Текст книги "Охотники за алмазами"

При северном ветре то, что обычно было просто неприятным, становилось непереносимым. Здания были загерметизированы, даже стыки окон и дверей плотно закупорены тряпками или бумагой, и все же красная пыль покрывала мебель, столы, кровати, проникала даже внутрь холодильников, устилая все тонкой хрустящей пленкой. Она оседала в волосах, скрипела на зубах, забивалась в ноздри, а вместе с ней приходила иссушающая жара, от которой высыхали даже глазные яблоки.

Снаружи пыль висела красным туманом, который сокращал видимость до десяти ярдов. Люди, вынужденные выходить наружу в этот удушливый сухой суп, надевали пылезащитные очки, чтобы предохранить глаза, и слюдяная пыль покрывала их одежду блестящим слоем, который сверкал даже в тусклом свете.

За поселком в пыльном тумане шел человек, неся небольшой цилиндрический предмет. Он наклонялся вперед, упорно продвигаясь в сторону пустыни. Наконец он добрался до небольшой впадины и спустился в нее. Опустив ношу на песок, немного отдохнул. Затем склонился к цилиндру. В своем кожаном костюме и шлеме, с лицом, закрытым очками и шарфом, он казался каким-то неведомым чудовищем.

Фибергласовый цилиндр был окрашен желтой флюоресцентной краской. На одном его конце помещался прозрачный пластмассовый контейнер с электрическим указателем курса, на другом – конверт, сделанный из резиноподобного нейлонового материала и прикрепленный к цилиндру стальной муфтой. К конверту была присоединена стальная бутылочка с водородом. Все вместе достигало восемнадцати дюймов в длину и трех в диаметре и весило чуть больше пятнадцати фунтов.

Внутри цилиндра было два раздельных отсека. В большем находился сложный электронный механизм, который должен был передавать поисковый сигнал, включать и выключать лампы согласно радиоприказам, а также – по команде – выпустить водород из баллона в бутылочку через соединительную муфту.

В меньшем отсеке находился запечатанный пластиковый пакет с двадцатью семью алмазами. Самый маленький из них весил четырнадцать карат, самый большой – пятьдесят шесть. Каждый из камней был отобран специалистами за цвет, яркость и совершенство формы. Все алмазы чистейшей воды; ограненные, они могли бы уйти на рынке по цене от семисот тысяч до миллиона фунтов, в зависимости от обработки.

В Поворотном Пункте находились четверо членов Круга. Двое из них, опытные рабочие, много лет отдали сортировке алмазов и трудились под охраной на обогатительной фабрике. Они работали вместе, проверяя друг друга, потому что в компании действовала система взаимоконтроля, совершенно бессмысленная, поскольку рабочие могли сговориться друг с другом. Эти люди отбирали лучшие камни и выносили их с фабрики.

Третий член Круга работал механиком в мастерских компании. Его работа заключалась в сборке необходимых механизмов из запчастей, прибывавших в контейнерах с тракторной смазкой. Он помещал камни в цилиндр и передавал все человеку, который теперь в пустыне пригнулся к земле, готовясь отправить цилиндр в бушующее пыльное небо.

Завершив последнюю проверку, человек распрямился, подошел к краю впадины и выглянул наружу, в пыльную бурю. Удовлетворенный, он заторопился к желтому цилиндру. Резко повернул конусообразное кольцо, открывая водороду доступ в баллон. Со змеиным шипением тот начал раздуваться. Наполняясь, он потрескивал. Приподнялся, готовый улететь, но человек удерживал его, пока баллон не надулся полностью. Тут человек выпустил его, и баллон вместе с висящим под ним цилиндром взлетел в небо и сразу исчез в облаках пыли.

Человек стоял, глядя в темное небо. Очки его слепо блестели, но поза выражала торжество. Наконец он повернулся и пошел легким шагом того, кто избавился от опасности.

– Еще один пакет, – пообещал он себе. – Только один, и я выхожу из игры. Куплю ферму на Слоновьей реке, буду рыбачить, охотиться…

Он все еще мечтал об этом, когда подошел к ожидавшему «лендроверу» и сел на место водителя. Включил двигатель, зажег фары и медленно направился к поселку по своему следу.

На машине сзади была белая надпись, хорошо заметная даже в пыльной буре.

