял два.

С растущим возбуждением и ужасом он раскрыл ружье и сунул патроны в темные гнезда стволов. Они с глухим стуком аккуратно заняли свое место, и Бенедикт торопливо вернулся к окну.

Глаза его теперь ярко горели, дыхание стало порывистым, он отвел предохранитель и снова поставил приклад на пол.

Вновь взял стволы в рот – непристойный поцелуй – и потянулся к куркам. Они были холодны и маслянисты. Он слегка погладил их, ощущая металлические желобки, дрожа от прикосновения к ним, как никогда не дрожал, касаясь женского тела.

Потом неожиданно распрямился. С трудом перевел дыхание.

Неуверенно донес оружие до стола и положил на полированную поверхность.

Наливая себе коньяк, он с извращенным наслаждением не отрывал взгляда от прекрасного сверкающего дробовика.

Пар затуманил зеркальные стены ванной, сделав отражение неясным. Руби Ленс медленно вытерлась толстым пушистым полотенцем. Она не торопилась: хотела дать Трейси возможность часа на четыре удалиться от Кейптауна. С глубоким нарциссическим удовольствием она увидела в зеркале, как ее тело после горячей ванны блестит мягким розоватым светом.

Завернувшись в полотенце, она прошла в гардеробную, взяла одну из оправленных серебром щеток и начала расчесывать волосы, расхаживая перед открытым гардеробом, чтобы выбрать подходящий к случаю наряд. Обязательно что-нибудь особенное; возможно, платье от Луи Феро, длинное, из бледно-желтого атласа, которое она еще ни разу не надевала.

Так и не приняв решение, она села у туалетного столика и начала сложный процесс накладывания косметики. Работала она очень тщательно, пока наконец не одобрила свое отражение в зеркале довольной улыбкой.

Она бросила полотенце, вернулась к гардеробу и стояла перед ним, нагая и стройная. Слегка надув губы, Руби сосредоточенно думала, решив отказаться от платья Феро. И вдруг улыбнулась и потянулась к норковой шубке Бенедикта.

Закуталась в бледное облако меха, взбила воротник, чтобы обрамлял лицо. Прекрасно. Только мех и пара золотых туфелек, бледно-золотых, отлично соответствующих цвету волос.

Неожиданно она заторопилась. Выбежала из дома к машине. Огибая старый дом на Винберг-Хилл, включила фары. Ненавязчиво зашумел мотор, смешиваясь с шепотом ночного ветерка в каштанах, обрамлявших подъездную аллею.

Она остановилась во дворе, заметила «роллс» Бенедикта в гараже, увидела свет в его окне. Передняя дверь была открыта. Ее туфельки бесшумно ступали по темным коридорам; она потянула дверь кабинета, та распахнулась. Руби вошла, закрыла за собой дверь и остановилась, прижавшись спиной к темной деревянной панели. В комнате была полутьма, горела одна затененная лампа.

Бенедикт сидел за столом. Вокруг витал тяжелый запах сигаретного дыма и коньячных паров. Лицо у него раскраснелось, рубашка была расстегнута. На столе перед ним лежал дробовик. Руби удивило присутствие оружия, она смутилась и забыла приготовленные заранее слова.

Бенедикт взглянул на нее. Взгляд его слегка плыл, он медленно мигнул. Потом улыбнулся, скривив губы, и неуверенно заговорил:

– Прибежала, значит.

К ней мгновенно вернулась вся ненависть. Но она сохранила бесстрастное выражение лица.

– Да, – согласилась она. – Прибежала.

– Иди сюда. – Он повернул стул.

Она не двинулась, прижимаясь спиной к деревянной панели.

– Иди сюда. – Теперь Бенедикт говорил увереннее.

Неожиданно Руби улыбнулась и послушалась.

Она остановилась перед ним, кутаясь в меха.

– На колени, – приказал Бенедикт.

Она колебалась.

– Ну! – хлестнул его голос. – Ну, черт побери!

Руби опустилась перед ним на колени, а он выпрямился. Она стояла перед ним в покорной позе, склонив голову, золотые волосы упали на лицо.

– Ну, давай, – насмехаясь, произнес он, – проси у меня прощения.

Она медленно подняла голову и посмотрела ему в лицо. Негромко заговорила.