Она гласила: «Служба безопасности».

«Дикий гусь» стоял неподвижно, двигатели негромко работали, удерживая корабль на ветру. Даже в двадцати милях от берега ветер был обжигающе горяч, и лишь редкие брызги пены освежали лицо Хьюго.

Он стоял в углу мостика, откуда мог следить одновременно за морем и за рулевым, но испытывал беспокойство. «Дикий гусь» ждал уже пятнадцать часов и в течение десяти часов подвергался ударам северного ветра.

Хьюго тревожился в ожидании начала перехвата. Могло помешать многое, начиная с полицейской проверки и кончая неполадками в электронном оборудовании.

– Который час, Ханси? – крикнул он, и рулевой взглянул на хронометр над головой.

– Шесть часов три минуты, капитан.

– Через полчаса стемнеет, – с отвращением сказал Хьюго, вновь всматриваясь бесцветными глазами в облака пыли, потом пожал плечами и вернулся в рубку.

Он склонился над приборами. Даже для опытного взгляда это были обычные устройства для обнаружения рыбы, переделанные из военных приборов, обнаруживавших подводные лодки. Обычно они сканировали морские глубины в поисках косяков сардины.

Однако эти устройства прошли дорогостоящее и сложное усовершенствование. Для этой работы Круг нанял специалиста в Японии.

Приборы негромко гудели, панель освещалась зеленоватым внутренним светом, но звук был нейтральным, и стеклянный экран оставался пустым.

– Хочешь кофе, Ханси? – спросил Хьюго старика негра у руля. Он сам отбирал экипаж, это все были верные и преданные люди. Так и должно быть – одно неосторожное слово могло загубить многомиллионное дело.

– Ja, dankie, капитан. – Старик в ожидании сморщил обветренное лицо.

Хьюго крикнул вниз, на камбуз:

– Повар, как насчет чашки кофе?

Но ответа он не услышал, потому что в этот момент ожили приборы. Наверху зажегся ряд огоньков, глухой звук сменился короткими резкими сигналами, а экран стал призрачно зеленым.

– Летит! – с облегчением вздохнул Хьюго. В рубку, заправляя рубашку в незастегнутые брюки, влетел первый помощник, лицо его выглядело помятым после сна.

– Вовремя, – сказал он еще сонным голосом.

– Возьми у Ханси руль, – приказал Хьюго и сел в кожаное кресло перед приборами. – Поворот два румба право.

«Дикий гусь» развернулся в сторону моря, его движение изменилось: на смену ленивым подъемам и спускам вместе с волнами пришло продвижение вперед, и пена брызнула на стекло рубки.

Сидя за приборами, Хьюго следил за полетом баллона, держа «Дикого гуся» на курсе перехвата.

Увлекаемый северным ветром со скоростью сорок узлов, баллон пересек береговую линию и быстро поднялся на три тысячи футов. Хьюго, управляя баллоном, заставил его выпустить часть газа и оставаться на прежней высоте. Ответ немедленно отразился на экране.

– Хорошо, – сказал Хьюго. – Хороший мальчик. – Потом громче: – Немного поверни, Оскар: баллон движется на юг.

Свыше двадцати минут они пробивались сквозь волны.

– Хорошо, – нарушил молчание Хьюго, – сейчас я его сброшу. – Он медленно повернул кнопку по часовой стрелке, выпустив весь газ из нейлонового баллона. – Ja. Он внизу. – Хьюго посмотрел в иллюминатор.

Под покровом свинцово-черных облаков преждевременно наступила ночь. Снаружи было темно, сквозь низкие тучи не видно было ни одной звезды.

Хьюго снова обратился к приборам.

– Хорошо, Оскар. Иди по курсу. Держи его.

Потом посмотрел на старого Ханси и второго моряка, помоложе. Они терпеливо сидели на скамье у дальней переборки. Оба были в длинных желтых пластиковых дождевиках и резиновых сапогах.

– Ну, Ханси, – кивнул Хьюго. – Идите на нос. Мы всего в миле.

Они спустились на промываемую волнами палубу; Хьюго видел, как они укрывались от очередной волны у борта. Волны перехлестывали через головы, желтые пластиковые дождевики были ясно видны в полумраке.

– Включаю, – предупредил Хьюго рулевого. – Мы должны его увидеть.

– Понял, – сказал Оскар.

Хьюго повернул ручку, приказывая баллону включить сигнальный огонь.

Почти сразу Оскар крикнул:

– Вон он. Прямо впереди!

Хьюго вскочил и выбежал на палубу. Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли, и он разглядел впереди в черноте неба и моря крошечный красный огонек. Он показался на секунду и исчез за очередной волной.

– Я постою за рулем. – Хьюго сменил Оскара. – Включай прожектор.

Луч прожектора казался сплошным белым столбом в темноте. Флюоресцирующая краска цилиндра ярко сверкнула в этом луче.

Хьюго удерживал «Дикого гуся» против ветра, давая возможность цилиндру приблизиться. Ханси и его товарищ ждали у отпорного крюка.

Хьюго осторожно подвел корабль к подпрыгивающему желтому цилиндру и издал довольное восклицание, когда крюк подцепил специальное кольцо и цилиндр начали поднимать на борт.

Он смотрел, как две фигуры в дождевиках поднялись по лестнице на мостик и положили цилиндр на стол.

– Хорошо! Хорошо! – Хьюго от души хлопнул их по спине. – Теперь идите просушитесь – оба!

Они отправились в кают-компанию, а Хьюго передал руль Оскару.

– Домой! – приказал он. – Как можно быстрее. – И ушел к себе.

Сидя у раскладного стола в своей каюте, Хьюго открыл цилиндр и извлек пластиковый пакет. Раскрыл его и высыпал содержимое на стол.

Он негромко присвистнул и взял самый большой камень. Хоть он и не был специалистом, но инстинктивно понял, что это необычайно ценный алмаз. Даже грубая необработанная поверхность не могла скрыть таящийся в глубине огонь.

Для него этот камень бесполезен, продать его невозможно. У Хьюго не было искушения обмануть Круг – давали о себе знать пятнадцать лет тяжелой работы.

Круг основывался на взаимозависимости, ни один его элемент не мог действовать самостоятельно. И в то же время каждая его часть была самодостаточна и надежно изолирована. Только один человек знал их все, и никто не знал, кто это.

Хьюго извлек из ящика свои инструменты и разложил их на столе. Зажег спиртовку и поставил на нее чашку с воском.

Потом высыпал алмазы в блестящую металлическую банку, самую обычную, консервную.

Легко удерживая равновесие в корабельной качке, он снял со спиртовки чашку и вылил на алмазы расплавленный воск, заполнив банку до края.

Воск быстро застыл и затвердел, став белым и непрозрачным. Теперь камни прочно впаяны в него, он не позволит им передвигаться и дребезжать и придаст банке нужный вес.

Хьюго зажег сигарету и выглянул. Рулевой подмигнул ему, Хьюго улыбнулся.

Когда он вернулся к столу, банка уже остыла. Он закрыл ее круглой жестяной крышкой и перешел к миниатюрным тискам, прикрепленным к верстаку. Тщательно закрепил крышку, глаза щипало от сигаретного дыма.

Наконец, удовлетворенный, он поставил запечатанную банку на стол и подошел к стене, на которой висел его пиджак. Достал из внутреннего кармана конверт, а оттуда типографскую многоцветную этикетку. Вернулся к столу и аккуратно наклеил ее на банку. На этикетке было прекрасно стилизованное изображение прыгающей сардины, похожей на шотландского лосося.

– Сардины в томатном соусе. – Хьюго прочел надпись и откинулся в кресле, восхищенно рассматривая собственную работу. – Сделано в Юго-Западной Африке. – Он довольно улыбнулся и начал убирать инструменты.

– Сколько? – крикнул десятник, стоящий у рыбного насоса, через сужающуюся щель между «Диким гусем» и причалом.

– Около пятидесяти тонн, – крикнул в ответ Хьюго. – Потом нас прогнал северный ветер.

– Ja, ни один из кораблей не остался. – Десятник проследил, как его люди закрепляют причальные тросы, и ввел шланг вакуумного насоса в трюм «Дикого гуся», чтобы начать перекачку сардин.

– Прими командование, Оскар. – Хьюго надел пиджак и шляпу. – Вернусь завтра. – Он спрыгнул на причал и направился к консервной фабрике, пропитанной отвратительным запахом сардинного масла. Пиджак он нес на плече, пропустив палец в петлю.