– Трейси сегодня в пять тридцать выехала в Картридж-Бей.

Выражение лица Бенедикта изменилось.

– Она выехала четыре часа назад, теперь она уже на полпути.

Он смотрел на нее, раскрыв губы, красные, мягкие, слабые.

– Она едет к Джонни, – продолжала Руби. – Она все знает об установке на «Зимородке». Знает о большом голубом алмазе.

Он начал недоверчиво качать головой.

– К утру Джонни тоже будет знать. Так что, дорогой мой, ты опять проиграл, не так ли? Тебе его никогда не победить, Бенедикт. Ну как, дорогуша? – В голосе ее звучало торжество.

– Ты? – прохрипел он. – Ты?

И она рассмеялась, кивая в знак согласия, неспособная из-за смеха говорить.

Бенедикт неуклюже наклонился, протянув руки к ее горлу. Она упала, он на нее. Смех ее захлебнулся.

Они покатились по полу. Бенедикт сжимал горло Руби, крича от ярости и отчаяния. Она била его длинными ногами, царапала лицо, сражалась с силой загнанного животного.

Неожиданно они подались назад, и Бенедикт с размаху ударился головой о ножку стола. Он разжал руки; Руби вырвалась, шумно дыша. Откатилась от него, одним гибким движением встала на ноги, воротник норковой шубы был разорван, спутанные волосы свисали на лицо.

Бенедикт, держась за стол, встал на колени. Он по-прежнему кричал, испуская яростные бессвязные звуки, а Руби повернулась и устремилась к выходу.

Ослепленная собственным гневом, задыхаясь, она дергала ручку двери.

Бенедикт схватил со стола ружье. Не поднимаясь с колен, он прицелился. Отдача причинила Бенедикту боль, выстрел громко прозвучал в закрытой комнате, длинный язык желтого пламени осветил сцену, как вспышка фотографа.

Тяжелый заряд ударил. На таком расстоянии он пробил Руби спину и таз, образовав огромное отверстие. Разорвал живот, развернув ее у стены. Она соскользнула вниз и осталась сидеть, глядя на него через изрешеченную норку.

Пока она падала, Бенедикт опускал ружье, и теперь выстрелил из другого ствола. Снова короткий гром и желтое пламя.

С еще более близкого расстояния, чем первый, второй выстрел поразил ее в прекрасное золотое лицо.

Бенедикт стоял в гараже, прижавшись лбом к холодному металлу «роллс-ройса». Он все еще держал в руках дробовик, карманы были набиты патронами, которые он подобрал с пола, перед тем как выйти из кабинета.

Он сильно дрожал, как в лихорадке.

– Нет! – простонал он, опираясь на большую машину, повторяя это отрицание снова и снова.

Неожиданно его вырвало: он вспомнил, какую учинил бойню. Его рвало смесью коньяка и ужаса.

Он побледнел и ослаб, но почувствовал себя лучше. Через открытое окно бросил ружье на заднее сиденье, сам расположился на месте шофера.

Он сидел, склонившись к рулю, и постепенно инстинкт самосохранения взял верх.

Казалось, у него только один путь к спасению. «Дикий гусь» способен переправить его через океан – может быть, в Южную Америку, а в Швейцарии у него достаточно денег.

Он вывел «роллс» из гаража. Шины негромко визжали на бетоне, в свете фар поднимался голубоватый дымок.

«Мерседес» полз по толстому слою песка, фары безуспешно пытались разогнать ярко-оранжевую завесу пыли, скрывающую дорогу впереди. Горячий песчаный ветер бил по корпусу, покачивая машину на рессорах.

Трейси всматривалась вперед. Глаза горели от усталости и пыли.

Эта дорога была единственным путем, ведущим от главной магистрали к Картридж-Бей. Сотни миль мучительного пути в глубоких песчаных колеях и по треснувшим плитам, когда приходилось пересекать каменистые хребты.

Радиатор «мерседеса» закипел, он перегрелся от горячего ветра и от усилий, которых требовало преодоление толстых песчаных заносов. Местами приходилось прорываться сквозь жесткую пустынную растительность по колено высотой.

Каждые несколько минут перед машиной, как вспугнутое животное, пролетало гонимое ветром перекати-поле.