Он прошел между коптильнями и фабрикой сушки рыбы, пересек широкий двор, где на высоту двухэтажного дома громоздились мешки с рыбьей мукой. Через широкие двойные двери вошел в пещеру склада, до потолка заполненного картонными коробками с надписями:

1 гросс банок «Сардины в томатном соусе»

Предназначение: Агентство ВДБ Лтд,

32 Бермондси-стрит, Лондон SE 1

Он прошел в небольшое помещение, которое служило конторой склада.

– Привет, Хьюго. Как поплавал? – Кладовщик был его двоюродным братом.

– Пятьдесят тонн. – Хьюго повесил пиджак на крюк у двери. – Надо отлить, – сказал он и пошел в уборную через весь склад.

Вернувшись, выпил с братом кофе. Потом встал и сказал:

– Дженни ждет.

– Передай ей, что я ее люблю.

– Это ей ни к чему. Дженни и моей любви хватит с избытком. – Хьюго подмигнул и взял с крюка пиджак. Теперь пиджак полегчал – банка из кармана исчезла.

Он вернулся в гавань и, обменявшись приветствиями с таможенниками, подошел на стоянке к старому автомобилю с откидывающимся верхом.

Поцеловав сидящую за рулем девушку, он бросил пиджак на заднее сиденье и сел в машину.

– Ты поведешь, – улыбнулся он. – Хочу, чтобы обе руки были свободны.

Она пискнула, почувствовав под юбкой его руку.

– Не можешь подождать до дома?

– Я был в море целых пять дней и проголодался, как волк.

– Никогда не знаешь, чего от тебя ждать. – Она рассмеялась и тронула машину с места.

Серджио Капоретти, человек, которого Джонни выбрал в капитаны «Зимородка», фигурой напоминал снеговика. Он заполнил весь дверной проем в кабинете Джонни; впереди торчал большой живот. Лицо его было круглым, как у ребенка, на нем выделялись прекрасные глаза с длинными, как у девушки, ресницами.

– Входите, Серджио, – приветствовал его Джонни. – Рад вас видеть.

Итальянец с неожиданным проворством пересек кабинет, и рука Джонни утонула в его огромной волосатой лапе.

– Ну, наконец мы готовы, – сказал Серджио. – Три месяца я бездельничаю, ничего не делаю. Только посмотрите на меня. – Он хлопнул себя по животу, послышался резкий звук, похожий на пистолетный выстрел. – Жирный! Нехорошо!

– Ну, не совсем готовы, – поправил Джонни. Он собирался отправить Серджио с экипажем в Англию до спуска корабля. Хотел, чтобы итальянец смог изучить все новое оборудование, которым был оснащен «Зимородок». А когда корабль будет готов к плаванию, капитан приведет его в Африку. – Садитесь, Серджио. Давайте еще раз посмотрим список экипажа.

Когда час спустя итальянец уходил, Джонни проводил его до лифта.

– Если возникнут какие-нибудь проблемы, немедленно звоните мне.

– Si. – Серджио пожал ему руку. – Не беспокойтесь. Капоретти за всем присмотрит. Все будет в порядке.

Возвращаясь в кабинет, Джонни задержался на пороге.

– Миссис Хартфорд здесь? – спросил он у одной из двух секретарш, но те ответили хором, как Траляля и Труляля:

– Нет, мистер Ленс.

– Она сообщила, где находится?

– Нет, мистер Ленс.

Трейси исчезла. Пять дней от нее не было никаких известий, ее новый кабинет пустовал. Джонни беспокоился и сердился. Беспокоился, опасаясь, что она вернулась к наркотикам, сердился, потому что ему ее не хватало.

Вернувшись в кабинет, он гневно хмурился.

– Боже! – сказала Летти Пинар, останавливаясь у его стола с грудой почты. – Экий вы радостный! Вот это вас подбодрит.

Она протянула ему открытку с цветным изображением Эйфелевой башни. Первая весточка от Руби со времени ее отъезда. Джонни быстро прочел ее.

– Париж, – проронил он, – там, кажется, весело. – Бросил открытку на стол и погрузился в дела.

Работал он допоздна, заморил червячка в закусочной и поехал в молчаливый дом в Бишопскорте.

Скрип шин на гравии и свет фар в окнах спальни разбудили его. Он сел в постели и услышал настойчивый дверной звонок. Включил лампу. «Два часа – боже!»

Он набросил на голое тело халат и пошел к двери, включая по дороге свет. Звонок продолжал заливаться.

Он повернул ключ. Дверь распахнулась, ураганом влетела Трейси, прижимая к груди чемоданчик.

– Где ты была? – Джонни испытывал одновременно гнев и облегчение.

– Джонни! Джонни! – Она приплясывала от возбуждения, глаза ее сверкали, щеки пылали. – Я их получила, оба!

– Где ты была? – Джонни не так-то легко было сбить. С видимым усилием Трейси справилась со своим возбуждением, но продолжала улыбаться. Казалось, она негромко гудит, как электрический мотор.

– Пойдем. – Она взяла его за руку и отвела в гостиную. – Налей себе большую порцию виски и садись, – приказала она, величественная, как королева.

– Мне не нужно виски, и я не…

– Нужно, – прервала она его, пошла к бару, налила в хрустальный стакан большую порцию, добавила содовой и принесла Джонни.

– Трейси, что происходит?

– Пожалуйста, Джонни. Это так прекрасно. Не нужно портить. Садись.

Джонни неохотно сел, а Трейси открыла чемоданчик и достала оттуда стопку документов. Она встала в центре гостиной, приняв позу викторианской актрисы.

– Это, – объяснила она, – перевод с немецкого документа, выданного губернатором в Виндхуке и датированного третьего мая тысяча восемьсот девяносто девятого года. Преамбулу я опущу и перейду к сути. – Она откашлялась и начала читать: – В соответствии с суммой в десять тысяч марок, которая должным образом выплачена и получена, все права на разведку, добычу, обработку и вывоз всех металлов, драгоценных и недрагоценных; камней, драгоценных, полудрагоценных и недрагоценных; всех минералов, гуано, растительности и других материалов органического и неорганического происхождения на период в девятьсот девяносто девять лет гарантируется господам Фарбену, Хендрику и Мозенталю, Южная Африка, торговцам гуано, Бергенштрассе, четырнадцать, Виндхук, на площади в форме окружности радиусом в десять километров, центр окружности находится на самой высокой точке острова, лежащего на двадцати трех градусах пятнадцати минутах южной широты и пятнадцати градусах двенадцати минутах восточной долготы.

Трейси замолкла и посмотрела на Джонни. Он застыл с каменным лицом, внимательно слушая. Она быстро продолжила:

– Все старые германские концессии ратифицированы объединенным парламентом, когда Южно-Африканский Союз принял на себя мандат после войны.

Он кивнул, не в состоянии вымолвить ни слова. Трейси продолжала улыбаться.

– Эта концессия по-прежнему законна. А все последующие права недействительны, и хотя первоначальную концессию брали для разработки гуано, в нее включены и драгоценные камни.

Джонни снова кивнул, и Трейси достала из пачки другой документ.

– Компания «Фарбен, Хендрик и Мозенталь», Южная Африка, все еще существует. Помимо этой давно забытой концессии, ей принадлежит только старое здание на Бергенштрассе, четырнадцать, в Виндхуке. – Неожиданно Трейси сменила тему. – Ты спрашиваешь, где я была, Джонни. Ну, я была в Виндхуке и ездила по самым плохим в Южной Африке дорогам. Компания «Фарбен, Хендрик и Мозенталь» теперь принадлежит братьям Хендрик, паре фермеров, разводящих каракулевых овец. Ужасные старики. Я видела, как они перерезают горло бедным персидским ягняткам, чтобы у них не завивалась шерсть… – Трейси замолчала и сглотнула. – В общем, я не стала объяснять им насчет концессии. Просто предложила купить компанию, они запросили двадцать тысяч, я сказала: «Подписывайте», они подписали, и я оставила их смеяться от радости. Они считают себя ужасно хитрыми. Вот! И теперь это твое! – Трейси протянула соглашение Джонни, и пока он читал, продолжила: – Я написала соглашение от имени «Ван дер Бил дайамондз» и подписала его как директор. Надеюсь, ты не возражаешь…

– Боже! – Джонни сделал большой глоток виски, потом поставил стакан и встал. – Не возражаю? – повторил он. – Приносишь мне концессию на Молнию и Самоубийство и спрашиваешь, не возражаю ли я? – Он потянулся к ней, и она пошла ему навстречу. – Трейси, ты удивительна.