Временами Трейси казалось, что она пропустила очередной поворот и теперь мчит прямо в пустыню, но потом в свете фар перед ней снова показывалась песчаная колея. Однажды она действительно съехала с дороги, и «мерседес» немедленно засел, его колеса безрезультатно проворачивались в песке. Ей пришлось выйти из машины, голыми руками выгрести песок из-под задних колес, натолкать в углубления обломки дерева, чтобы дать колесам точку опоры. Когда «мерседес» неуклюже выполз обратно на дорогу, Трейси чуть не расплакалась от облегчения.

Сквозь облака пыли медленно пробивался рассвет, Трейси выключила фары и ехала дальше, пока вдруг, совершенно неожиданно, не увидела Картридж-Бей. Перед ней появились здания, она выбежала из машины и бросилась к жилым помещениям. Заколотила в дверь, открыл десятник, впустил ее внутрь и удивленно уставился на нее. Трейси опередила его расспросы.

– Где «Дикий гусь»?

– Отвез мистера Ленса на «Зимородок», но уже вернулся и стоит у причала.

– А капитан, Хьюго Крамер?

– На борту, в своей каюте.

– Спасибо. – Трейси открыла дверь и выбежала в бурю.

«Дикий гусь» стоял у причала, пришвартованный к чалкам прочными тросами, и все же дрожал и качался на ветру. На палубу вел трап, в иллюминаторах горел свет. Трейси поднялась на борт.

Из своей каюты появился Хьюго Крамер в мятой пижаме. Трейси прошла мимо него.

– Вы отвезли Ленса на «Зимородок»? – волнуясь, тревожно спросила она.

– Да.

– Идиот, разве вы не поняли, что этого нельзя делать? Он что-то учуял. Иначе зачем бы он сюда полетел в бурю?

Хьюго смотрел на нее, и Трейси поняла, что Руби сказала правду.

– Не знаю, о чем вы говорите, – наконец сказал он.

– Прекрасно знаете! Когда мы все окажемся за решеткой, у вас будет долгих пятнадцать лет, чтобы обо всем подумать. Ленс вот-вот все узнает, вы, глупец. Я должна его остановить. Отвезите меня на «Зимородок».

Он был смущен – и испуган.

– Я ничего не знаю… – начал он.

– Вы зря тратите время, – резко прервала его Трейси. – Отвезите меня на «Зимородок».

– Ваш брат – где он? Почему не приехал сам?

Трейси предвидела этот вопрос.

– Ленс избил его, очень сильно. Он в больнице. Он послал меня.

Неожиданно Хьюго поверил.

– Gott! – выкрикнул он. – Что нам делать? Эта буря… я смогу доставить вас туда, но не смогу оставить «Дикого гуся». Экипаж не справится с кораблем в море. А что вы сделаете в одиночку?

– Увезите меня отсюда, – сказала Трейси. – Доставьте на борт «Зимородка» и можете возвращаться. Итальянец, Капоретти… мы с ним вдвоем справимся с Ленсом. В такую бурю человека легко может смыть за борт.

– Jа. – На лице Хьюго появилось облегчение. – Верно. Итальянец! – И он взял свою непромокаемую куртку. Надел ее поверх пижамы, с уважением поглядывая на Трейси.

– Вы, – сказал он, – я не знал, что вы с нами.

– Вы думаете, мы с братом допустим, чтобы чужак отобрал у нас то, что принадлежит нам по праву?

Хьюго улыбнулся.

– А у вас железная выдержка. Чуть не одурачили меня. – И он пошел на мостик.

* * *

Джонни Ленс и Серджио Капоретти плечом к плечу стояли на мостике «Зимородка». Море перехлестывало через нос корабля сплошной стеной воды, ветер рвал пену и бросал ее на бронированные стекла рулевой рубки.

«Зимородок» освобождался от уз, оставив над якорными цепями большие желтые буи. Теперь его с помощью двигателей и руля удерживал на месте компьютер.

– Нехорошо, – мрачно заметил Серджио. – Мы слишком близко подошли к скалам. У меня болит сердце, когда я на это смотрю.

Даже сильнейший ветер не мог пригнать облака пыли так далеко в море. Видимость была свыше мили – вполне достаточно, чтобы разглядеть мрачные утесы Молнии и Самоубийства. О них ударялись гонимые бурей волны, бросая столбы пены на двести футов в небо – и отступали, обнажая сверкающие белые скалы.