Они в экстазе обнялись, Джонни приподнял Трейси, и они незаметно для себя оказались на диване, все еще в объятиях друг друга. Потом они поцеловались, и смех сменился нечленораздельными звуками и вздохами.

Наконец Трейси оторвалась от него и соскользнула с дивана. Дыхание ее прерывалось. Волосы спутались.

– Хватит!

– Трейси. – Он двинулся к ней, испытывая страстное желание, но она удержала его на расстоянии вытянутой руки, упираясь ладонями в грудь и пятясь.

– Нет, Джонни, нет! – Она настойчиво покачала головой. – Послушай меня.

Он остановился. Огонь в его глазах медленно гас.

– Послушай, Джонни, Бог видит, я не святая, но… ну, я не хочу, чтобы мы… не на диване в доме другой женщины. Так я не хочу.

Бенедикт вывел большой «бентли» цвета меда из потока уличного движения на Бермондси-стрит и въехал в ворота склада. Остановился у погрузочной платформы и вышел.

Снимая перчатки, он огляделся. На платформе возвышались готовые к распределению груды товаров. Ящики южноафриканского вина и спирта, фрукты в коричневых картонных коробках, консервированная рыба, сорокагаллонные бочки рыбьего жира, связки сырых кож – все то, что производит Южная Африка.

«Агентство ВДБ» необыкновенно разрослось за те десять лет, что им управлял Бенедикт.

Перепрыгивая через три ступеньки, он поднялся на платформу, прошел между товарами и наконец оказался в полутьме под высоким потолком. Он шел с уверенностью человека, шагающего по своей территории, – широкоплечий, высокий, полы пальто развеваются. Кладовщики и носильщики почтительно приветствовали его, а когда он вошел в главную контору, все зашевелились, машинистки начали перешептываться: как будто ветер пронесся по лесу.

Управляющий выскочил из кабинета навстречу Бенедикту, чтобы проводить его внутрь.

– Здравствуйте, мистер Ван дер Бил. Сейчас принесут чай. – Он стоял наготове, чтобы принять пальто Бенедикта.

Встреча продолжалась полчаса; Бенедикт прочел недельный отчет о движении товара, время от времени задавая вопросы, с удовольствием или неудовольствием отмечая отдельные моменты. Многие знавшие его были бы удивлены. Это не был знакомый им вялый плейбой – бизнесмен с жестким взглядом холодно и безжалостно добивался от своего предприятия наибольшей прибыли.

Кое-кто удивился бы, откуда Бенедикт взял капитал, чтобы финансировать дело такого размаха, особенно если не знать, что он владел и недвижимостью и что «Агентство ВДБ» – не единственная его ставка в мире бизнеса. Он не получал денег от отца: Старик считал Бенедикта неспособным продать с выгодой фунт масла.

Встреча закончилась, Бенедикт встал, надевая пальто, а управляющий подошел к серому стальному сейфу в углу, набрал комбинацию и распахнул тяжелую дверцу.

– Прибыла вчера, – объяснил он, доставая банку. – На «Лох Эльсиноре» из Уолвис-Бей.

Он протянул банку Бенедикту, который мельком осмотрел ее, слегка улыбнувшись рисунку и надписи «Сардины в томатном соусе».

– Спасибо. – Он положил банку в «дипломат», и управляющий проводил его к машине.

* * *

Бенедикт оставил «бентли» в гараже на Броадвик-стрит и через суету Сохо добрался до мрачного кирпичного здания за площадью. Нажал звонок против таблички «Аарон Коэн, гранильщик алмазов» и, когда дверь открылась, поднялся по лестнице на четвертый этаж. Снова позвонил. Немного погодя кто-то взглянул на него в глазок, и почти тут же дверь открылась.

– Здравствуйте, мистер Ван дер Бил. Входите! Входите! – Молодой привратник закрыл за ним дверь. – Папа вас ждет! – продолжал он, когда они оба взглянули в глазок видеокамеры над железной решеткой, преградившей вход.

Тот, кто увидел их на экране, остался доволен, – зажужжал электромотор, и решетка отъехала. Привратник провел Бенедикта по коридору.

– Дорогу вы знаете. Папа в своем кабинете.

Бенедикт оказался в убогой приемной с вытертым ковром и парой стульев, похожих на списанные министерством труда. Он свернул в правую дверь и через нее прошел в длинную комнату, очевидно, занимавшую большую часть этажа.

Вдоль стены тянулся узкий верстак, к которому крепились двадцать маленьких токарных станков. К каждому станку вела трансмиссия с центрального вала, проходившего под верстаком. На человеке, обслуживавшем машину, был белый халат; этот человек улыбнулся Бенедикту:

– Здравствуйте, мистер Ван дер Бил, папа вас ждет.

Но Бенедикт на мгновение задержался, наблюдая за процедурой опилки. В шпинделе станка был зажат алмаз, рядом кружилась циркулярная пила из фосфорной бронзы. На глазах у Бенедикта человек вернулся к своему занятию – смазывать лезвие каждой пилы пастой из оливкового масла и алмазной пыли, потому что алмаз резала вовсе не бронза. Только алмаз может резать алмаз.

– Прекрасные камни, Ларри, – заметил Бенедикт, и Ларри Коэн кивнул.

– Все – от четырех и пяти карат.

Бенедикт склонился ниже, разглядывая один из камней. На камне тушью была нанесена линия разреза. Бенедикт знал, какие размышления и обсуждения, какие споры, с привлечением всего богатого опыта мастерской, предшествуют появлению каждой такой черной линии. Требуется не меньше двух дней, чтобы распилить один алмаз, поэтому Бенедикт осмотрел станок и пошел дальше.

На другой половине комнаты сидели остальные братья Коэны. Восемь человек. Старый Аарон произвел на свет много сыновей. Им было от девятнадцати до сорока, и еще двое пока ходили в школу, только готовясь вступить в дело.

– Как вам понравится этот, мистер Ван дер Бил? – поднял голову Майкл Коэн, когда подошел Бенедикт. Майкл обрабатывал прекрасный камень, делая его круглым и используя в качестве резца другой алмаз. Под станком в небольшой поднос собиралась пыль от двух камней. Позже пыль пойдет на шлифовку и распилку.

– Красавец, – сказал Бенедикт. Они принадлежали к одному братству, всю жизнь занимались алмазами и любили их, как другие любят женщин, лошадей или картины.

Он пошел по комнате, здороваясь с братьями, задерживаясь на минуту, чтобы посмотреть, как старшие, все мастера своего дела, вытачивают фасеты, из которых состоят стороны идеально обработанного бриллианта. Пятьдесят восемь фасет: столы, звезды, павильоны – вся эта огранка наделяет камень мистической «жизнью» и «огнем».

Оставив их сгибаться над кругами, похожими на гончарный, Бенедикт прошел к двери в конце комнаты.

– Бенедикт, друг мой. – Аарон Коэн вышел из-за стола, чтобы обнять его. Это был высокий худой человек лет шестидесяти, с густой серебристо-серой гривой, согбенный за годы, проведенные у алмазного круга. – Я не знал, что вы в Лондоне, мне сказали, вы в Кейптауне. Вчера был день рождения Руфи. Если бы мы знали…

Бенедикт достал из кармана конверт и высыпал из него на стол двадцать семь алмазов.

– Что скажете об этом, папа?

– Ай-ай! – Папа от удовольствия похлопал себя по щекам и невольно потянулся к самому крупному камню. – Я дожил до того, что вижу такой камень! – Он вставил в глаз ювелирную лупу, повернул алмаз, чтобы подставить его под естественное освещение, и принялся внимательно разглядывать. – Ага, да. Вот тут небольшое перо.[1]1
  Дефект в виде полупрозрачной полоски. – Прим. автора.


[Закрыть] ООНД.[2]2
  Очень-очень небольшой дефект. – Прим. автора.


[Закрыть] Но мы проведем через него грань. Да, из этого камня нужно сделать два бриллианта. Два превосходных бриллианта от десяти до двенадцати карат каждый. И, может быть, пять поменьше. – Больше половины объема камня уйдет при обработке. – Да! Да! Из этого камня мы сделаем ограненных бриллиантов на сто тысяч фунтов. – Аарон подошел к двери. – Мальчики! Идите сюда! Я покажу вам принца среди алмазов.