– Держите его, – проворчал Джонни. Дважды за ночь они меняли послокацию, каждый раз приближаясь к щели между островами. «Зимородок» храбро сопротивлялся сильному всасывающему течению, которое добавлялось к волнам и ветру.

Джонни не собирался основательно обрабатывать какой-нибудь желоб, он хотел за оставшееся ему время взять как можно больше образцов. Буря его не остановит – «Зимородок» приспособлен для работы в таких условиях. Компенсирующая часть шланга фиксировала головку на дне, несмотря на колебания корпуса.

– Успокойтесь, Серджио, – слегка смягчился Джонни. – Компьютер предусмотрит опасность.

– У проклятого компьютера нет глаз, чтобы видеть эти скалы. У меня глаза есть. И от этого болит сердце.

Дважды за ночь Джонни спускался в центр управления и приказывал компьютеру доложить о найденных алмазах. Каждый раз ответ был неудовлетворительным: ни одного камня крупнее четырех карат, несколько более мелких.

– Пойду взгляну. Смотрите за ним, – сказал Джонни Серджио и вошел в рубку.

Он задержался у монитора и увидел, что компьютер проводит начальные фазы и все идет нормально. Он миновал экран и склонился к столу.

Там была закреплена большая крупномасштабная карта Юго-Западной Африки от Людерица до Валвис-Бей. Карандашом были отмечены глубины и координаты кораблей.

Джонни взял измерительный циркуль и мрачно посмотрел на карту. Неожиданно в нем поднялась волна гнева. Эти острова так много обещали и так мало дали.

Он смотрел на названия «Молния» и «Самоубийство», написанные курсивом среди множества данных, и его гнев превратился в безудержную ненависть.

Ножками циркуля он ударил по карте, разорвав толстую прочную ткань, ударил вторично, сделав крестообразный надрез.

От этих действий его гнев улегся. Он почувствовал замешательство и смущение от такого детского жеста. Попытался расправить края пореза и в щель увидел листок бумаги, который кто-то сунул под карту. Джонни запустил палец в дыру и вытащил этот листок. Посмотрел на заголовок «Вторичная программа очистки Каминикото», на ряды цифр и букв.

Удивленный, он узнал программу для компьютера. Надпись была сделана заостренным почерком Серджио Капоретти. Легче всего разрешить загадку, спросив его. Джонни пошел обратно на мостик.

– Босс, – с беспокойством позвал Серджио, когда Ленс вышел. – Смотрите!

Он указывал вперед, прямо по направлению ветра. Джонни торопливо подошел к нему, забыв о зажатом в руке листке.

– «Дикий гусь». – Серджио узнал маленький корабль, который приближался к ним в полутьме.

– Какого дьявола он здесь делает? – вслух удивился Джонни.

«Дикий гусь» на несколько секунд исчез за стеной зеленого моря. Потом взлетел высоко на волне, показав красное днище; вода лилась сквозь желобы, потом корабль погрузил нос в кипящую пучину и снова исчез между двумя волнами. Он быстро приближался, огибая корму «Зимородка».

– Что там происходит? – сказал Джонни и тут же увидел, как из рубки появилась стройная фигура и подошла к ближнему борту. – Это Трейси! – крикнул он.

Девушка ухватилась за поручни: волна обрушилась на палубу и захлестнула ее. Джонни думал, что ее смоет, но она продолжала держаться.

Сунув листок в карман, Джонни побежал через мостик, скатился по лестнице на палубу, прыжком преодолел последние десять футов и, приземлившись, снова побежал.

Он добрался до борта и посмотрел вниз на мокрую Трейси.

– Возвращайся! – крикнул он. – Возвращайся! Не пытайся перепрыгнуть!

Она что-то крикнула в ответ, но он не услышал: в него ударил фонтан брызг; когда он протер глаза, то увидел, что она приготовилась преодолеть через пропасть между двумя кораблями.

Он перелез через борт «Зимородка» и быстро спустился вниз по кольцам.

Он был еще в десяти футах, когда она решилась.

– Вернись! – в отчаянии крикнул он.

Она прыгнула, не дотянулась до кольца и упала в кипящую воду между кораблями. Голова ее показалась над поверхностью прямо под Джонни, и он увидел, что надвигается следующая волна. Она бросит «Дикого гуся» на «Зимородок», и корабли раздавят между собою Трейси.

Джонни преодолел последние десять футов; держась одной рукой за кольцо, второй он обхватил Трейси и с усилием, от которого затрещали мышцы и суставы, вырвал ее из воды в тот самый момент, когда корпуса кораблей с грохотом соприкоснулись: обшивка «Дикого гуся» затрещала, на борту «Зимородка» остались следы краски.

«Дикий гусь» отвернул и в реве двигателей начал удаляться.

Трейси стояла в центре гостевой каюты «Зимородка» в луже морской воды, набежавшей с ее мокрой одежды. Темные волосы прилипли к лицу и шее, она так сильно дрожала от шока и холода, что не могла говорить. Зубы ее стучали, губы посинели.

Не отрывая взгляда от Джонни, она отчаянно пыталась что-то сказать.

Он быстро раздел ее, набросил ей на плечи полотенце и начал сильно растирать, чтобы вернуть телу тепло.

– Дуреха, – бранился он. – Совсем с ума спятила?

– Джонни, – выдохнула она, несмотря на стучащие зубы.

– Боже, да ведь ты чуть не погибла! – прикрикнул он и склонился, растирая ей ноги.

– Джонни, послушай.

– Замолчи и вытри волосы.

Она покорно повиновалась, дрожь уменьшилась; он подошел к шкафу и отыскал в нем толстый свитер, который натянул на Трейси через голову. Свитер доходил ей почти до пят.

– Ну, теперь выкладывай, – сказал Джонни, грубо взяв ее за плечи. – Что случилось?

И из нее, как вода из прорванной плотины, полился поток слов. Потом она расплакалась и стояла, маленькая и жалкая в необъятном свитере, мокрые волосы свисали на плечи. Она рыдала, будто у нее разбилось сердце.

Джонни обнял ее.

Несколько долгих минут Трейси наслаждалась его теплом и силой, но отпрянула первой.

– Сделай что-нибудь, Джонни, – умоляла она, в ее голосе все еще звучали слезы. – Останови их. Они не должны уйти с этим.

Он вернулся к шкафу и, роясь в нем, напряженно обдумывал услышанное.

Джонни смотрел, как она надевает брюки из саржи и подвязывает их на талии куском веревки. Трейси закатала штанины и заправила их в толстые шерстяные носки. Потом сунула ноги в сапоги всего на два размера больше, чем нужно.

– С чего начнем? – спросила она, и Джонни вспомнил о листке бумаги. Достал его из кармана и расправил на столе. Быстро пробежал глазами по столбцам чисел. Его догадка оказалась верной – это действительно программа для компьютера.

– Оставайся здесь, – приказал он Трейси.

– Нет. – Она ответила сразу, и он улыбнулся.

– Послушай, я собираюсь на мостик, чтобы дать им там указания. А потом вернусь к тебе, обещаю. Ты ничего интересного не пропустишь.

* * *

– Как она, босс? – Тревога Серджио Капоретти была искренней. Джонни понял, что итальянец, должно быть, страшно беспокоился, гадая о причинах появления Трейси.

– Она сильно потрясена, – ответил Джонни.

– А что ей нужно? Она страшно рисковала. Чуть не пошла на корм рыбам.

– Не знаю. Оставайтесь здесь. Пусть «Зимородок» продолжает работу. Хочу уложить ее в постель. Как только узнаю, в чем дело, дам вам знать.

– Ладно, босс.

– Да, Серджио, поглядывайте на эти скалы. Не дайте кораблю подойти к ним ближе.

Джонни выбрал мощный мотив, чтобы удержать Серджио на мостике.

Он оставил капитана и спустился вниз, на минуту заглянув в гостевую каюту.

Трейси пошла за ним, раскачиваясь вместе с «Зимородком» на волнах.

Двумя палубами ниже они достигли центра управления компьютера, и Джонни открыл ключом тяжелую стальную дверь, а потом закрыл ее за собой.

Трейси примостилась у переборки и смотрела, как Джонни сел к консоли и достал помятый лист бумаги.

Заглядывая в него, он набрал первый ряд чисел. Компьютер немедленно выразил протест.

«Ошибка оператора», – напечатал он.