Сыновья собрались в кабинете. Майкл взглянул первым и высказал свое мнение:

– Да, хороший камень. Но не такой чистой воды, как в последней партии. Помните тот октаэдр…

– О чем ты говоришь! – прервал его отец. – Ты не отличишь алмаз от куска сыра горгонзола!

– Он прав, папа, – вступил в обсуждение Ларри. – Тот камень был лучше.

– Значит, Великий Любовник спорит со своим отцом. Все, что вы знаете, это только шиксы[3]3
  Шиксы – девки, девчонки (идиш). – Прим. перев.


[Закрыть] с задранными на тохес[4]4
  Тохес – зад (идиш). – Прим. перев.


[Закрыть] юбками. Вам лишь бы плясать ватуси и ча-ча-ча. Да! Но алмазы вы не знаете.

Это заявление предшествовало горячему семейному спору, в котором с жаром участвовали все братья.

– Тише! Тише! Все за работу! Вон! Вон! – прервал спор Аарон, выгнал сыновей из кабинета и захлопнул за ними дверь.

– Ай! – Он возвел очи горе. – Что за дело! Теперь можно взвесить камни.

Когда алмазы были взвешены и Аарон запер их в сейф, Бенедикт сказал:

– Я думаю, с Кругом пора кончать.

Аарон застыл и через стол посмотрел на Бенедикта. Они всегда делали вид, что их отношения законны. Никогда не говорили о Круге или о том, откуда поступают незарегистрированные камни, или как обработанные камни отправляются в Швейцарию.

– Почему? – осторожно спросил Аарон.

– Теперь я богат. У меня деньги отца и то, что я добыл при помощи Круга. Очень богат. Мне больше не нужен риск.

– Мне бы ваши проблемы… Но, вероятно, вы поступаете мудро… я не стану спорить с вами.

– Будет еще одна или две поставки, и все кончено.

Аарон кивнул.

– Понимаю, – сказал он. – Все хорошее когда-нибудь кончается.

Вскоре после полудня Бенедикт припарковал машину на газоне у своей квартиры на Белгрейв-сквер. Дома он сразу пошел в душ. За все годы жизни в Лондоне он так и не привык к смогу и принимал ванну не менее трех раз в день.

Под душем он напевал, потом завернулся в большую купальную простыню и, оставляя цепочку мокрых следов, прошел в гостиную, смешал себе мартини и закрыл от удовольствия глаза, отхлебнув напиток.

Зазвонил телефон.

– Ван дер Бил! – сказал он в трубку, и тут выражение его лица изменилось. Он быстро поставил бокал. – Что вы здесь делаете? – Изумление его было искренним. – Какой приятный сюрприз. Когда мы сможем увидеться? Прямо сейчас – за ленчем? Прекрасно! Нет, ничего не надо откладывать – такая прекрасная возможность. Где вы остановились? В «Ланкастере»? Прекрасно. Послушайте, дайте мне сорок пять минут, и я вас встречу в зеркальном зале на верхнем этаже. Да, десять минут первого. Боже, как приятно… – я это уже говорил. Увидимся через три четверти часа.

Он положил трубку, проглотил остатки мартини и направился в спальню. «Этот день станет по-настоящему памятным», – подумал он, подбирая шелковую сорочку. Он посмотрел на свое отражение в зеркале и улыбнулся.

– Мяч сам идет тебе в руки, Бенедикт, – прошептал он.

Ее не было ни в баре, ни в зеркальной комнате. Бенедикт подошел к высокому окну, чтобы бросить взгляд на один из лучших видов Лондона – на Гайд-парк и Серпентин. День был туманно-голубой, и солнце добавляло бронзы к красным и золотым тонам осеннего парка.

Он отвернулся от окна – она шла к нему через комнату. Внутри у него все дрогнуло от удовольствия: она тоже была золотой, с медным блеском солнца на длинных ногах и обнаженных руках. Он вспомнил грацию ее походки, точные движения ног по ковру.

Он стоял неподвижно, давая ей возможность подойти. Все в комнате повернули головы: это было прекрасное золотое создание. Бенедикт вдруг осознал, что хочет эту женщину.