Джонни не обратил на это внимания и набрал второй ряд. Ответ был более выразительным:

«Процедура отсутствует. Ошибка оператора».

И Джонни напечатал следующий ряд. Он догадывался, что тот, кто составлял программу, должен был поместить в компьютер ряд запретов, чтобы помешать случайному обнаружению. На экране снова вспыхнула надпись:

«Ошибка оператора».

Джонни пробормотал:

– Прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься…

Цитата из Библии прозвучала в напряженной тишине комнаты неуместно.

Он набрал последний ряд цифр, и надпись с экрана исчезла. Консоль щелкнула, как чудовищный краб, и неожиданно появилась надпись:

ВТОРИЧНАЯ ПРОГРАММА ОЧИСТКИ КАМИНИКОТО. УСТАНОВЛЕНА В ОКТЯБРЕ 1969 В ЛАС-ПАЛЬМАСЕ ХИДЕКИ КАМИНИКОТО, ДОКТОРОМ НАУК, ТОКИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ.

Маленький японец не устоял перед честолюбивым желанием утвердить свое авторство. Трейси и Джонни подались к экрану, зачарованно глядя на начавшие поступать сообщения. Сначала появилось количество часов работы и вес обработанного за это время гравия. Затем вес обогащенного гравия, поступившего из циклона, и наконец вес и размеры всех алмазов, полученных из моря. На почетном месте помещался «Большой Голубой», и Трейси молча показала пальцем на число 320. Джонни угрюмо кивнул.

Компьютер закончил тем, что указал общий вес добычи в каратах, и Джонни впервые за все время заговорил.

– Это правда, – сказал он негромко. – Кажется невероятным, но это так.

Щелканье и шум компьютера стихли, экран опустел.

Джонни распрямился.

– Где они это спрятали? – спросил он себя, быстро оглядывая линию обработки. Встал со стула и сквозь свинцовое стекло заглянул в рентгеновскую камеру. – Должно быть по эту сторону от циклона и печи. – Он размышлял вслух. – Между печью и рентгеновским аппаратом.

И тут в его памяти всплыло то усовершенствование в расположении, о котором он собирался спросить, но забыл.

– Смотровой люк в конвейерном туннеле! – Он ударил кулаком по ладони. – Они передвинули смотровой люк! Вот оно! Эта штука в конвейерном туннеле.

И он торопливо принялся отпирать дверь центра управления.

Серджио Капоретти расхаживал по мостику, как пойманный медведь, так яростно затягиваясь сигарой, что с ее кончика сыпались искры. Ветер дико завывал вокруг рубки, волны катились на север.

Неожиданно он принял решение и повернулся к рулевому.

– Следи за этими проклятыми скалами, хорошенько следи.

Рулевой кивнул, и Серджио через рубку затопал в свою каюту. Закрыл за собой дверь и подошел к столу. Порывшись в кармане, достал ключ и отпер ящик. Под коробкой сигар лежал холщовый мешочек.

Серджио задумчиво взвесил его в руке и осмотрел каюту в поисках более надежного тайника. Сквозь ткань прощупывалась неправильная форма камней.

– Этот Джонни умный ублюдок, – пробормотал Серджио. – Надо бы спрятать получше. – Наконец он сделал выбор. – Лучше всего там, где я смогу постоянно присматривать. – Он расстегнул куртку и спрятал мешочек во внутренний карман. Застегнул куртку и похлопал по выпуклости в области сердца. – Отлично! – сказал он. – Хорошо! – Он встал и заторопился назад.

Капитан запер каюту и направился на мостик. Остановился посреди рубки, повернув голову в сторону монитора. Горела красная лампа начала новой процедуры.

Серджио боязливо подошел к экрану и склонился к нему. Одного взгляда было достаточно, и он бросился из рубки. И тут увидел разрез в карте.

– Мать Мария! – Он отогнул края и пошарил за ними. Отступил от стола и ударил себя в грудь. – Дурак! – сказал он. – Идиот! – Десять секунд он потратил на самоосуждение, затем стал искать оружие. Ручка рубки представляла собой двенадцатидюймовый стальной прут с тяжелой головкой. Он вывернул удерживающий болт и высвободил ручку. Сунул за пояс брюк. Вернувшись в рубку, он коротко бросил рулевому: – Я вниз, – и побежал по лестнице.